Текст книги "Аксенов"

Автор книги: Евгений Попов

Соавторы: Александр Кабаков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Александр Кабаков, Евгений Попов

Аксенов

«Строгий юноша» В.П.Аксенов, главный герой этой книги

Глава первая

О чем, собственно, речь?

АЛЕКСАНДР КАБАКОВ:Итак, мы начинаем… Скажи мне, Женя, зачем в этот предпраздничный вечер тридцатого декабря две тысячи девятого года, когда, так бы я выразился, на улицах творится конец света, а именно идет ужасный снег… Ужасный! Скользко. Прохожие бегут, спотыкаясь о собственные же елки, которые они только что купили на елочном базаре и теперь заплетаются за них ногами… Ничего не едет. Довольно-таки холодно, а будет еще холодней, говорят… И вот, спрашиваю я, скажи мне, Женя, какого же хрена в этот вечер, когда все нормальные кто чем – кто водочкой, кто, Бог послал, винишком, по нынешним временам, может, даже хорошим, – встречают приближающийся праздник, а мы вот сели и начали с тобой писать книгу, точнее, не писать книгу, потому что писать книгу – это, во-первых, писать, и, во-вторых, книгу. Мы же не пишем, а говорим, записываем то, что мы наговорим, с помощью этой вот изумительной техники, цифрового диктофона, который, я решительно не понимаю, как устроен. У нас ведь не книга получается, а просто такие еженедельные разговоры… Так вот, в двадцатый раз спрашиваю: зачем?! С какой целью начинаем мы в такой прекрасный вечер конца света эту деятельность? И сам отвечаю на этот несколько искусственный вопрос: чтобы понять, наконец, кто же это такой был – писатель Василий Аксенов. Что же за человек был Василий Павлович, Вася, с которым мы с тобой дружили больше тридцати лет каждый. Для меня, например, в этих беседах, о которых мы с тобой условились, самое главное… самая главная тайна, которую я хочу раскрыть, это вот какая тайна – ты сейчас будешь надо мной, конечно, смеяться, как тебе свойственно, издеваться, но я не сдамся, – да, главная тайна: что ж такое есть писательская судьба? Это просто человеческая судьба или особым образом устроенная именно писательская судьба? И каким особым образом? И как человеческая судьба определяет судьбу писательскую? Что задано, что не задано? Должен ли писатель много переживать, или, наоборот, он может ничего не переживать? Знаешь, один из любимых мною писателей Уильям Фолкнер, который создал своими сочинениями и какими-то такими намеками на свою жизнь собственный образ южного полковника, эдакого благородного южанина… все придумал! Он свою человеческую судьбу придумал вокруг писательской судьбы. А был просто сильно пьющим американским разночинцем, который добывал любой приработок, чтобы как-то прожить. И эти полковники, судьи, бывшие рабовладельцы, потомки рабовладельцев, всякие выродки, которые бывают только в аристократическом обществе, и, напротив, простодушные негры – это все выдумано, все выдумано! Как связана писательская судьба, собственно то, что он прожил, с тем, что он написал?.. Так вот, Вася, царствие ему небесное, меня, надеюсь, простит, но мне он сейчас интересен как пример, пример писательской судьбы. На мой взгляд, одной из наиболее писательских. Если можно так выразиться, из всех, кого я знал, он самый писательский писатель. И мне кажется, поскольку мы с тобой оба пожилые уже люди, на закате дней, как раньше говорили, неплохо бы понять заодно что-то еще и про себя в этом смысле, а?

ЕВГЕНИЙ ПОПОВ:Ну… все это совершенно не так. Я вот смотрю в окно и вижу, что там действительно всё в снегу, но прохожие с благостными лицами просятся на рождественскую открытку, и никакого конца света нет, а есть праздник по новому стилю, и приближается Рождество Христово. И даже мы можем… немного… праздник встретить… Но при этом, уважая тебя как собеседника, я готов согласиться: давай о судьбе. Хотя зачем ты Фолкнера приплел – неизвестно. Так, для культуры… Значит, о судьбе. Тут я с тобой согласен: выбор правильный, Аксенов есть самый настоящий русский Писатель Писателевич, даже типичного профессионального происхождения – из врачей. И литературный профессионал просто с юных самых лет… В общем, выбор правильный. Но пафос я бы снизил. Мол, не только об Аксенове, но о времени и о себе… Просто нам действительно очень хочется его вспомянуть: а как мы еще вспомянем, мы ж тоже профессиональные писатели? Значит, просто рюмкой не получится, надо создавать текст… И так действительно сложилось, что с семидесятых мы дружили с ним… как бы по отдельности дружили, между собой даже знакомы сначала не были, а с ним дружили. Это не наша заслуга – а может быть, и наша, – но получилось, что мы его долго видели с разных сторон, в объеме… В общем, про судьбу – давай про судьбу.

