Текст книги "Двуликий продукт биотехнологий (СИ)"

Автор книги: Евгений Беляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Двуликий продукт биотехнологий.

Автор Беляков.

Глава 1.

Разговоры.

В офисе одной из демократических партий:

– Перевод на ваш счет я сделал, и это все, что я могу вам сейчас дать.

– Но, Станислав Александрович, это же гроши! У нас выборы на носу, а вы, по сути, единственный наш крупный спонсор!

– А что вы хотите, такая ситуация в стране! Закон большие взносы делать не позволяет, а если начнешь, как в прежние времена, проводить суммы через дочерние фирмы или сотрудникам внеплановые премии выплачивать, чтобы они потом от своего имени вас финансировали, так налоговики живо вцепятся! Я, конечно, всячески вас поддерживаю, но мне своя свобода дороже!

– Так значит, нет никакого выхода?

– Ну, один способ разжиться деньгами я могу вам подсказать...

– Я вас внимательно слушаю.

– Вы слышали о венчурном фонде «Биозащитник»?

– Я, вообще-то, плохо разбираюсь в финансовых делах. Так чем нам может помочь этот фонд?

– Его паи торгуются на бирже. Вам следует собрать все свободные деньги, какие у вас найдутся в партийной кассе, и вложить в этот фонд. Насколько я знаю, закон разрешает вам заниматься коммерцией для финансирования уставной деятельности. Через месяц паи продадите.

– Э-э, я, конечно, уважаю венчурный бизнес, но наша задача собрать деньги на выборы, а не расстаться с последними... Слишком уж рискованное это дело.

– Без риска большие деньги не зарабатываются.

– Допустим, но почему именно этот фонд? Или вы собираетесь предпринять какие-то усилия, чтобы его активы выросли в цене?

– Не преувеличивайте мои возможности. Просто мне из верных источников стало известно, что не далее чем через месяц должно произойти некое важное событие, связанное с этим фондом, после чего его паи поднимутся в цене многократно. Тогда вы спокойно их продадите и войдете в предвыборную кампанию с приличными деньгами.

– Хорошо бы, если так. Но все же о каких верных источниках идет речь?

– Я, знаете ли, бывший научный сотрудник, и кое-какие связи в академической среде у меня еще остались. Слух пошел именно оттуда. Судя по тому, что сейчас даже некоторые маститые академики спешно скупают на свои сбережения паи «Биозащитника», дело действительно очень перспективное. Я сам вкладываю туда приличные средства и очень советую вам. В любом случае, иного шанса выручить нужную сумму у вас все равно не будет.

* * *

В столовой одного из московских академических институтов:

– Ну что, Петр Афанасьевич, слышали призыв Навинова?

– Это насчет того, чтобы самим зарабатывать себе деньги на исследования, финансируя прорывные проекты? Что-то меня сомнения гложут. Навинов, конечно, выдающийся финансист, но мне сдается, что он отнюдь не специалист в той области, которую призывает финансировать. Откуда у него такая уверенность, что Переяславцев действительно стоит на верном пути? Насколько мне помнится, в пущинском ИБК в свое время к его проекту отнеслись довольно прохладно. Где гарантии, что он сейчас не дурит Навинова, а через него и всех нас?

– Проект Переяславцева отбирал для венчурного фонда вовсе не Навинов. Это, конечно, сугубо конфиденциальная информация, но лабораторию Сергея Борисовича в то время посетил Юлиан Разумовский. Говорят, он все досконально там разведал, после чего и выдал рекомендацию о финансировании.

– Ах, сам Разумовский... Да, это, конечно, достойная рекомендация...

* * *

В брокерской конторе на Уолл-стрит:

– Сэм, я всегда слыл оптимистом, но честно признаюсь, дела в моем фонде идут сейчас не лучшим образом. На тебя вся надежда. Срочно нужны бумаги с высокой доходностью, или к концу года нам придется показать убыток и вкладчики повалят от нас толпами.

– Хм, Дэйв, тебе не хуже меня известно, какая у нас сейчас коньюнктура. Все ждут спада на фондовом рынке, в этих условиях во всех Штатах не найдется ни одной компании, чьи акции обеспечат тебе требуемую доходность.

– А если поискать в Европе, в Бразилии, в Азии, наконец?

