Текст книги "Река Вечности (СИ)"

Автор книги: Евгений Токтаев

Соавторы: Андрей Шитяков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Ранефер взял с собою всех уцелевших Хранителей – семь десятков тяжёлых четырёхконных колесниц, и две сотни лёгких. Пеших воинов он посадил на колесницы. Тесно, зато быстро. А чтобы уж Хранители не друг на друге сидели, Аменемхеб дал ему отряд Сехмет, сотню больших и медлительных, но просторных, старинных боевых повозок-хтори[20]20
  Хтор – «лошадь». Распространено мнение, будто колесницу в Египет занесли завоеватели-гиксы. Однако известны парные конские мумии с архаической повозкой, относящиеся к XI династии Среднего Царства, т.е. колесницы в Египте появились до гиксов.


[Закрыть]. Да ещё добавил всю тысячу всадников хабиру[21]21
  Полиэтнос номадов-скотоводов, кочевавших в саваннах на северо-востоке Египта, хурриты, семиты и, частично, финикийцы. Возможно, предки древних евреев.


[Закрыть]. Ко всему Тутимосе добавил Верховному Хранителю ещё сотню лёгких колесниц и триста отборных лучников, не знающих промаха, что зовутся именем Нейти-Иуни. Они вооружены более длинными, чем у колесничих, составными луками, пробивающими бронзовый лист в палец толщиной с семи десятков шагов.

Ипи решил выслать дозор из двух лёгких колесниц, наказав ни в коем случае не стрелять, а лучше – вовсе не обнаруживать себя. Но, подумав, взял четыре тяжёлых хевити, посадив в каждую ещё по Хранителю: если придётся туго и нужно будет отходить, в преследующих полетит по двенадцать стрел каждый миг.

Люди Ипи осторожно приближались к каждому изгибу старой дороги. Лучники обводили жалами стрел кедровую чащу, внимательно всматривались, делали остановки и вслушивались в каждый шорох, ожидая засаду. Если чужакам хорошо известна округа, они могли бы занять обе дороги одновременно. Однако здесь все было чисто.

Ранефер хотел посмотреть на чужаков самолично. Вместе с поверенным и шестью Хранителями они развернули полосы небелёного, да вывалянного в грязи льна, обёрнутые вокруг пояса, надели их на себя, укрепив верёвкой у пояса, после чего нырнули в чащу. Срезали путь через подлесок, одновременно и укрываясь в нём от слишком зорких.

Воинство чужаков двигалось по новой дороге, более широкой, нахоженной и наезженной. Прав был Усермин, странное воинство. Но кое в чём он ошибся: чужаки не похожи ни на хатти, ни на акайвашта. Не похожи вообще ни на кого из многочисленных врагов Та-Кем, разбитых три дня назад в великом сражении у Врат.

Высокие конические шлемы со сбитым вперёд верхом, у некоторых снабжённые конскими хвостами, действительно имели некоторое сходство с теми, что носят царские телохранители хатти, но весьма небольшое. Более ничего в облике чужаков не позволяло причислить их к хатти. И вряд ли это акайвашта. Уж их-то Ранефер во множестве нанимал себе на службу несколько разливов назад. Нечестивые пираты почти не одевались в бронзу, шлемы их, набранные из костяных пластин (акайвашта делали их из кабаньих клыков), не имели ничего общего с теми, что надели странные чужаки.

В самой голове войска шёл большой отряд конных копейщиков. При этом ни одной колесницы. Может, пираты и не используют их, но откуда у них столько конных? Причём, копейщиков. Их несколько сотен, возможно около тысячи. Они вели лошадей в поводу, сберегая копыта.

Пеших с круглыми щитами, навскидку, столько же. Несколько большее число каких-то легковооружённых бойцов. И пять сотен лучников. Видно, что луки не плохи, с двойным изгибом, при этом, не меньше колесничего. Рогом усилены? Отсюда не разобрать. Даже если они по силе не уступают лукам Та-Кем, это чужакам не сильно поможет. Шестнадцать сотен стрелков у Ранефера против пяти у противника.

Военачальник чужаков поставил в хвост колонны заслон копейщиков. Значит, опасается удара в спину. Следовательно, знает о близости воинства Те-Кем. И, тем не менее, чужие идут беспечно и даже как-то... Самоуверенно...

Откуда они идут? Может от Тамашка? Оттуда могут прийти только воинства Нахарина. Но это точно не митаннийцы. Так кто же тогда? И что им нужно на севере? А вот это стоило бы выяснить.