А.К.:Я думаю, что мы теперь самые молодые из живых его друзей. И мы – опять скажешь «пафос» – просто обязаны… как сказать? Обязаны ему за его дружбу.

Е.П.:Красиво излагаешь.

А.К.:Мы дружили, за что я, например, Васе бесконечно благодарен. Для меня это было такое движение вверх! И не потому, что он мне помогал. Он, надо отдать ему должное, ни разу в жизни, притом что был очень добрый человек, ни разу в жизни мне практически не помог – не складывалось… Да, практической помощи не было. И учебы литературной не было. И вот что я скажу: и слава богу, что не было. А была просто дружба многолетняя. И теперь есть возможность понять что-то про писательскую судьбу. Вот нужно ли было писателю попасть в детдом для детей врагов народа в пять лет, или он мог благополучно прожить счастливое детство и тоже стать писателем? Или, например, нужно ли ему было прославиться в двадцать семь лет и после этого еще пятьдесят пять лет быть действующим писателем – или достаточно было молодой славы? Или, может быть, лучше, когда не сразу, не так буйно влетаешь в литературу, как влетел он… Или, может, не стоит писать до последней минуты, как писал он… Писательская судьба…

Е.П.:У американского или европейского писателя судьба частная. А у русского – общественная. Это и там, и тут драма, но и драма разная. Вот, допустим, американский писатель, тот же Фолкнер какой-нибудь или какой-нибудь Хемингуэй, пьяница – это его частная драма. А если русский писатель пьяница – это общественная трагедия. Потому что он не отдельно от народа пьет, как американец, пока другие, порядочные американцы, работают и страну обустраивают, нет, русский – он со всем народом пьет… И у Аксенова судьба была общественная, потому что его ничто не миновало – ни репрессии, ни советская удача. Он прожил судьбу общества. Он – всё в себя вобравший русский советский человек. Начиная даже с того, что он только наполовину русский, а наполовину еврей – это, понимаешь, очень по-русски… Если бы Василий Павлович слушал сейчас наш разговор…

А.К.:Не понравилось бы ему. Ему решительно не понравился бы наш разговор.

Е.П.:Ой-ой-ой! Может, нам тогда начать подлизываться с этого света на тот свет?

А.К.:Ему решительно не понравился бы наш разговор, потому что он никогда не открывался так…

Е.П.:Это правильно. Но теперь-то действуют другие законы. Мы здесь, он – там, и те законы, которые он сам вырабатывал для мира сего, они теперь, думаю, не действуют. Может, то, что не нравилось ему тогда, сейчас бы понравилось.

А.К.:Может быть. Это вот хорошее соображение насчет того, что раз он сейчас не здесь, то и все стало другим. Но я повторю: при жизни ему не свойственно было вот так душевно раздеваться, как мы пытаемся его раздеть.

Е.П.:Но мы же гадости говорить не будем! Ни в коем случае.

А.К.:Нет уж, Женечка, раз мы решили этим заниматься, то что в голову приходит, то и говорим. Ничего дурного мы про Васю все равно не скажем, потому что мы его любим. А сдерживать себя и цензуру вводить я не хочу.

Е.П.:Никто нас и не заставит. Мы – друзья, что хотим, то о друге и говорим, а чего не хотим – того и не скажем.

А.К.:Значит – про писательскую судьбу вообще через судьбу Василия Павловича Аксенова. Так?

Е.П.:Так.

