Текст книги "Схватка с черным драконом"

Автор книги: Евгений Горбунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 40 страниц)

Но Зорге был коминтерновцем, сотрудником партийной разведки, человеком, занимавшимся партийно-политической работой и в Германии, и в течение четырех лет работы в Коминтерне. Когда он пришел в Разведупр в 1929 году, навыков и опыта работы в военной разведке у него не было. И Берзину приходилось часто предупреждать Зорге не отвлекаться на партийно-пропагандистские кампании, не склоняться к массовому привлечению к разведывательной работе людей исходя только из морально-политических мотивов и тем более не поручать одному и тому же лицу решение совершенно разных задач, что с трудом удавалось Зорге и таило в себе огромную опасность. И это было характерно для Китая, где сотрудники военной разведки работали в тесном контакте с представителями отдела международных связей Коминтерна, несмотря на то что такое сотрудничество было запрещено.

Генерал-майор Иванов в своей неопубликованной рукописи о Зорге высказывает свою версию причин отзыва Зорге из Китая: «Мы точно не знаем причин возвращения Зорге в Москву именно в конце 1932 года и почему он не продолжал оставаться и работать далее. Неизвестно также и о том, настаивал ли он сам на скорейшем возвращении. Можно лишь предположить, что трехлетний срок пребывания в Шанхае был достаточен для решения первых организационных задач, и, по всей вероятности, он заслуживал перерыва в работе и отдыха в нормальных условиях. Возможно, предстояла переориентировка Зорге на другое направление, например в Японию, возможно, что появились какие-либо признаки неблагополучия. Сам Зорге никому и никогда об этом не говорил».

Иванов считал, что отдельные симптомы неблагополучия в позиции Зорге как резидента просматривались уже в 1932 году. Летом 1932 года в Италии провалился сотрудник Разведупра Лев Маневич (знаменитый «Этьен»), который мог знать Зорге по Управлению. В этом же году японские спецслужбы арестовали в Бейпине источник Ходзуми Одзаки по подозрению в шпионаже в пользу компартии Китая. Контакты Зорге с Одзаки не были ни для кого тайной, и тень подозрения могла пасть на резидента. И, наконец, накануне отъезда Зорге в Москву его навестил шеф секретной службы Компартии Кан Син и предупредил, что в разведывательную сеть проник провокатор. Сам факт того, что шефу секретной службы были известны нелегальный резидент Разведупра и его адрес, говорил о неблагополучии в системе конспирации резидентуры.

Версию генерала разведки хотелось бы дополнить следующим фактом. В 1955 году Следственное Управление КГБ занималось реабилитацией погибших в 1937 – 1938 годах сотрудников военной и политической разведок. Проверялись их «показания», выбитые на следствии, и для этого посылались запросы в другие организации. 19 декабря 1955 года ГРУ в ответе на запрос начальника Следственного Управления КГБ Малярова сообщило: «… Нелегальный резидент „Рамзай“ возглавлял нелегальную сеть Разведупра в Шанхае в 1929 – 1932 годах. В связи с угрозой его провала, ввиду грубых организационных ошибок, допущенных „Рамзаем“, из Шанхая он был отозван в Центр». Этот документ может поставить точку в спорах о том, почему Зорге был вынужден прекратить разведывательную работу в Китае.

В заключение можно добавить, что после трех лет пребывания в Шанхае Зорге раньше других, в том числе некоторых военачальников в Москве, увидел и понял, что сильного и коварного противника, каким в то время уже была Япония, надо разведывать изнутри, находясь в самом логове врага. Так родилась идея создания сильной разведывательной организации в Токио. Вначале идея Зорге была изложена в письме на имя Берзина, а после его возвращения в Москву в 1932 году разрабатывалась во всех деталях в Управлении.

По прибытии Зорге в Москву произошло его переориентирование, а вернее, более точное нацеливание на объект военно-стратегической разведки – Японию. Теперь сама разведывательная цель: вскрытие планов и военных замыслов противника – становилась яснее и проще, зато организационная задача разведки – создание надежной и глубоко проникающей в государственный и военный аппарат разведывательной сети, которая бы позволяла следить за практическими мероприятиями агрессора, представлялась куда труднее, чем на территории третьего государства. Нужно было проникнуть в сердце врага, или, как тогда выражались, в «берлогу зверя», и следить за каждым его шагом.