– Вообще-то есть один интересный вариант... Тебе говорит что-нибудь такое название «Биозащитник»?

– Впервые слышу. Это какая-то российская компания?

– Именно. Если точнее – венчурный фонд. В России его паи котируются на бирже. По моим оценкам, это единственное, что еще может тебе помочь.

– Черт возьми, Сэм, у меня пенсионный фонд, а не общество любителей рулетки! Тебе что, неизвестно, как нас контролируют?! А ты предлагаешь мне вложиться в мусорные бумаги, да еще и из России!

– Ну, не каждый же день тебя контролируют. Договоришься как-нибудь, а к концу года сведешь баланс с приличной прибылью, тогда и критиковать тебя ни у кого язык не повернется.

– Будет ли она еще, эта прибыль? Сам знаешь, насколько рискован венчурный бизнес, в нем ничего нельзя предугадать заранее. Или этот фонд какой-то особенный?

– В том-то и дело, что особенный, иначе бы я его тебе не предлагал. В России вокруг него сейчас творится настоящий ажиотаж, похоже, какой-то из финансируемых им проектов очень близок к реализации, и, видимо, это будет очень высокодоходный проект.

– А вдруг это обыкновенная «панама»? Сам знаешь, сколько таких было в России. Один их выдающийся мошенник даже наших сограждан успешно разводил на деньги через Интернет!

– Нет, не думаю. Руководство фонда не скупает свои паи и никому публично не обещает высокой доходности. Ажиотаж начался спонтанно и не где-нибудь, а в академических кругах! Уж серьезные-то российские ученые должны трезво оценивать, чем занимается этот фонд! Нет, точно тебе говорю, Дэйв, там все очень серьезно. Раздумывать некогда, если ты все же решишься на покупку, я тогда срочно сделаю заказ через своих российских партнеров.

– Ладно, убедил. Буду теперь молиться, чтобы чутье тебя не подвело.

Глава 2.

Фондовый бум.

В тот день чуть ли не все информационные программы на планете открывались этой новостью: «В России создано уникальное лекарство против любых вирусов!» Сергей Игоревич Переяславцев, вирусолог и биофизик, доселе мало кому известный доктор биологических наук, в одночасье стал мировой знаменитостью. Слухи вокруг его открытия нарастали, как снежный ком. Говорили, что новое лекарство уже проходит клинические испытания, что в где-то в Подмосковье уже построен завод, готовый к его массовому выпуску, что в крупнейших странах мира уже появились желающие заплатить огромные деньги за лицензии по его производству. Вот только кто владелец этой интеллектуальной собственности?

К концу дня выяснилось, что деньги на разработку этого препарата Переяславцеву выделил венчурный фонд «Биозащитник» в обмен на основную долю в будущих доходах от финансируемого проекта. Построенный завод, как оказалось, принадлежит тому же фонду. На следующий день на фондовой бирже курс паев «Биозащитника» рванул вверх, как запущенная ракета. На волне ажиотажа пришло известие, что фонд продает свою долю в проекте за астрономическую сумму, и истерическая скупка паев перешла на новый виток. Лишь когда стоимость пая пришла в соответствие с полученной фондом выручкой, страсти попритихли и возможно стало, наконец, оценить, кто извлек наибольшую выгоду из случившегося события.

Глава частного пенсионного фонда Дэвид Кеслер заявился в контору к своему приятелю и деловому партнеру Сэмюелю Матвичуку с огромной бутылью шампанского в руках.

– Привет, Дэйв! Судя по твоей восторженной физиономии, помог тебе мой совет! – с усмешкой встретил его Матвичук.

– Да, Сэм, вкладчики страшно довольны. Правда, как только стало известно, что какой-то из американских пенсионных фондов оказался владельцем паев «Биозащитника», власти подняли шухер, и ко мне разом набежала куча контролеров: дескать, как так, солидный фонд вложился в бумаги, не имеющие инвестиционного рейтинга! Но ведь еще из Библии известно, что победителей не судят! Понудели, но в итоге вынуждены были признать правильность моей стратегии. Кстати, мои вкладчики теперь стали массово интересоваться российскими делами. Вот и я хочу спросить у тебя, Сэм, какие новости там, в России?