Приложение

Василий Павлович Аксенов

(20.08.1932, Казань – 06.07.2009, Москва)

Василий Аксенов родился 20 августа 1932 года в Казани, в семье партийных работников, Евгении Семеновны Гинзбург и Павла Васильевича Аксенова. Был третьим, младшим ребенком в семье (и единственным общим ребенком родителей). Отец был председателем Казанского горсовета и членом бюро Татарского обкома партии. Мать работала преподавателем в Казанском педагогическом институте, затем – заведующей отделом культуры газеты «Красная Татария». Впоследствии, пройдя сталинские лагеря, во времена разоблачения культа личности Евгения Гинзбург написала книгу воспоминаний «Крутой маршрут» – одну из первых мемуарных книг об эпохе сталинских репрессий и лагерей, рассказ о восемнадцати годах, проведенных в тюрьме, лагере и ссылке.

В 1937 году, когда В. Аксенову не было еще и пяти лет, родители (сначала мать, а затем вскоре и отец) были арестованы и осуждены на десять лет тюрьмы и лагерей. Старших детей – сестру Майю (дочь П. В. Аксенова) и Алешу (сына Е. С. Гинзбург от первого брака) – забрали к себе родственники. Вася был принудительно отправлен в детский дом для детей заключенных (его бабушкам не разрешили оставить ребенка у себя). В 1938 году дяде В. Аксенова (брату П. Аксенова) удалось разыскать маленького Васю в детдоме в Костроме и взять его к себе. Вася жил в доме у Моти Аксеновой (его родственницы по отцу) до 1948 года, пока его мать, выйдя в 1947 году из лагеря и поселившись в ссылке в Магадане, не добилась разрешения на приезд Васи к ней на Колыму. Встречу с Васей Евгения Гинзбург описала в «Крутом маршруте».

Спустя много лет, в 1975 году, Василий Аксенов вспомнил свою магаданскую юность в автобиографическом романе «Ожог».

В 1956 году Аксенов окончил 1-й Ленинградский медицинский институт и получил распределение в Балтийское морское пароходство, где должен был работать врачом на судах дальнего плавания. Несмотря на то что его родители уже были реабилитированы, визу моряка ему не дали. В дальнейшем Аксенов работал карантинным врачом на Крайнем Севере, в Карелии, в Ленинградском морском торговом порту и в туберкулезной больнице в Москве (по другим данным, был консультантом в Московском научно-исследовательском институте туберкулеза).

С 1960 года Василий Аксенов – профессиональный литератор. Повесть «Коллеги» (написана в 1959 году; одноименная пьеса совместно с Ю. Стабовым – в 1961-м; одноименный фильм – в 1962-м), роман «Звездный билет» (1961) (по нему снят фильм «Мой младший брат», 1962), повести «Апельсины из Марокко» (1962), «Пора, мой друг, пора» (1963), сборники «Катапульта» (1964), «На полпути к Луне» (1966), пьеса «Всегда в продаже» (постановка театра «Современник», 1965); в 1968 году опубликована сатирико-фантастическая повесть «Затоваренная бочкотара», в 1970–1972 годах – приключенческая дилогия для детей «Мой дедушка – памятник» (1972) и «Сундучок, в котором что-то стучит» (1976). Экспериментальный роман «Поиски жанра» был написан в 1972 году. Также в 1972 году – совместно с О. Горчаковым и Г. Поженяном – Аксенов написал роман-пародию на шпионский боевик «Джин Грин – неприкасаемый» под псевдонимом Гривадий Горпожакс (комбинация имен и фамилий реальных авторов). В 1976 году перевел с английского роман Э. Л. Доктороу «Рэгтайм».

В 1960-х годах произведения В. Аксенова часто печатаются в журнале «Юность». Несколько лет он входит в редколлегию этого журнала.

В марте 1963 года на встрече с интеллигенцией в Кремле Хрущев подверг Аксенова и поэта Вознесенского публичному разносу.

В 1970-х годах после свертывания оттепели произведения Аксенова перестают публиковаться в Советском Союзе. Романы «Ожог» (1975) и «Остров Крым» (1979) с самого начала создавались автором без расчета на публикацию в СССР. В это время критика в адрес В. Аксенова и его произведений становится все более резкой: применяются такие эпитеты, как «несоветский» и «ненародный». В 1977–1978 годах произведения Аксенова начали появляться за рубежом (прежде всего в США).

