Текст книги "Севастопольская страда (СИ)"

Автор книги: Евгений Белогорский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Заранее разделенные по секторам обороны, корабельные орудия имели четкие ориентиры, куда стрелять в случаи начала ночного штурма города. Благодаря четкой и слаженной работе сухопутных соединений и флота, действия вражеских штурмовых групп было сильно затруднено. Мощный заградительный огонь прочно прижимал к земле пехоту, затруднял действие штурмовых орудий, сметал и разрушал немецкие танкетки. Ни одна из них так и не смогла приблизиться к позициям форта 'Сибирь' и подорвать их.

Все попытки немцев приблизиться к 'Сибири' закончились полным крахом, но вот при атаке 'Волги' результат был иным. Возможно, заградительный огонь эсминцев отвечавших за этот участок обороны был слабее, чем огонь орудий крейсеров. Возможно, немцам просто повезло, но одна из груженых взрывчаткой танкеток таки достигла своей цели и была взорвана по радио оператором.

Взрыв огромной силы образовал солидную брешь в наружной стене укрепления и тут немецкие солдаты показали свои самые лучшие качества. Не обращая внимания на огонь, они бросились в атаку и не упустили выпавший им шанс.

Подобно верткому и агрессивному гонококку, они преодолели защитный барьер форта и проникли внутрь его. Не вступая в рукопашную схватку с солдатами противника, прорвавшиеся на батарею немцы принялись уничтожать её гарнизон огнеметами. Подобно опытным дезинфекторам очищающих помещение от вредных насекомых и грызунов, они стали выжигать окопы и траншеи, бункеры и прочие укрытия с находившимися там людьми.

Только так, гессенцы капитана Штрока смогли быстро продвинуться вперед, не встречая серьезного сопротивления. Единственным местом, где произошла осечка огненного наступления, стала стальная дверь штабного бункера, где укрылся командир батареи лейтенант Синцов. Для его взятия немецким саперам пришлось подрывать дверь мощным зарядом, а затем бросить внутрь связку гранат и дать несколько пулеметных очередей.

За это время, лейтенант сумел связаться, со штабом полковника Шадрина и потребовал переноса заградительного огня на батарею, сказав простые и, но вместе с тем страшные слова: – Вызываю огонь на себя!

Не все и не всегда бывает так как мы того хотим. Внезапный прорыв немцев на батарею спутал полковнику Шадрину все карты. Пока стало более-менее ясно, что случилось, и был отдан приказ на выдвижение подкрепления, немцы полностью заняли батарею.

Едва только генерал Вольф услышал об успехе гессенцев капитана Штрока, как он немедленно двинул к ним подкрепления, которые, на этот раз опередили севастопольцев. Оставив саперов разбираться с остатками блокированного в подземелье гарнизона, немецкие пехотинцы попытались расширить захваченный ими плацдарм. Штурмовые группы атаковали южные подходы к 365-й и 30-й батареи, но успеха не имели.

Не сумев отбить у врага батарею, два батальона майора Шаманова и майора Круглова не позволили противнику продвинуться ни на шаг вперед, прочно локализовав его вклинение в советскую оборону. При поддержке артиллерии и реактивных минометов, они отразили все атаки противника, нанеся ему серьезный ущерб.

Общее число погибших немцев при штурме 'Волги' составляло тридцать два человека, при восьмерых безвести пропавших солдат и сто пятнадцать раненых. Также было повреждено и уничтожено четыре штурмовых орудия и три огнеметчика погибло при зачистке развалин батареи. Наступал главный момент битвы за Севастополь.

Глава XI. 'Цыганочка с выходом'.

– Скырлы-скырлы – противно повизгивало несмазанное колесо телеги, на которой двое немецких солдат ехали по проселочной дороге в направлении симферопольского шоссе. Точнее сказать в телеге ехали одетые в немецкую военную форму восточные добровольцы, о чем свидетельствовали их нарукавные повязки.