Первая беседа с Берзиным после возвращения из Шанхая была сугубо информационной. «Старик» предпочитал слушать и вникать в суть событий на Дальнем Востоке и наблюдений опытного журналиста и разведчика. На первой беседе были, конечно, и его ближайшие помощники: начальник агентурного отдела Борис Мельников и начальник информационной службы Александр Никонов. Оба внимательно слушали сообщение Зорге, лишь изредка, когда Рихард называл новые имена или важные факты, Берзин уточнял их, занося при этом в развернутый на столе блокнот. Руководитель военной разведки не любил во время работы или беседы телефонных перезвонов и больше двух аппаратов на столе не держал; один для связи с подчиненными и аппарат внутренней связи, по которому мог позвонить изредка Ворошилов или кто-либо из его заместителей. Во время беседы в приемной всегда находилась его секретарша Наташа Звонарева, готовая отразить «натиск» любого спешно ворвавшегося посетителя.

Как рассказывал Иванову старый работник этой службы адмирал Бекренёв, Берзин умел слушать и направлять беседу, лишь изредка корректируя ее ход вопросами и уточнениями. Обычно беседа заканчивалась по обоюдному согласию, и Ян Карлович имел привычку кратко ее подытожить.

– Ну что ж, – говорил он, – будем считать, что ближайшая задача выполнена. Дальнейшая задача будет несколько труднее. Японскую крепость предстоит все равно брать нам с Вами, Рихард.

Перед тем, как отпустить Зорге, «Старик» встал со своего места, подошел к Зорге и Никонову и, как бы в назидание, подчеркнул:

– Александр Матвеевич, постарайтесь до отъезда Рихарда на отдых и в Берлин сверить с ним наши оценки по Дальнему Востоку, особенно в области военной экономики и новых вооружений Японии. Мы должны точно знать, каким оружием японцы собираются воевать и насколько у них хватит пороху.

Вот так – лаконично, без натяжки и грубых окриков этот требовательный руководитель умел выслушать, расположить к себе и направить по пути деятельной работы каждого, кто посвятил свой талант, сердце и жизнь благородному делу разведки.

* * *

6 ноября 1933 года к причалу иокогамского порта пришвартовался океанский лайнер «Куин Элизабет». По трапу, слегка прихрамывая, сошел респектабельный господин и предъявил чиновнику морской полиции паспорт гражданина Третьего рейха Рихарда Зорге. Руководитель разведывательной группы «Рамзай» вступил на японскую землю.

В Японию приехал журналист-международник высшего класса, прекрасно разбиравшийся во всех тонкостях запутанных международных отношений, новейшей истории и внешней политики крупнейших мировых держав. Это был ученый, великолепно овладевший диалектикой познания событий. Но это был человек, который уже тогда, в 1933 году, отлично понимал, как он должен работать в новой стране. Вот выдержка из его записок: «Мое убеждение состояло в том, что если думать об успешном выполнении наших разведывательных целей в Японии, то необходимо глубоко разобраться во всех вопросах, хотя бы в какой то степени имеющих отношение к нашей миссии, и всегда полагал, что человек, находящийся в таком положении, не должен удовлетворяться простым сбором информации, а обязан приложить все усилия, чтобы обладать полным пониманием вопросов, имеющих отношение к его собственной деятельности. Несомненно, что сам по себе сбор информации дело очень важное, но я считал, что самое важное – умение проанализировать материал и дать ему оценку с общеполитической точки зрения». Вот метод разведывательной работы в Японии! И как следствие этого метода – фраза в «Записках» Зорге: «В результате возникла необходимость постоянно и последовательно анализировать и проблемы Японии».

Но для такой аналитической работы нужны были обширные знания. Тех знаний дальневосточных проблем, с которыми Зорге приехал в Японию, а они были весьма солидными после трехлетней работы в Китае, было недостаточно. И поэтому до самого дня ареста он стремился как можно больше узнать о стране, в которой жил. Как следствие этого, вывод, отраженный в его «Записках»: «Знания, приобретенные мною в период проведения работы в Японии, ничуть не уступали тем, которые были получены мною в немецком университете. Осенью 1933 года я перешел к детальному изучению японских проблем…»