В 1979 году В. Аксенов совместно с В. Ерофеевым, Е. Поповым, А. Битовым, Ф. Искандером стал одним из составителей и авторов бесцензурного альманаха «МетрОполь». Так и не изданный в Советском Союзе, альманах был издан в США. В знак протеста против последовавшего за этим исключения Попова и Ерофеева из Союза писателей СССР в декабре 1979 года В. Аксенов (а также Инна Лиснянская и Семен Липкин) заявил о своем выходе из СП.

Двадцать второго июля 1980 года вместе с женой Майей Кармен Аксенов выехал по приглашению в США, после чего был лишен советского гражданства и до 2004 года жил в Америке.

С 1981 года В. Аксенов – профессор русской литературы в различных университетах США: Институте Кеннана (1981–1982), Университете Дж. Вашингтона (1982–1983), Гаучерском университете (1983–1988), Университете Джорджа Мэйсона (1988–2009).

В США вышли написанные Аксеновым в России, но впервые опубликованные лишь после приезда писателя в Америку романы «Золотая наша Железка» (написан в 1973-м, издан в 1980-м), «Ожог» (1975, 1980), «Остров Крым» (1979, 1981), сборник рассказов «Право на остров» (1981). В США Аксенов написал и издал новые романы: «Бумажный пейзаж» (1982), «Скажи изюм» (1983), «В поисках грустного бэби» (1986), трилогию «Московская сага» (1989, 1991, 1993), сборник рассказов «Негатив положительного героя» (1995), романы «Новый сладостный стиль» (1996) и «Кесарево свечение» (2000).

Роман «Желток яйца» (1989) написан В. Аксеновым по-английски, затем переведен автором на русский.

Впервые после девяти лет эмиграции Аксенов посетил СССР в 1989 году по приглашению американского посла Дж. Мэтлока. В 1990 году Аксенову возвращают советское гражданство.

В 1980–1991 годах В. Аксенов в качестве журналиста активно сотрудничал с «Голосом Америки» и с «Радио Свобода». Аксеновские радиоочерки были опубликованы в авторском сборнике «Десятилетие клеветы» (2004).

В последнее время жил с семьей во Франции в Биаррице и в Москве.

Трилогия «Московская сага» экранизирована в России в 2004 году А. Барщевским в многосерийном телевизионном фильме.

В 2004 году в журнале «Октябрь» был опубликован роман «Вольтерьянцы и вольтерьянки».

Книга воспоминаний «Зеница ока» (2005) написана в форме личного дневника. Последние публикации В. Аксенова – роман «Таинственная страсть» и незаконченный роман «Ленд-лизовские».

Пятнадцатого января 2008 года в Москве В. Аксенов внезапно потерял сознание за рулем автомобиля, был госпитализирован в больницу № 23, где был диагностирован инсульт. Только через несколько часов Аксенов был перевезен в НИИ им. Склифосовского, где ему провели операцию по удалению тромба сонной артерии, затем Аксенова перевели в НИИ им. Бурденко. Позже Аксенова снова перевели в НИИ им. Склифосовского, где он скончался 6 июля 2009 года.

Василий Аксенов был похоронен 9 июля 2009 года на Ваганьковском кладбище в Москве. В Казани восстановлен дом, где в отрочестве жил писатель, создается музей Аксенова.

В США В. Аксенову было присвоено почетное звание Doctor of Humane Letters. Он являлся членом ПЕН-клуба и Американской авторской лиги. В 2004 году В. Аксенову была присуждена премия «Русский Букер» за роман «Вольтерьянцы и вольтерьянки». В 2005 году Василий Аксенов был удостоен французского ордена Искусств и литературы.

Почетный член Российской академии художеств.

Проза

• 1958 – «Полторы врачебные единицы» (рассказ)

• 1959 – «Коллеги» (повесть)

• 1961 – «Звездный билет» (роман), экранизация – «Мой младший брат» (1962)

• 1962 – «Апельсины из Марокко» (повесть)

• 1963 – «Пора, мой друг, пора» (повесть)

• 1964 – «Катапульта» (повесть и рассказы)

• 1965 – «Победа» (рассказ с преувеличениями)

• 1965 – «Жаль, что вас не было с нами» (повесть)

• 1966 – «На полпути к Луне» (книга рассказов)

• 1968 – «Затоваренная бочкотара» (повесть)

• 1969 – «Любовь к электричеству» (повесть о Л. Б. Красине)

