Текст книги "Просвещенные (СИ)"
Автор книги: Евгений Беляков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
– Неправда, Святейший вовсе не такой! – возмутилась омбудсменша.
– Ну да, палками еще никого забивать не приказывал, хотя парабаланами собственными уже обзавелся! А то, что он безбожник, стяжатель и фарисей, это так, семечки! Вот как можно одновременно молиться Христу и почитать такую гниду, как Иосиф Волоцкий? Мало того, бизнесменам его в небесные покровители навязывать! Чует, видать, родственную душу! А черносотенных идеологов кто святыми признал? И хоть бы одна эта тварь хоть в чем-нибудь раскаялась! Не, православные не каются, они скорей любых обличителей в гроб загонят, чтобы правдой в глаза не тыкали! А потом еще вопят о своей особой духовности и морали! Какая мораль может быть у почитателей убийц и насильников?!
Омбудсменша поняла, что отсюда лучше убраться, поскольку этого юного проповедника не переспоришь. Того гляди, он еще и полицейских совратит в свое учение, вон они уже как цинично ухмыляются при каждом его словесном пассаже! Психолог поняла, что этого парня не прошибить ничем, но если слушать его и дальше, то нервный стресс, чего доброго, будет угрожать уже ей самой. Работница опеки окончательно уверилась, что с родителями этого шельмеца ей переговорить точно не удастся, как и обследовать условия его проживания. Да лучше бы он вообще сгинул из ее района, геморрой этот малолетний, его же, если даже попытаться из семьи изъять, никуда потом не пристроишь – он кого угодно доведет до инфаркта своими речами! Короче, все три визитерши сочли лучшим выходом отступить, и только необходимость сохранять видимость достоинства удерживала их от обращения в бегство. Помахав им ручкой, Никодим старательно запер дверь и отправился докладывать сидевшим в дальней комнате родителям, что все в порядке, неприятельский приступ отбит.
В своей родной школе после всех этих событий Никодим стал, разумеется, суперзвездой. Чтобы только взглянуть на него на перемене, дети сбегались со всех этажей большого школьного здания, учителя тоже не отставали. Прежде нелюдимый и зашуганный, он теперь шествовал по школьным коридорам хозяйской походкой, свысока улыбаясь всем встречным, позволяя селфиться на своем фоне, но никому не отвечая на вопросы типа «а как оно там было?». Повторять свой подвиг он пока не советовал никому, утверждая, что они там просто не выдержат под тяжестью своих грехов.
Бывшие гонители Никодима обнаружили вдруг, что он их больше ни капельки ни боится и даже совершенно ни реагирует, если его вдруг ткнуть кулаком. Мало того, он перестал откликаться на имя Дима, и требовал, чтобы его называли впредь или полным его именем, или, на крайний случай, Ником. Все девочки в классе теперь запали на него одного, и у них было в этом деле много конкуренток и из параллельного, и из младших, и даже из старших классов, но ни на одну из них он не обращал особого внимания.
В учебе Никодим и раньше особым прилежанием не отличался, а теперь и вовсе стал учиться спустя рукава, при этом зная почему-то всегда правильные ответы. К учителям, за единственным исключением Насоновой, он не испытывал больше ни малейшего пиетета, но хуже всего пришлось учительнице истории, которую он теперь чуть ли не на каждом уроке обличал во лжи, игнорируя ее жалкие ссылки на программы и утвержденные учебники, дескать, если власти требуют от тебя сознательно вводить людей в заблуждение, то не надо тебе служить таким властям. Он вообще больше не терпел лжи ни в чьих речах и, сталкиваясь с таковою, немедленно пускал в ход свой фирменный сарказм.
Особняком, конечно же, стояла для него литература. Никодим перестал скрывать свои поэтические способности, и с дозволения Ирины Владимировны декламировал сейчас собственные стихи чуть ли не на каждом уроке. Их потом нередко разбирали в порядке литературного анализа, хотя что там могли наанализировать шестиклашки? На неумелый разбор своих стихотворений Никодим не обижался, он вообще очень легко стал относиться к своему творчеству. Для Насоновой он продолжал писать ежедневные эссе, она что-то там правила, он иногда возражал, но в целом эта парочка была решительно настроена на волны друг друга и, если бы не всякие рутинные обязанности, наверное, и не расставалась бы.