– Имеешь в виду, что творится вокруг «Биозащитника»? – ухмыльнулся Матвичук. – Да, там каша заварилась покруче, чем у нас здесь. В числе прочих, крупным выгодополучателем оказалась одна партия, которую власти очень хотели отрезать от источников финансирования. Российская прокуратура даже попыталась расследование повести, не искусственно ли был вызван фондовый бум и кто тем партийным боссам посоветовал вкладываться в «Биозащитник». Главу фонда Навинова, по слухам, на допрос вызывали. Но у него-то позиция железобетонная, не пробьешь! «Да», – говорит он им, – «я всем советовал вкладываться в мой фонд. Кто же виноват, что оппозиционеры больше верят в силу отечественной науки, чем наши правящие круги!»

– Отбрехался, выходит?

– Конечно! Навинов там теперь герой и признанный финанcовый гений. Хотя славят, естественно, больше того ученого, Переяславцева, который лекарство разработал. Его уже и в Академию наук выдвигают, и Нобилевскую премию по медицине ему пророчат. Его, оказывается, там долго признавать не хотели, числили чуть ли не шарлатаном, та же Академия, что теперь к его славе примазывается, в свое время финансирование ему обрезала, потому ему и пришлось идти на поклон в венчурный фонд, который тогда еще только формировался. Ну, сам понимаешь, претендентов на инвестиции всегда хоть отбавляй, а возможности любого фонда ограничены. Навинов, несмотря на всю его прозорливость, все же финансист, а не биолог, черта с два бы он разобрался, какую жемчужину ему предлагает Переяславцев, если бы не нашелся в «Биозащитнике» некий эксперт Разумовский, который заявился к Переяславцеву в лабораторию, все там поразнюхал и выдал Навинову рекомендацию.

– Какой-то видный ученый?

– Хм. С одной стороны – да, очень видный, я попросил своих российских партнеров навести о нем справки в российских ученых кругах, так оказалось, что их научная общественность признает Разумовского виднейшим авторитетом в области биофизики клетки, притом что по образованию он генетик. А с другой стороны, он у них совсем не титулованный, даже профессорского звания не имеет. Вроде бы потому, что давно на ножах с российскими научными боссами и их мнения ни в грош не ставит. Короче, такой официально не признанный гений.

– А ты ведь не зря о нем речь повел, – проницательно улыбнулся Кеслер, устраиваясь в кресле. – Этот Разумовский что-то затевает, так?

– Похоже, что затевает, причем вместе с «Биозащитником». Я выяснил, что Юлиан Разумовский сам был пайщиком этого фонда, причем не из последних. Вроде бы, чтобы вложиться туда, он даже большой кредит брал под залог своего дома – ты только представь, какой это риск и какая потрясающая уверенность в своих оценках! Теперь, когда стоимость тех паев возросла десятикратно, он их распродал и, по слухам, открывает на вырученные деньги частный научный институт, первый в России. А Навинов собирается идти к нему в компаньоны.

– Значит, у меня альтернатива: или продавать паи «Биозащитника» сейчас, когда на них высокий спрос, или попридержать, еще раз поверить в русский гений и сунуться вместе с этими русскими в новую авантюру? – покачал головой Кеслер. – А знаешь, Сэм, я, пожалуй, еще раз рискну! Вот только чем собирается заниматься этот новый институт?

– А вот на этот счет, Дэйв, пока даже слухов никаких не ходит. Я бы на месте Разумовского тоже не стал шибко распространяться о своих планах. Сейчас весь мир следит за Россией. Мало ли кто подхватит удачную идею, да, глядишь, еще и реализует ее раньше инициатора!

– Ну, это понятно. Только ты, Сэм, все же постарайся следить за всеми новостями об этом Разумовском и обязательно держи меня в курсе.

Глава 3.

Исследователь и эксперт.

Людмила Соколова, корреспондентка московского журнала «Эксперт», замялась у ворот дачи Переяславцева. Конечно, приходилось ей бывать в домах и побогаче, даже и у олигархов, которые тоже почитывали этот серьезный журнал для деловых людей и не гнушались поделиться в нем собственными взглядами на положение в стране. Но вот брать интервью у ученых Людмиле пока как-то не доводилось. Этот Переяславцев ведь совсем не светский человек, возможно, вообще какой-нибудь ученый сухарь, может, с порога откажется разговаривать. А это интервью ей очень нужно: подписчики в последнее время сильно интересуются новостями науки, и кому же удовлетворять этот интерес, как не человеку, и породившему весь этот ажиотаж! Справившись с волнением, Людмила все же нажала на кнопку звонка.

