Текст книги "Кровник смотрящего"

Автор книги: Евгений Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 12
НЕ ГОНИ ПОРОЖНЯК

Чем больше говорил Егор, тем сильнее хмурился Косматый, в миру Петр Рубцов. Шатун и сам понимал, что проблем у смотрящего теперь прибавилось. Грабеж ювелирного магазина, да еще с захватом и убийством заложников, милиция просто так не оставит. Омоновцев следует ждать уже сегодня ночью: прошерстят все «малины», ворвутся в кабаки, где обычно любит гужеваться братва, для пущего страха уложат мордами в пол всех присутствующих, а несогласных и тех, кто им не понравился, отправят в обезьянник.

По большому счету все это, конечно, несерьезно и смахивает на демонстрацию силы, но шухера получится выше крыши. Не исключено, что некоторым малосимпатичным гражданам выбьют пару зубов, но дальше мордобоя дело не зайдет. Иное дело, если кто-то из братвы вздумает проявить ненужный героизм и ответит действиям омоновцев стрельбой. Тогда уже дело и впрямь станет нешуточным. А потому следует дать сигнал, чтобы братки залегли поглубже в тину и понапрасну не шуршали.

Смотрящему о своем районе полагалось знать все. На то он и поставлен сходняком! Ни одно серьезное дело не обходится без внимания Косматого, а потому он знал едва ли не о каждом расписанном кармане, едва ли не о каждой путане, вставшей у обочины дороги. В какой-то степени он был ответственным за каждого форшмака. И прежде чем идти на скок с прихватом, полагалось прежде урегулировать вопрос со смотрящим. Таково правило. И оно соблюдалось.

Закона не придерживались только залетные и беспредельщики, к которым Косматый был по-особенному строг. Оно и понятно, от залетных одни неприятности. Двор не свой, а следовательно, можно гадить по-крупному, а вот дерьмо пускай разгребают хозяева. А потому ничего удивительного, что наиболее ретивых находили в подворотне с выпущенным ливером.

Будь человеком, соблюдай приличия, если пришел в чужой дом. Окажи почтение хозяину, сними шапку перед ним, тогда и тебя станут уважать. А если захотел на скок, так подойди по-человечески к смотрящему, обоснуй свое решение, обговори с местной братвой причитающуюся ей долю для общака и ступай себе – кормись!

Во всех делах должна быть согласованность. Иначе своими действиями ты можешь подставить других.

В том, что грядут серьезные неприятности, Петр не сомневался. В его районе осело с десяток человек, которые всего лишь полгода назад мочили рога, а теперь были звеньевыми в бригадах. Еще трое числились побегушниками, но имели крепкие ксивы. Но при сильном шмоне их могут так тряхнуть, что они выпадут из своих штанов. Об этом тоже следовало помнить. В связи с этим может возникнуть масса ненужных вопросов, которые опять-таки решать смотрящему. Весь ворох проблем нужно будет регулировать именно ему.

В милиции тоже не дураки сидят! Если бы побегушники затаились и вылезали наверх только для того, чтобы слегка попастись на вольных выпасах, то, чего кривить душой, еще неизвестно, как бы поступил Косматый. Но парни, добравшись до Москвы, честно сказали, что «сделали лыжи», и заявили, что желают быть под его началом. Косматому достаточно было сделать всего лишь два звонка, чтобы проверить их. А кроме того, за них поручились весьма уважаемые люди, и Косматому ничего более не оставалось, как снабдить их крепкими ксивами и принять под свое крыло.

Побегушники, конечно, не очень-то были к месту в его крохотной империи. При сильном ударе она может и расколоться. А выстраивать заново всегда труднее.

С Егором Даничевым, или Шатуном, как его называли на зоне, ситуация сложилась иная. Какое-то время Косматый и Шатун очень серьезно приятельствовали. Провернули несколько дел вместе, а это, как известно, сближает людей куда крепче, чем кровное родство.

Позже судьба свела их вновь, но уже на крытке. Косматый три года как парился в воркутинском кичемане, когда туда прибыл Шатун. Это на воле Егор был авторитетным человеком, а на чалке другие порядки. Жизнь начинается как бы с белого листа. Здесь прежний авторитет не в счет, его нужно завоевывать по новой. А потому, будь добр, предстань под ясные очи смотрящего. Под очи Петра Косматого!

Петр не предал старой дружбы и приблизил к себе прежнего приятеля, а когда его самого отправили на этап, оставил вместо себя смотрящим.