Ирина Владимировна записала Никодима в литературный кружок при каком-то чудом сохранившемся детском клубе, и мальчик регулярно его посещал, иногда даже в ущерб учебным занятиям, что его, впрочем, ничуть не волновало. Среди двух десятков кружковцев половину составляли девчонки, и среди них оказалась та, на которую Никодим положил, наконец, глаз. Звали ее Лена Христофорова, и волосы у нее были лишь чуть-чуть желтее, чем у него, зато длинные, опускающиеся на плечи целым водопадом. Все в кружке сперва думали, что он именно на эти волосы и запал, но нет, Никодима привлекало в Лене нечто совсем другое...
Глава 6.
Родственные души.
Лена Христофорова еще с детсадовских лет считалась очень романтичной девочкой. Ее довольно рано отдали заниматься фигурным катанием, потом к этому добавились музыкальная школа, кружок изобразительного искусства, к ней уже проявляли внимание более старшие ребята из приличных семей, а она все ждала своего принца и на меньшее размениваться не желала. Музыкальная карьера не удалась, кружок ИЗО был позаброшен из-за нехватки времени, в фигурном катании ее несколько раз пытались поставить в пару, но ни с одним партнером она не смогла найти общего языка. Все они казались ей грубиянами и дураками. На то, что удастся пробиться наверх в одиночном катании при существующей дикой конкуренции в этой дисциплине, надежд было немного, и она твердо заявила родителям, что завязывает с профессиональным спортом. Литературный кружок стал, наверное, первым, куда она записалась по собственному желанию и где смогла обнародовать свои стихи, которые прежде доверяла лишь дневнику. И там же очень скоро она встретила своего желанного принца.
Если уж быть точным, впервые она увидела его еще за месяц до того в распространившихся по всему интернету роликах, где он представал в очень неприглядном виде: орущий, зареванный, местами окровавленный, смешно дергающийся под плетью. Но Лену поразило, что этот мальчик, похоже, пошел на такое немыслимое унижение сам! Зачем? Этого она не понимала, но чувствовала, что здесь есть какая-то тайна, которую ей очень захотелось раскрыть.
И вдруг однажды на занятия кружка пришел новичок: улыбчивый, красивый, да что там, реально светящийся неземным светом! Никто сперва и поверить не мог, что это тот самый пацан, которого так жестоко секли на глазах у огромной толпы, но звали его точно так же – Никодим Антонов. Никодим, пожелавший, чтобы его называли Ником, не отрицал, что в роликах засняли именно его тело, но это его как-то совершенно не волновало. На вопросы, зачем он на это пошел, Ник отвечал, что мечтал достичь просветления и мечта его сбылась, а перенесенную порку он считает вполне адекватной платой за искупление всех своих грехов. Никто не желает повторить его подвиг? Ну и правильно, рано вам еще туда, ребята!
С Никодимом в кружке стало как-то очень уютно, он умел разрешать конфликты парой метких фраз, он умел шутить так, чтобы на него не обижались, и он, кажется, откуда-то знал сокровенные желания всех. Он писал какие-то таинственные стихи и рассказы о потустороннем мире, и все девчонки в кружке ими зачитывались. Естественно, сразу же возникла напряженная конкуренция за то, чтобы привлечь к себе его внимание, и Лена, несмотря на все свои достоинства, не считала себя здесь фавориткой, но выбрал он почему-то именно ее.
Первое их свидание в кафе оказалось вполне романтичным: в какой-то дальней нише, при свете свечей... Наверное, Никодим выбрал это место, чтобы на них не слишком пялились окружающие. Их обоих тогда почему-то потянуло на откровенность, и Лена рассказала Нику о своей прежней жизни, а он ей – о своей. Оказывается, на мысль пройти посвящение его натолкнула любимая учительница, которая прошла через ту же процедуру раньше него.
– Она до сих пор преподает в школе, и только ради меня одного, – вещал Ник. – Но ты бы ей тоже понравилась, я в этом даже не сомневаюсь. Слушай, Лен, а что тебя держит в этой твоей задрипанной гимназии? Переходи в мою школу, с Ириной Владимировной тебе куда интереснее будет!
Лена до сей поры никак не считала свою гимназию «задрипанной», да и конфликтов с одноклассниками у нее точно было на порядок меньше, чем у Никодима, но предложение поменять школу посреди учебного года она сходу отвергать не стала. Что ее в нем привлекло? Перспектива общения с какой-то необыкновенной учительницей или возможность постоянно быть рядом с таким же необыкновенным мальчиком?