Сергей Игоревич Переяславский вышел ей открывать в запачканных землей мешковатых штанах и расстегнутой на груди рубахе. Оказывается, отдыхал он от своих научных дел, копаясь на грядке. У тех лиц, кого прежде интервьюировала Соколова, для сей цели имелись садовники, но, впрочем, чего еще ожидать от биолога!

– Сергей Игоревич, читатели нашего журнала очень интересуются сутью вашего открытия, а также вашими научными планами! – затараторила она после всех положенных приветствий. – Только, пожалуйста, как-нибудь попроще, по возможности, без научных терминов, чтобы было понятно и простому человеку.

– Ну, что сказать... – задумался Переяславцев, моя руки под краном во дворе, – вам известно вообще, что представляет из себя типичный вирус?

– Ну, это такая маленькая живая частица, которая проникает в клетку и там ее заражает, – пробормортала Людмила, успевшая за ненадобностью позабыть курс школьной биологии.

– А если точнее, это молекула рибонуклеиновой кислоты в окружении тонкой оболочки из белковых молекул, – просветил ее Переяславцев. – Дело в том, что для размножения вируса решающую роль играет именно эта молекула РНК. Именно она должна встроиться в генетический аппарат клетки, чтобы подвергнуться редупликации, а уже на основе новообразованных РНК сама клетка начнет производить вирусный белок. Далее новые вирусные РНК облекаются в оболочки из произведенного белка и покидают зараженную клетку, а сама клетка, возможно, гибнет. Все прежние антивирусные препараты были нацелены на то, чтобы распознать белковые рецепторы на оболочке вируса, и только тогда вирус подвергается ими уничтожению. Так, собственно, действуют и антибактериальные вакцины, и вырабатываемые человеческим организмом антитела. А дальше начинаются проблемы. Дело в том, что вирусы легко мутируют. Организм настроился бороться с одной разновидностью вируса, а глядь – у того уже нет прежних рецепторов и организм попросту не узнает своего прежнего врага, а значит, весь процесс его распознавания надо начинать сначала.

– И вы как-то сумели решить эту проблему? – осведомилась Соколова.

– Именно так! Видите ли, РНК вируса, его ценная сердцевина – если посудить, всего лишь вещество, как любое иное вещество, способное, например, к кристаллизации, чем вирусы и пользуются в неблагоприятных условиях. И такие условия непременно возникнут, если преждевременно отделить РНК от ее белковой оболочки. Для этого нужен особый фермент, который не искал бы белковые рецепторы, а отделял бы в крови любой белок от любой РНК, но при этом не проникал бы сквозь клеточные мембраны и, следовательно, не нарушал бы обмен веществ в самих клетках. В состоянии ли такой фермент повредить человеческому организму? Нет, не в состоянии, поскольку РНК человека нечего делать в крови, они формируются исключительно в самих клетках. Присутствуют ли вообще в крови какие-либо нуклеиновые кислоты? Да, присутствуют, но это исключительно циклические нуклеиновые кислоты, которые свободно проникают сквозь клеточные мембраны и осуществляют взаимодействие между гормонами в крови и внутренними механизмами клетки. Итак, в результате действия первого фермента мы получаем лишенную РНК белковую оболочку вируса и его свободную РНК. Теперь нужен второй фермент, который бы адсорбировал бы РНК на поверхности запущенных в кровь небольших кристаллов нейтрального для организма вещества, не затрагивая при этом циклические нуклеиновые кислоты. Далее эти кристаллы рано или поздно попадут с кровотоком в печень, где и не такое еще растворяется. Короче, враждебный организму РНК будет нейтрализован. Пустые вирусные оболочки к самостоятельному размножению неспособны и потому ничем организму не опасны. Таким образом, распространение вируса через кровь будет пресечено. Те же клетки, которые уже поражены вирусом, рано или поздно погибнут, но других уже не заразят. Обновление клеток в организме – процесс постоянный, так что постепенно с болезнью будет покончено без особых последствий. Вот, вкратце, суть моего метода.

– Понятно, – закивала головой Людмила, – и долго вы искали... ну, эти самые ферменты?