Как же проходило изучение этих проблем? Собиралась вся научная литература по Японии. В личной библиотеке Зорге к моменту ареста было около 1000 книг по самым различным вопросам, касающимся Японии. Использовалась библиотека посольства и личная библиотека посла, а также библиотека Восточно-азиатского германского общества в Токио, в которой было очень много научной литературы. Заказывались переводы из солидных японских журналов. Собиралось и тщательно изучалось все, что могло хоть что-то добавить к его знаниям о Японии. И, конечно, последовательность изучения японских проблем. Вот как он сам писал об этом: «Я изучал древнюю историю Японии, политическую, экономическую и социальную историю древнего периода. Полученные знания помогли мне разобраться в вопросах экономики и политики современного периода. Поэтому я детально изучал аграрную проблему, затем перешел к проблемам мелкой и крупной промышленности, и, наконец, тяжелой промышленности…» Совершенно новый подход к разведывательной работе, о котором в 1930-е годы не могла догадаться ни одна контрразведка. Зорге хорошо понимал, что добиться серьезных результатов в разведывательной работе можно только таким путем. Поэтому неудивительно, что в его «Записках» появились такие строчки: «Не следует забывать, что моя разведывательная работа в Китае и позднее в Японии носила совершенно новый, оригинальный и к тому же творческий характер».

Этот новый творческий метод в разведывательной работе, основанный на глубочайших знаниях всех проблем, хотя бы косвенно имевших отношение к разведывательной деятельности, начали признавать и на Западе, когда там появились книги о Зорге. Английского писателя Чарльза Уайтона, автора нашумевшей в свое время книги «Величайшие разведчики мира», нельзя обвинить не только в любви, но даже в симпатиях к Зорге. И все же он вынужден был признать превосходство советского разведчика именно в методах его работы. Вот характеристика, данная им Зорге: «С какой бы меркой не подходили к нему, нельзя не согласиться с тем, что человек он был выдающийся: доктор философии, наделенный недюжинным умом, в совершенстве знающий немецкий, английский, французский, русский, японский и китайский языки, крупный специалист по каждой из стран, где ему приходилось заниматься разведывательной деятельностью. Можно не сомневаться, что Зорге добился бы огромных успехов в любой области, которую бы он ни выбрал. Именно поэтому он и стал непревзойденным разведчиком». Признание весьма красноречивое!

То, что на Западе стало ясно в 1950-е годы, Зорге отлично понял в начале 1930-х годов. Творческий подход к разведывательной деятельности, основанный на тщательном изучении всех проблем, касающихся разведки, и на научном анализе основных вопросов, был новым для того времени. В те годы крупнейшие разведки мира, проповедывавшие принцип плаща и кинжала, жили легендами о похождениях Лоуренса Аравийского, или Дальневосточного Лоуренса – Доихара Кендзи, руководителя японской разведки на азиатском континенте, о похождениях которого в Северном Китае шумела мировая пресса. Умный, обладавший большими знаниями, знавший множество языков – он весь свой талант и энергию бросил на организацию политических заговоров, похищений, диверсий, убийств из-за угла. Он был антиподом и полной противоположностью Зорге. И неудивительно, что в незримом поединке с резидентом советской военной разведки в Японии руководитель «континентальной службы» потерпел сокрушительное поражение.

Такая тщательная исследовательская работа не имела непосредственного отношения к получению разведывательной информации. Но предоставим слово Зорге: «Я был уверен, что абсолютно необходимо по возможности полно разбираться во всех проблемах государства, в котором я нахожусь, в данном случае Японии. Осуществляя такую исследовательскую работу, я мог оценить степень важности того или иного вопроса, того или иного события как с точки зрения внешней политики Советского Союза, так и с точки зрения политики и истории в широком смысле слова… Наконец, благодаря своей исследовательской работе, я не только мог собирать необходимую информацию и точно передавать ее – я был в состоянии давать свою собственную оценку положению с точки зрения политической, экономической, военной».

Помимо оперативной информации, содержавшейся в радиограммах, отправляемых в «Висбаден», в Москву с курьерами шли обстоятельные доклады по различным вопросам политического, экономического и военного характера. И именно для составления таких докладов исследовательская работа, проводимая Зорге в Японии, имела неоценимое значение. Зорге в своих «Записках» писал: «Я составлял доклады о внутриполитическом, международном положении, а также доклады по военным вопросам. В них содержалось краткое изложение и анализ развития важнейших событий после того, как были посланы соответствующие донесения. Опираясь на обширную информацию и результаты моей исследовательской работы, я старался нарисовать правильную, объективную общую картину изменившейся обстановки и развития основных событий. Такие доклады, требовавшие большого труда, были бы немыслимы, если бы не была проведена глубокая исследовательская работа и отсутствовали глубокие знания». Зорге мог с гордостью заявить, что изучение страны и исследовательская работа, которой он занимался с первого дня приезда в Японию до дня ареста, помогли ему полностью удовлетворить те высокие требования к качеству анализа и оценок важнейших событий, которые предъявлялись Москвой. Такая исследовательская работа помогла ему совершенствоваться не только как крупнейшему журналисту по Японии и проблемам Дальнего Востока, но и как специалисту-разведчику.