Ипи шепнул несколько слов своему Анхнасиру, тот кивнул и, оглядев спутников, выбрал двух Хранителей. Что-то обсудив полушёпотом, эта троица скрылась в зарослях.

Не прошло и получаса[22]22
  «И двадцати минут» – час в Древнем Египте был 40-минутным, в сутках – 36 часов.


[Закрыть], как они вернулись уже вчетвером. Анхнасир вёл под локти, скрученные за спиной, обезоруженного пленника.

– Тихо взяли?

– Так точно, достойнейший! В кустах одиноко сидел, – хохотнул Анхнасир, – на корточках. За важным делом.

– Уходим, пока не хватились!

Когда они вернулись к колесницам, Анхнасир разложил на земле перед Верховным Хранителем оружие и броню пленника.

Железо... Сколько Ипи не встречал железа (если только не редкое, из падающих звёзд) у воинов Нахарина, иногда у хатти, старое железо нечестивых Хаков, оно было немногим прочнее меди, да, к тому же, хрупким. Меч странной формы, отдалённо напоминал хопеш в миниатюре, но уступал в длине, толщине, да и весил намного меньше. Решив проверить, каково железо гостей, Ипи попросил у одного из воинов окованный бронзой щит, закрепил его на обломанном суку сосны. Взмахнул мечом пленника...

Клинок разрубил кромку щита, погрузившись в него на три пальца. Ранефер усмехнулся. Теперь следовало испытать щит пленника. Подвесив его на сук, Ипи принял из рук Анхнасира хопеш. Его собственный, отлитый из отменной бронзы, он счёл излишне прочным для такой проверки. Уж если испытывать, то оружие простых воинов, более дешёвое и менее прочное, чем у военачальников.

Удар... Так и есть, клинок вошёл в щит пленника едва ли не как в папирус, расколол щит почти до нижней кромки. Это хорошо. Пленник заметно заволновался, и Ранефер приказал развязать его и подозвать.

– Понимаешь меня?

Пленник молчал. Ранефер повторил вопрос на языке хатти, митанни, фенех. Пленник молчал. Потом выдавил из себя:

– Аксинпомэ.

Ранефер поднял бровь и спросил:

– Акайвашта?

Пленник покачал головой. Ипи спохватился, и повторил вопрос, стараясь как можно отчётливее проговаривать все звуки этого варварского языка:

– А-хай-кос? Ксин-пеи?

Пленник некоторое время недоумённо морщил лоб, а потом сказал:

– Ксинпомэ! Его иаонос. Оук ахайкос[23]23
  «Понимаю! Я иониец. Не ахеец».


[Закрыть].

2. Препятствие

Сознание вспыхнуло жаром, словно внезапный порыв ветра сорвал с остывающей иссиня-чёрной поверхности уголька серые хлопья золы, пробудив к жизни уже умерший росток багрового пламени. Сразу стало трудно дышать. Грудь сдавила необоримая тяжесть. Где-то далеко-далеко наверху, сквозь толщу холодной вязкой тьмы, обволакивающей тело, пробивались пляшущие блики и лучи солнца, расходящиеся звездой Аргеадов, что горит на щитах македонских воинов. Он рванулся к солнцу, что было силы, теряя разум в схватке с неумолимо накатывающим удушьем. Он не умрёт в этой ледяной бездне! Надо бороться! Ещё немного, последний рывок!

Вот и поверхность, разорванная всплеском на мириад серебряных брызг. Глоток жизни со свистом ворвался в лёгкие, а мир мёртвой тишины наполнился множеством звуков.

Александр открыл глаза. Полежал немного без движения, пытаясь понять, где он находится. Нет, это уже не сон. Он в своём шатре, и, хотя лучи восходящего солнца не могут пробиться сквозь плотную ткань, голоса снаружи и привычный шум пробуждающегося лагеря говорит о том, что наступило утро. Голова гудела, словно медный лист, превращающийся в полусферу котла, под ударами молота мастера. Царь откинул мокрое от пота тонкое покрывало и медленно сел в постели. Провёл руками по лицу. По спине пробежал холодок: Александр вспомнил ночной кошмар, едва не лишивший его рассудка.

– Я принесу жертву в Тире, отец. Не Гераклу Тирийскому, а тебе, Филиппу, потомку Геракла.

