Текст книги "Галактический консул"

Автор книги: Евгений Филенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 42 страниц)

Марси помолчала. Потом сказала с иронией:

– Мы с тобой такие крупные специалисты. Что по марксизму, что по христианской этике…

– Во всяком случае, меня не обременит прокормить своими трудами сотню-другую нахлебников, – пробормотал Кратов.

– На какие же средства она так резвится, твоя Рашида? – строго спросила Марси.

– Ну, ей причитается некоторая пенсия от Корпуса Астронавтов…

– Есть предельно простой способ вывести ее из пике и заманить куда угодно, – покачала головой Марси. – Ты придешь и позовешь ее за собой.

– Не приду, – возразил Кратов. – Куда я от тебя… после этой ночи?

– Все туда же – в Галактику, милый. Ты же звездоход.

– Не желаю спорить. Но не хочу сейчас даже думать об этом дне, хотя он и близок. Ты рядом, и мне хорошо. Ты – как заслуженная награда старому космическому волку за все лишения. И будь что будет.

– Уж не умыкнешь ли ты меня на свой Сфазис? – засмеялась Марси. Кому я там нужна, нераспустившаяся почка… Ведь я ничего не умею, ничего не знаю. Единственное, что я освоила в мои годы – искусство любить и быть любимой.

– Да, но ты освоила его в совершенстве!

– …Ты постоянно будешь уноситься в темноту и неизвестность, встревать в переделки, а я обречена слоняться по вашим райским кущам, где полно яблок и ни одного завалящего змея!

– Поступим так, – сказал Кратов уверенно. – Ты поступаешь в ближайший институт ксенологии… например, в Сорбонну или Сан-Марино… через четыре года покидаешь его стены сложившимся специалистом, и я забираю тебя на Сфазис. Будем встревать в переделки вместе. Правда, существует нелепое предубеждение против женщин-ксенологов, но стереотипы для того и воздвигаются, чтобы их ломать.

– Фантазер ты мой темноликий, – промолвила девушка. – Живешь какой-то потусторонней жизнью, придумываешь Бог весть что. Наверное, вы все чуточку ненормальные… Пока мы только подбирались к горной речке, которая больше похожа на ручей, Джемма уже искупалась. Вышла на берег, села на камень. Думаешь, она глядела на нас? Нет, она тихо сидела и глядела на звезды. И лицо у нее при этом было такое… такое…

В окно осторожно поскреблись.

– Кратов, – тихонько позвал Грант. – Как ты можешь спать, когда мы двенадцать лет не виделись и не увидимся столько же?!

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ. ГНЕЗДО ФЕНИКСА (3)

1

Их было десятка полтора, а вовсе не целая орда, как померещилось Кратову поначалу. Довольно высокие – хотя это отчасти скрадывалось их странными, раскоряченными, на полусогнутых ногах, позами. На вид очень худые, даже изможденные. Обряженные в некое подобие глухих гимнастических трико грязно-песочного цвета и в мешковатые грубые накидки с небрежно отброшенными капюшонами.

Немыслимо, неправдоподобно, мистически похожие на людей.

Если бы не жесткие пепельные волосы, вздыбленные на манер петушиных гребней – что, впрочем, могло оказаться попросту прической. Если бы не многоцветные разводы на впалых щеках и залысых лбах – что даже издали сильно смахивало на заурядный ритуальный грим.

Биссонет охнул.

– Миллион дьяволов! – запричитал он. – Да ведь это же Видящие Внутрь. Все кастовые признаки налицо – и униформа, и раскраска… Вот это удача! Дилайт, Дилайт, где же вы?!

– Что нужно сделать, чтобы вступить с ними в контакт? – шепотом спросил Кратов.

– Для начала знать их язык! – раздраженно зашипел Биссонет – Я не готовился к прямому общению специально, я теоретик… У меня, если угодно, даже борода не сбрита!

– При чем тут борода?!

– Отклонение от стереотипа, вот при чем! Аафемт не имеют волосяного покрова на лице, и никто не знает, как они отнесутся к нашему обычаю отпускать усы и бороды. Быть может, это пробудит в них отвращение…

– А то, что Джед у нас чернее ночи, разве не отклонение от стереотипа?