Потрясенные силой и мощью германского оружия в кратчайшее время захватившего Прибалтику, Белоруссию, Украину и часть России многие из местных туземцев согласились служить великому фюреру немецкого народа Адольфу Гитлеру. С радостью или по принуждению, они надели немецкую форму и принялись помогать вермахту, воевать против своих вчерашних соотечественников.

Естественно ни о каком использовании на фронте этих людей не могло идти и речи, но вот на использовании их в тылу немцы шли охотно. Хиви использовались на подсобных работах в качестве санитаров, уборщиков, поваров, конюхов и тому подобному.

Это позволяло немцам освободить от тыловой работы дополнительные воинские контингенты, а также существенно сокращало финансовые расходы на войну. Подавляющее большинство хиви работало, что называется 'за харчи' и этого для них было довольно. Денежную оплату своих услуг великому рейху требовалось ещё заслужить.

Те, что ехали на телеге имели приказ получить у старосты ближайшей деревни продукты и привезти их для кухни охранного подразделения базы, снабжающей топливом аэродромы VIII-го корпуса Люфтваффе. Хотя снабжение базы шло с армейских складов, но комендант считал себя вправе взять с завоеванных земель натуральный оброк в виде свежих овощей, мяса и прочей местной экзотики.

Двух фельджандармов стоявших на обочине дороге невдалеке от заросли кустов, ездоки заметили издали. Появление 'цепных псов' на проселочной дороге не вызвало у них удивления и озабоченности. После недавнего подрыва сверхсекретного бронепоезда, вся фельджандармерия Крыма безуспешно искала русских партизан, совершивших эту диверсию. Особых успехов не было и это добавляло им служебного рвения.

Для остановки на дороге вызвавшего у них подозрения транспорта, фельджандармы применяли специальный жезл. Один взмах этой разноцветной палочки и любое транспортное средство должно было остановиться и прижаться к обочине в ожидании тщательной проверки, невзирая на то грузовая ли это машина или штабной лимузин. Права у 'цепных псов' были аховые, согласно приказу Кейтеля и Гиммлера.

У стоявшего на дороге жандарма, такая палочка была, но завидев телегу, он демонстративно не стал прибегать к её волшебной силе. Несколько раз, лениво постучав ею по ноге, он засунул жезл за пояс, и когда телега приблизилась к нему, громко крикнул 'Хальт!' и требовательно ткнул дулом автомата в сторону обочины. Большей чести, сидящие на телеге люди, по мнению немецкого солдата не заслуживали. Нарукавная повязка хиви открыто говорила, кто сидит в телеге.

Демонстративно передернув затворы автоматов, жандармы двинулись к остановившейся телеге, явно подозревая в гужевых едоков партизан, дезертиров и черт знает кого ещё. Один из 'цепных псов' грозно навел на притихших хиви автомат, готовый в любую минуту прошить их свинцовой очередью, а второй и занялся проверкой документов.

– Аусвайс! – властно потребовал 'цепной пес' и хиви покорно протянули ему свои солдатские книжки.

Быстро ознакомившись с содержимым документов, жандарм посмотрел на ездовых с неприкрытой злостью и презрительно бросил – Русиш швайн!

– Найн, найн, герр офицер! Их бин татарин! – начал оправдываться старший по наряду, но моментально получил удар кулака по лицу, отчего испуганно присел, закрыв голову руками.

Следуя примеру своего товарища, второй жандарм также принялся лупить другого хиви, приговаривая – Татарин! Татарин!

Бедные ездовые покорно сносили гнев немецких солдат, так как с подобным отношением к себе сталкивались уже не раз. Обычно все дело заканчивалось затрещинами, но на этот раз, хиви попались особенно вредные жандармы. Не удовлетворившись унижением бесправных помощников, жандармы стали вязать ездовых неизвестно откуда взявшимися веревками. Затем кинув их в телегу, они сели рядом и ловко управляясь вожжами, поехали, но почему-то не по дороге, а напрямую через небольшой лесок.