Царь встал. Замер на мгновение, прислушиваясь к ощущениям: не кружится ли голова, есть ли привычная твёрдость в руках и ногах. Нет, все прошло, мимолётная слабость, насланная жестоким насмешником Морфеем, бежавшим с наступлением утра, растаяла без следа. Он здоров и вновь полон сил.

– Эй, умываться! – крикнул царь.

Ждать не пришлось, но на пороге появился не слуга с чаном воды и полотенцем, приготовленными для умывания царя. Вошёл Птолемей. Даже здесь, в полумраке спального помещения шатра, Александр смог разглядеть, что на телохранителе лица нет.

– Что случилось?

Птолемей не ответил.

– Да не томи! Язык проглотил? Что там такое? Войско Дария?

Последний вопрос прозвучал с явной насмешкой.

– Случилось? – рассеянно пробормотал Птолемей, – а, нет, это не Дарий. Там... Другое... Селение пропало...

– Как пропало?

– А вот так. Пропало и все. Как сквозь землю провалилось, – пробормотал Лагид.

Александр нетерпеливо набросил хитон, откинул полог шатра. Поморщился, чуть отвернув лицо от бьющих прямо в глаза аполлоновых стрел.

У входа в шатёр стоял Клит, бледный, как некрашенная мраморная статуя, и немигающим взором, не замечая царя, смотрел куда-то вдаль. Вокруг толпились воины и озирались по сторонам. Испуганно. Озадаченный Александр проследил взгляд Клита и, хотя и предупреждённый Лагидом, едва не разинул рот от удивления, как в детстве, в тенистых садах Миэзы, где он с жадностью впитывал слова Аристотеля, рассказывающего об устройстве Ойкумены. Повести о дальних странах, их чудесах, и по сию пору не насытили жаждущую познания душу царя. Многие из тех "чудес" впоследствии неприятно ранили разочарованием, едва он увидел их воочию, прикоснулся. Нынешнее же к таковым не относилось.

Лагерь, разбитый македонянами в сумерках, стоял у перекрёстка дорог, на небольшом бугре. Отсюда хорошо просматривалась вся округа на десятки стадий. К востоку до самого горизонта раскинулись бурые, только недавно засеянные поля, пастбища, от пёстрого многоцветья которых рябило в глазах. На западе, из утренней дымки вырастали Кармельские горы, протянувшиеся с юга на север до самого моря. Вчера на закате их восточные склоны были совершенно черны, а сейчас, в лучах восходящего солнца, они выделялись бледной синевой, точно такой же, что затянула весь горизонт к северу. Лес вдалеке, не иначе. Покинув предгорья Антиливана, македоняне уже несколько дней не видели лесов.

Подножие одинокой горы Мегиддо, отстоящей к востоку от Кармельской гряды, тоже густо заросло лесом. Александр немного удивился, отметив, что вчера тот представлялся совсем небольшой рощей. Впрочем, когда он ездил смотреть на заброшенную крепость, уже темнело, к тому же та куда сильнее завладела его вниманием, нежели дюжина ливанских кедров. Их редеющие из века в век рощи он встречал на всём пути от Исса до Тира. Размеры этой явно недооценил. Ну да ладно. Стоит ли обращать на это внимание, когда тут под боком гораздо более удивительные дела творятся?

Птолемей ничего не выдумал, селения у перекрёстка, как ни бывало.

– Что тут, Кербер меня раздери, происходит? – озадаченно спросил Александр, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Вот... Нету... – пробормотал Клит, заметив, наконец, что царь давно уже вышел из шатра и стоит рядом.

– Вижу, что нету. А куда делось?

Толпившиеся рядом воины бурно обсуждали произошедшее.

– Это их бог... Иудеев, значит... Помнишь, Аррабей, в Сидоне тот иудей, что проиграл тебе в кости, рассказывал про своего бога? Вроде, он ещё чудеса умеет делать.

– Все боги делают чудеса, – рассудительным тоном ответил тот, кого назвали Аррабеем, – иначе какие же они боги?

– Ну да, ну да, – покивал первый, – только вот думаю, мы варваров вчера немножко... того... Прижали. Они вознесли молитвы к своему богу, он их и спрятал.

– Ни хрена себе... Я вот ещё дома кучу денег на жертвы спустил, чтобы жена, наконец, сына родила. А то девка на девке, куда мне их столько? Мне и для половины приданого не собрать. Да видать далековато от нашего медвежьего угла до Олимпа... Может уже пора иудейскому богу жертвы приносить, раз он такой могучий и завсегда поможет тем, кто ему молится? А наши олимпийцы... Может, ну их, к воронам, всё равно не слушают?