Не отставали от Зорге и его ближайшие соратники по группе «Рамзай» Ходзуми Одзаки и Бранко Вукелич. Отличные знания, обширные связи, та же, что и у Зорге, страсть к исследовательской работе, то же знание нескольких языков. И еще одна причина успешной разведывательной работы – каждый из них был на своем месте, там, где он мог дать максимум результатов, принести максимум пользы. Такая расстановка сил в группе, учитывавшая все возможности и особенности каждого ее члена, была, конечно, достижением Зopгe и в немалой степени способствовала успешной разведывательной работе в течение многих лет. И еще об одной особенности действий разведчиков, давшей отличные результаты, стоит сказать. Им никогда не применялись такие атрибуты западных разведок, как подложные документы, шантаж, угрозы. Все разведчики работали под своими собственными именами и фамилиями, их документы были подлинными, домашние адреса были известны многочисленным знакомым. Ценнейшую информацию получали, и это неоднократно подчеркивалось ими на следствии и суде, не прибегая к шантажу и угрозам. Свою журналистскую работу выполняли отлично. И если Зорге по праву считался лучшим иностранным корреспондентом на Дальнем Востоке, то Ходзуми Одзаки можно было считать лучшим японским журналистом по проблемам Китая и Японии.

Бранко Вукелич – журналист, фоторепортер – приехал в Токио в феврале 1933 года как корреспондент югославской газеты «Политика», французского журнала «Ви» и сотрудник французского информационного агентства «Гавас». Знание французского, английского, немецкого, итальянского языков, блестящая эрудиция и обширные знания помогли ему в короткий срок приобрести широкий круг знакомств. В числе его знакомых были английский военный атташе генерал-майор Френсис Пигот, влиятельные корреспонденты агентства «Рейтер» Майкл Кокс и «Нью-йорк геральд трибюн» Джозеф Ньюмен. Был он частым гостем в английском, американском и французском посольствах, где мог получать ценную политическую информацию. Крупным источником информации для Вукелича было агентство «Домей Цусин». Вот как Зорге оценивал его работу в этом агентстве: «… Вукелич мог доставать в агентстве новости, которые обычным порядком из-за цензуры не публиковались. Так мы получали возможность разбираться в развитии политической обстановки в Японии, знать позиции правительства. Вукелич постоянно беседовал на различные темы с французами, работавшими в отделении агентства „Гавас“, и от них получал кое-какие сведения… Отделение было связано с французским посольством, и сам Вукелич поддерживал с ним контакты. Мы очень были заинтересованы как в общей, так и в фундаментальной информации, которую Вукелич стал получать в этом посольстве».

Ходзуми Одзаки – журналист, корреспондент крупнейшей газеты «Асахи» в Китае, затем сотрудник редакции газеты. Сотрудник исследовательского отдела концерна ЮМЖД, после прихода к власти принца Коноэ неофициальный советник премьера по китайским вопросам. Крупнейший специалист по проблемам Китая, автор книг и статей в журналах и газетах на эту тему. Его антимилитаристские взгляды на японскую экспансию не были секретом для Зopгe еще в Китае. Несколько лет не изменили мировозрения Одзаки, его взгляды остались прежними, и после беседы с ним Зорге передал в Москву радиограмму: «Связался с Одзаки и после основательной проверки опять решил привлечь его к работе. Это очень умный, верный человек. Занимает видное положение в крупной газете, имеет необыкновенно широкий круг знакомств». Японский журналист стал членом группы «Рамзай» и первым помощником советского разведчика.