– Это пустяки, видели бы вы, как они расписывают себя на культовых обрядах! Отчет Хоффмана-Элула, раздел шестой…

– Послушайте, ксенолог вы или нет? – разозлился Кратов. – Начинайте как умеете, ведь такой шанс может больше не выпасть.

– Что, к черту, начинать?! Я никогда этим не занимался, откуда мне знать, что делать в подобной ситуации…

Аафемт молча разглядывали людей, не сделав за все время ни единого движения. Словно кому-то взбрела в голову фантазия окружить «иглу» экстравагантными восковыми фигурами.

– Мощная от вас ксенологическая поддержка Дилайту, – язвительно произнес Кратов. – Уж лучше бы мотали вы, в самом деле, на Землю!

– Так ведь я и хотел!.. Знаете что? – вдруг встрепенулся Биссонет. Попробуйте скрестить руки над головой… вот так…

– А, помню: готовность к переговорам. Только кто эти переговоры поведет? Мы же оба, как выяснилось, такие крупные специалисты.

– Вы, вы поведете, – нетерпеливо сказал Биссонет. – А я буду научным консультантом.

Кратов едва удержался, чтобы демонстративно не пожать плечами. Кто мог ведать, как этот его естественный порыв будет воспринят Видящими Внутрь… Он шагнул вперед, чувствуя себя как перед прыжком в черную и, должно быть, пронзительно ледяную воду, и вскинул скрещенные руки.

Ближний к нему Аафемт, чей гребень был вымазан оранжевым, издал хриплое карканье и развел в стороны свои костлявые конечности, обмотанные серым тряпьем.

– Отлично! – шепотом воскликнул Биссонет. – Отлично, Кратов! Они идут на контакт. Скажите им что-нибудь на языке Иовуаарп… афоризм какой-нибудь… но непременно в контексте переговоров. – Кратов дернулся было, чтобы спросить, как долго придется держать руки над головой, но Биссонет опередил его: – Теперь жесты значения не имеют, можете хоть на ушах стоять. Однако постарайтесь покуда не обращаться ко мне: языковой мешаниной вы совершенно собьете их с толку.

Кратов кивнул. «Вот влип! – подумал он. – Что же изречь такого нетленного?!»

– Долго думаете! – прошипел Биссонет.

«Как нарочно, из головы все вылетело… И поджилки трясутся. Это тебе, брат-плоддер, не фогратором орудовать! Но как же они похожи на нас, даже оторопь берет. Любого возьми, убери этот дурацкий гребень, умой как следует… переодевать не обязательно, на Земле и не так еще разгуливают… Ведь не распознаешь среди резвящейся публики вечерком где-нибудь на бульваре Тысячи Звезд, глазу не за что зацепиться!»

Он набрал полную грудь воздуха и на едином дыхании, но раздельно, в полном соответствии с орфоэпическими нормами доминирующего диалекта Иовуаарп, тщательно выверив интонацию, произнес:

– Йюнаиуааворзмаднулгалмаабаймо!

Восковые фигуры отпрянули единым порывом, будто Кратов у них на глазах вдруг обратился в трехглавого дракона и каждой пастью изрыгнул клубы ядовитого дыма пополам с пламенем. Некоторые даже обхватили головы руками.

– Что вы там ляпнули? – тихонько взвыл Биссонет. – Аафемт в панике, сейчас в обморок попадают… Немедленно исправляйтесь, злосчастный!

Кратов молчал, лихорадочно соображая, что же приключилось. На его взгляд, ничего предосудительного он не изрек, уж во всяком случае способного породить такой ужас. Всего лишь возгласил классическую формулу приветствия, принятую между близкими, но давно не встречавшимися друзьями. Кажется, это была пространная цитата из какого-то литературного произведения. Отчего она произвела столь сильный и неожиданный эффект на слушателей, можно было только гадать…

Но в эту минуту отверз уста все тот же передний Аафемт, между тем как остальные, вновь обратившись в раскоряченных истуканов, почтительно внимали ему. Что касалось Кратова, то он даже скривился от напряжения, стараясь ничего не упустить из вложенного либо – что было, пожалуй, точнее – упрятанного в не такую уж и длинную гиперфразу смысла.