• 1971 – «Рассказ о баскетбольной команде, играющей в баскетбол» (очерк)

• 1972 – «Поиски жанра» (поиски жанра)

• 1972 – «Мой дедушка – памятник» (повесть)

• 1973 – «Золотая наша Железка» (роман)

• 1975 – «Ожог» (роман)

• 1976 – «Сундучок, в котором что-то стучит» (повесть)

• 1979 – «Остров Крым» (роман)

• 1982 – «Бумажный пейзаж» (роман)

• 1983 – «Скажи изюм» (роман)

• 1986 – «В поисках грустного бэби» (записки)

• 1989 – “Yolk of the Egg”(англ., перевод на русский – «Желток яйца», 2002)

• 1993 – «Московская сага» (роман в трех книгах)

• 1996 – «Новый сладостный стиль» (роман)

• 2000 – «Кесарево свечение» (роман)

• 2004 – «Вольтерьянцы и вольтерьянки» (роман, премия «Русский Букер»)

• 2006 – «Москва Ква-Ква» (роман)

• 2007 – «Редкие земли» (роман)

• 2007 – «Таинственная страсть. Роман о шестидесятниках»

• 2008 – «Ленд-лизовские. Неоконченный роман»

Киносценарии

• 1962 – «Когда разводят мосты»

• 1962 – «Коллеги»

• 1962 – «Мой младший брат»

• 1970 – «Хозяин»

• 1972 – «Мраморный дом»

• 1975 – «Центровой из поднебесья»

• 1977 – «О, этот вьюноша летучий»

• 1978 – «Пока безумствует мечта»

• 2007 – «Татьяна»

• 2009 – «Шут»

Пьесы

• 1965 – «Всегда в продаже»

• 1966 – «Твой убийца»

• 1968 – «Четыре темперамента»

• 1968 – «Аристофаниана с лягушками»

• 1980 – «Цапля»

• 1998 – «Горе, горе, гореть»

• 1999 – «Аврора Горелика»

• 2000 – «Ах, Артур Шопенгауэр»

Глава вторая

Когда был Вася маленький…

ЕВГЕНИЙ ПОПОВ:Давай для начала поговорим о семье Аксенова, о его происхождении, о его корнях. Ты знаешь, что в 1938 году Андриан Васильевич Аксенов после посадки своего родного брата написал в Казанский НКВД довольно странное письмо относительно судьбы своего племянника?

АЛЕКСАНДР КАБАКОВ:Дядя Васин? Брат Павла Васильевича?

Е.П.:Ну да. Написал, подчеркиваю, в Казанский НКВД, хотя в это время наш Василий Павлович уже пребывал в доме для детей «врагов народа» в славном городе Костроме. Это письмо недавно в Казани опубликовали, я его раньше не читал, но знал о его существовании от самого Василия. Дело в том, что в начале 90-х мы с ним частенько ездили в Самару на фестиваль «Из века XX в век XXI». И вот однажды возвращаемся в Москву, ведем для избывания дорожной скуки всякие разговоры. Я его вдруг ни с того ни с сего спрашиваю – с какого времени он помнит себя? Он мне четко отвечает: «С 20 августа 1937 года, потому что меня в этот день увезли чекисты в детдом». Все, говорит, помню. Еврейскую бабушку, русскую няньку. Тряпичного львенка, ему только что подаренного. Машину «эмку», чекистку в кожаном реглане, которая его все уговаривала: «Поехали, мальчик, тебе будет хорошо, маму увидишь».

А.К.:Маму, естественно, уже арестовали к тому времени тоже.

Е.П.:Ее еще раньше Павла Васильевича арестовали. Васина еврейская бабушка окаменела, как соляной столп, а русская нянька, когда упирающееся «дитё» чекистка тащила в машину, вдруг по-звериному завыла – вот как звери воют, а не люди.

А.К.:Вася описал это в рассказе «Зеница ока».

Е.П.:«Зеница ока» – это проза. Ведь это же проза, ты понимаешь?

А.К.:«Зеница ока» – чистая хорошая проза. Прекрасная по качеству.

Е.П.:Чистая, хорошая, прекрасная – это понятно. Но мы ведь с тобой, извини за выражение, тоже писатели. Мы же с тобой понимаем: одно дело проза, белль летр, литература, писанная на бумаге. А другое дело, когда мужик мужику в поезде рассказывает о пережитом, о том, что с ним было.