Так же как и Зорге, Одзаки при получении разведывательной информации не пользовался такими распространенными у разведок других стран методами, как провокации, шантаж, угроза, подкуп. Крупнейший специалист по Китаю, с мнением которого считался премьер принц Коноэ, не говоря уже о государственных деятелях рангом ниже, он обладал фундаментальными знаниями по всему комплексу дальневосточных военно-политических проблем. Естественно, что к нему часто обращались за советом и консультацией. Одзаки высказывал свое мнение, подробно обосновывая его. При этом у политических деятелей, занимавших высокие посты, не появлялось ни малейших подозрений, что эксперт по Китаю хочет выведать у них какие-то государственные тайны. Наоборот, убедившись, что Одзаки знает не меньше, чем они, по обсуждаемому вопросу, они сами выкладывали все, что знали. Это был старый журналистский прием получения информации, и Одзаки мастерски владел им, получая во время таких бесед данную военно-политическую информацию. Таким же методом пользовался и Рихард Зорге. Подробно отвечая на вопросы сотрудников посольства по всему комплексу японских проблем и тщательно обосновывая свое мнение, он также получал от них важную информацию, не прибегая ни к каким грязным приемам. Каждый сотрудник посольства во время беседы стремился показать эрудицию перед «лучшим корреспондентом по Японии» и выбалтывал все, что знал.

Прошел 1934 год – год напряженной работы в Японии. Группа пополнилась наиболее яркой фигурой – японским журналистом Ходзуми Одзаки, который согласился возобновить сотрудничество с «Джонсоном», прерванное в 1932 году в Китае. Усилились позиции Зорге в германском посольстве, и в первую очередь, укрепилась его дружба с военным атташе полковником Оттом, а также дружеские отношения с новым военно-морским атташе капитаном Полем Веннекером. В 1934 году Зорге уже считался энергичным журналистом и специалистом по дальневосточным делам. Именно как к специалисту, хорошо разбиравшемуся в проблемах Дальнего Востока, к нему обращался и посол Дирксен, и оба военных атташе, что способствовало росту его популярности и в германской колонии в Токио, и в посольстве. Контакты с Дирксеном позволяли Зорге получать от него ценную информацию. Так, в 1934 году он узнал от посла, что «выход Германии из Лиги Наций станет первым шагом на пути к японо-германскому сближению». Это было первое сообщение о подготовке будущего германо-японского военного союза, полученное группой Зорге.

Уже на следствии (протокол № 37 от 4 марта 1942 года) Зорге говорил, что основной целью приезда в Японию в начале января 1934 года Дирксена в качестве посла Германии было добиться политического сближения Японии с Германией на антисоветской основе. Однако эти усилия Дирксена не имели особого успеха в МИД Японии. В это же время военный атташе Отт пытался оказать влияние на руководство Генштаба сухопутных войск и военного министерства Японии и имел здесь некоторый успех. Усилия военно-морского атташе Веннекера в Главном штабе были встречены пассивно. Идея антисоветского военного сотрудничества между Японией и Германией не вызвала энтузиазма у руководства японского военно-морского флота. На основе информации, полученной от Дирксена, Отта и Веннекера, Зорге составил подробный доклад, который курьерской связью через Шанхай был отправлен в Москву. В этом же году Зорге получил от Одзаки и Мияги информацию об антисоветской политике военных кругов Японии и о повышении роли группы «твердолобых» в армии. Эта информация, также переданная через курьера в Москву, подтвердилась в 1935 году. Провокации, инциденты на советско-маньчжурской границе, военные столкновения на монголо-маньчжурской границе, иногда переходившие в настоящие сражения, показывали, что руководство армии взяло курс на конфронтацию со своим северным соседом.

Прошло полтора года работы в Японии. Поскольку кончался двухлетний срок командировки в Японию, то нужно было подводить итоги и намечать перспективы на будущее. Весной 1935-го Зорге подготовил и передал в Москву отчет о своей миссии, возможностях членов группы, перспективах получения информации в германском посольстве: «Я сообщил Москве, что хотел бы, чтобы меня вызвали для консультаций и чтобы сменили „Бернгарда“ на радиста получше. В мае 1935-го я получил указание из Москвы вернуться домой не откладывая». В конце июня Зорге отплыл в Америку и через США, Францию, Австрию, Чехословакию и Польшу в июле вернулся в Москву.

Зорге отправил «Бернгарда» вместе с женой в Москву, и на этом их участие в операции закончилось. Советские авторы ничего не писали об этом человеке. Ничего не могли сказать и западные биографы Зорге, и в первую очередь Ф. Дикин и Г. Стори. Юлиус Мадер, писавший свое исследование о Зорге в основном по советским источникам, также ничего не говорит о его дальнейшей судьбе. Оценка работы «Бернгарда» в Токио основывается только на отзыве самого Зорге в его тюремных записках. Ответ на вопрос о том, как сложилась дальнейшая судьба этого человека, можно дать, используя некоторые архивные документы.