– Чужегость знает древнесокровенное, – сказал Аафемт. – Видящие Внутрь содрогнуты. Потрясены-удивлены-напуганы. Чужезвучное древнесокровенное было погребено в забвении. Инослышащий-не-Видящий-Внутрь был бы потрясен-озлоблен-возбужден. Угроза постыдной смерти, без будущего имагопревращения, утрата личновечности. Но Видящие Внутрь также и потрясены-удивлены-умилены: Истиносвет не угасает в пространствевечновремени.

Аафемт говорил медленно, запинаясь и даже останавливаясь, с явным трудом подбирая семантические кирпичики в наспех возводимое здание гиперфразы. Видно было, что познания его в метаязыке Иовуаарп поверхностны и бессистемны. Кратов этому был только рад. Примерно равное невежество ставило его на одну доску с собеседником.

– Не Чужегость, но Дружегость, – произнес он. – Жаждапоиск Истиносвета ведет-соединяет нас.

– Видящие внутрь потрясены-успокоены-обрадованы. Дружегость-Первый-Знающий говорит-понимает древнесокровенное… Также и Дружегость-Второй-Странный?

– Дружегость-Второй-Странный говорит-понимает иначе. Нужно разъяснять древнесокровенное чужезвучным. Квант древнесокровенного – много квантов чужезвучного. Это необходимо.

– Нет препятствий.

Облегченно вздохнув, Кратов обернулся к изнывавшему от нетерпения Биссонету:

– Они не возражают, чтобы я переводил вам сказанное.

– Послушайте, Кратов, вы хотя бы отдаете себе отчет во всей абсурдности происходящего? – возбужденно спросил ксенолог.

– Что еще вам неладно? – нахмурился Кратов.

– Нет, это поразительно! – воскликнул Биссонет. – Я, выдающийся ксенолог-теоретик, присутствую при контакте в непристойной роли стороннего наблюдателя. В то время как некий субъект, которому наши проблемы, мягко говоря, чужды, комильфотно болтает с инопланетянином на его же языке. Да еще делает вид, что это вполне в порядке вещей!

Кратов растерянно улыбнулся. Он и в самом деле совершенно упустил это из виду.

Среди Аафемт, ожидавших продолжения переговоров, понемногу нарастал легкий шум. Они уже не торчали подобно манекенам, а нетерпеливо раскачивались из стороны в сторону. Некоторые придвигались поближе к «иглу», перебрасываясь короткими фразами на своем языке. Похоже, что-то сильно беспокоило их. Наконец кратовский собеседник всплеснул руками грубая накидка за его спиной вскинулась парусом.

– Всеопасность, – сказал он. – Серебряные Змеи. Дружегости мнимобеззащитны-приступны. Есть желание обладать. Видящие Внутрь законопреступны, многоблизки к запретному. Есть намерение уничтожить. Всенеобходимость избежать-исчезнуть.

– Чего они засуетились? – насторожился Биссонет.

Кратов не ответил. Он перевел взгляд себе под ноги. На оставленные Татором часы. Песочная горка в нижнем полушарии, казалось, и не думала прибывать. Долго, ох как долго еще…

– Они почуяли Серебряных Змей, – сумрачно сказал Кратов. – И хотели бы уйти.

– А мы как же?

– Нас тронуть Змеи не посмеют, – промолвил Кратов без особой уверенности. – Хотя у них «есть желание обладать»… Нам ничто не грозит, – добавил он поспешно. – Запремся в «иглу». Переждем. В конце концов, отстреляемся.

– Переждем, отстреляемся! – с раздражением сказал Биссонет. Плоддерская терминология. Нельзя ксенологам отстреливаться, запомните раз и навсегда. Иначе они из ученых превращаются в конкистадоров!

– Это я помню неплохо, – сказал Кратов сквозь зубы. – Насчет «отстреляться» – это действительно плоддерский юмор.

– К тому же, вы все время забываете, что перед нами не какая-нибудь вдоль и поперек изученная социальная группа партнеров по контакту, а Видящие Внутрь! Гонимая элита, загадка, воплощенный миф. А вы переждать… Сами же говорили про шанс.

Кратов посмотрел на взволнованного Биссонета с недоумением. Таким он его еще не знал: азартным, собранным, нацеленным на поступок… И, похоже, напрочь позабывшим о собственной исключительности.

– Что вы задумали? – спросил он.

– Идти за ними, естественно. Не упускать, держаться за них, как черт за грешную душу…

– А вам не страшно?