– Ирина Владимировна и раньше лучше всех в литературе разбиралась, а уж теперь, после посвящения... – закатил глаза Ник. – Ты, бывает, еще сам не понимаешь, что выразить хотел, а она все твои душевные порывы почувствует и старательнейшим образом растолкует. Я так не умею, хотя в стихах после посвящения стал разбираться лучше, вот честно!
– А я все ли смогу понять, что она говорит? – вдруг засомневалась Лена. – По твоим словам, даже одноклассники твои, которых она столько лет учила, по-настоящему ее понять не в состоянии.
– Да что с этих придурков взять! – махнул рукой Ник. – Им вся эта литература до одного места, просвещать их – это как воду в ступе толочь! Но ты же не такая!
– А какая я? – тут же поинтересовалась Лена. – Только не надо говорить тут о моих выдающихся душевных качествах, они пониманию тонких литературных нюансов все равно не способствуют. Зачем твоей Ирине Владимировне в классе еще одна непросвещенная дурочка?
– Пока непросвещенная, – промолвил Ник, сделав ударение на первое слово.
– В смысле?...
– Видишь ли, у меня есть стойкое ощущение, что пройти посвящение тебе как раз вполне по плечу.
– Ты хочешь сказать, что...
– Я ни к чему тебя не призываю, я лишь высказал предположение о твоих истинных возможностях, а уж решать тебе самой. Как я уже тебе говорил, я лично ни о чем не жалею.
Лена впервые примерила ту ситуацию с публичным бичеванием на себя. Стало как-то жутковато. Впрочем, у нее еще хватило сил пошутить:
– Только холодновато что-то сейчас на улице. Не успеешь все свои грехи искупить, как уже в окоченелую тушку превратишься...
– Поэтому на Пушкинской площади Петр Савельевич больше не стоит, – кивнул Ник. – Новые назареи арендовали для проведения этого обряда место в новом развлекательном центре. Там еще крытый каток открылся, так вот это прямо рядом с ним.
Похоже, это была судьба. Лена нашла в себе силы улыбнуться:
– Тогда приглашаю тебя покататься там на коньках. Ну, а потом уже посмотрим...
Вот чем-чем, а уж коньками Никодим не увлекался никогда. Он прекрасно понимал, что будет выглядеть там как корова на льду, но это его нисколько не смущало. Родителей Лены почему-то не заставило насторожиться, что их дочь, бросившая заниматься фигурным катанием, решила вдруг обновить былые навыки, да еще в компании с мальчиком, скандально прославившимся на всю страну. Возможно, они просто не ведали, куда перебрался с Тверской Анненков. Как бы там ни было, в ближайшую субботу Лена с Ником с утра отправились в развлекательный центр и приобрели там два билета на каток.
Эта юная пара с самого начала привлекла внимание окружающих. Сперва, конечно же, знакомой многим по интернету физиономией Никодима, и его неуклюжестью на льду, так контрастировавшей с элегантным стилем катания его подруги. Потом Лена, надевшая по этому случаю свой лучший костюм для спортивных выступлений, показала настоящий класс, удостоившись аплодисментов от других катающихся. Кажется, даже в дни своей спортивной карьеры, она так раскованно не выступала. Но, стяжав, наконец-то, земную славу, она тут же сделала решительный шаг к обретению благ небесных. Едва сняв коньки, все в том же своем костюме фигуристки, она направилась к видневшемуся невдалеке от катка слабо светящемуся куполу и на глазах оторопевших зевак без проблем сквозь него прошла.
Петр Савельевич со своего рабочего места тоже любовался выступлением юной фигуристки. Партнера ее он опознал сразу же (ну, еще бы!) и порадовался за Никодима, что он нашел себе такую подругу. И когда эта фигуристочка направилась вдруг в сторону его защитного купола, он решил было, что ее влечет сюда простое любопытство, но она неожиданно прошла... Вот к этому Анненков совершенно готов не был.
Начать с того, что он уже больше месяца находился в простое. После Никодима посвящение прошел только один православный священник, что, конечно, само по себе было сенсацией, но особого резонанса этот случай не получил по обоюдному желанию и самого просветившегося, и Московской патриархии, для которой хуже острого ножа было признать, что кто-то из клира за спасением обратился к ее главным конкурентам. Рабочие навыки за это время Анненков, конечно, малость поутратил, но хуже было то, что сечь таких юных девиц ему прежде никогда не доводилось. Там, детском лагере, он все по мальчикам специализировался. Но, коли назвался груздем, так полезай в кузов.