Один из хиви попытался протестовать, но последовал грозный окрик – Хальт мауль! – и он покорно замолчал. Господин немецкий жандарм лучше него знал куда ехать.

Сидя на облучке он уверенно правил лошадью, что вызвало некоторое удивление у хиви, но вскоре это стало совершенно неважно. Немец неожиданно остановил лошадь, соскочил с повозки и обратился к подбежавшим людям на чистейшем русском языке.

– Принимайте, гостей, – а затем обратился к молодому чернявенькому человеку в новенькой советской гимнастерке. – Муса, посмотри, говорят, что татары.

Столь стремительная метаморфоза так сильно потрясла хиви, что они безропотно позволили разведчику Мусе Тухватулину стащить себя с телеги. Увидев в Мусе родную кровь, они стали что-то лопотать, но молодой казанский комсомолец гневно бросил им в лицо: – Предатели!

Разведчики отряда 'Бороды' вот уже два дня внимательно наблюдали за немецкой топливной базой. Было выяснено расположение пулеметных точек и прожекторов, распорядок внутренних и внешних караулов, но дальше дело не шло. Нужен был язык, и командир решил 'выйти на большую дорогу', благо этот вариант был предусмотрен майором Зиньковичем.

По его настоянию в группу был включен хорошо знавший немецкий язык сержант Филиппов, а также выдано два комплекта формы фельджандармов. Вместе с Никоненко оба разведчика прекрасно справились с заданием, и теперь предстояло изучить пойманную добычу.

Оба пленных оказались из местных крымских татар, которые пошли на службу к немцам, по их горячим заверениям ради куска хлеба. Числясь вспомогательной службе, они работали на кухне, выполняя различную черную работу.

Досмерти напуганные своим попаданием в плен, оба татарина были готовы рассказать все, что только знали ради сохранения своей жизни.

Следуя правилам, допрашивали их раздельно, и это дело было поручено бывшему боцману Дорофеичу и Тухватулину, так как один из пленных плохо говорил по-русски.

Узнав, что оба пленных работают на кухни, Никоненко сыгравший роль одного из фельджандармов приуныл.

– Да, что они могут знать интересного? Где лежат метлы и топоры, и кто, сколько есть? Эх, говорил же Филиппову, давай легковушку подождем, а он не согласился и эти сойдут для допроса – вздохнул Никоненко, но Дорофеич не согласился с ним.

– Не пой Лазаря раньше времени, Сергей. Генерал или скажем лейтенант – это конечно хорошо, но и маленький человек может многое рассказать, если его правильно спрашивать – наставительно молвил разведчик.

Бывший боцман был человеком обстоятельным, вдумчивым, обладавший природной смекалкой, подмечавший такие нюансы, на которые и опытный следователь не сразу обратил бы внимание. Ножин сразу заметил эту черту у своего подчиненного и потому без всяких сомнений поручил ему вести допрос.

Вместе с Никоненко, так и не снявшего форму фельджандарма, он начал 'потрошить' пленного и вскоре выяснилось правота Дорофеича. Несмотря на свой малый чин, пленный рассказал много интересного, и самой главной новостью была наличие минных полей вокруг базы.

По словам хиви, опасаясь нападения партизан, с марта месяца немцы заминировали все подступы к базе, оставив свободными от мин лишь полтора метра по наружному периметру и вблизи подъездных путей.

О возможности минирования подступов, ещё раньше высказал предположение Селиванов. Он зорким оком осмотрел предполагаемое место работы, а затем вынес свой неожиданный вердикт.

– Сдается мне, товарищ командир, что немцы вокруг своей базы мин понаставили и поставили хорошо.

– С чего такие выводы? – изумился лежавший с ним на земле Ножин. Он вместе с минером наблюдал за базой и ничего подозрительного не заметил

– А ты на караульных с собаками посмотри. Когда наружный периметр проверяют, к самой проволоке жмутся, а собак своих на коротком поводке держат и постоянно одергивают, если она отбежать пытается.

Тогда командира слова минера не убедили и вот теперь предположения Селиванова полностью подтвердились. Другой неприятной новостью для Ножина стало известие о численности охраны. Вместо привычной охранной роты солдат, оба пленные с уверенностью говорили, что базу охраняют две роты солдат. Именно столько человек числилось на довольствии на их кухни.

Объяснялись эти действия страхом командования за сохранность базы в период проведения штурма Севастополя. Также выяснилось, что в случаи нападения партизан на базу, через пятнадцать минут прибудет подкрепление.

– Связь у них имеется, как по телефону, так и по радио. Об этом им говорил один из казаков вспомогательного взвода, что обслуживают радистов – доложил командиру о результатах своего допроса Тухватулин и лицо у 'Бороды' потемнело. Дело по уничтожению вражеской базы принимало невеселый оборот.

– Что ещё?

– Это именно отсюда возят бензин на немецкие аэродромы, с которых бомбят Севастополь. Раньше на аэродром бензовозы уходили раз в три-четыре дня, теперь ходят через день, под усиленной охраной. Кроме ранее охранявшего бензовозы взвода мотоциклистов пулеметчиков, добавлено два бронетранспортера и грузовик солдат.

– Да, крепкий орешек, эта база. Даже, если привлечь к операции партизан Сапрыкина, трудно будет выполнить приказ штаба фронта – с сомнением сказал Никоненко и командир с ним согласился.

– Все верно. Атака в лоб на пулеметы охраны, при наличии двух рот солдат и пятнадцать минут чистого времени для уничтожения цистерн с бензином это – чистая авантюра.

– Можно заложить на дороге парочку фугасов. Они на некоторое время задержат немцев, а через минное поле я тропинку к проволоке проложу, можете не сомневаться – заверил Ножина Селиванов.

– А что, это вариант. Сапрыкин со своими людьми свяжет охрану боем и будет прикрывать дорогу, а мы под шумок проникнем на базу и сделаем свое дело – ухватился за предложение минера Никоненко, но командир с сомнением покачал головой.

– При такой сильной охране мы не сможем полностью уничтожить цистерны с топливом. Как бы удачно не атаковали бы партизаны, полностью сковать охрану базы им не удастся. Две роты, есть две роты, тем более немцев. Эти вряд ли поддадутся панике, эти будут драться по всем правилам.

– Мы успеем взорвать часть цистерн, а остальные уничтожит пожар – предложил Чхеидзе, но 'Борода' даже не стал его слушать.

– Немцы, не дураки. Они предусмотрели этот вариант, ведь так Селиванов?

– Так, командир. То, о чем говорит Александр, возможно лишь при сильном ветре, дующем строго в нужном нам направлении.

– А если навести нашу авиацию? – не унимался Чхеидзе, чья горячая грузинская кровь не хотела мириться с мыслью о невозможности исполнить приказ командования и хотя бы на несколько дней, позволить Севастополю свободно дышать.

– Если бы можно было использовать авиацию, нас бы не послали. Партизаны и без нас бы навели на эту базу, кого следует – сказал рассудительный Дорофеич и никто не посмел ему возразить.

Разведчики замолчали, мысленно продолжая искать выход из сложившейся ситуации, но на ум так ничего и не шло.

– А может, нет там никаких мин, и пленный врет? – вступил в разговор Филиппов, сыгравший роль главного жандарма. Он требовательно посмотрел на Дорофеича с Мусой и те горячо, в один голос заверили командира в ошибочности предположения Филиппова.

– Нет, не врут. Вы с Никоненко их так сильно напугали, что они готовы рассказать все – лишь бы спасти свою жизнь – убежденно сказал Тухватулин.

– Видели бы вы его глаза, товарищ командир, – поддержал товарища Дорофеич, – все выложил, всех своих знакомых по базе назвал, и кто что ему говорил.