– Долго, – вздохнул Переяславцев, – необходима была хорошо оснащенная лаборатория и годы серьезных экспериментов. Я пытался заинтересовать моей идеей руководство института, но... – и он безнадежно махнул рукой.

– Вам не поверили?

– Увы. Идея показалась им слишком радикальной, до сих пор все исследования велись в совершенно других направлениях. Кое-кто даже объявил ее антинаучной. Из института меня, конечно, не поперли, но и в финансировании отказали. Пришлось искать спонсоров на стороне. Когда я подавал заявку в фонд «Биозащита», ни на что особо не надеялся. Но в руководстве фонда оказался знающий человек...

– Кто-то из менеджеров?

– Скорее эксперт, но очень близкий к главе фонда Навинову. Юлиан Константинович Разумовский, обязательно запомните это имя. Не люблю пафосных слов, но, по-моему, это гений современной биофизики, еще в достаточной мере не оцененный. Он сам пришел в мою лабораторию, мы с ним обстоятельно поговорили, он понял мою концепцию и пробил финансирование. Дальше уже все завертелось. Так что это мое открытие – в очень большой степени и его заслуга.

Мысленно пообещав себе познакомиться с пока еще неизвестным ей Разумовским, Людмила попросила Переяславцева рассказать о планах его будущей научной деятельности.

– Планы пока все те же – исследование ферментов, пригодных для очистки крови, только в более широком аспекте, – задумчиво произнес тот. – В средствах я теперь не стеснен, моей доли от продажи проекта хватит на оборудование солидной лаборатории. Можно было бы заняться и самостоятельными исследованиями, но недавно мне сделали лестное предложение.

– Какое же? – встрепенулась Людмила.

– Юлиан Константинович зовет меня в свой новообразованный институт для работы в рамках более обширного проекта, какого – пока секрет.

– Так у Разумовского есть собственный институт? – удивилась Соколова.

– Теперь есть. Раньше ему никто не дал бы и лаборатории, но, вложившись в навиновский фонд, он заработал большую сумму, и теперь на паях с тем же «Биозащитником» учредил частный научный институт бионанотехнологий – направление уже само по себе перспективнейшее. Сейчас Юлиан Константинович подбирает для своего института талантливых исследователей, обещает высокую зарплату и первоклассную исследовательскую базу. Если в нашей медицине и произойдет в ближайшие годы еще один переворот, то он придет именно оттуда.

Распрощавшись с радушным хозяином дачи, Людмила в задумчивости поехала обратно в Москву. Материалов для журнальной статьи теперь хватало, но вряд ли в ней найдет отражение главная узнанная ею сегодня сенсация – первое в России частное научное учреждение в области фундаментальной науки! Вот если бы удалось познакомиться с этим самым Разумовским, а еще лучше – самой попасть в его институт, занимающийся таинственными пока для публики вещами. Вот только как к нему подобраться?

Глава 4.

Частный институт.

Академик Савельев сердечно приветствовал коллегу, заглянувшего к нему в гости на дачу.

– Ну как, Петр Афанасьевич, помогла вам моя рекомендация? – весело спросил тот.

– Да уж, Юрий Леонидович, я даже не ожидал, что так разбогатею на старости лет! Спасибо Переяславцеву, Насонову, Разумовскому и, конечно же, вам, что просветили меня относительно их работы. Не знаете, кстати, чем сейчас занимается Юлиан Константинович?

– Разбогател пуще нас с вами, демонстративно порвал все связи с академией и ушел в частный научный бизнес.

– Это еще как, простите?

– Учредил частный научный институт на паях с «Биозащитником», причем именно в той области, о которой сейчас много чего говорят, но мало кто рискует к ней подступиться. Я имею в виду применение нанотехнологий на клеточном уровне.

– Да, область действительно малоисследованная... Но есть, кажется, Институт биофизики клетки в Пущине?

– Правильнее сказать был.

– Да вроде ж его не закрывали?

– От него, считай, осталась одна оболочка. Разумовский славно там порезвился, перетянул к себе всех перспективных молодых исследователей, да и кое-кого из завлабов. У него и оклады не в пример выше, и оборудование самое новейшее, и нет необходимости корячиться, добывая себе грант.

– Чем они заняты? Ни в одном журнале нет публикаций об их исследованиях.