Косматый откинулся на полтора года раньше Шатуна. А потому не было ничего удивительного в том, что, когда тот пришел к старому приятелю и сказал, что хочет малость попастись в его угодьях (благо и место для этого нашлось подходящее – крепкий ювелирный магазин), согласие было получено. А следовательно, ответственность за отрицательный результат лежала в первую очередь на смотрящем.

– Ты говоришь, что тебя не узнали? – прервал излияния приятеля Косматый.

– Не должны были, Петро, – убежденно сказал Шатун. – Знаешь, я нутром чувствовал, что нечто подобное могло произойти, а потому усы наклеил, бородку.

– Прибавил ты мне головняка, – невесело высказался Косматый. – Сейчас РУОП по всем хатам начнет шерстить.

– Но ты тоже меня пойми. Кто знал, что эти инкассаторы на полчаса раньше завалят?

Петр понимающе кивнул. Его внешность никак не соответствовала погонялу. Наоборот, он был коротко пострижен. Его шевелюра никогда не вырастала длиннее, чем на толщину пальца. И Косматым прозвали его не за кокетливо вьющийся чуб, а за характер. На чалке, в среде отрицал, он пользовался безоговорочным авторитетом. А отрицалы, как известно, совесть зоны.

Вот потому о нем не позабыли. Когда он откинулся, на воровском сходняке было решено поставить его смотрящим Северо-Западного округа.

Разговор Косматого с Шатуном проходил в ресторане «Север». Недалеко от метро «Сокол». Тихое уютное мастечко. Излюбленное место любителей итальянской кухни. Цены немного выше средних, но клиент платил за качество, а оно в ресторане было отменным. Кроме того, завышенная цена – своего рода сито, что отсеивает случайных людей.

Рядом с залом у Косматого была собственная комната, где он принимал просителей. В этот день у него были намечены еще четыре встречи. В двух он должен был выступать в качестве третейского судьи между воркутинской и екатеринбургской группировками. Парни не поделили рынок близ Павелецкого вокзала. Вопрос был сложный, как говорится, с кондачка такой не решить, а потому последние несколько дней Косматый только тем и занимался, что выслушивал представителей группировок. Лишь сегодня утром у него вызрело определенное решение. Урегулирование сложных вопросов не благотворительность, а потому Косматому, по обоюдному решению сторон, предлагалась весьма неплохая сумма. Интрига ситуации заключалась в том, что воркутинские осмелились на гнилой заход и вчера вечером предложили Косматому вдвое больше установленной суммы, если тот разрешит вопрос в их пользу. Их следовало наказать, причем прилюдно.

Чтобы не обидеть бывшего подельника, Петр ни разу не взглянул на часы. Но он все время помнил о том, что время неумолимо истекало и через каких-то полчаса к нему постучатся.

– Ты думаешь, это просто так… Разрядил стволы и свалил?

– Нет, но…

– Мне тебя еще отмазывать придется, – хмуро продолжал Косматый. И все-таки не выдержал, как бы ненароком скользнул взглядом по часам, висевшим на противоположной стене. – Очки липовые тебе вправлять.

Егор Даничев выглядел растроганным:

– Спасибо, я тебя о том же самом хотел просить.

– У тебя есть куда залечь?

Егор отрицательно покачал головой:

– Как перст! В Москве у меня только ты. Кто был – сейчас на чалке парятся или полегли.

– Дам я тебе один адресок в Пущине. Сошлешься на меня, примут как родного. Но только не высовывайся!

Взгляд Шатуна потускнел:

– И сколько же мне так… кантоваться?

– Думаю, что дней десять, – веско сказал Косматый. – Пока все не уляжется.

– Братан, ну не могу я столько! Сам пойми… Голяк полнейший! Мне бы витрину сменить, а то так любой легавый цапануть может. Может, в дело меня порекомендуешь?

– Не гони порожняк! – отмахнулся смотрящий.

– В натуре, Петро!

Косматый задумался. Своего подельника он знал хорошо. Шатун не тот человек, что будет валяться без дела почти две недели. Внутри его как будто бы вращался какой-то волчок, который постоянно подталкивал его к действиям. Даже сейчас, ведя серьезный разговор, Егор весь искрутился!

Шатун, он и есть Шатун!

Без дела на дне ему не удержаться даже двух дней. Уже через сутки его потянет на подвиги, и где гарантия того, что он не напорется на бдительный милицейский патруль.