– При чем тут мой страх? – возмутился Биссонет. – Судьба контакта на карте! Впрочем, – он скорчил сатанинскую ухмылку, – вы можете запереться в «иглу» и переждать, как и собирались.

– Будь я один, – сказал Кратов, – так бы и поступил. Но поскольку здесь еще и вы…

– …то я погоню вас перед собой пинками! – взорвался ксенолог. Потому что я не владею языком, а вы по странному капризу обстоятельств владеете!

Передний Аафемт, не оборачиваясь, каркнул что-то своим спутникам, и те проворно попятились в травяные заросли, уродливыми тенями растворяясь между кактусами.

– Уходят! – завопил Биссонет.

И вдруг, быстро оглядевшись по сторонам, упал перед Кратовым на колени.

– Могу и так, – прошипел он с ненавистью. – Меня не убудет. Только поскорее за ними. Пожалуйста… Я один и в самом деле ни на что не гожусь.

– Да вы с ума сошли! – воскликнул Кратов, шарахаясь.

– Мужчина вы или кто? – Биссонет немедленно поднялся, брезгливо отряхивая брюки. – Тоже мне – плоддер! Сопляк, маменькин сынок… А-а! Он с досадой отмахнулся и бегом устремился вдогонку за таявшими в пепельных сумерках силуэтами.

Кратов ошалело смотрел, как он удаляется, поминутно спотыкаясь на всякой рытвине и неловко взмахивая руками, чтобы не упасть.

– Схлопотал? – спросил он себя.

Потом, словно очнувшись от гипноза, сорвался с места и бросился в «иглу». Попробовал вызвать корабль – безуспешно. То ли атмосферные помехи буйствовали, то ли как раз происходил очередной пространственный маневр… Суетливо тыча пальцами в сенсоры мемографа, наговорил коротенькое, в две фразы, послание Татору. Свалил в подвернувшийся пластиковый мешок наличный трехчасовой запас продуктов. Схватил было фогратор. И тут же бросил. «Нет, стрелять мы больше не станем…»

Выскочив наружу, тщательно «заговорил» вход. Чтобы никаким незваным гостям – Серебряным ли Змеям, иным ли опасным пресмыкающимся – туда не прорваться. По крайней мере, до возвращения корабля. Тяжко вздохнув, с тоской поглядел в пыльное небо.

Нет, чуда не предвиделось. Где-то на высокой орбите Татор ожидал рандеву с трампом, чтобы пересадить туда Вилгу. Слабого в коленях, зеленого, впавшего в дурноту от сумасшедшей гонки. И, должно быть, упорно твердящего самому себе, что его личные ощущения – пустяки, когда речь идет о судьбе контакта.

Кратов нагнал Биссонета на старой, хорошо им обоим знакомой тропе между кактусов. Тропой ее можно было назвать с известной натяжкой: ни единая травинка здесь не была примята тяжелыми ботинками пришельцев с Земли. Просто этим путем ежедневно, выходя на поиски, проплывала «туатара».

Но сейчас Биссонет потерянно топтался на месте.

Тропы не было. Прямо среди поля багряной травы зияла сырая черная пасть бездонного провала. Можно было только гадать, как он возник, что за тайные силы выбили его в многострадальном теле планеты.

Зато теперь отчетливо проявлялся еще один смысл, вложенный в кастовое имя здешних интеллектуалов.

Потому что Видящие Внутрь уходили в эту жуткую прорву спокойно, не оглядываясь.

2

И они следовали в эту же прорву за Видящими Внутрь, но оглядывались на каждом шагу.

Когда они углубились на добрый десяток витков колоссальной винтовой лестницы, что-то страшно заскрежетало, сверху посыпались и застучали по щербатым ступенькам комья сырой земли. Кратов присел, втянул голову голову в плечи. Биссонет непроизвольно попятился к нему, хватая перекошенным ртом насыщенный гнилыми испарениями воздух.

Тяжелая, неправильных очертаний крышка медленно, как во сне, наползла на лоскут пепельного неба в вышине, замыкая всякую дорогу к отступлению. И стало темно.

Биссонет слепо вытянул перед собой руки.

– Что же это, Господи?.. – спросил он рыдающе. – Кратов… где вы?

– Здесь, – отозвался тот. – В двух шагах. Не волнуйтесь, я вижу в темноте. Врасплох нас никто не застанет.

– Что же мы теперь станем делать?