А.К.:Идентификация достоверности – вещь спорная. А писательская, образная точность в «Зенице ока» стопроцентная. Когда под русский плач уводят внука испуганной еврейской бабушки, сына Евгении Семеновны (настоящее имя-отчество Евгения Соломоновна)… Это очень многое говорит о двойственности, тройственности, многомерности Васиной натуры.

Е.П.:Из Казани, из так называемого детприемника ребенка Василия уже перевезли в Кострому, когда дядя Андриан накатал это письмо, довольно агрессивное, надо сказать, где именовал племянника – и это в официальном документе! – Васильком! Василий Павлович выдвинул тогда предположение, что это письмо Андриан Васильевич писал под мухой. Что-то там еще было такое, что, дескать, клянусь воспитать сына врага народа настоящим советским человеком. Я об этом немного писал в предисловии к книжке «Логово льва»… Я Василия тогда спросил, а что с тряпичным львенком стало, вместе с которым его арестовали в пять лет. Он ответил, что заснул в слезах, прижимая львенка к сердцу, а утром обнаружил, что игрушку уже украли. Это в Казани. А костромской детдом он хвалил, говорил, что там к ним, «вражьим детям», ласково относились. И ты правильно говоришь об истоках многомерности его натуры: лихой дядя, сделавший практически невозможное, – вытащивший его из этого гулаговского приюта, скорбная бабушка, нянька. Тут дело в двух мощнейших ветвях: одна еврейская материнская, другая отцовская, не менее мощная рязанская, прямо из самой что ни на есть глубинки.

А.К.:С одной стороны – интеллигентная московская еврейская семья во главе с дедушкой-аптекарем, с другой – русские крестьяне, народ. Да?

Е.П.:Да.

А.К.:Но вот смотри, что интересно. Дальше эта двойственность проявляется самым странным образом. С одной стороны, он рожден в номенклатурной семье, с другой – в пять лет он вдруг уже не сиятельный отпрыск партийно-хозяйственного деятеля республиканского масштаба, а сын врага народа. Причем даже не из самых крупных врагов, не из тех, кого судят в Колонном зале в присутствии прессы и иностранцев. Это – рядовая посадка в провинции. Согласно чекистской разнарядке. Была, допустим, разнарядка взять за эту ночь тысячу человек, их и брали. Одна из типичных провинциальных посадок. Ну, может, чуть-чуть погромче это прозвучало в городе – все-таки Павел Васильевич Аксенов был местным начальником.

Е.П.:В Казани, извини, и Евгения Семеновна была известной персоной.

А.К.:Ну да. Они были в масштабах Татарстана люди заметные.

Е.П.:Главные люди в городе! Ведь он был председателем горсовета, по-нынешнему – мэром.

А.К.:Ничего такого особенного. Начальник, но не очень большой. Председатель горисполкома – все-таки не секретарь обкома.

Е.П.:Он карьеру в Казани довольно быстро сделал. 1928–1930 годы – секретарь Кировского райкома партии, с 1930 по 1935 годы – председатель Татарского областного совета профсоюзов, крупный профсоюзный босс. Потом – глава города.

А.К.:Но это, еще раз говорю, не те, от кого пытками добивались показаний, а потом устраивали шумные процессы, где они публично каялись. Он не из тех. Он из нормальных коммунистических функционеров, посаженных в рамках сплошных посадок коммунистических функционеров. Это отец. А сын, наш Василий Павлович, казалось бы – да, вот он, сын коммунистического начальника, сын коммунистических «врагов народа», не кулаков, которых в ГУЛАГе бессчетное множество, а сын внутрипартийных «врагов народа» сталинского времени… Казалось бы… А на самом деле, получается, судя по отцу и дяде, «из простых». И оставался «из простых» до шестнадцати лет, когда опять вернулся в элиту, приехав к матери в Магадан. Ведь там Евгению Семеновну окружала элита.

Е.П.:Согласен. Хоть и лагерная, но элита.