Но не убивать же его в самом деле! Хотя стоило бы…

Ведь придется не один день разгребать все то, что он наворотил. Шатуна следовало пристроить. Взгляд Косматого вновь скользнул по настенным часам. Большая стрелка продвинулась еще на четыре деления, но решения так и не вызрело.

У Косматого имелась еще одна проблема. Нешуточная.

Сегодня был четверг, двенадцатое число, а следовательно, завтра эта проблема может усугубиться. А уж за срыв этой операции спросят куда строже, чем за беспричинную стрельбу в ювелирном магазине.

Дело упиралось в общак.

Петр Рубцов в своем районе отвечал за его пополнение. Четырнадцатого числа каждого месяца в небольшой ресторан у станции «Сокол» братва свозила наличность, которую затем чартерным рейсом переправляли в Люксембург. Так происходило каждый месяц. Система была отлажена до мельчайших деталей, и никаких нестыковок обычно не возникало. Подобная акция совершалась не один раз и даже не десяток, а потому к ней привыкли. Переправка наличности стала обыкновенной рутиной. Бронированный грузовичок в сопровождении отделения вохровцев подгоняли прямо на взлетную площадку, откуда мешки с деньгами сгружали на борт самолета. Распоряжение об охране деньжат, запечатанных в холщовые мешки, поступало с самого верха, а потому ни у кого из сопровождавших груз милиционеров даже и мысли не возникало, что стерегут они воровской общак.

Конечно, значительная часть общака вкладывалась в недвижимость, в растущие акции нефтяных концернов, безналичным расчетом переводилась в зарубежные банки. Однако во все времена была необходима и наличность. Тоненький денежный ручеек, который с успехом позволял смазывать трущиеся детали криминальной машины. Ведь нужно было платить судьям, адвокатам, деньги очень любят высокие милицейские чины, нужно греть братву на зонах, помогать семьям сидельцев…

В этот раз отправка денег должна была произойти как и прежде. Но три дня назад службой собственной безопасности при получении взятки был задержан генерал-майор Иванычев, который, собственно, и прикрывал всю эту операцию. Попался он глупо, всего-то на трех тысячах долларов, которые принесли ему прямо в кабинет. Генерал-майор не сумел удержаться от соблазна и, встряхнув конверт, пересчитал купюры, оставив на них отпечатки своих пальцев.

А все жадность!

Ведь только за одно прикрытие воровских денег он получал в три раза больше. Устранение Иванычева было серьезной потерей для воров. Разумеется, не такой смертельной, чтобы кусать от душевной тоски локти, но все же это превращалось в небольшую проблему. Ее следовало решать по-быстрому. Конечно же, среди милицейского генералитета отыщется немало настоящих ценителей сочной «зелени». Другое дело, что поджимало время, да и крайне опасно было держать многомиллионную долларовую наличность в обычном ресторане, лишенном серьезной охраны. Уважающий себя скокарь способен вскрыть такое хранилище в течение нескольких минут.

Оставался запасной вариант – отправить наличность поездом. Косматый с тоской подумал, что для этой цели следует привлечь общаковскую братву, которая ничего не умеет делать, кроме разве что ломать челюсти. Но злости у них было много. Хоть отбавляй! Кроме того, команда была разношерстная, отнюдь не совершенный механизм. В эту компанию не мешало бы включить пару человек, для которых владение оружием было делом привычным.

Время подпирало. Деньги следовало переправить именно в ближайшую неделю. Затем на смену выйдут другие люди, а потому могут возникнуть серьезные осложнения.

Для охраны груза Шатун подходил почти идеально.

Косматый кивнул:

– Хорошо, есть для тебя небольшая работенка. Две тысячи баксов тебя устроят?

– Отлично! Что я должен сделать?

– Не разучился еще с «калашом» обращаться? – испытующе спросил Косматый.

– Ты шутишь? – возмущенно спросил Егор. – Я же начинал как простой бычара! Не одну сотню магазинов опустошил, прежде чем в люди выбился!

Косматый удовлетворенно кивнул. Шатун не врал.

– Хорошо.

– Нужно кого-то замочить? – вскинув брови, серьезно спросил Егор. – Так ты только скажи!

Положение у Шатуна было безвыходное, а взгляд говорил сам за себя. – Ты мне предложи правильные деньги, и я сделаю все, что потребуется.