– Похоже, чем-то глобальным, но вот чем точно – никто вам за пределами института не скажет. Нет, никакого грифа секретности на их исследования не наложено, но коммерческая тайна теперь порой охраняется получше иных государственных секретов...

– Неужто даже намеков никаких не появляется? Что, сотрудники этого института вообще недоступны для контактов?

– Да нет, никто их за колючей проволокой не держит и рты не затыкает. Кое-кто из них даже ездит на конференции, где-то выступает. Но только по своим частным темам, а вот общая картина их исследований покрыта мраком для посторонних. Я вам больше скажу, Разумовский привлекает к работе своего института в качестве консультантов крупных специалистов из других научных областей, порой весьма далеких от специализации его ЧНИИ БНТ.

– Например?

– По материаловедению, теории управления, системе распознавания образов, радиотехнике, микроэлектронике.

– И они охотно к нему идут?

– Идут, конечно. А почему бы и нет, он же им неплохо платит, вот сами представьте: пара часов консультаций, и у вас крупная сумма в кармане.

– Да, я бы не отказался. И этим приходящим специалистам, конечно, тоже не говорят, для решения каких проблем их привлекают? Кого именно они хоть консультируют-то? И кто возглавляет институт – лично Разумовский?

– Нет, не Разумовский. Директором института он назначил Тарасенкова, тот уже подвизался в роли зам. директора ИБК. Говорят, хороший администратор, но слабый теоретик. Похоже, его роль там как у Роберта Оппенгеймера в Манхэттенском проекте при наличии рядом Нильса Бора и Энрико Ферми.

– Ну, довольно разумно. Если Юлиан Константинович сбросил на Тарасенкова всю административную канитель, то у него самого остается больше времени на теоретические изыскания. Так что, приходящие специалисты консультируют лично его?

– Вот тут, Петр Афанасьевич, большая закавыка. Некоторых из них приглашали прямо в дом к Разумовскому, Мигулина, например, так он, вернувшись оттуда, рассказывал странные вещи...

– То есть?

– Что ему пришлось растолковывать принципы сопромата десятилетнему ребенку.

* * *

Валерий Александрович Мигулин заслуженно считался одним из крупнейших российских специалистов в области материаловедения. Он был осведомлен о роли Разумовского в успешном завершении Переяславцевым его выдающихся исследований и очень за это уважал Юлиана Константиновича. Поэтому, когда однажды к нему обратились с предложением оказать содействие институту Разумовского путем проведения консультации за солидную плату, он, конечно, не мог отказать.

В назначенный день за Мигулиным прислали институтскую машину, которая подвезла ученого почему-то не к зданию института, а к загородному особняку самого Разумовского. Хозяин особняка, поздоровавшись с Валерием Александровичем, сразу перешел к делу:

– Нас очень заинтересовали результаты последних исследований, проведенных в вашем институте. Они ведь, кажется, делались в интересах электронной промышленности?

– Да, мы проверяли некоторые композитные материалы на предмет возможности их использования в микроэлектронике.

– В том числе и на механический износ?

– Да, и на это тоже, хотя для заказчиков это не так актуально.

– Зато может оказаться актуальным для нас. Вы не могли бы просветить в этой области одного молодого человека, который как раз сейчас занимается подбором материалов для наших, эээ... будущих изделий?

– Готов оказать всяческое содействие. Этот молодой человек трудится в вашем институте?

– Официально нет, он там на должности внештатного консультанта.

Разумовский провел Мигулина по коридорам своего особняка и осторожно отворил дверь в большую комнату, освещенную рассеянным светом.

– Ян, оторвись от работы, к тебе гость.

Взору Валерия Александровича предстало странное зрелище: на большом настенном экране мерцала россыпь разноцветных кружков, помеченных какими-то значками и связанных между собой тонкими линиями, а в кресле перед экраном сидел мальчуган лет десяти в черном шлеме, от которого к экрану тянулись многочисленные проводки. Мальчик не отрывал глаз от экрана, кружки на котором то и дело меняли свое положение. Обращенных к нему слов он, похоже, не расслышал, и только когда Разумовский потрогал его за плечо, обернулся и поднял глаза на вошедших.

– Ян, успеешь еще все доделать, я привел к тебе консультанта по материалам, он ждать не будет.

Мигулин, немало удивленный тем, насколько молодого человека ему предлагают консультировать, протянул мальчишке руку.