Бывший боцман сокрушенно усмехнулся болтливости пленного, как вдруг что-то вспомнил и повернулся в сторону бойцов стороживших пленных.

– Костя, а ну давай сюда длинного – скомандовал Дорофеич, и партизаны застыли в ожидании его дальнейших действий. Разведчик привел пленного, который при виде хмурых лиц, затрясся ещё сильнее.

– Так куда и зачем ты ехал? – начал допрос Дорофеич.

– Я ведь уже говорил, в Родниковку за продуктами. Солдат на базе много, а запас продуктов прежний. Интенданты из Симферополя отказываются присылать дополнительные продукты, говорят они временные, обходитесь своими силами. Вот комендант и послал меня в Родниковку за продуктами. А неделю назад ездил в Богословку, там продукты на солдат брал – затараторил пленный, стремясь показать свою осведомленность разведчикам.

– И давно так деревни обираете? – сурово спросил Дорофеич, стараясь не выдать свою заинтересованность в словах пленного.

– Вот уже полтора месяца, но Родниковка была последней в списке у нашего интенданта.

– А что так? Решили пожалеть деревенских?

– Нет, просто список закончился. Наш интендант так мне и сказал, в последний раз едешь. В конце месяца все эти дармоеды слезут с нашей шеи, и мы заживем спокойно.

– Что так и назвал, дармоедами? – недоверчиво подыграл пленному Ножин, уловив тайную мысль Дорофеича.

– Да так и сказал, – радостно подтвердил пленный. – До этого наш интендант кое-что с нашей кухни имел, в смысле продуктов, а когда подкрепление прислали, он вынужден был все отдавать. Вот и ждет не дождется, когда гости съедут.

– Господа интенданты, знающие люди, хоть и маленькие – Дорофеич с хитринкой посмотрел на Никоненко, который в ответ только махнул рукой, так ничего не поняв намек боцмана, но его прекрасно понял Филиппов.

– Интересное получается кино из жизни интендантов. А когда именно они с его шеи слезут, он не говорил? – грозно поигрывая жандармской бляхой, спросил разведчик и пленный радостно закивал головой.

– Конечно, говорил. Говорил, что после 28 июня он будет спать спокойно.

– Точно после 28 июня?

– У интенданта день рождения 29 числа и он говорил, что получит хороший подарок – заверил Филиппова пленный, совершенно не понимая, зачем разведчикам интендант базы. Выкрасть его хотят?

– Ладно. Костя, уведи его и смотри в оба, чтобы не сбежал – командир посмотрел в сторону и махнул сидевшему в сторонке радисту, – Виктор, когда у тебя ближайшая связь со штабом?

– Через час, товарищ командир.

– Хорошо, готовься отправить радиограмму, сейчас текст набросаю, – командир посмотрел на стоявших рядом разведчиков. – Если пленный не врет, то получается, немцы собираются за десять дней взять Севастополь или полностью сломать его оборону.

– Все верно, товарищ командир, я тоже так подумал – поддержал Ножина Дорофеич.

– Тогда, нам придется любой ценой брать эту проклятую базу, любой ценой – решительно заявил 'Борода' и от его слов повеяло тягостной грустью.

– Знаешь, командир, а я примерно знаю, как мы сможем не только уничтожить эту базу, но и хорошо намять бока охране – решительно заявил минер.

– Как?! – в один голос воскликнули партизаны, на что Селиванов только хитро улыбнулся и произнес свое любимое слово, – технически.

– Ну не томи, говори! – недовольно рыкнул Ножин, но минера этим было не достать.

– Есть идея устроить фрицам 'цыганочку с выходом', но для этого нужна будет помощь Большой земли. Иначе никак не получится.

– Будет тебе помощь, рассказывай! – приказал командир, обрадовавшись появившемуся свету в темном туннеле. За время знакомства с сапером он быстро убедился, что тот умный, обстоятельный человек и просто так слов на ветер не бросает.