Петр Савельевич подошел к юной гостье и осведомился, что ее сюда привело? Оказалось, что вполне осмысленное желание достичь просвещения. Положительно ответила она и на вопрос, знает ли, что ее здесь ждет? Знает, конечно, Никодим давно все ей рассказал. Ну, кто бы сомневался! Сперва его самого сподвигла на это жестокое испытание его собственная учительница, а теперь и он сам передает эстафету дальше понравившейся ему девочке.
– Ну, если ты все знаешь, милая, тогда разоблачайся.
Прекрасно понимая, что за ней сейчас с вожделением следят десятки глаз, Лена все же нашла в себе силы их игнорировать, грациозно стянув с себя и аккуратно сложив на стуле свой спортивный костюм, а за ним и все остальное. Дальше уже пути назад не было, все равно теперь ославят на весь свет, так надо хотя бы сделать, чтобы все это было не напрасно. Девочка послушно позволила связать себе запястья и, встав к столбу для подвешиванья, вытянулась в струнку.
Уже решившись в душе на эту безумную авантюру, она все гадала, насколько это окажется больно. Оказалось, что просто нестерпимо, и она, наверное, изрядно повеселила толпу своими громкими взвизгами и пляской у столба, когда тело само инстинктивно старается ускользнуть от жестоко жалящей плетки.
Но думала она теперь уже совершенно не об этом. На нее вдруг навалились воспоминания обо всех ее мелких грешках, а потом уже, по мере возрастания интенсивности болевых ощущений, и о все более крупных, совершенных, похоже, уже не в этой жизни. Как она к концу экзекуции не потеряла сознания, Лена не понимала сама. Охрипнуть от криков, впрочем, она уже успела и только сипела, когда ее снимали со столба и отвязывали. Потом было необычное и очень приятное по ощущениям исцеление наложением рук, и вот уже чувствующая необыкновенную легкость в каждом мускуле своего тела и просто таки светящаяся девочка, наскоро одевшись, ринулась прочь из купола в объятья к такому же светящемуся мальчику.
Лена с Ником, уравнявшись теперь в своем просвещенном статусе, готовы были миловаться, не обращая ни малейшего внимания на собравшихся зевак. Аморально, говорите? Так не вам дядя, рассуждать о морали, вы сперва со своими мыслями грешными, прямо таки на физиономии у вас написанными, побороться постарайтесь!
Светлая парочка ушла, наконец, из развлекательного центра, увлекая за собой целый хвост из любопытствующих. Оторваться от них удалось лишь в метро.
К вечеру родители Лены, конечно же, все узнали, но что толку махать кулаками, когда дело уже сделано? Старшие Христофоровы оказались весьма разумными людьми и быстро согласились на перевод Лены на учебу в школу, где уже учился Никодим. Возможно, потому, что ярко себе представили, какая «слава» теперь ожидает их доченьку в ее родной гимназии. Там, в новой школе, по крайней мере, уже есть пара просветленных, и появление в ее стенах еще одной такой особого ажиотажа вызвать уже не должно. На том все стороны и помирились.
Глава 7.
Взыскующий истины.
Отец Иоанн, в миру Иван Данилович Богоявленский, в священники попал, пойдя по стезе, протоптанной добрым десятком поколений его предков. В отличие от своих многочисленных родственников, он с юных лет обладал критическим мышлением и, долбя наизусть священные тексты, в тайне понимал, что что-то в них не так. В тайне, потому что все его явные попытки богоискательства, отнюдь не поощряемые в православной среде, немедленно получали самый жесткий отпор в его же собственной семье, и любознательному мальчугану не раз и не два пришлось поорать и поизвиваться под отцовскими розгами. Мораль, которую вынес отсюда Ваня, гласила, что своими сокровенными мыслями нельзя делиться ни с кем даже на исповеди. Двоемыслие, однако, изнуряло душу и не способствовало хорошему настроению.