– Как что? Изучать интеллектуальную элиту, вы же к тому стремились. Тем более, что обратной дороги у нас все равно нет. Дайте руку, я поведу вас.

Биссонет, поколебавшись, протянул на голос дрожащую ладонь.

Шедший чуть впереди Аафемт аж с двумя гребнями на голове вдруг вскинул тощие конечности и хрипло каркнул. И тотчас же огромное пространство подземелья озарилось. В расселинах стен ожили и налились неверной голубизной клубки призрачного света. Кратов инстинктивно зажмурился, опасаясь увидеть факелы… Но это не было обычным огнем и не тревожило в нем никаких тайных страхов.

– Прекрасно, – сказал Биссонет и тут же отнял руку.

Не прошло и минуты, как он уже обрел весь прежний апломб. И теперь бодро, вприпрыжку одолевал ступени, даже не оглядываясь на поотставшего Кратова.

Тот осторожно приблизился к самому краю ничем не огороженной лестницы. Заглянул вниз.

Гигантский, метров пятьдесят в поперечнике, колодец. Глухая темнота, напрочь застилающая дно, если оно вообще существовало. Насколько хватало глаз – ступени, ступени, ступени. Словно внутренняя резьба в каменной трубе. И беспорядочно разбросанные повсюду светящиеся клубки. Аафемт растянулись в цепочку, передние из них шествовали уже добрым десятком витков ниже.

Биссонет вдруг ойкнул и невнятно выругался. Скособочившись, сделал еще пару неуклюжих шагов и привалился к стене.

– Ну, конечно же, – сказал он с досадой. – Эти ваши дерьмовые ботинки… Я подвернул ногу.

– Ботинки ни при чем, – сказал Кратов, подходя. – Во всем виноваты диваны.

– Какие, к черту, диваны?! – окрысился Биссонет.

– Мягкие, – пояснил Кратов. – Очень удобные. От которых так нелегко каждым утром отдирать задницу и бежать километров пять туда и пять обратно. По солнышку и свежему воздуху. Или по дождичку и опять-таки свежему воздуху… Покажите мне свое увечье.

– Вы и врачевать в плоддерах научились?

– В меру необходимости…

Шепча проклятия, Биссонет стянул ботинок. Кратов присел на корточки, помял его бледный голеностоп, несильно подергал за пятку. Ксенолог тихонько взвыл.

– Пустое, – сказал Кратов. – Сейчас я отключу нервы, чтобы не мешали. – Он коротко и сильно надавил на сокровенную точку над внутренней лодыжкой. – Полчаса полной неподвижности – и потрюхаем дальше.

– Но все еще болит! – сказал Биссонет сварливо.

– У сороки болит, у вороны болит, – пробормотал Кратов. – А у вас заживет.

– Что вы городите, какая, к черту, сорока?!

Негромко захрустел щебень под чьей-то поступью. Кратов обернулся. Это был уже знакомый Аафемт с оранжевым гребнем. Он стоял молча, уперев немигающие стеклянные глаза в моментально притихшего Биссонета.

– Странный повредил ногу, – быстро сказал Кратов. – Нужен отдых.

– Но Знающий может идти, – после небольшой паузы сказал Аафемт. Странный отдохнет и догонит.

– Странный не догонит, – возразил Кратов. И, усмехнувшись, добавил: Он Странный во всем. Может идти неверно и упасть. Его ум действует иначе, и конечности не подчиняются уму. За ним нужен присмотр.

– Тогда он не Странный, – сказал Видящий Внутрь, и в его словах Кратову почудилось скрытое благоговение. – Он Святой и мог бы обрести имагопревращение до срока, если бы не был Чужим. Тьморожденный-Тьморождающий Дракон останется подле него столько, сколько потребуется.

– Тьморожденный-Тьморождающий Дракон – тот, кто говорит со мной? осторожно уточнил Кратов.

– Знающий знает, – ответил Аафемт и сел где стоял, подоткнув под себя полы серой хламиды. И в его словах снова слышалось не менее двух смыслов.

Биссонет, загодя сморщившись, пошевелил больной ступней.

– Не болит, – сказал он удовлетворенно. – О чем вы толковали с этим аборигеном?

– О вас. Тьморожденный-Тьморождающий Дракон… Тьфу, наградил же местный бог имечком!