На богохульника зашикали:

– Ты чего, совсем из ума выжил, придурок?! Пасть свою поганую захлопни.

– А что? – поддержал отца многочисленных дочерей другой голос, – наш царь завсегда чужих богов ублажает. Дабы не гневались. Вон, и Тир пытаемся забодать, ради жертвы Гераклу.

– Так то – Гераклу. Он же наш.

– Э, нет, чужой это Геракл, не тот, который сын Алкмены от Зевса. Мне в Сидоне один хрен из местных говорил, что этот храм тирийский – древнейший, какой только люди помнят. Так что не наш это Геракл, "пурпурные" его и зовут иначе – Мелькартом.

– Дурень, этот Мелькарт и есть Геракл, это всем известно, кроме тебя, деревня, побольше "пурпурных" слушай, они тебе ещё и не так башку задурят!

– Да хватит вам! Тут-то нет никаких Гераклов! Тут-то чей бог чудо сотворил?

– Говорят же тебе, иудейский. Иудеи здесь живут, стало быть, их бог. Чей же ещё?

– Эх вы, олухи, язык-помело, раскудахтались, как бабы... Царю-то виднее, кому жертвы приносить. Опять же Аристандр ему завсегда подскажет, уж он-то в богах разбирается. Раз сказал – Геракл, значит, он самый и есть. Навыдумывают каких-то мелихаров, мелихеров...

Александр на мгновение ощутил предательскую слабость в ногах: припомнил странный сон. Впрочем, он быстро взял себя в руки.

– Клит, за мной.

Царь вышел за пределы лагеря в сопровождении гетайров и гипаспистов, жавшихся друг к другу и державших оружие наготове, словно оно могло как-то защитить смертных, если бы боги (все же интересно, чьи), явившие своё невероятное могущество, пожелали бы им навредить. Александр вместе со свитой приблизился к перекрёстку дорог и озадаченно остановился.

Дорога в Назарет по-прежнему бежала на север, как и та, по которой с востока пришли македоняне, однако обе они не очень-то походили на самих себя вчерашних. Совпадали лишь направления. На земле отчётливые следы ног и конских копыт. Тысячи следов. Словно здесь совсем недавно прошло войско. Вот только не македонское. Следы вели на восток и на север.

– Это что, вчера мимо нас протопало чужое войско, а часовые даже тревогу не подняли? Проспали?

– Никто не спал, – возразил Клит, – я лично посты проверял. Ты же сам приказал их усилить.

– Не слишком свежие следы, – сказал один из гетайров, присев на корточки прямо посреди перекрёстка, – два или три дня назад шли. До нас ещё.

– Но нам навстречу, – сказал Александр, – и куда делись?

– Часть видно к северу завернула. Туда вроде больше следов идёт.

– А наших-то собственных следов не видать, – сказал Птолемей.

Никто не нашёлся, что ответить. Александр вернулся в лагерь и созвал командиров на совет.

– Что вы обо всём этом думаете?

Стратеги некоторое время молчали, чесали заросшие щетиной подбородки. Первым решил высказаться Гелланик, мощного телосложения муж, ростом превосходящий большинство македонян на голову (а царя на две).

– Я думаю, прошедшее на север войско – это подкрепления из Газы, идущие на выручку Тиру. Возможно лазутчики "пурпурных" прознали, что царь совершил вылазку в отроги Антиливана, вот часть войска и пошла на восток, чтобы перехватить нас. Да видно мы как-то разминулись.

– Весьма разумно, – согласился Птолемей, – вот только не объясняет, куда делось селение и наши собственные следы.

На это никто не мог предложить объяснения. Разве что действительно, предположить божественное вмешательство. Стратеги переглядывались и молчали. Наконец, слово взял царь:

– Этой ночью я видел сон, – сказал Александр медленно, растягивая слова, словно их из него тянули клещами, – в котором мне явились... Афина...

Имя Паллады царь произнёс неуверенно, будто через силу.

– И Громовержец... Они попеняли мне, за то, что я обидел иудеев...

Царь замолчал.

Стратеги облегчённо вздохнули и возбуждённо зашумели, обсуждая откровение Александра. Это же все объясняет! Кому же ещё явится Зевс, как не своему сыну[24]24
  Александр стал открыто именовать себя сыном Зевса после посещения оракула Амона в Египте, однако мать царя, Олимпиада, распространяла подобные слухи и раньше, дабы позлить Филиппа.