Замысел Селиванова оказался неожиданным, нахальным, но вместе с тем убийственно простым. Без помощи Большой земли в лице майора Зиньковича его действительно было невозможно осуществить, но он сразу поддержал его и отдал незамедлительное распоряжение.

Следующей ночью, со стороны Азовского моря, в партизанский отряд Сапрыкина прилетел самолет с ценным грузом для отряда старшего лейтенанта Ножина. Обрадованный командир был готов приступить к немедленному выполнению приказа командования, но неожиданно для себя, получил приказ: 'Ждать сигнала'.

В отличие от него, генерал-полковник Манштейн ждать не собирался. После успешного захвата форта 'Волги', он намеривался развить наметившийся успех. Весь день 18 июня, генерал был занят творческой деятельностью.

Умело выдав взятие небольшого земельного укрепления за крупный стратегический успех в битве за Севастополь, он с чистым сердцем потребовал у Гитлера подкрепление в количестве двух пехотных полков. Естественно, о подкреплениях, что уже прибыли к нему от фельдмаршала Бока, в разговоре с фюрером он предпочел скромно умолчать.

– Поверьте, Буссе, фюрер обязательно даст нам эти два полка и даст в самое ближайшее время. Севастополь, как и Крым, очень важны, для него и ради их обладанием он не станет мелочиться – уверял генерал своего начальника оперативного отдела штаба армии.

– И куда вы намерены их направить, господин генерал? В район Мекензиевых гор, чтобы как можно быстрее сбросить русских в море и установить контроль над северной бухтой или передадите генералу Фреттер-Пико? За вчерашний день он добился определенного успеха, и свежее подкрепление ему не помешают.

– Бросьте, Буссе! – раздраженно одернул генерала Манштейн. – Его солдаты продвинулись на двести метров, и вышли к Сапун-горе, потеряв свыше пятисот солдат убитыми и ранеными. Мне горько слышать о подобных успехах! – раздраженно бросил Манштейн.

– Но у русских в районе Сапун-горы сильные укрепления – стал оправдывать командующего XXX корпуса Буссе, но Манштейн не стал его слушать.

– Мы, по-моему, уже обсудили, как будем брать южную часть Севастополя, штурм Сапун-горы туда не входит, и не будем возвращаться к этому вопросу – отрезал генерал, – а что касается вашего вопроса, куда именно я намерен отправить ожидаемое нами подкрепление, то оба полка будут отправлены под Керчь.

– Под Керчь? Но ведь там тихо – удивился Буссе.

– Пока тихо. Предчувствие подсказывает мне, что чем хуже будут идти дела у русских здесь, тем скорее они попытаются отвлечь наше внимание, начав свое наступление под Керчью, или вновь предпримут попытку высадки десанта под Феодосией. Как видите, действия нашего противника вполне предсказуемы и потому, я хочу заменить находящиеся там части, немецкими. Только имея твердую уверенность в своей безопасности от удара в спину, я смогу раздавить Севастополь к концу июня.

– Если вы так обеспокоены возможностью наступления противника под Керчью, тогда возможно следует усилить наблюдение разведки на этом направлении? Если Рокоссовский готовиться нанести нам удар, то такие приготовления скрыть невозможно, степь – предложил Буссе и Манштейн утвердительно кивнул головой.

– Думаю, что это не будет лишним. Свяжитесь с летчиками и попросите их усилить воздушное наблюдение на участке фронта входящего в зону ответственности румын. Для них это не составит большого труда.

– А за зоной ответственности генерала Фалька?

– В этом нет необходимости. Румыны – вот слабое место нашей обороны, ударив по которому русские могут добиться хоть каких-то успехов. Что касается Фалька, то его молодцы создали прочную оборону и вряд ли Рокоссовский решиться её штурмовать. Это серьезно обескровит его и без того потрепанные нашим наступлением войска.

– И каковы будут наши действия на завтра, господин командующий? Попытаемся прорваться к северной бухте через форты 'Молотов' и 'ГПУ' или сосредоточим свои главные удары на 'Сталине' и 'Максиме Горьком'?