– Мочить никого не нужно… Во всяком случае, пока. Нужно сопроводить один серьезный груз по железной дороге, до самой границы с Польшей. – Сунув руку в карман, Косматый вытащил половину карты бубнового туза, разрезанного неровными зубчиками, и произнес: – Возьми. У человека, который тебя встретит на границе, будет вторая часть.

Шатун взял обрезок карты и по-деловому осведомился:

– Вот как оно серьезно… Так что это за груз?

Егора встретил холодный взгляд Косматого:

– А разве тебе не все равно, за что ты получишь приличные башли?

Шатун смущенно отвел взгляд.

– Груз грузу рознь, голову бы не оторвали по дороге.

Колючие зрачки Косматого царапнули его по самой селезенке.

– Повезете общак. А сколько там, не нашего ума дело. Понятно?

– Нет вопросов.

– Вот и договорились.

Петр Рубцов на сей раз выразительно посмотрел на часы, давая понять, что аудиенция завершена.

Глава 13
ДЕМОН

Для доктора медицинских наук он был непростительно молод. Каких-то тридцать с лишним лет! Глядя на его лицо с юношеским румянцем, трудно было поверить, что у этого человека репутация вдумчивого, серьезного ученого. Впрочем, впечатление юношеской несерьезности тотчас улетучивалось, как только он начинал говорить. А еще через десять минут беседы верилось, что имеешь честь общаться с незаурядным ученым.

Владимир Васильевич Барсуков был из семьи потомственных психологов. Вместо подушки в младенческом возрасте ему подкладывали под голову справочники по психологии. И если в пятилетнем возрасте других мальчишек занимали игры с машинками, то для него не было лучшего удовольствия, чем листать монографии с красочными фотографиями. А уж когда он научился читать, то перечитал всю домашнюю медицинскую библиотеку. В десятилетнем возрасте Владимир Васильевич прекрасно понимал, о чем рассуждают взрослые, и о многом имел собственное мнение. К восемнадцати годам он знал о клинической психологии столько, сколько не ведает иной доцент.

Степан Юрьев сидел за столом напротив и разглядывал Барсукова. А тот, будто не замечая его взгляда, с интересом листал «карту больного». Иногда он многозначительно поджимал губы и довольно хмыкал, словно читал занимательную беллетристику.

Возможно, что именно так он и воспринимал написанное.

Наконец доктор поднял голову и по-отечески произнес:

– Так как вы себя чувствуете, голубчик?

Сержанта очень раздражала манера Барсукова вести разговор. Так общаются взрослые дяди с пятилетним ребенком. Но с этим приходилось мириться. Не расстреливать же его из-за этого!

Юрьев скривился.

– Странный вопрос. Как же может чувствовать себя человек, которому три года назад пересадили сердце?

– Да-да, я читал, – задумчиво произнес Барсуков. – Но, судя по тому, что здесь написано, вы сейчас в прекрасной форме! Операция прошла удачно, осложнений тоже никаких не наблюдалось. Так что же именно вас беспокоит?

– Я часто думаю о том, а стоило ли мне делать эту операцию? Когда я очнулся после наркоза, то первой моей мыслью было: «Теперь я стал совершенно другим».

– Где вам делали операцию?

– В Москве. В Кардиологическом центре.

– У вас ведь было ранение в области сердца, так я понимаю?

– Верно, – согласился Сержант и, помолчав, добавил: – Я бывший военный, воевал в «горячих точках».

Доктор понимающе кивнул:

– Операция была вам просто необходима. Пуля могла в любой момент сдвинуться и убить вас. Так что обойтись без хирургического вмешательства было невозможно.

И опять эти покровительственные интонации. Голос Барсукова звучал даже немного сердито. Такое впечатление, что он недоволен пятилетним мальчиком и готов поставить его в угол за непослушание.

Стены кабинета были выкрашены в мягкий салатный цвет. По замыслу дизайнера, подобный цвет способен действовать на пациента самым умиротворяющим образом.

Сержант слегка поерзал на стуле и сказал:

– Я о другом… С тех пор как мне сделали пересадку сердца, я стал ощущать самого себя совершенно иначе.

Доктор с интересом взглянул на него:

– Вот как? Поясните, пожалуйста.

– Не то чтобы я стал испытывать какие-то болезненные ощущения. Тут другое… как бы это объяснить попроще. Просто я иногда ощущаю себя демоном! Ведь во мне находится сердце, которое мне… не принадлежит! – наконец подобрал нужное слово Сержант.