– Будем знакомы, меня зовут Валерий Александрович Мигулин.

– Янус Юлианович Разумовский, – представился мальчуган, вставая с кресла и пожимая протянутую руку. – Можно звать просто Яном.

Мигулин с удивлением оглянулся на хозяина особняка.

– Так мне, значит, вашему сыну придется лекцию прочесть? Вот уж не предполагал, что столь, эээ... юный человек может интересоваться серьезными научными проблемами. Сколько ему лет, если не секрет?

– Недавно десять исполнилось. И он вообще-то много чем интересуется, сейчас, например, занимается комбинаторикой генов, ищет корреляцию между их положением в хромосомах и испускаемым при этом клеткой излучением.

– Эээ... Мда... А о сопромате он имеет хоть какое-нибудь понятие?

– Кажется, недавно прочитал какой-то вузовский учебник. Но вы же понимаете, что оттуда много не почерпнешь.

– Просто мне не приходилось еще иметь дело со столь юными слушателями.

– Ведите себя с ним, как со своими коллегами на семинарах. На возраст его не смотрите, он умный – он все поймет. В общем, разрешите вас на время покинуть, у вас двоих тут своя работа, в которой я мало что понимаю, а мне сейчас надо с Тарасенковым разбираться по институтским вопросам, – и старший Разумовский, откланявшись, вышел из комнаты.

– Откуда у тебя такое редкое имя? – спросил Мигулин, когда за отцом Януса закрылась дверь.

– Это еще что, я мог и Митрой стать! – улыбнулся мальчик. – Просто мои родители подвинуты на истории Древнего мира, и это у них наследственное: папашу не просто так Юлианом назвали, а в честь римского императора Юлиана Отступника, который был митраистом.

– А как это ты так ловко значки по экрану гоняешь? – продолжал допытываться Мигулин, которому какой-то барьер в сознании никак на позволял отнестись всерьез к юному собеседнику.

– Очень просто. Вот это устройство, – Ян коснулся своего шлема, – считывает биотоки мозга, импульсы передаются на компьютер, управляющий экраном, там расшифровываются и преобразуются в команды. Так быстрее получается, чем мышью их гонять или лазерной указкой.

– И не надоедает тебе?

– А почему мне это должно надоесть? – округлил глаза Ян. – Тут же каждая комбинация свой смысл имеет. Например, если вот тот блуждающий ген перегнать вон на это место в хромосоме, – и мальчик тут же продемонстрировал это на экране, – то сразу блокируется работа нескольких дефектных генов, приводящая к серьезному заболеванию. В природе такие перемещения случаются в условиях вырождения популяции. Это один из защитных механизмов вида.

– Знаешь, я не слишком разбираюсь в генетике, – пробормотал Мигулин, – ты мне лучше вот что скажи: давно ты этим занимаешься?

– Ой, я точно уже и не помню... – протянул Ян, – мне кажется, лет с пяти.

Валерий Александрович осознал, что окончательно перестает понимать, как следует относиться к этому ребенку. «Перестань валять дурака!» – мысленно обругал он себя. «Воспринимай этого Яна, как обычного аспиранта, а поймет он чего в твоих рассуждениях или нет, это тебе все равно заранее не определить.»

– По словам твоего отца, с базовым курсом сопромата ты уже знаком, – наконец, обратился к мальчику Мигулин. – В таком случае, я изложу тебе достижения нашего института в этой области, если что окажется непонятно, потом спросишь.

И Валерий Александрович разразился часовой лекцией, уже не пытаясь делать скидку на возраст слушателя. Мальчик старательно внимал, замерев в своем кресле, словно какой-то индийский божок, а по окончании обрушил на Мигулина целую серию вполне профессиональных вопросов. Валерию Александровичу с трудом удалось удовлетворить его любопытство. Отдуваясь, как после напряженной научной полемики, он отправился отчитываться о проведенной работе к отцу юного гения, выслушал в ответ поток благодарностей, попрощался, после чего все та же институтская машина повезла его в БНТ за честно заработанным гонораром.

У институтской кассы Валерий Александрович неожиданно столкнулся с хорошо знакомым ему Переяславцевым.

– Ты какими судьбами здесь, Валера! – улыбнулся тот, обнимая Мигулина.

– Да вот, просвещал в сопромате одного мелкого шкета.

– Янку, что ли?