– В ваших словах, Буссе, скрыт большой соблазн поскорее расчленить оборону русских и сбросить их в море, но я не поддамся этому соблазну. В моем распоряжении есть немного времени, и я попытаюсь обезопасить свои фланги, ударив по 'Сталину' и 'Горькому'. Как говориться: – Осторожность – мать фарфора – торжественно изрек Манштейн, определяя ближайшую задачу своим войскам.

Все шло прекрасно. Морская блокада уверенно сжималась вокруг русской крепости. Во время вечернего доклада летчики донесли об уничтожении одного русского транспорта прорвавшегося прошлой ночью в Севастополь в сопровождении двух эсминцев.

По непонятным причинам, он не сумел уйти из крепости под прикрытием ночи и остался в Севастополе. Весь день он искусно маскировался под ранее разбитый корабль, но к исходу дня был совершенно случайно распознан одним из немецких пилотов и подвергся массированной атаке бомбардировщиков.

Девяносто три самолета, несмотря на сильный зенитный огонь, атаковали транспорт и добились нескольких прямых попаданий, после чего корабль затонул. Вместе с ним получил повреждение один из эсминцев. От полного уничтожения, противника спасла поставленная другим кораблем дымовая завеса, а затем быстро спустившаяся ночь, под покровом которой корабли покинули Севастополь.

Кроме этого, за прошедшие сутки, солдаты вермахта одержали одну маленькую, но очень значимую для всех победу. Вовремя очередного ночного налета, им удалось подбить русский бомбардировщик, повадившегося бомбить боевые расположения немецких частей в районе Мекензиевых гор.

При проведении бомбардировки артиллерийских складов противника, о месте нахождении которых рассказали взятые в плен немцы, 'У-2' подвергся массированной атаке с земли. Освещенный прожекторами и отблеском разрывов снарядов и начинающегося пожара, он был хорошо виден на фоне темного неба и по нему моментально ударили десятки пулеметов, автоматов и винтовок.

Юркий биплан отчаянно маневрировал, стремясь уйти за линию фронта, и ему это почти удалось, но угодившая в его борт очередь зажигательных пуль, превратила его в яркий факел. Подобно огненному болиду пронесся он над головами немцев и рухнул в районе Сухаревой балки.

Несмотря на то, что самолет упал за линию фронта, его гибель вызвала огромное ликование среди немецких солдат. Одни из них стали издавать громкие радостные крики подобно туземцам племени мумба-юмба, что приветствуют момент соития их великого вождя с его любимой женой. Другие, охваченные праведной радостью, выражали свои чувства тем, что повернувшись в сторону врага своей пятой точкой, яростно по ней хлопали рукой, отпуская в адрес противника скабрезные шутки. Третьи, не в силах справиться с захлестнувшими их эмоциями, запрыгивали на своих товарищей верхом и начинали гарцевать, подобно древним рыцарям на королевских турнирах.

Одним словом радость была искренняя, глубокая и всепоглощающая, но очень быстро её сменила злость и недовольство. Огромное количество людей, яростно отпихивая локтями, друг друга, стали доказывать командующему, что именно они сбили 'этот проклятый' русский самолет и именно они достойны обещанной награды.

В течение дня, канцелярия командующего была завалена многочисленными рапортами и докладами, свидетельствованиями очевидцев и заключениями экспертов. Прагматические немцы пытались ухватить свой кусочек счастья с тарелки командующего, который не ожидал подобного результата.

Для выяснения истины была создана специальная комиссия, получившая тайный приказ Манштейна не объявлять результат до окончания боевых действий под Севастополем.

С награждением счастливчика сбившего 'ночного охотника' можно было подождать, куда более важным являлось захват и уничтожение форта 'Максим Горький' ставшего бельмом на глазу у командующего.

Первыми, как обычно по форту ударила авиация. Привычно расправив крылья с тевтонским крестом, 'юнкерсы' и 'штуки' принялись бомбить позиции советской батареи, стараниями немецких газетчиков превращенной в неприступную крепость.