В начале августа 1936 года в Москве готовили военных советников для армии Испанской Республики. Подбирали кандидатов и радистов, которые обеспечивали бы бесперебойную связь с Москвой. Занимались этим сотрудники Разведупра, а окончательно кандидатов утверждал Сталин. 9 августа к нему, с предложением утвердить очередную кандидатуру, обратился Нарком Обороны Ворошилов. В своем письме он писал: «Военным советником к друзьям предлагаю назначить комбрига т. Горева – Высокогорца Владимира Ефимовича – командира механизированной бригады ЛВО. Считаю целесообразным вместе с ним направить для обеспечения связи от друзей к нам т. Виндт Бруно, радиоинструктора Разведупра». К письму были приложены две характеристики на Горева и Виндт Бруно, подписанные Урицким. Вот мнение начальника Разведупра об этом радисте: «Родился в 1895 году. До революции был матросом германского военного флота. С 1918 года член германской компартии. Работал радистом на судах германского торгового флота. С 1929 года на радиоразведывательной работе в РККА. В течение двух лет осуществлял бесперебойную нелегальную связь Токио – Москва. В настоящее время радиоинструктор Разведывательного управления РККА». Из этого документа можно точно установить, что «Бернгард» и Виндт Бруно одно и то же лицо. Вряд ли у Разведупра была в те годы в Японии еще одна нелегальная резидентура, имевшая прямую и надежную радиосвязь с Владивостоком. А что касается Зорге, то, может быть, у него не сложились отношения с радистом и негативную оценку этого человека он перенес на страницы своих записок.

Зорге нужно было отчитаться о проделанной работе, уточнить прежние задачи и наметить новые, учитывая изменившееся положение членов группы, и прежде всего самого Зорге. Новое руководство военной разведки хотело познакомиться с руководителем группы «Рамзай». Но была и еще одна причина срочного вызова в Москву в конце мая 1935 года. Этой причиной был шумный, со статьями в китайской и западной прессе, провал советской военной разведки в Китае.

В октябре 1964 года газета «Комсомольская правда» начала публикацию серии статей одного из сотрудников военной разведки под общим названием «Я знал Зорге». Автор, работавший в 1933 году нелегалом в Берлине, описывал свои встречи с «Рамзаем» и выступал под псевдонимом Я. Горев. В те годы он готовился покинуть Германию и отправиться с разведывательной миссией на Дальний Восток. Поэтому он получил указания от «главы нелегальной берлинской организации, которого я знал как „Оскара“, встретиться с товарищем „Рамзаем“. „Гореву“ было сказано, что они с „Рамзаем“ будут соседями и что им следует вместе обсудить „некоторые вопросы оперативного характера“.

Под псевдонимом «Горев» выступал Яков Бронин. Он родился в 1900 году в Латвии. В 1918 году окончил гимназию. В 1920-м вступил в партию и занялся журналистской деятельностью. В РККА с 1922-го – политработник, редактор армейских журналов. Дослужился до должности начальника бюро печати Политуправления РККА и в октябре 1928-го поступил в Институт красной профессуры. В октябре 1930-го Берзин забрал его в Разведупр и отправил нелегалом в Берлин. В августе 1933-го Бронин приехал в Шанхай и принял резидентуру. Приехал туда со своей женой француженкой Ренэ Марсо, которая была радисткой резидентуры. Как радиоинструктор, она выезжала в Токио, чтобы помочь «Бернгарду» в налаживании радиосвязи с «Висбаденом» (Владивостоком), и, конечно, знала о существовании Зорге.

В мае 1935-го Бронин провалился и потянул за собой почти всю агентурную сеть шанхайской резидентуры. Провал «Абрама» (Бронина) бросал серьезную тень на самого Зорге и грозил его компрометацией. Главным образом по этой причине ему в конце мая был разрешен отпуск с выездом в Москву. По докладам советского полпреда Карахана из Нанкина, провал «Абрама» в Шанхае произошел прежде всего по вине самого руководителя, из-за непоследовательной позиции «Абрама», не сумевшего порвать с Коминтерном. Вместо четкой агентурной линии по организации и сбору военной информации, «Абрам» до конца не преодолел своих колебаний между компартией и социал-демократами. В Шанхае он попал между «молотом и наковальней», между чанкайшистской контрразведкой «Дай-Ли» и руководителем маоистской службы безопасности Кан Шеном, подозревавшим «Абрама» в интригах местных коммунистов против Мао Цзэдуна в пользу Коминтерна (Ван Мина).