О появлении в Подмосковье некого пророка Логоса Иоанн узнал одним из первых и усомнился сперва, настоящий ли это пророк, но шумный уголовный процесс, на котором Логос виртуозно разоблачил убийцу, судью и не их одних, заставил его изменить свое мнение. Священник осознал вдруг, что если он действительно хочет узнать истину о Боге, ее сможет поведать ему именно этот мальчишка, проживающий практически в затворе. Но как до него добраться? Встать в очередь вместе с массой страждущих? Но церковное начальство не поощряло подобных контактов, угрожая ослушникам извержением из сана и даже чуть ли не отлучением от Церкви.
Через некоторое время по всей стране стали появляться трансляторы речей Логоса, якобы находящиеся с ним в мысленной связи. Власти и страждущие, получающие от них бесплатные советы, были довольны, а вот в священноначалии Русской Православной Церкви началась чуть ли не паника. Главные церковные мракобесы уже откровенно проклинали Логоса и всех его последователей, но их бессильная злоба ничего не могла изменить. Это Иоанн понимал прекрасно, вот только не представлял себе, что лично ему делать в сложившейся ситуации? В ретрансляторы его не возьмут, это факт, к извержению из сана он был пока не готов, да и терять связи со своим приходом не хотелось тоже. Но тяга к познанию Бога терзала его душу, и в тайне он понимал, что когда-нибудь ему все же придется решиться на разрыв с РПЦ.
Внезапно чуть не по всем ведущим телеканалам прошел сюжет, как на Пушкинской площади столицы бородатый мужик, похожий на ветхозаветного пророка, бичевал плетью обнаженного мужчину якобы с целью достижения последним просветления. У Иоанна вдруг возникло ощущение, что это, возможно, именно то, что ему нужно, но повторить подвиг просветленного он пока был не готов, да и надолго ли хватит этого «просветления» грешному о своей природе человеку?
Все сомнения Иоанна отпали, когда в промежутке между службами в его храм зашел вдруг этот самый просветленный, Андрей Ратников. В полутемном помещении он реально светился каким-то неземным светом! Церковные служки, ошалев от столь явного доказательства святости гостя, не решались ни прогнать из храма явного еретика, ни подойти к нему за благословением. Иоанн оказался решительнее, и вскоре между ним и Андреем завязался разговор, в котором Ратников, удовлетворив любопытство молодого священника, внезапно обмолвился, что тот и сам мог бы достичь просветления, ибо грехи его не велики и вполне могут быть искуплены в ходе сеанса покаяния под плетью.
Вот такой милости от небесных сил Иоанн не ожидал никак! Он понял вдруг, что ради счастья всегда знать истину готов пожертвовать своим хлебным местом и спокойной жизнью и самому начать пророчествовать, обрядившись вместо рясы в рубище. Было, правда, еще элементарно страшновато подвергнуть себя столь болезненной процедуре, но интернет донес вести, что число просветленных возросло, сперва за счет женщины средних лет, а потом и мальчишки лет двенадцати от роду. Ролик с этим отчаянным пацаном сразил Иоанна окончательно, и ему даже стыдно стало, что он все тянет с собственным посвящением, придумывая себе якобы неотложные дела, а какой-то субтильный мальчуган в это время добровольно принимает муки.
Решение было принято окончательно, и в один прекрасный день, отслужив в храме литургию и даже не переодевшись в гражданское платье, отец Иоанн отправился на Пушкинскую площадь, где, несмотря на уже холодную осеннюю погоду, продолжал дежурить на своем посту Петр Анненков.
Появление на площади священника в рясе вызвало небольшое оживление среди скучающих у защитного купола зевак, мол, явился какой-то фанатик, и теперь можно ожидать громкого скандала. Иоанн подошел к куполу вплотную, попытался потрогать его рукой, а когда та, не встретив ни малейшего сопротивления, легко прошла за его предполагаемую оболочку, перекрестился и шагнул внутрь купола.
Анненков на мгновение оторопел, когда его очередным клиентом оказался православный священник. В окружении Логоса эту братию уже давно иначе как фарисеями и прислужниками Сатаны не называли, но, похоже, не все они были таковыми – купол просто не мог пропустить случайного человека. Представившись и в свою очередь узнав, как зовут его гостя, Петр Савельевич осторожно поинтересовался, что надоумило его сюда прийти. Выяснилось, что молодой священник давно уже занимался богоискательством, а испробовать именно такой способ приобщения к истине его побудил хорошо знакомый Анненкову Ратников. Что первый им посвященный, отрекшись от своей прежней работы, подался в проповедники, Петр Савельевич знал, но вот со зримым результатом его проповедей встречался впервые. Оно и понятно: потенциальные праведники – народ штучный.