[Закрыть]? А то, что это был Громовержец, никто не сомневался. Грозу-то ночную все помнят? Страшенная. Истинно, в мощи своей Тучегонитель явился. А то, что заступился за иудеев... Ну кто ж знает, что у владыки Олимпа на уме? Не нам, слабоумным смертным пытаться познать пути его... Может тот бог, которому поклоняются иудеи, это тоже Зевс, только другим именем назвавшийся. У него, Астропея, мечущего молнии, множество имён. Вон, Геродот писал, что и в Египте ему поклоняются, называя Амоном. А уж село спрятать от людских глаз, Громовержцу раз плюнуть. Он и не на такие чудеса способен.

Напряжение растаяло без следа. Попытка Ликона, начальника критских лучников, напомнить о необъяснимом отсутствии следов македонян потонула в шуме, оставшись незамеченной. Стратеги, кивая и соглашаясь друг с другом, быстро переменили тему, вернувшись к обсуждению гораздо более волновавшего всех вражеского войска. Оно ушло на север, следовательно, действительно идёт в Тир.

– А мы, значит, у них в тылу оказались, – хищно оскалился Птолемей, первым успевший высказать эту мысль, одновременно пришедшую на ум сразу всем присутствующим.

Стратеги посмотрели на царя. Александр сидел во главе стола, вполоборота, уперев локоть в столешницу и поддерживая подбородок кулаком. Он все ещё оставался мрачен, словно теологическая часть совета не добавила ему уверенности в том, что происходящее поддаётся разумному объяснению. Впрочем, молчал царь недолго.

– Идём на север, как и собирались. Впереди противник неизвестной численности, посему выступить в полной боевой готовности. Передовой отряд возглавлю сам. Возьму царскую илу и лох щитоносцев. Гелланик, замыкающими тоже поставишь своих людей, агриан не посылать. Те, которые на восток ушли могут ещё вернуться.

– Опасно царь, вдруг засада, – возразил Клит, – позволь мне с передовыми.

– Пойду сам! – отрезал Александр, – а ты Клит, возьмёшь тридцать человек и выступишь дозором вперёд на десять стадий. Увидишь противника, в бой не вступай, оставь пару человек для наблюдения, а сам стрелой ко мне.

Клит кивнул.

– Выступаем, – приказал Александр.

Гелланик поднялся первым.

– А что делать с теми, кого ты приказал взять под стражу? Ты собирался судить их.

– Не до судов сейчас. К тому же за обиженных вступился сам Элевтерий[25]25
  Элевтерий – «освобождающий». Эпитет Зевса.


[Закрыть]. Стало быть, ему не угодно, чтобы я судил иудеев. Невместно вершить суд, не выслушав обе стороны. К тому же впереди враг – каждый боец на счету. Воинов освободить.

– Аттала тоже?

Александр задумался.

– Нет. Дерзок стал. В Тире приму решение, как с ним быть, не сейчас. Пусть идёт пешим, под стражей.

Сворачивали лагерь недолго. Двух часов не прошло, как колонна двинулась на север, оставив позади себя кострища да выгребные ямы.

Примерно через полчаса дозор Клита достиг леса. Путь всадникам преградила фаланга громадных кедров, чьи могучие кроны напоминали несколько плоских эллинских шляп, расположенных одна над другой. Среди массивных крепкотелых гигантов взгляд выхватывал тонкие стройные колонны сосен. Густой подлесок зарос можжевельником и клёном. Дорога ныряла прямо в чащу.

– Смотреть в оба, – приказал Клит, – тут засаду устроить, плёвое дело.

Он высматривал, не кружат ли над лесом птицы – самые лучшие сторожа, завсегда предупреждающие о притаившемся в зарослях вражеском отряде. Однако ничто не предвещало опасности. Птицы звонко щебетали, перелетая с ветки на ветку по своим птичьим делам. Ветер покачивал колючие синевато-зелёные и серебристо-серые кроны. Могучим кедрам не было дела до того, кто путешествует в тени их ветвей, купеческий караван или войско – все одно. Лишь бы не дровосек, охочий до драгоценного тела царя лесов Ливана. Уж те-то за многие века основательно проредили вековые рощи. Храм нужно построить иль флот – вгрызается острый топор в жёлто-красную смолистую древесину, неся смерть столоктевому гиганту, ствол которого иной раз столь огромен, что охватить его могут, взявшись за руки лишь четыре человека. А то и пять.