Одна за другой налетали на неё волны германских стервятников, торопливо высыпавшие на защитников батареи свой смертоносный груз бомб. Гулко рвались двухсот пятидесяти килограммовые бомбы, разнося в дребезги проволочные заграждения и минные поля, равняя окопы и траншеи, хороня в них советских бойцов.

Любой авиаудар страшная вещь, а когда у противника нет летного и зенитного прикрытия, он страшнее вдвойне. Несчастная батарея ходила ходуном от непрерывных разрывов вражеских бомб. Все подступы к ней были изрыты многочисленными воронками, что позволяло немецким пехотинцам плавно перекатываться из одной воронки в другую, не неся при этом серьезных потерь.

Асы Геринга постарались максимально облегчить штурм русской твердыни своим боевым товарищам, но вот попасть в орудийную башню, они так и не смогли. Пушки советской батареи были надежно заговорены от немецких бомб и тогда, в дело вступила артиллерия.

Так как главные ударные силы осадной артиллерии временно выбыли из борьбы, а учитывая близость немецких позиций орудия 'Доры' было применить невозможно, на первый план вышли две 355 гаубицы, 641-го армейского дивизиона. Переброшенные в Бельбекскую долину эти два гиганта под командованием лейтенанта Хадима, они должны были свернуть голову 'Максиму Горькому'.

Выставив вперед наблюдателей, немецкие артиллеристы принялись обстреливать ненавистную батарею, но уже после второго залпа, у них возникли серьезные проблемы. Выяснилось, что у противника в этом районе имеются свои гаубицы, почему-то не обнаруженные воздушной разведкой.

Советские орудия заметно уступали калибром монстрам лейтенанта Хадима, но это нисколько не влияло на их сокрушительную силу. Также руководимые наблюдателями, они стали пристреливаться к немецкой батарее, уверенно беря её в 'вилку'.

Дав парочку залпов по форту, лейтенант Хадима стал перед сложной дилеммой. По докладу производившего наблюдение унтер-офицера Фебеля, бетонобойные снаряды так и не смогли поразить бронированную башню батареи. Необходимо было принять решение, отводить в другое место или продолжить обстрел.

Обычно, прусскими офицерами руководил инстинкт самосохранения, но командир батареи был представителем нового поколения немецкого офицерства, готового сложить свои головы ради горячо любимого фюрера и фатерланда. Поклявшись 'обетом крови' он решил уничтожить русскую батарею даже ценой собственной жизни.

– Огонь рёхлингскими гранатами! – воскликнул отважный лейтенант и оба расчета ответили ему радостными криками.

Огромные трехметровые снаряды, заряжались при помощи специального крана. Они уже доказали свою действенность во время штурма укреплений Льежа, взрываясь не от соприкосновения с почвой, а лишь уйдя на определенную глубину.

Не обращая на огонь вражеских орудий, немцы готовили свои гиганты к выстрелу, который был схож с двумя маленькими вулканами. С грохотом и визгом взмыли в небо два огненных столба, однако долгожданная весть об уничтожении русских орудий запаздывала. Как не тер свои глаза унтер-офицер Фебель, но он так и не смог доложить, что орудийная башня слетела с погона или взорвалась.

– Вы её взяли в 'вилку', господин лейтенант. Ещё один залп и башня будет уничтожена – приободрял наблюдатель Хадима, но ещё одного залпа гаубицы дать не сумели. Пока прислуга подготавливала орудия к залпу, батарея попала под накрытие советских гаубиц.

В результате этого, любитель играть с огнем, лейтенант Хадима погиб вместе с четырнадцатью человеками боевого расчета батареи. Остальные были либо ранены, либо получили сильную контузию и не могли выполнять свои обязанности. Вместе с командиром были уничтожены оба орудия. Одно в результате прямого попадания, другое получило повреждение при падении и затем, было добито артиллерией противника.