Иоанн прекрасно осознавал, что, принимая посвящение от рук служителя Логоса, он тем самым признает этого пророка новым воплощением Христа. Вряд ли в его Церкви лояльно отнесутся к такому его шагу, но сейчас его это мало заботило: если истина не откроется ему сейчас, то ему не ведать ее уже никогда. Куда больше его смущала необходимость предстать во всей своей телесной наготе на глазах у всего мира. Он морально был готов к мукам телесным, но не душевным. Но, видимо, в этом и заключается его крест. Самого Спасителя как только ни унижали, когда он брел на Голгофу!
Не переставая мысленно молиться, Иоанн скинул с себя всю одежду и, нагой, дал связать себе руки и встал к столбу. Первая же обрушившаяся на его тело плеть, помимо боли, вызвала вдруг у него воспоминания о его мелких детских грехах, потом стали припоминаться грехи посерьезнее, в том числе и такие, про которые он не мог даже сказать, когда именно умудрился их совершить. Похоже, все-таки не в этой жизни. Это открытие противоречило православным догматам, но теперь Иоанн уже готов был признать, что переселение душ действительно существует, что это не выдумка каких-то индийских язычников. К счастью для Иоанна, претерпеваемая им боль смывала с его души тяжесть всех этих грехов, как текущая вода смывает грязь и пот с тела.
Нового посвящаемого Анненков запорол чуть ли не до потери сознания, но, к счастью, молодой священник оказался крепок и телом, и духом. Дальше произошло привычное уже исцеление, тело мученика зажило и стало источать свет. Зеваки за пределами купола ахнули при виде этого чуда, хотя сами только что вожделенно старались заснять весь процесс бичевания. Набежавшие корреспонденты торопливо наговаривали что-то в свои микрофоны, оповещая мир о новой сенсации. Конечно, этот посвященный уже четвертый по счету, но он же священник... Как к этому теперь отнесется священноначалие Русской православной церкви, не грядет ли в ней новый раскол?... Когда Иоанн, вновь облачившись в одежду, покинул, наконец, защитный купол, выстроилась целая очередь желающих получить его благословение. Он никому не отказывал и потому смог покинуть площадь только через час.
Появление незапланированного святого прямо в ее рядах вызвало в РПЦ настоящий шок. Все последователи Логоса уже вполне официально считались в ней еретиками, но кто рискнет отлучить от Церкви или хотя бы извергнуть из сана человека, который реально светится?! Когда любой ход оказывается проигрышным, лучше тихо сидеть, прикинувшись ветошью, авось тогда пронесет.
Не дождавшись никаких кар от своего церковного начальства, Иоанн решил, что бояться ему теперь нечего. Надо идти в народ, надо проповедовать всем, а не только своими прихожанам, надо, наконец, искать новых кандидатов в посвященные, как некогда нашли его самого. Анненков, очищающий людей от грехов с помощью своей плети, казался Богоявленскому новой инкарнацией Иоанна Крестителя, но сейчас он осознал вдруг, что роль Крестителя должен отныне исполнять он сам. И имя у него, кстати, вполне подходящее...
Заявившись на следующий день в свой приходской храм и наповал сразив немногочисленных собравшихся там богомольцев нимбом над своей головой, Иоанн провел там незапланированное богослужение, по окончании которого разразился горячей проповедью, посвященной спасению души и необходимостью для этого постоянно искать истину, ведь принимаемая за таковую ложь никого не спасет. Проповеди его быстро обрели популярность, и вот уже у входа в его храм было не протолкнуться.
Иоанн не боялся больше никого и ничего, яростно обличая с амвона и заворовавшихся власть имущих, и погрязших во лжи и страхе своих коллег по клиру, и князей церкви. Последних даже больше всего, поскольку именно их Иоанн считал виновниками того, что вся РПЦ погрязла во лжи и фарисействе и стала прибежищем самых мракобесных отморозков. Мракобесы, кстати, крутились вокруг него как оводы, творили всякие мелкие пакости в силу своего не великого ума и даже начали призывать к расправе над Иоанном. С последним, впрочем, у них вряд ли бы что вышло, поскольку число поклонников Богоявленского росло бешеными темпами и изрядная их часть организовала уже регулярные дежурства для его охраны. Без сопровождения этих крепких парней Иоанн больше уже никуда не ходил, ну, разве что по естественным надобностям и когда ему требовалось уединение для обстоятельной беседы с Логосом.