Кедр невероятно ценен, а люди бесконечно алчны, потому давно уже превратили леса в крохотные рощи, ютящиеся высоко в горах. Почти не осталось на лике Геи таких кедровых лесов, что взглядом не охватить. Александр об этом не знал, зато знал Эфраим. При виде необъятного леса проводник от удивления дар речи потерял. Недоумённо вертел головой по сторонам, а потом приблизился к царю, восседавшему на гнедом жеребце (сам Эфраим, непривычный к конской спине шёл пешим) и сказал:

– Не было тут леса!

Александр удивлённо посмотрел на проводника:

– Ты заблудился, что ли? Дорогу перепутал?

– Нет, не перепутал. Та самая, вот только не должно тут леса быть.

– А этот откуда взялся?

– Не знаю, царь.

– Уверен? Ты часто в этих краях бывал?

– Последний раз этой дорогой вёл караван шесть лет назад.

– Вот видишь. Может, подзабыл чего? За шесть-то лет?

– Нет, царь. Не подзабыл. Нету в окрестностях Мегиддо леса. Только рощи малые.

– Чудеса! – хмыкнул Птолемей.

Александр недоверчиво покачал головой.

– Не ты ли недавно сомневался, та дорога, не та? А вчера и вовсе заявил, что мы слишком к западу отклонились. Видать, перепутал всё-таки дорогу-то.

Эфраим не нашёлся, что ответить. Он понял, что царь ему не поверил, но иных слов, дабы убедить Александра в своей правоте изыскать не смог. Так и шёл дальше, нахмурившись, копаясь в памяти и мучительно пытаясь опознать хоть что-нибудь знакомое.

Отряд щитоносцев в котором шли Теримах и Полидор вступил в лес последним. Воины озирались по сторонам, сняв щиты со спин и держа копья наперевес.

Во вчерашней драке друзьям изрядно намяли бока. Теримаху заехали дубиной по рёбрам, и теперь он время от времени морщился от боли, прикидывая, целы ли они. На всякий случай перетянул торс тугой повязкой. На синяки и ссадины рыжий внимания не обращал. Не получил вилами в живот и ладно, спасибо Полидору. Медведю ударом доски ободрали до крови левую щеку и надорвали мочку уха. В целом Полидор пострадал гораздо меньше Теримаха, которого селяне смогли сбить с ног и едва не забили дубьём насмерть. Вовремя подоспел царский телохранитель с гетайрами, разогнал иудеев.

Однако страшнее ран и побоев оказалась царская немилость. Просидев всю ночь связанным по рукам и ногам, вздрагивая от раскатов грома и вспышек молний невиданного размера, Теримах так громко сетовал о несправедливости обвинения, что получил от своих сторожей по зубам, едва не лишившись парочки. Полидор мрачно молчал, глядя в темноту. Все знали крутой нрав Александра. Теримах пытался продумать речь в свою защиту, но никак не мог подобрать нужных слов. К утру его сморило.

Пробуждение вышло не из приятных. Рыжего подняли довольно бесцеремонно, пинком в бок. К счастью, не тот, который близко познакомился с иудейской дубиной.

Пришёл Гелланик, расспросил об обстоятельствах драки. Ушёл, пропал надолго. Вокруг пошла какая-то суета, воины забегали взад-вперёд, что-то бурно обсуждая. Не выспавшийся Теримах, сердце которого бешено колотилось в груди, предчувствуя скорую расправу, не видел причину возбуждения лагеря. Его мысли были заняты поиском пути спасения, но не находили его. Сказать по правде, мысль в голове билась одна-одинёшенька: "несправедливо!"

Вновь увидев приближающегося хилиарха, Теримах, холодея, предположил, что вот теперь-то его поволокут на суд к царю и несказанно удивился, когда Гелланик приказал освободить узников, вернуть им оружие и все их вещи. Узнав о причинах царского решения, рыжий лишь пожал плечами. Пропажа селения варваров его нисколько не впечатлила. За ночь он так измучился, что теперь, шагая в хвосте колонны, едва не спал на ходу. Обычно добродушный и открытый Полидор выглядел мрачным и подавленным. Тем не менее, он шёл твёрдо, хотя ночью так же почти не сомкнул глаз.