Руки Степана бессильно опустились на колени. Умный и внимательный взгляд доктора задержался на ладонях пациента, после чего он решительно поднял темно-карие глаза:

– Хм… Интересное ощущение. Вы всерьез так думаете, батенька? Или, так сказать, для красного словца?

– Вы думаете, что я пришел сюда пококетничать? Я не красная девица. Нет уж, извольте! Хочу сказать, что я сделал большую ошибку, когда согласился на операцию. Я ведь даже не знаю, как себя теперь называть. Гибрид какой-то!

– Ну, вы и сказанули, батенька! – протестующе протянул тридцатидвухлетний профессор.

– А разве это не так? – Юрьев сурово посмотрел на Владимира Васильевича. – Какой самый главный человеческий орган? Сердце! Как только мне его пересадили, я не только жить стал по-другому, но даже думаю совершенно иначе.

Сержант поднял голову. Стены кабинета были увешаны множеством портретов. Бехтерев, Сербский, Кандинский… Наверняка каждый из них был светилом в своей области. Барсуков частенько поднимал глаза и глядел на портреты, словно просил у них совета.

– Вам следует успокоиться, – тягучим, размеренным голосом заговорил Владимир Васильевич. – Ваше состояние мне понятно. Оно уже давно детально изучено, хотя не столь уж часто встречается. Вы испытываете всего лишь психологический постоперационный стресс. Основными проявлениями постоперационного стресса выступают так называемые эмоциональные феномены. Чаще всего это выражается в чувстве тревоги. Хочу вам сказать, что психофизиологическая и психологическая адаптация человека при пересадке органов является наиболее сложной проблемой, отсюда ваши тревоги.

– Это когда-нибудь прекратится?

– Не торопитесь. Нужно время, чтобы ваш организм пришел в норму.

– И каков же будет ваш совет?

– Он простой, – с воодушевлением сказал Барсуков. – Советую вам наслаждаться жизнью, а самое главное, не думать о дурном.

Губы Сержанта печально скривились.

– Вы думаете, это просто?

– Нет, – честно признался Владимир Васильевич. – Но тем не менее нужно стараться.

– Вы знаете, чье во мне сердце? – неожиданно спросил Сержант.

Открыв историю болезни, Барсуков полистал ее, после чего захлопнул и вздохнул:

– В вашей медицинской карточке кое-что написано об этом, но мне трудно судить, насколько это соответствует действительности, – туманно сказал он.

– Хотите, я вам скажу, что там написано?

– Откуда вам это известно? – Барсуков поднял удивленные глаза на Юрьева. – Насколько мне известно, эту тайну не раскрывают больным!

Сержант отмахнулся:

– Мне эта «тайна» стоила ровно одну бутылку хорошего коньяка.

– Тогда просветите.

– Моим донором оказался двадцатилетний парень, спортсмен. Занимался биатлоном, был очень перспективным спортсменом. Когда его бросила подруга, он перерезал себе вены. Но остался жив. Потом с ним произошел трагический случай, и его сердце «перекочевало» ко мне. – Немного помолчав, Степан продолжил: – Знаете, вся моя жизнь как сжатая пружина. Когда я ждал донора, то мне казалось, что вместе с прежним сердцем из меня уйдут и мои проблемы. Но этого не произошло. Наоборот, вместе с вживленным сердцем я получил клубок новых неразрешенных проблем. В том числе и любовных. И это в моем-то возрасте! Порой мне кажется, что я точно так же способен перерезать себе вены, как и тот юноша.

Более внимательного собеседника Юрьев не встречал за всю свою жизнь. Барсуков ни разу не перебил его, только понимающе поджимал губы и в знак полного согласия слегка покачивал головой. Ему бы быть священником, выслушивать исповеди, отпускать грехи, а он вместо этого перелистывает истории болезней и пытается приободрить каждого больного.

– А вот это вы зря, батенька, – погрозил Владимир Васильевич пальцем. У Сержанта вдруг возникло острое желание взять доктора за палец и гнуть его до тех пор, пока доктор не попросит пощады. Только усилием воли он отказался от подобной затеи. – Такие мысли нужно просто выбрасывать из головы. Я вам советую заняться, например, самоидентификацией.

Юрьев прислушался к биению своего сердца. В какой-то момент ему показалось, что оно остановится. Но нет, неприятностей не произошло. Сердечная мышца уверенно и сильно стучала, словно просилась из грудной клетки наружу.