У Иоанна появились последователи в других храмах Москвы и даже далеко за ее пределами. Увы, никто из них не в состоянии был пройти посвящение, и проповедовать им приходилось большей частью по наитию, но это была уже организованная сила, с которой священноначалию приходилось считаться. Ходили уже слухи, что вскоре по проблеме Иоанна Богоявленского в Москве соберут архиерейский собор, но самому проповеднику на это было глубоко наплевать, его вообще больше не интересовало мнение князей церкви.
Глава 8.
Дерзкий мышонок.
Что его родная гимназия стала настоящим местом притяжения для необыкновенных детей, Никодим понял, когда его по поручению учительницы занесло в блок для младших классов. Была перемена, вся эта мелкота высыпала из классов и по обыкновению устроила шум и беготню. Нику приходилось осторожно пробираться, чтобы ненароком не зашибить кого-нибудь из мелких, бесшабашно кидавшихся ему прямо под ноги. И именно там он почувствовал на себе чей-то внимательный взгляд. Завертев головой, Ник сразу выделил из толпы чернявого пацаненка, смирно сидевшего на широком подоконнике школьного холла и буквально пожиравшего своими глазищами его, Никодима. После посвящения Ник перестал страдать малейшей застенчивостью и, конечно, в любом другом случае первым подошел бы знакомиться к заинтересовавшему его человеку, но в этом шкете точно была какая-то тайна, которую не следовало грубо касаться, и потому он решил сперва навести справки, отловив за рукав какого-то пробегавшего мимо чертенка. Пойманный мигом признал Ника, возмущаться не стал и охотно согласился ответить на любые вопросы, раздувшись от гордости, что к нему обращается за помощью сам Антонов!
– Не знаешь случаем, как зовут вот того пацана, – показал Ник на чернявого.
– А, это Ирри!
– Это что, у него имя такое странное?
– Да не, это кликуха такая. А так он Ирка Ригин, тьфу, то есть Ираклий. Он обижается, когда его Иркой зовут, и предпочитает свою кличку. Его теперь даже Дарья Семеновна так называет.
– Дарья Семеновна – это учительница ваша? Вы, стало быть, в одном классе?
– Ага, во втором бэ.
– Ну, спасибо за консультацию, можешь топать теперь по своим делам.
«Консультант» умчался, а Никодим теперь уже целенаправленно направился к Ирри, внимательно его разглядывая. Мелкий какой-то даже для второклассника и своими острыми чертами лица очень напоминает мышонка.
Ник примостился на подоконнике рядом с заинтересовавшим его шкетом, и теперь они уже оба буравили друг друга взглядами. Ирри сдался первым и опустил глаза. Вот теперь уже можно переходить к знакомству.
– Знаешь, кто я?
Ирри кивнул.
– А зачем пялился?
– От тебя какой-то свет необычный исходит.
– Исходит. Только мне казалось, что это ни для кого в гимназии уже не новость.
– Не новость, – опять кивнул пацан, – только когда я на тебя смотрю, у меня внутри что-то трепыхается, словно его к тебе притягивает.
Ничего себе заявочка! Самого Ника тоже что-то притягивало к Ирине Владимировне и Лене, и это что-то он определял как родство душ, ведь все они были посвященными. Но этот мелкий шкет пройти посвящение никак не мог! Тогда в чем же дело? Никодим повнимательнее пригляделся к своему малолетнему соседу и чем больше смотрел, тем больше поражался. Похоже, под этой невзрачной шкуркой таились недюжинные способности... пока, правда, спящие, но разбудить их для того же Логоса труда не составит. И, похоже, карма у пацана не слишком перегружена грехами, так что... Нет, вот об этом Никодим совсем думать не хотел, помнил же прекрасно, как тяжело далось ему его собственное посвящение, а тут... Да из этого хлипкого тельца первый же удар плети весь дух выбьет!
– Да, парень, задал же ты мне загадку, – пробормотал Ник. – А у тебя только при моем виде это самое трепыхается, или оно на еще каких людей точно так же реагирует?
– Только на тебя, – вздохнул Ирри, – потому что от тебя энергия исходит, а у других бывает наоборот.