По левую руку от Теримаха что-то громко булькало и урчало. Рыжий скосил глаза: рядом шёл Тидей, наёмник, родом из Милета, присоединившийся к Александру, когда под рукой царя оказалась вся Иония, и попавший в ряды щитоносцев после Исса. В той грандиозной битве гипасписты понесли большие потери, и Александр восполнил их ряды за счёт отличившихся наёмников, которые сражались на левом фланге, поддерживая фессалийцев, и выстояли против персидской конницы. То, что все они не македоняне, Александра совершенно не беспокоило. Он не ставил соотечественников выше эллинов, а конница "друзей" на треть состояла из чужеземцев, в разные годы подавшихся на службу к щедрому Филиппу.

Милетянин кряхтел, охал и держался за живот, переложив копьё в левую руку.

– Что с тобой? – поинтересовался рыжий.

– Живот крутит, – простонал милетянин, – траванули, проклятые!

– Иудеи, что ли?

Тидей не ответил, только поморщился.

– И как это они смогли?

– Да я всего полкувшина молока выпил... Вроде не кислого... Ну, чуть-чуть...

– Сам дурак. Чего на других валишь?

– Ой, не могу, больше! – глаза милетянина лихорадочно заметались, – командир!

Догадываясь, что за этим может последовать, Теримах брезгливо отшагнул в сторону и разрешил:

– Беги в кусты, пока прямо на дороге не обосрался.

Милетянина как ветром сдуло, только сучья затрещали. Щитоносцы теримаховой декады, не замедляя шаг, тряслись от хохота.

– А ну хватит ржать! – скомандовал рыжий, – по сторонам смотрите!

Они прошли довольно много, когда подал голос молчавший доселе Полидор:

– Чего-то давно нет засранца. В дерьме своём что-ли утоп?

– Видать, хорошо прослабило, – ответил Теримах.

– Непонятная у него болезнь! – хохотнул один из щитоносцев, – не понятно, вставать уже или ещё посидеть!

Остальные прыснули.

Дорога прыгала вверх-вниз, взбираясь на бугры и ныряя в низины. Лес начал редеть. Вскоре голова колонны выползла на обширное открытое пространство, стадий десять в поперечнике. То тут, то там торчали из земли обугленные, почти лишённые сучьев стволы.

– Пожар был, – сказал Птолемей.

– Лет пять назад, – согласно кивнул Александр, – смотри.

Царь указал на островки молодой поросли, где тянулись к солнцу пушистые сосенки, набирающие силу на золе погибших деревьев.

– Что-то чисто тут. Горелого дерева мало.

– Наверное, местные жители все давно прибрали, – предположил Александр, – не пропадать же добру.

Царь повернулся к Эфраиму:

– Это место тоже не помнишь?

Иудей подавлено мотнул головой.

К голове колонны летел всадник, один из гетайров дозора Клита.

– Царь! Войско! Чужое!

Глаза Александра превратились в узкие щёлки.

– Персы? Или "пурпурные"?

Всё-таки устроили засаду.

– Ни на тех, ни на других не похожи! – крикнул дозорный.

Птолемей удивлённо заломил бровь, но Александр не колебался ни секунды.

– Щитоносцам развернуть фалангу! Гелланик, быстрее из леса выбирайся! Агриане – на левый фланг! Букефала мне!

– Слушаюсь! – Бергей, заместитель Аттала, поставленный царём во главе фракийцев, бросился к своим людям.

К царю подвели широколобого вороного жеребца, царь легко взлетел ему на спину, ласково потрепал по шее.

– Лагид, – повернулся Александр к Птолемею, – мы с тобой на правом крыле.

– А левое ты не усилишь конницей? Ненадёжны агриане, могут дрогнуть.

– Я знаю. Но у нас мало конницы, чтобы её распылять. Получится удар растопыренными пальцами. Нет, все "друзья" на правое крыло!

Прискакал Клит.

– Что там? – спросил царь, – что за враг?

– Не понял. Не персы и не "пурпурные", это точно. Похожи на египтян. Вроде тех, что мы разогнали при Иссе, воинов покойного Сабака. Только те были легковооружёнными[26]26
  Клит ошибается. Египтяне не служили в сухопутных армиях Ахеменидов, только во флоте. При Иссе отряд сатрапа Сабака состоял из ливийцев, а не египтян. Впрочем, для того, кто и тех и других видел в первый раз, не мудрено ошибиться.


[Закрыть]. А эти в броне. Много колесниц.

– Колесниц?

– Да. Конницы вообще не видел. Только пешие и колесницы.

– Значит все же засада. Специально нас тут поджидали, на открытом месте, чтобы колесницам было, где раскатиться.

– Да нет, не похоже на засаду, – возразил Клит, – не напали сразу. Стоят и ждут чего-то.