– Что это такое?

– Как вам попроще объяснить… Вы должны сопоставлять себя с теми людьми, которые привносят душевный комфорт. Можете идентифицировать себя с детьми. Посмотрите, как они умеют радоваться каждой мелочи. Любой, даже самый незначительный подарок для них целое событие! Вам же подарили целую жизнь… Так радуйтесь ей, а не занимайтесь самобичеванием.

– Кажется, я понял, – повеселевшим голосом отозвался Степан.

– Вот и отлично! – кивнул Владимир Васильевич, сделав попытку подняться.

Степану было известно, что через пятнадцать минут у Барсукова должна состояться конференция, на которой тот должен выступать с серьезным докладом. Однако доктор делал вид, что ничего не происходит и что он готов слушать откровения пациента до самого утра. Но причина такой вежливости и внимания была не во врожденном такте, а в деньгах, которые Сержант заплатил за консультацию. За такую сумму можно было пропустить десяток подобных конференций и выкупить половину клиники!

– Но у меня есть еще одна проблема, – тихо продолжал Юрьев, как бы не замечая вставшего Барсукова.

Доктор вновь опустился на стул и с показным воодушевлением попросил:

– Рассказывайте!

– Вы что-нибудь знаете о моей профессии? – спросил его Сержант.

Неожиданно в глазах Барсукова заплескалось беспокойство. А может быть, показалось?

– Кхм… – кашлянул доктор в кулак. – Разве только в общих чертах. В вашем личном деле написано, что вы были инструктором в военном подразделении. – Юрьев натянуто улыбнулся. – В постоперационный период, в соматическом состоянии, вы даже выкрикивали какие-то команды…

Лицо Юрьева застыло, он впервые слышал об этом. Интересно, что такого он мог наговорить в бреду.

– Это тоже написано в личном деле? – перебил он доктора.

– Простите, я вам не все сказал… Я разговаривал с вашим лечащим врачом, который вел вас после операции. В личном деле записаны его координаты, так что мне нетрудно было связаться с ним.

– Ах, вот оно что.

– Вы хотите сказать, что ваша проблема как-то связана с вашей профессией?

– Возможно. Хотя это может быть как-то связано и с моим нынешним состоянием. Дело в том, что тот человек, сердце которого мне пересадили, входил в сборную России по биатлону. Не знаю, с чем это связано, но иногда мне снится, что я влезаю на самое высокое здание и начинаю стрелять из снайперской винтовки в прохожих.

Владимир Васильевич сидел с непроницаемым лицом. За время долгого разговора Сержант успел убедиться, что доктор вообще не умеет удивляться. Лицо его выглядело бесстрастным, как у статуи, и одновременно каким-то унылым.

Откровение пациента он встретил совершенно равнодушно. Казалось, что подобные вещи он выслушивает едва ли не ежедневно, – лицо скучающее, безмятежное, еще секунда, и его одолеет зевота.

– Интересное рассуждение, – наконец сказал Барсуков. – Только к действительности это не имеет никакого отношения. Это ведь всего лишь ваши фантазии. Подобные вещи всегда проявляются в виде неосуществимых желаний. Честно говоря, я совершенно не вижу в вашем случае клиники. Даже у людей, далеких от оружия, порой возникают подобные, как это выразиться поточнее… образы! А что же говорить о человеке, который большую часть жизни провел с оружием в руках! Будете со мной спорить?

– Нет, но…

– Вот видите, батенька, – с воодушевлением продолжал Барсуков. – Фантазии сами по себе неопасны. Важно то, что вы способны управлять своими эмоциями, подавлять самые негативные из них. Ведь вы же в самом деле не пойдете с винтовкой в руках, чтобы стрелять в прохожих? – И, восприняв молчание Сержанта как согласие, удовлетворенно заключил: – С вами полный порядок. А вообще я советую вам почаще бывать на свежем воздухе, рекомендую налегать на витамины. В вашем случае это два настоящих лекаря.

– Доктор, вы не будете против, если я загляну к вам как-нибудь еще?

Владимир Васильевич стойко не смотрел на часы. До начала конференции оставалось четыре минуты. Ровно столько, чтобы пройти по длинному коридору, раскланяться с коллегами и занять место в президиуме.

– И вы еще спрашиваете? – почти возмущенно воскликнул Барсуков. – Да вы для нас самый желанный гость.