– Ну так окрестите его как-нибудь покороче, – предложил ксенолог. Все в вашей власти. Темнород, например…

– По сути верно, но смысл расплывается, – Кратов нетерпеливо пощелкал пальцами. Аафемт не без любопытства покосился на него и, лениво выпростав руку из своего тряпья, попытался воспроизвести этот жест. – Ладно, нарекаю его просто Тьмеон.

– Фу, пошлость! – скривился Биссонет. – Бульварщина! И, разумеется, вы просто не могли обойтись без нелепых аллюзий.

– Каких еще аллюзий?!

– Бросьте прикидываться поленом! Тьмеон, Археон…

– Мне и в голову ничего подобного не приходило! – попытался оправдаться Кратов. – Ну, неважно… Так вот, этот Тьмеон пришел к выводу, что вы святой.

– Вот как? – Биссонет расправил плечи, приосанился. – Что же, не он первый…

– Впрочем, я мог ошибиться в переводе, – ядовито произнес Кратов. Кажется, он хотел назвать вас юродивым.

3

Время исчезло.

Возможно, его течение сохранялось еще по ту сторону тяжкой плиты, что пролегла между дневным светом и подземной мглой. Сейчас в это верилось с трудом. Здесь было только пространство. Его можно было преодолевать, наматывая все новые и новые витки лестницы. Сколько их осталось позади? Никто не считал, а Тьмеон, добровольный проводник, каждый раз давал несоразмерные сведения… Пространство это можно было вдыхать, кривясь от отвращения, но с неизбежностью привыкая к его сырости и склепной затхлости. Или даже просто ощущать, сидя возле одной каменной стены и посылая взгляды по-над пропастью в противоположную, точно такую же, возле которой ты то ли пребывал полчаса назад, то ли спустя те же полчаса еще пребудешь.

Никто больше не спрашивал: «Куда мы идем?» Хотя бы потому, что ответ был заведомо не известен. Но иногда на лице Биссонета внезапно проступала тень смущенной улыбки, и он гнал ее, тряся головой и хмурясь. «Идиот, самонадеянный болван! – думал он. – На подвиги во имя науки потянуло. Твое место – за рабочим столом. Да, да, в мягком, черт возьми, кресле! И твой рабочий орган прежде всего голова, а не ноги…»

Кратов же в такие минуты тоскливо поднимал голову и бурчал себе под нос: «Эл, должно быть, уже прилетел. Ищет нас, беспокоится». Поначалу он пытался вызвать корабль по своему браслету – безуспешно. Экран браслета молча таращился на него мертвенно-мутным бельмом. И Кратов оставил эти попытки.

Только по лицу Тьмеона ничего нельзя было прочесть, а сам он не произносил ни слова, если к нему не обращались.

Можно было спускаться еще ниже. А можно было сесть и сидеть вытянув ноги. Этим ничего не менялось.

Они и сидели сейчас.

– Что это? – спросил Кратов притулившегося неподалеку Тьмеона, тыча пальцем перед собой.

Тот приоткрыл веки, густо и неряшливо накрашенные синим.

– Палец, – ответил он.

– Перестаньте, Кратов, – сказал Биссонет раздраженно. – Как вам не надоело?! У меня уже уши заложило от вашего гундежа.

Он устроился на камне, вытянув больную ногу. В данный момент нога, впрочем, не болела, но и для продолжительной ходьбы не годилась. По лицу ксенолога, оставляя грязные дорожки, стекали капли пота и пропадали в бороде. Было жарко, хотя из колодца бил мощный воздушный поток, – этакая естественная вентиляция, – и растекался где-то под темными сводами… Кратов сердито отмахнулся. Хотя, следовало признать, у него самого голова шла кругом.

– На что указывает палец? – уточнил он.

Тьмеон плавно перевел взгляд на призрачный светящийся клубок, угнездившийся в трещине скалы.

– Вода, – сказал он.

– Вот-вот, – позлорадствовал Биссонет. – А полчаса назад это был «ветер». А десять минут назад – «покрывало». А спустя пять минут это будет нечто не произносимое вслух в приличном обществе. Что мешает вам обозвать эти штуковины «светильниками» и никогда впредь к данной теме не возвращаться?

– Это не вода, Тьмеон, – настаивал Кратов. – Вода течет. Вода холодная. А это иное.

– Вы еще приведите ему химическую формулу, – съязвил Биссонет. – Если вспомните…

– Это течет, – промолвил Тьмеон. – И оно холодное.

Кратов с кряхтением поднялся и подковылял к «светильнику». Приблизил руку. Ладонь уловила ток прохладного воздуха.

«А если потрогать?» – подумал он бесшабашно.

– Не следует касаться, – сказал Аафемт. – Сначала будет гореть рука. Потом все остальное. Потушить нельзя. А Знающему это не нужно. Ведь он Чужой и не возродится после смерти.

Кратов пошарил в карманах брюк и к своему удивлению нашел непонятно как очутившееся там металлическое стило. Осторожно погрузил его кончик в трепетавшую субстанцию. Отнял стило – свет медовой струйкой потянулся за ним.

– Не понимаю, – сказал Кратов. – Это не горение. Ясно хотя бы потому, что у меня обостренная реакция на всякие экзотермические процессы. Но и не люминесценция. Кончик стила уже разрушился. Что-то наподобие ультрахолодной плазмы. Вялотекущая аннигиляция.

– Выбросьте, – сказал Биссонет равнодушно. – Вдруг ваш приятель прав и эта дрянь хуже напалма?

– Это вода, – раскачиваясь из стороны в сторону, заговорил Тьмеон. Она течет, но вверх. Она холодна, но это холод смерти. И нет сосуда, чтобы удержать ее. Наступит день, и вода просочится до самого верху. И затопит собою весь мир и растворит его в себе. И рухнут строения, и растает слово, и закружится водоворот. И не станет никого, но все возродятся.

– Ну, а дальше? – спросил Биссонет.

Кратов транслировал его вопрос Тьмеону.

– Это все, – гордо произнес Аафемт и умолк.

– Изустная мудрость, – прокомментировал ксенолог. – Речения, цитаты. Местная Дхаммапада.

Кратов подобрал камешек и не глядя метнул его в темное жерло колодца. Камешек сгинул без звука.

– Как долго нам идти?

– Чужие могут вернуться в любое время, – отозвался Тьмеон. – Видящие Внутрь могут подниматься вечно.

– Дурацкая планета, – досадливо сказал Биссонет. – Дурацкий контакт. Троглодиты на руинах Колизея. Вдобавок ко всему, чокнутые троглодиты. И ненормальные ксенологи, жаждущие с ними общения… Мы можем ползти по этой идиотской спирали километры и километры книзу и ничего не узнаем. Как можно изучать их систему понятий, когда она меняется каждые четверть часа?!

– Вы сами меня сюда затащили, – огрызнулся Кратов.

– Но я же не знал, что эти Видящие Внутрь никакие не мыслители, а попросту местные сумасшедшие!

– Быстро же вы их развенчали… Здесь что-то не так. Скорее всего, мы неверно их понимаем. И в этом бреду есть смысл, но от нас он постоянно ускользает. Ведь понимают же они друг друга!

– Вы уверены? Впрочем, чтобы убедиться в этом, нужно хотя бы два Видящих Внутрь. И диалог между ними. И чтобы мы понимали каждое слово, а не через пень-колоду. Налицо же только один…

– …и общаемся мы с ним на языке, который оба знаем примерно одинаково. Одинаково паршиво. Он находит неверное слово, а я вдобавок неверно перевожу.

Биссонет пожал плечами:

– Довольно банальная ксенологическая ситуация. Такое творится сплошь и рядом… Впрочем, Кодекс о контактах до сей поры не предусматривал ситуации, когда одна из сторон, участвующих в контакте, не в своем уме. Возможно, Дилайт уцепился за этот клинический случай только затем, чтобы пополнить Кодекс новым разделом и так увековечить свое имя.

– Чепуха, – сказал Кратов. – Его интерес в другом.

– Конечно, Дилайт был прав, – мрачно сказал Биссонет, шевеля носком здоровой ноги. – Такого контакта у нас еще не было. И если когда-нибудь удастся его раскрутить до конца – во что лично я не верю – мы неминуемо набредем на какие-то феерические тайны. И все наши модели, в том числе и ту, которую прямо сейчас в дикой спешке лепит Вилга, можно будет потереть о голову и засунуть в задницу… В самом деле, этим ступеням не одна тысяча лет. Кто и зачем их построил? Кто прорыл эту циклопову шахту? Кто придумал эти механизмы, которые открывают и закрывают чудовищные люки в земле так, что снаружи не остается никаких следов? Ясно, что не Аафемт. Тогда кто, дьявол побери?!

– Мне кажется, вскоре обнаружатся еще более занятные механизмы, заметил Кратов.

– Ваш мифический протопульсатор?

– Да нет, здесь это сошло бы за игрушку…

– Планета-артефакт? – Биссонет возмущенно фыркнул. – Фантастика… Впрочем, иногда меня тоже преследует чувство, что с каждым витком лестницы мы приближаемся к первоистокам Галактического Братства. Но я с ним героически сражаюсь… Жаль, Дилайту не пришло в голову прибегнуть к интроскопии местности, это же так и напрашивалось. Одно я знаю точно: никакие Видящие Внутрь не дадут нам ответа. Вы тоже были правы: они здесь посторонние и пользуются чужим добром в своих целях. И наверняка не по назначению. Спросите его об этом. Воображаю, что он вам наплетет.

Кратов покосился на своего собеседника. Тьмеон с отсутствующим выражением размалеванного лица сидел на корточках, привалившись к стене. Откуда-то сверху по камню сбегал тонкий ручеек и терялся у него между лопаток. Тьмеона это не беспокоило. В такой раскраске и с таким петушиным гребнем на голове он походил на дремлющего гурона из романов Фенимора Купера. Во всяком случае, Эл Татор со своей косичкой ему в подметки не годился.

– Кто вы? – спросил Кратов. – Откуда вы пришли? И зачем?

Тьмеон задумчиво скосил рот.

– Этого никто не знает, – сказал он.

Озадаченный Кратов хотел было уточнить свою мысль, но Аафемт вдруг продолжил:

– Это знают все. И никто не задает вопроса, который не подразумевает ответа. Есть знание и есть запретное знание.

– Табу! – провозгласил Биссонет и поднял палец.

– Чужие ищут ответов, – сказал Тьмеон. – Они домогаются запретного знания. Какой в том прок? Разве от этого прояснится их ум? Нет, он будет занят суетными мыслями, отравлен Ложнотьмой и в решающий момент не обретет полной силы. Сила ума – в его свободе. А его свобода – в ясности. Таков Истиносвет. Думай о том, что видишь, а не о том, что видел когда-то. Скрытое от глаз не существует. Скрытое во временах не существует вдвойне. Таков Истиносвет.

– Нет, это не табу, – сказал Биссонет. – Это философия. Примитивный солипсизм.

– Почему же такое знание запретно? – спросил Кратов.

– Оно не запретно. Никто не может запретить другому знать. Но каждый должен запретить самому себе путь мыслей, ведущий в тупик. То, что не видно – тупик, Ложнотьма. То, что прошло – тупик вдвойне, Ложномрак.

– Значит ли это, что для Аафемт не существует прошлого?

– Это так.

– Но существует ли для вас будущее?

– Чем прошлое отличается от будущего? Посмотри на эту лестницу. Ее спираль замкнута и бесконечна. Можно идти в любом направлении сколько хватит дыхания. Но ты всегда придешь в то место, откуда начал свой путь. Или же никогда и никуда не придешь. Чем дорога наверх отличается от дороги вниз? Ничем, ибо ступени одинаковы.

– Идя наверх, я могу достичь дневного света.

– Это иллюзия. Быть может, ты достигнешь его опустившись до самого низу.

Кратов помолчал. В этот момент ему показалось, что он и в самом деле не помнит уже, откуда и куда они идут. И уж совершенно точно не знает, для чего они это затеяли.

– И все же прошлое существует, – сказал он. – Тьмеону открыт Истиносвет. Но кто-то однажды произнес перед ним первое слово истины. Тьмеон знает древний язык, иначе мы не могли бы понимать друг друга. Но кто-то научил его этому языку и всем прочим языкам этого мира! И тот, кто сделал это, должен был знать эти языки, а путь его озарен был Истиносветом. Так образуется цепь от прошлого к настоящему. И Тьмеон способен продолжить ее в будущее, передав луч Истиносвета другому Видящему Внутрь, который еще не рожден.

– Это не так, – сказал Аафемт. – Тьмеон узнал все языки, едва только был рожден. Истиносвет пришел к нему еще в утробе. Поэтому он и зовется Видящий Внутрь.