– Чего? – спросил Птолемей.

– Не знаю.

Впрочем, гадать долго не пришлось. Македоняне, пробившись, сквозь сосновый молодняк, и выстраивая фалангу на открытом месте, откуда хорошо просматривалась кромка дальнего леса, уже отчётливо видели построившееся на удалении в полдюжины стадий чужое войско. Оно действительно не двигалось с места.

Протяжно пропела труба. Потом ещё раз и ещё. От сверкающих начищенной бронзой рядов противника отделилась пара колесниц и неспешно покатилась в сторону македонян.

– Говорить хотят, – сказал Александр, рассматривавший чужаков из-под ладони, козырьком приложенной к глазам, – поговорим. Лагид, ты со мной. Ещё троих возьми. И Эфраима. Подведите ему лошадь. Клит, останешься.

Царь не сильно толкнул пятками Букефала в бока. Верный конь, гордо вышагивая, двинулся вперёд. Лагид, трое гетайров и переводчик последовали за Александром.

* * *

Он говорил на языке, очень похожем на язык акайвашта, но совсем ином. Тем не менее, понять его было можно, через слово догадываясь, как ты понимаешь торговца хабиру или те-неху, едва говорящих на языке Священной Земли. Какой только речи не услышишь на большом рынке Уасита[27]27
  Уасит, он же Луксор, он же Карнак. Столица Египта в описываемое время. Более известно греческое название: Стовратные Фивы.


[Закрыть], и все друг друга как-то понимают, хотя и нещадно коверкают слова. Ещё через четверть часа Ранефер знал уже многое.

Воина звали Тидей из Милета, а Милетом акайвашта всегда именовали Милованду. После чаши финикового вина, Тидей разговорился.

Оказывается, Милованду захватили какие-то неведомые Ипи персы. Может хатти? Они не первый раз берут этот город. Но градоправитель из земель севернее акайвашта, и западнее немного, по имени А-Ле-Сан-Ра, оказался великим воином и освободил Милованду. Тогда Тидей и примкнул к его воинству, а воином он был с отрочества, и неплохим. Через слово следовали жалобы на то, что приставлять к глотке меч, зажимать рот, а затем оглушать рукоятью, когда человек сидит, избавляя чрево от вчерашней телятины, к тому же втроём на одного – недостойно. Не дали ему, видите ли, показать себя в бою. Ипи, еле понимавший одно слово из трёх, несколько раз осаживал словесный понос пленника, пытаясь выловить важное в его рассказе.

– Пасиреу А-Ле-Сан-Ра... Так? Алесан-Ра?

– Басилевс Александрос, – повторил Тидей.

– Алесанрас, – проговорил Ипи, и кивнул пленнику, – продолжай, эйта.

Он немало удивился тому, что чужаки зовут своего полководца градоправителем, однако сейчас не до выяснения столь ничтожных деталей[28]28
  Слово «басилевс» («царь») в описываемое время в Микенской Греции применялось именно по отношению к градоправителю или вельможе, примерно соответствующему средневековому графу, тогда как царя именовали «ванактом» (ванака).


[Закрыть].

Далее этот полководец прошёл через все земли Хатти по побережью, освобождая города, почему-то принадлежащие акайвашта – это никак не умещалось в разуме Верховного Хранителя. Откуда в земле Хатти их города?

Но более всего Ипи удивили слова пленника о том, что Айкюптос тоже захвачен персами. Священную Землю этот акайвашта звал Айкюптосом, точно так же, как те пираты, которых Ипи встречал прежде. Ну, разве что чуть-чуть отличалось произношение.

Ранефер вздохнул, присел на площадку колесницы и выпил половину своей поясной фляги с финиковым вином. Нефер-Неферу свидетельница, чужак говорит как безумный, но ведь очевидно, что не лжёт... Такую невероятную ложь попробуй-ка измысли... Может, предложить ему выпить ещё вина, добавив корня возлюбленных? Не стоит. Ипи умел отличать правду от лжи, и даже полуправды. А бред от зелья только пошатнёт веру в его слова.

То, что полководец Алесанрас идёт брать Тир, Ипи, мягко говоря, встревожило. Тисури (что такое "Тир" он понял сразу) верен Двойной Короне, с тех пор, как был покорён Ранефером семь разливов назад, после битвы на водах со всеми ладьями "пурпурных" и их многочисленных наёмников. Когда он лично на борту "Себек-Сенеба" предавал огню стрелами тяжёлого осадного лука боевые ладьи Фенех...