Айно Куусинен, работавшая в Китае в 1935 году по линии Разведупра под псевдонимом «Ингрид» и связанная с Брониным, была сразу же после его ареста отозвана в Москву. В своих воспоминаниях она пишет: «… Через несколько дней (это было в ноябре 1935 года) я прочитала в „Джапан Таймс“, что в Шанхае арестован таинственный шпион по фамилии Абрамов (у Бронина был паспорт на имя латыша Абрамова). Хотя причин, по которым меня отзывали, могло быть множество, я сразу подумала, что скорее всего это вызвано арестом Абрамова. Правда, я с октября 1934 года с ним не виделась, но могло стать известно что-нибудь меня компрометирующее. Он был центром всей советской дальневосточной разведки, и вполне вероятно, что арест его вызвал в Москве беспокойство.

Зорге приехал в Москву в июле 1935-го. И попал в совершенно другую организацию. Вместо начальника Управления Берзина новый начальник Урицкий. Вместо начальника агентурного отдела Мельникова новый зам по разведке Артузов. Новая структура и новый Восточный отдел с новым начальником Кариным. За прошедшие полтора года в центральном аппарате все изменилось полностью. Этой перестройке предшествовали очень серьезные события 1933 – 1934 годов, которые определили деятельность военной разведки на годы вперед и в Европе, и на Дальнем Востоке. Фактически дальнейшую разработку операции «Рамзай» вели уже совершенно другие люди, которых Зорге не знал.

* * *

Признаком сильного недовольства Сталина положением в военной разведке стала публикация на первой полосе «Правды» от 23 марта 1934 года в заметке под заголовком «Антисоветская кампания французских черносотенцев» сообщение, что после нескольких месяцев молчания зарубежная печать помещает «вымышленные сообщения» о том, что раскрытая осенью 1933-го во Франции «шпионская организация действовала якобы в пользу Советского Союза». Это короткое сообщение вряд ли привлекло внимание рядовых советских читателей, которым хватало своих забот. Не для них оно и предназначалось: ни одна разведка мира не обходится без провалов, и ни одна в них не сознается. Нужно было как-то сбить накал западных публикаций.

Через несколько дней после публикации в «Правде» были подготовлены материалы для очередного заседания Политбюро. 29 марта на нем с докладом «О кампании за границей о советском шпионаже» выступил сам Сталин (для этого времени случай достаточно редкий и показательный). После обсуждения заместителю наркома иностранных дед Крестинскому поручили в тот же день представить текст опровержения ТАСС, а наркомвоенмору Ворошилову подробно ознакомиться с вопросом и доложить Политбюро. 30 марта в центральных газетах было опубликовано опровержение ТАСС: «В связи с появившимися во французской печати утверждениями, будто группа лиц разной национальности, арестованная в Париже по обвинению в шпионаже, занималась им в пользу СССР, ТАСС уполномочен заявить со всей категоричностью, что эти утверждения являются ни на чем не основанным клеветническим вымыслом».

После выступления Сталина на Политбюро Особый отдел ОГПУ, наблюдавший за Наркоматом по военным и морским делам, подготовил подробную докладную записку о работе 4-го Управления. Подписал ее фактически уже руководивший ОГПУ Генрих Ягода, адресовалась она Сталину, курировавшему деятельность всех звеньев разведывательной триады (военная разведка, политическая разведка – ИНО ОГПУ и партийная разведка – отдел международных связей Коминтерна). На десяти страницах шло сухое перечисление всех провалившихся резидентур 4-го Управления с фактами, датами, фамилиями. Выводы были сведены в один абзац: «Тщательное изучение причин провалов, приведших к разгрому крупнейших резидентур, показало, что все они являются следствием засоренности предателями, подбора зарубежных кадров из элементов, сомнительных по своему прошлому и связям, несоблюдения правил конспирации, недостаточного руководства зарубежной работой со стороны самого 4-го Управления Штаба РККА, что несомненно способствовало проникновению большого количества дезориентирующих нас материалов».