А.К.:А какая тогда еще была элита? Вся элита была тогда лагерная! Сегодня она Полина Жемчужина, жена Молотова и крупнейший деятель женского движения, завтра – лагерница. Всё! Сегодня она Русланова, величайшая певица, награжденная по всем линиям и с заоблачной оплатой, да еще миллиардерша советская, коллекционер бриллиантов, а завтра и она на нарах. Вся элита была – что в Москве, что в Магадане – лагерная. Сегодня – здесь, завтра – там, в лагере. Или на том свете. Это и была элита. А Вася до шестнадцати лет рос в простой русской семье.

Е.П.:Согласен.

А.К.:И поэтому, как ни странно, Вася при всем его таком столичном блеске был до самых своих последних дней простой и народный, может быть, поэтому – народный писатель.

Е.П.:Вот интересно ты разводишь… Хотя есть примеры, как говорится, из практики, которые вполне укладываются даже и в эту твою теорию. Майя Афанасьевна Аксенова была как-то в Биаррице, а он жил один в этом самом гигантском сталинском доме на Котельнической набережной, который попал потом в «Москву Ква-Ква», и, когда я к нему пришел, простодушно рассказал мне, как сам стирает себе белье – трусы, майки, носки, рубашки, сам себе нехитрую еду готовит. И что ему это нравится! Светка (естественно, моя жена, сообщаю это не тебе, а грядущему читателю), когда он как-то у нас был, угощала его вкусным рыбным пирогом, и он вдруг стал подробно ее расспрашивать, как такой пирог печь. Светка думала, что это он из вежливости интересуется. А потом выяснилось, что он и на самом деле – взял да испек себе такой пирог.

А.К.:Такие мелочи очень важны. Понимаешь, вот смотри: дети лагерной элиты, в дальнейшем – «прорабы перестройки». Это все одни и те же люди.

Е.П.:«Дети Арбата», что ли?

А.К.:Ну да. Почти все они были из советской аристократии. Ставить им это в вину или в заслугу очень глупо, но констатировать этот факт необходимо. Пора признать, что в большинстве своем они были детьми не просто «Ивана Денисовича», а той части коммунистической партноменклатуры, которая потерпела поражение во внутрипартийной, внутрисоветскойборьбе, была социально уничтожена или уничтожена физически…

Е.П.:Совершенно верно, я об этом тоже думал.

А.К.:И вот маленький Вася оказывается в нищете, в бараке казанском, который мы с тобой видели. Нищая семья! Ботинок нет, жрать нечего, родители в лагере, далеко. А может, их и вообще уже нет.

Е.П.:Ну, все-таки это не совсем барак. Скорей, жуткая коммуналка. И все-таки он в семье живет, а не в детском доме.

А.К.:Это да.

Е.П.:И ему не сменили имя, фамилию, как это тоже весьма часто бывало тогда в подобных случаях.

А.К.:И это, кстати, его отличает от многих других. То есть я вот к чему веду: он не типичный, не очень типичный.

Е.П.:И когда говорят, что он – знамя шестидесятничества, то, может быть, оно и так, но только на первый взгляд.

А.К.:Судьба человеческая (это я все тащу в свою сторону) может и вовсе не определять писательскую судьбу. Возьмем для примера Юрия Валентиновича Трифонова, бесконечно любимого и почитаемого мною писателя. Вот у него папа начальник действительно был большой, уж побольше Павла Васильевича Аксенова. Председатель Военной коллегии Верховного суда, если не ошибаюсь. Один из создателей советской судебной системы, которая основывалась не на следовании закону, а на «революционном правосознании»…

Е.П.:Ни фига себе!

А.К.:В 1938-м Валентин Андреевич Трифонов расстрелян. Мать Юрия Валентиновича – в АЛЖИРе, Акмолинском лагере жен изменников Родине. А сам будущий писатель Трифонов, не сообщив о своем происхождении, после войны поступает в Литинститут. В институте начинается дикий скандал, когда выясняется, что он сын «врага народа».

Е.П.:Я даже не знал об этом.

А.К.:И вот коллизия, очень странная коллизия, разрешающаяся совершенно невероятным образом для тех, да и, пожалуй, для последующих лет. А именно: Трифонов остается в Литинституте, заканчивает его в 1949-м, в 1951-м получает Сталинскую премию за повесть «Студенты». А повесть-то о чем? А повесть о комсомольском собрании, исключающем студента за сокрытие анкетных данных. Есть тут хоть какая-нибудь логика или нет?

Е.П.:Не знаю. Вот взять хотя бы судьбу диссидента Юрия Гастева. Он был сыном Алексея Гастева, революционера, поэта, того самого знаменитого зачинателя НОТ, научной организации труда в СССР. Отца расстреляли в 1939-м, сына посадили в семнадцать лет за какую-то студенческую чепуху под названием «Братство нищих сибаритов». Всё, вся жизнь изломана.

А.К.:Но здесь по крайней мере логичнаясудьба была. А вообще-то у всех у них, у детей, жизнь была изломана. Пожалуй, без исключения.

Е.П.:Гастев был 1928 года рождения. Если бы наш Василий Павлович был бы этого же года или тридцатого, его бы, пожалуй, тоже посадили. Сто процентов.

А.К.:Ну да. В 1948 году уже сидел бы.

Е.П.:Это ведь тогда песня возникла, этих самых детей «врагов народа»:

А ну-ка, парень, подними повыше ворот,

Подними повыше ворот и держись.

Черный ворон, черный ворон, черный ворон

Переехал мою маленькую жизнь.

А.К.:Так Васю уже и взяли тогда гэбэшники в «разработку». Однако не успели. Он из Казани уехал в Питер, а потом и Сталин помер. «Маленькая жизнь», да… Знаешь, я вот что думаю: всё, без исключения, что с ним в жизни происходило, – это была писательская судьба. Господь велего, берёг как свой инструмент, чтобы он стал писателем, а не просто там спился или бичом стал в Магадане, понимаешь.

Е.П.:Талантливейшим, замечу, бичом! Мне среди них великие таланты попадались, когда я геологом работал.

А.К.:Талантливейшим, но бичом.

Е.П.:А ты не допускаешь мысли, что, наоборот, мог бы наш Василий Павлович обернуться талантливейшим функционером, например?

А.К.:Вряд ли. Ну, смотри, куда ему прямая дорога в семнадцать лет? Ему семнадцать лет, он живет в Магадане, в интеллигентном кругу освободившихся и ссыльных «политиков», наблюдает, рассуждает. Один из его героев рассматривает, как мы знаем из романа «Ожог», возможность бежать в Соединенные Штаты, подняв бунт заключенных. Думаю, эти сцены в «Ожоге» не на пустом месте появились.

Е.П.:Совершенно верно. Кстати, прецеденты таких побегов имелись, судя по мемуарам и документам. И даже – в редких случаях – все заканчивалось хорошо.

А.К.:Нет, это все мечтания, не получается куда-то там бежать… Тогда – выпил – и в теплотрассу, к бичам. Навсегда. Тоже прямая дорога для семнадцатилетнего. Непонятно, как и когда человеческая судьба превращается в писательскую.

Е.П.:Но ведь ты сам вспоминаешь роман «Ожог». А Казань и это нищее детство преобразовались в «Завтраки сорок третьего года», в «Рыжего с того двора»… Кстати, двоюродный брат Юрия Валентиновича Трифонова, писавший потом под псевдонимом Михаил Демин, именно по этому «пути теплотрассы» и пошел. Стал блатным, вором. Правда, потом все равно писателем стал…

А.К.:Здесь все взаимосвязано. Ведь если бы Аксенов в свое время не перевелся из Казанского мединститута в Ленинградский, не было бы «Коллег», ничего бы не было. Потому что вот этот «западный ветер с Невы», «ледяная рябь канала», смутные питерские призраки робкой свободы – вот что его сделало писателем.

Е.П.:Ты знаешь, я тут как-то даже пофантазировал – я попытаюсь сформулировать сейчас, хотя плохо получается, – что у него могло бы быть, если тогдау него было бы что-нибудь другое. Не худое, а вот именно что другое. Ты ведь знаешь, когда у него состоялась первая публикация?

А.К.:В 1958 году, два рассказа в «Юности» Катаев напечатал.

Е.П.:А вот и нет! Первая публикация – это его стихи, посланные на конкурс в газету «Комсомолец Татарии», когда он еще был студентом Казанского меда. Сюжет: как студент, окончив университет, уехал по велению сердца на одну из строек Дальнего Востока(!). Ну, типа «Едем мы, друзья, в дальние края». В дальние лагерные края.