Текст книги "Атташе (СИ)"

Автор книги: Евгений Капба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Сартано усмехнулся:

– Однако, логика... Ну, да в логике что вашей хунте, что новым имперским властям не откажешь. В правительстве у вас сидят неглупые люди, а молодой император не строит из себя всезнайку и наместника Бога на земле – и слушает специалистов.

– Именно... И ради этих самых специалистов я здесь и нахожусь.

Он поставил конем вилку и выбил из игры одну из моих ладей. Вот ведь проходимец! Ну ничего, настало время для решающего удара – или пан, или пропал! Мой мощный правый фланг, укрепленный ферзем и второй ладьей, перешел в атаку, и Сартано на некоторое время замолчал, пытаясь выработать ответную стратегию. На доске стало пустовато, появился оперативный простор.

– А вы по политическим взглядам кто, поручик? Монархист, республиканец? Как у вас с этим в корпусе? Я, например, либертарианец. Устройство Сипанги кажется мне наиболее эффективным. Отпустите вожжи бизнесу – и невидимая рука рынка порешает большинство проблем общества. Действуя по законам выгоды, предприниматель волей-неволей работает на благо окружающих...

Я прикрыл глаза и вспомнил чумазых малолетних рабочих на рудниках северо-востока, синих от голода жителей столицы и спекулянтов, задирающих цены во время неурожая семилетней давности. Невидимая рука рынка? Ну-ну... Так случаются социальные революции. А вслух сказал:

– Нет такого преступления, на которое не пойдет капитал ради прибыли в триста процентов...

– Это кто сказал – Новодворский? Вы что – социалист?

– Это сказал один из лаймовских профсоюзных лидеров. А я – пессимист.

– Пессимизм – это состояние души, а не система политических взглядов! – Сартано был доволен, он загнал моего короля в угол, но не видел грядущей вилки, которая угрожала его ладье или ферзю.

– Ну, почему же? Считаю, что хороший политик и хороший человек – понятия несовместимые, – вещал я, уничтожая фигуры доктора одну за другой, – И в принципе не надеюсь на то, что та или иная государственная машина или политическое учение могут кого-то осчастливить. Задача любого государства – защищать самое себя. Задача любой политической партии – захват, удержание и использование власти для реализации собственной программы. Государство – слуга народа? Какая дичь... Общественный договор – миф! Никто ни с кем не договаривался. Есть чудовище, которое мы кормим, чтобы оно защищало нас от других чудовищ – например, ваших волшебных бизнесменов – и при этом не сожрало нас с потрохами. Вот и всё.

– Выходит, вы служите чудовищу? – он приуныл, оставшись со своим королем и парой легких фигур.

– Получается, так. Но мое чудовище говорит на понятном мне языке, не строит из себя зайчика и в данный исторический период наконец занялось заботой о нас, грешных, ибо почуяло, что скоро жрать будет некого. Стадо нужно подрастить, откормить и пополнить свежими овечками и баранами... Чем я и занимаюсь. И вполне осознанно – на нашем лугу подросла зеленая травка, и пастух симпатичный и на скрипочке играет, а псы – дрессированные и кусают только самых тупых баранов, – играть роль желчного пограничника мне даже нравилось.

– Вы говорите жуткие вещи! – Луиджи Сартано видел, что проиграл, и потому расстроился, – Я требую реванша – и в беседе, и в игре. Думаю, мне удастся вас переубедить, вот только прибудем на Сипангу – и я вам там всё покажу...

А вот это было очень кстати!

– С превеликим удовольствием, доктор. Ловлю вас на слове! – аппенинец погрозил пальцем, встал со стула, забрал свою подушечку и пошел в сторону буфета.

Разбросанные по столу шахматные фигуры пришлось убирать мне.

V ГЕРМЕТИЧНЫЙ ДЕТЕКТИВ

Йозеф Герлих взошел на борт в Дагоне.

Вот уж где я не мечтал оказаться и кого не планировал встретить... "Голиаф" пополнил тут запасы топлива и взял нескольких пассажиров. Со свежими продуктами в Федерации нынче было туговато, а вот со свежими газетами – полный порядок.

Не желая светиться перед таможенными чиновниками, я подождал, когда лайнер наберет ход и отчалит – и тут же выскочил на палубу в надежде первым поживиться федералистской прессой. И столкнулся нос к носу с почтенным корреспондентом "Беобахтера", от которого за версту несло Капитулом тайных операций Протектората. Он, по всей видимости, тоже был удивлен такому стечению обстоятельств, но, в отличие от меня, тушеваться не стал, приподнял свой старомодный котелок, обнажив аккуратную седую стрижку, и произнес:

– Гутен абенд! Подскажите, а где здесь буфет? Умираю от жажды!

– Да-да, буфет тут есть – на верхней палубе и ресторан – в первом классе... – я указал рукой примерные направления, не представляя, как вести себя дальше.

А Герлих представлял.

– Данке! – сказал он, снова отсалютовал котелком и направился к лестнице наверх – бодрый такой старикашка!

И вот пойми – мы с ним как бы знакомы или как бы нет? А еще Веста этот крутился тут же, тоже за прессой пришел, наверное... Он, наверное, всю эту сцену в деталях рассмотрел. А газеты я тоже взял – одну зурбаганскую и одну дагонскую. С большей охотой почитал бы имперскую прессу – тот же "Курьер", но в Федерации – стране победившей демократии и свободы – запрещать продавать и выписывать иностранные издания считалось нормой.

* * *

"ВРАГ У ВОРОТ! ГЕМАЙНЫ ОСАДИЛИ АРЛИНГТОН! "– вопили заголовки. Это значило, что архиепископ Стааль спустил коммандо с поводка. А еще – что мои парни выстояли там, в ущельях Солнечных гор и крепко дали по зубам каннибалам. Так крепко, что угроза удара в тыл Наталю со стороны людоедских племен Сахеля была ликвидирована – по крайней мере, на долгое время.

Уже стемнело, зажгли электрическое освещение, и потому я слегка передвинул стул, чтобы желтый свет лампочки попадал на газетный разворот, и принялся за чтение.

За бортом плескались океанические волны, на небе взошла луна.

– