Текст книги "Галактический консул"

Автор книги: Евгений Филенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 42 страниц)

– Зелеными и красными, – вставил Геша.

– Фигушки, – сказал Резник. – А вот это уже попытка искусственно ограничить декларируемое всемогущество. Вдруг демон с периферии влюбится в демонессу из Ядра и захочет от нее потомство?

– Но половые-то различия сохранятся? – спросила Марси.

– Вероятно, – смутился Резник. – Но условные, более чем условные!

– Что ж за любовь при таких условностях? – возмутилась Марси. – Тоже условная?

– А платоническая, – сказал Астахов игриво.

– Дружба, – добавил Геша. – Суровая мужская дружба.

– Подружился демон Икс с демоном Игрек, – сказал Кратов. – И захотели они демоненочка.

– И поделишася комплексно! – захохотал Астахов.

– Ску-у-ука! – демонстративно зевнула Марси.

– Не грусти, – сказал Геша обещающе. – Когда еще все это будет! А со мной ты не заскучаешь.

– И ни рожна не поделишася! – вскричал Резник. – Они же у нас разные, поди еще и генетически несовместимые! И вообще вы меня запутали!

– Между прочим, бисексуальность для Галактики даже сейчас нехарактерна, – заметил Кратов. – Многие расы вообще асексуальны. Наша любовная проблематика их попросту не касается. Гигантский пласт человеческой культуры оказывается недоступен их пониманию.

– Вот-вот, – сказал Резник с укоризной. – Никто через тысячу лет не поймет, отчего Ромео и Джульетта покончили с собой. Хорошо ли это? Не обеднит ли это вашу хваленую пангалактическую культуру? И что это за культура, когда она не аккумулирует и не хранит достижения всех ее исходных составляющих?

– Еще надо решить, достижение ли наша эротика, – ввернул Астахов.

– А что же это, если не достижение?! – вскинулась Марси.

– Иное дело цивилизация Дарикекза, – продолжал Кратов. – Там пять полов. Размножение, впрочем, от пола партнера не зависит. Достаточно наличие хотя бы трех индивидуумов любого пола, пусть даже одного, важно лишь нечетное их количество. А вот для полного удовлетворения взаимных симпатий и построения семейного клана просто необходимы все пять полов. Наши классические любовные треугольники вызвали бы у них ироническую улыбку. А любовный пятнадцатиугольник не хотите? А любовное пересечение нескольких континуумов?

– Воображаю, какова там любовная лирика, – потрясенно вымолвил Астахов.

– Четыре леди Макбет, – сказал Геша. – И все – Мценского уезда.

– Начитанный, – похвалила его Марси.

– Договоримся так, – произнес Астахов. – Всякий уважающий себя демон, чтящий культурные традиции, будет сохранять внешний облик породившей его расы. Важно, что в любой момент он в состоянии отказаться от него, как от униформы, и сменить на более приличествующий моменту и обстановке. Главное – ничем не стесняемая свобода выбора! А уж сколько полов наши демоны сочтут удобным для любви, дело их вкуса и фантазии.

– Вот это мне нравится, – объявила Марси. – Это уже весело. Прошу довести до сведения тектонов.

– А не кажется ли вам, други мои, – сказал Резник, сощурясь, – что подобное веселье сильно смахивает на упадок Римской империи?

– Пока нет, – ответил Кратов. – Древний Рим – это образец социального коллапса. Во-первых, могли они далеко не все и, видимо, сознавали это. Или же не сознавали, поскольку достигли пределов своей фантазии. Во-вторых же, эта фантазия не подбрасывала их развращенным умам никакой иной пищи, кроме оргий и свинств. Там действительно царила скука. При чем же пангалактическая культура?

– Да уж, извольте объясниться, сударь, – сказал Астахов.

– А при том, – уныло сказал Резник. – При том, что полное всемогущество ведет к отсутствию больших целей. Дьявол, и малых тоже! Цивилизация движется, пока видит цель. Вот мы сейчас такую цель имеем. Для человечества – восстановление земной биосферы. Для Галактического Братства – пангалактическая культура, Единый Разум. А какая цель будет у самого Единого Разума? Тот же самый социальный коллапс… Скука абсолютная, беспредельная и безысходная. Это не один человек, временно потерявший точку приложения сил, а целый мир, который утратил собственное будущее. Мир, который все может и ни рожна не хочет!

– Вот так даже? – уточнил Астахов. – Ага… Собственное всесилие наш пандемониум осознает. От сползания в грязь он огражден барьерами нравственности, которые мы до того усердно воздвигали всеми силами, что оные осели у каждого едва ли не в генетическом коде. И остается одно: либо издыхать от скуки, либо… рушить барьеры!

– Да это не просто скука, – оживился Резник. – Это трагедия.

– По поводу нравственности хотел бы заметить следующее, – сказал Кратов. – Поскольку мы еще весьма далеки от всеобщей расовой интеграции, то нравственные установки оказываются также достаточно условными. Так, цивилизация Аскарвуоф… – он покосился на Марси, которая слушала его с открытым ртом, облокотившись о каменную спину дремлющего Геши, и осекся.

– А вспомним, что на матушке Земле творилось еще не так давно! закатил глаза Астахов.

– Ты ксенолог, Кратов, и не из последних, – нетерпеливо сказал Резник. – Давай по существу. Хватит вилять.

– По существу? Пока никакой коллапс нам не грозит. Галактическое Братство отчетливо видит цель и к ней движется. Цель эта – объединение разумов и сил для полного, всеобъемлющего и одновременно щадящего контроля над мирозданием на благо всех и каждого. Попутно возникают всевозможные ответвления от магистральной линии развития, которыми мы пока сознательно или по недомыслию пренебрегаем. Это не значит, что все они не учтены и не исследуются. Мы стараемся наблюдать и за тем, что творится у соседей, в смежных галактиках, и мотаем на ус. У меня брат этим занимается… И я не исключаю, что когда и если пангалактическая культура будет сформирована, одно из этих ответвлений внезапно станет новой магистралью. Во всяком случае, тупики нами покуда не обнаружены, скука ни тектонам, ни астрархам, ни тем паче нам с вами, не грозит. Я убежден, что при выходе на качественно новый уровень цивилизации, пангалактический уровень, мы увидим перед собой такое поле деятельности, что если и остановимся, то лишь затем, чтобы испустить вздох бессилия. А вздохнувши, засучить рукава ковбойки… Кстати, йогину на Амрите я сказал примерно то же.

– Воображаю, как он по тебе топтался, – промолвил Астахов.

– Ничего ты не понял, ксенолог, – упрямо сказал Резник.

– Если вы со мной не согласны, – сказал Кратов, – в утешение вам приведу гипотезу, что моя профессия в этом будущем отомрет естественным образом. Например, взамен будет создана некая принципиально новая сигнальная система, обеспечивающая необходимый уровень взаимопонимания между любыми разумными субстанциями во всех уголках вселенной. Либо же каждый из демонов сам по себе будет прирожденным ксенологом и при желании запросто вступит в контакт с кем угодно.

– Ну, я-то с тобой согласен, – заявил Астахов. – Я как правило согласен со всеми.

– И я тоже, – сказала Марси.

Геша приоткрыл один глаз и пробормотал:

– Античные каноны прошу не колебать.

– Будто у нас, людей, нет других дел, – сказал Резник с досадой. Собственная планета после долгих веков экологического насилия до сих пор лежит в руинах. Толком не воспроизведены ни сибирская тайга, ни амазонская сельва. Байкал – лужа дерьма. Австралия обратилась в пустыню. Даже в Европу вползли песчаные языки. А там, куда они не дотянулись, радиоактивное кладбище. Океан наполовину мертв, и все рыбы, что не утратили инстинкта самосохранения, ушли в глубины! А вы, умные, сильные, талантливые, цвет наш и гордость, сорвались и кинулись очертя голову прочь из родного дома – искать удачи там, где и без вас умников достаточно. Ты меня прости, Кратов, но не смахивает ли это на дезертирство?

– Это я уже тысячу раз слышал, – сказал Кратов.

– У тебя есть оправдания? – наседал Резник.

– А вот и не подеретесь, – сказала Марси. – А слабо вам!

– Пангалактическая культура не может считать себя полноценной, произнес Кратов, – покуда всем ее членам не будут обеспечены достойные, а значит – прекрасные условия существования. Если человечество пожелает остаться на Земле, то эта планета должна быть приведена в порядок. Никаких пустынь и кладбищ. Здоровая, сбалансированная экосфера. Разумный, нерасточительный биоценоз. Уже сейчас Галактическое Братство помогает Земле всем, о чем та ни попросит. Без Братства мы не знали бы ни экзометральных переходов, ни даже простых, как репа, гравитров.

– Да это же крючок! – заорал Резник. – Вас на него подцепили и уволокли с родной планеты в общий садок – в эту самую пангалактическую культуру! Что людям проку от этих гравитров, если биосфера искалечена?!

– Насколько мне ведомо, человечество не обращалось в Галактическое Братство за помощью, – сказал Кратов спокойно. – И правильно. Сами нагадили, сами и приберемся. Дело чести любой цивилизации навести порядок в собственном доме. Вот здесь, где мы сейчас загораем, сорок лет назад пустыня была. А где она нынче?..

– Так ведь нам же прибираться! Мне, Степану, Гешке с Маришкой! Без вас! Вас же нет с нами, вы в Галактике!..

Неуловимо быстрым движением Кратов выбросил вперед руку. Никто толком не успел отреагировать. Лицо Резника застыло. Астахов вздрогнул, а Марси испуганно пискнула… Кратов упер твердый, как дротик, палец в волосатое пузо Резника чуть ниже пупка.

– Ты чего? – прошептал Резник, бледнея.

– Это что? – спросил Кратов невинным голосом.

– Где?..

– На тебе плавки из тофиаремра, который впервые был синтезирован на планете Пимтаэпп, звездная система Тета Хамелеона. Не рвется, не горит, в воде не намокает. Мы из него легкие скафандры делаем, а вы вон… плавки.

– Фу ты, Господи, – облегченно вздохнул Астахов. – Я уж подумал: достали мы тебя, сейчас ухандокаешь ты нам Пашку Резника.

– Мы – двери ваши в Галактику, – произнес Кратов с досадой. – Нас так мало! Но ни черта-то вы без нас не можете. Не будь нас – не тысяча, а миллион лет потребуется, чтобы Землю отремонтировать. Вымерли бы люди, как динозавры. Лишь тогда она, бедная, и встрепенулась бы привольно…

– Что ты взбеленился? – спросил Резник сконфуженно. – Тоже мне взорвался, как фугас! Я же не имел в виду лично тебя.

– Имел, имел, – сказал Астахов. – Падай теперь ему в ножки, антропоцентрист недобитый.

Геша сладко чмокнул и открыл оба глаза.

– Что, опять Павлушка к кому-то вяжется? – спросил он сонно. – Ты, Павлуха, поосторожнее, он тебя мигом завалит. Страшный он, не гляди, что рыхлый.

– Ну, давай руку, – сказал Резник. – Я больше не буду сегодня.

– Вы чего, братцы? – спросил Кратов, ошеломленно принимая мягкую ладонь Резника. – В самом деле вообразили, что я способен на такое?!

– Видел бы ты свое лицо! – сказала Марси и зябко передернула атласными плечиками.

Кратов ушел в воду, заплыл почти на середину озера, лег на спину. Закрыл глаза – солнце выжигало брызги на лице, проникало даже под сомкнутые веки. Холодная упругая гладь слегка покачивалась вместе с ним. А может быть, ему это только чудилось. «Что я тут застрял? Выбрался, называется, домой… Завтра же уеду. Куда глаза глядят. А куда они у меня глядят, если они зажмурены? Поищу друзей, учителей. Они – тоже часть моей памяти».

Что-то прохладное осторожно коснулось его плеча.

Рядом, медленно шевеля ногами, в воде белой тенью парила Марси. Ее намокшие волосы сбились и задиристо торчали на макушке.

– Петушок – Золотой гребешок, – сказал Кратов.

– Послушай, – сказала Марси. – Ты мне очень нравишься. Ты другой… настоящий… Не могу объяснить. Таких здесь раньше не было. Хочешь, я тебя поцелую?

– Геша обидится, – улыбнулся Кратов.

– Он не узнает. Я ему пока не скажу. И потом – здесь, на Земле, только мы, женщины, выбираем, с кем нам быть.

– А ты не злоупотребляешь своими правами, земная женщина?

– Кажется, нет. Мне было четырнадцать, когда я выбрала себе первого из вас. Но я не бабочка-поденка.

– Кто же ты?

– Никто. Просто Марси. А ты кто?

– Кратов. Ксенолог по прозвищу Галактический Консул. И мне сорок один год. Вот и познакомились.

– Ты вдвое старше меня. Но это ничего не значит.

Кратов заглянул в ее лицо, с доверчиво распахнутыми глазенками, с приоткрытым ртом. «Это уже было со мной, – подумал он. – Я еще не старик, но со мной все уже когда-то было».

– Конечно, ничего это не значит, – сказал он. – Поплыли к берегу, «просто Марси». А то, не ровен час, забеспокоятся, кинутся спасать.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ГРЕБЕНЬ ВОЛНЫ (2)

1

– Кратов, – сказал Пазур. – Я заступаю на вахту. Смените меня через шесть часов.

– Понял, Первый.

– А пока идите отдыхать, – мастер смотрел на Костю так, будто ждал, что тот сообщит ему нечто сокровенное. – Переволновались, должно быть, на комиссии?

– Не без того, – признался Кратов.

Пазур, как всегда, неопределенно хмыкнул и, повернувшись к нему спиной, уставился на затянутые серой мглой экраны. Очевидно, он был намерен так и просидеть всю вахту – без движения, глядя прямо перед собой и, вполне возможно, не мигая. Насколько Косте было ведомо, польза от подобного бдения была невелика. В экзометрии существовало не так много опасностей, которые человек с его несовершенными органами чувств и слабой, несмотря ни на какую подготовку, реакцией мог бы распознать и упредить. Другое дело когитр, вахта которого не прерывалась ни на миг. Его рецепторы способны были уловить любой тревожный признак, и на его реакцию смело можно было положиться… Но Пазура эти доводы, по всей вероятности, не задевали.

Постояв немного, попереминавшись с ноги на ногу, Костя ушел.

В коридоре его поджидал Ертаулов. Он уже сменил летную форму на ядовито-желтый рабочий комбинезон.

– Гм, – Костя осуждающе смерил его взглядом и сказал сварливым, под мастера, голосом: – Итак, у вас уже что-то поломалось.

– Отнюдь, – возразил Стас. – Что в моем хозяйстве вообще может поломаться? Разве что базовый принцип экзометральных переходов. Я собираюсь помочь Рашиде инспектировать грузовой отсек. Ей по инструкции положено постоянно следить, как там и что после входа в экзометрию. Не оборвались ли крепления, не передохли ли цыплята…

– Какие еще цыплята? – с подозрением спросил Кратов.

– Это я так, для наглядности. Разумеется, кроме нас, на борту нет ни одного цыпленка.

– Она тебя об этом попросила?

– Естественно. И в самых нежных интонациях. Видно, на тебя у нее не осталось никаких надежд.

Створки дверей одной из кают раздвинулись, и появилась Рашида, в уже знакомом пурпурном трико и алой безрукавке. В руках у нее был белый чемоданчик с несколькими рядами тускло светившихся индикаторов.

– А вот и Костя, – сказала она. – Только на его помощь я и могу всерьез полагаться. Без его могучих рук мне просто не обойтись.

– Что же ты, Рашуля, – промолвил Стас уязвленно. – Мне говорила одно…

– Я женщина, – сказала Рашида с удовольствием. – Непостоянство мне к лицу.

– Чтобы я когда-нибудь, даже под страхом смерти, взял в экипаж такого непостоянного инженер-навигатора! – воскликнул Ертаулов.

– Идем, идем, – успокоила его Рашида. – Будешь нас развлекать.

Она подхватила сумрачного Кратова под руку и потянула за собой. Ертаулов понуро плелся следом. Остановившись перед массивной дверью грузового отсека, девушка уверенно набрала на клавиатуре замка известный лишь ей, да еще мастеру, код. Под самым потолком мигнула сигнальная лампа, дверь бесшумно откатилась. В вытянутом помещении с ребристыми стенами вспыхнул яркий свет. Рашида первая шагнула через порог в узкий проход между рядами металлических ящиков.

– Костя, – позвала Рашида. – Вот тебе задание, если ты всерьез желаешь облегчить мою участь. Прогуляйся вдоль каждого ряда ящиков, попутно находя на них контрольную панель и нажимая там красную кнопку. При этом внутри кнопки должна сработать подсветка. Если так и случится, идешь дальше. А нет – зови меня.

– Для такого занятия могучие руки не нужны, – проворчал Кратов, у которого снова сделалось тошно на душе.

– Конечно, не нужны, – сказала Рашида. – Это же моя работа! Просто мне приятно думать, что ты рядом и у тебя такие могучие руки.

Ертаулов переводил взгляд то на нее, то на Костю. У него не находилось слов.

– Теперь Стасик, – продолжала девушка. – Ты пойдешь со мной. Для тебя найдется творческая работа с нашим общим любимцем – голубым контейнером. Его следует приподнять при помощи сервомеханизмов и замерить температуру днища. Поставщик отчего-то придает этому особое значение, хотя и не озаботился разместить там дополнительные датчики… Ты меня слушаешь, малыш?

– Конечно, – сказал Ертаулов трагическим голосом. – Я могу слушать и одновременно думать о своем. И вдобавок все видеть. Как Юлий Цезарь.

– Вряд ли Цезарь думал о таких пустяках, – заметила Рашида.

– Откуда тебе знать, ЧТО это за пустяки, – вздохнул Стас.

– А у тебя на лице начертаны все твои мысли. Готическим шрифтом!

– Неправда. В крайнем случае – арабской вязью. Просто я неверно оценил ситуацию и теперь занимаюсь самоедством.

– Приятного аппетита, – безжалостно произнесла Рашида. – Не убивайся так горько. Неужели ты серьезно на что-то рассчитывал?

– Ну вот что, – сказал Костя ледяным тоном. – Прекратите немедленно. Оба. Мне надоела эта тема, и я хочу, чтобы мы не возвращались к ней.

– Никогда? – спросила Рашида низким голосом.

– Не знаю. Но уж во всяком случае до конца полета!

– Ты пойман на слове, – Рашида быстро коснулась Костиной щеки ладошкой и пропала в одном из многочисленных закоулков между контейнерами.

Кратов смотрел ей вслед, испытывая досаду и облечение одновременно.

– Найя, – сказал Ертаулов уныло. – Она же королевская кобра. Но как ты ее! Похоже, у тебя есть на нее факирская дудочка. Или она притворилась, что есть. А как она тебя? Не то приласкала, не то ударила. Не пропади, звездоход!

– Послушай, Стас, – промолвил Костя сконфуженно. – Я здесь совершенно ни при чем. Просто она играет спектакль, и мы приняты в труппу. Не пойму отчего, но роль героя-любовника она отдала мне, хоть я и не гожусь. Если хочешь знать, у меня внутри все выгорает, когда она рядом!

– Неудивительно. У половины человечества произойдет то же самое.

– Но у меня все не так!

– Будет тебе, Второй, – Стас похлопал его по плечу. – Не так у него! Тоже мне, святой Антоний… Расскажи-ка лучше, о чем тебя так долго пытал Дитрих Гросс?

– Какой еще Гросс?

– О небо! – вздохнул Ертаулов. – Только в таком просторном организме могут уживаться железная воля и детская наивность. Этот ветхий выцветший дедуган, что сидел во главе комиссии, был не кто иной как сам Дитрих Гросс! А ты, я чай, стоял перед ним по команде «вольно», строил ему хиханьки да хаханьки? Небось, и нагрубил еще по невежеству?

– Тот самый Дитрих Гросс?!

– Других в природе попросту не существует, – с наслаждением подтвердил Ертаулов. – Он у нас один на всю Галактику.

– Я думал, он давно умер… Сколько же ему?

– Никак не меньше двухсот. И он, заметь, все еще летает, пусть даже только на орбиту. Но не уповай, что сам Дитрих Гросс, Большой Дитрих восстал с одра, чтобы лично выдать тебе пропуск в Галактику. Должно быть, ему не хватило земного материала для какого-нибудь нового учения, и он снова полез в космос.

– Что он еще может придумать нового в таком возрасте? Да и можно ли вообще сказать что-то новое о человеке?

– Нам ли, темным, судить о гениях? Кстати, недавно Гросс публично осудил эксперименты по управляемому антропогенезу. Предал, так сказать, анафеме бедных, ни в чем не повинных людей-два.

– Чем ему не угодили люди-два? – удивился Костя.

Он неторопливо шел вдоль ряда ящиков, нажимая красные кнопки. Стас топал рядом, пока не изъявляя особого рвения заняться порученным его заботам голубым контейнером.

– Людям-два, допустим, от этих анафем ни холодно ни жарко. Они есть и, по-видимому, будут. Другое дело мы. Большой Дитрих полагает, что скрытые потенции человека как биологического вида еще не реализованы. Что нет нужды искусственно моделировать новые свойства, когда существующие не раскрылись до конца. Телепатией до сих пор владеют единицы. Хорошо, что хотя бы эмоциональный фон мы худо-бедно научились читать. Телекинез для подавляющего большинства – тайна за семью печатями…

– Для него, кажется, уже нет, – проговорил Кратов, припомнив простертую к нему корявую длань и проистекшую от нее волну тепла.

– Так почему он к тебе привязался? – повторил вопрос Ертаулов.

– Понимаешь, он считает, что не так давно кто-то слегка подправил мою память. Есть такая штука – ментокоррекция.

– Слыхал, – перебил его Стас. – И что?

– Ничего. Сообщил мне эту новость и отпустил с миром.

– Я бы на его месте отстранил тебя, – произнес Ертаулов. – Для собственного же успокоения. А вдруг в твоем мозгу врагами Галактического Братства, вынашивающими зловредные планы супротив пангалактической культуры, упрятана некая разрушительная программа? В один прекрасный момент она заработает, и ты уничтожишь наш корабль, а с ним и все милое нашим сердцам мироздание.

– Он говорил о каком-то погашенном очаге сильных эмоций.

– И ты ничегошеньки не помнишь?

– А как я могу помнить? Если кто-то и вправду поработал с моей памятью, так уж наверняка он позаботился, чтобы я не помнил и о самой ментокоррекции!

– Резонно. Выходит, Большой Дитрих преступил медицинскую этику?

– Вовсе нет! Просто он отнесся ко мне, как профессионал к профессионалу. Честно предупредил меня о возможных осложнениях в моей работе. Если эти осложнения вообще когда-нибудь всплывут.

– Думаю, мастера он тоже предупредил, – сказал Стас. – Как профессионал профессионала. Ведь если тебя запрограммировали, то с момента включения этой программы ты себе уже не хозяин.

– А мастер как здравомыслящий человек выругал все это метафизикой, усмехнулся Костя. – Где ты подцепил эту байку о врагах? Какие у нас могут быть враги?

– Да есть слухи, есть, – туманно промолвил Стас.

– Все-то ты знаешь! Но уж если это враги, а не идиоты, то, наверное, они нашли бы более подходящий объект для своих козней, чем я. И не подставились бы на первой же медкомиссии Большому Дитриху.

– Они его недооценили! – Ертаулов вдруг захихикал. – А этот… Кристенсен… тоже тебя вербовал?

– Еще как!

– И ты? Сдался?

– И не подумал.

– И напрасно. А вдруг он хороший скульптор? Вернемся домой, напрыгнем на его выставку в Стокгольмский Центр искусств. Все вместе – я, ты, Рашуля. Там и решим. Кстати, фамилия у него явно не шведская, а живет он почему-то на Готланде.

– Я, к примеру, славянин. А родился и вырос в Монголии, в пустыне. Тебе это не странно?

– Стас, где ты? – донесся до них голос Рашиды. – Я тебя жду!

– Бегу, лечу, – откликнулся Ертаулов и пристально посмотрел на Костю. – Мне странно другое, – проговорил он. – Отчего тебе вдруг перестали нравиться рыжеволосые девушки?

– Но Рашида не рыжеволосая! – изумился Кратов.

– Это уж точно, – уклончиво сказал Стас.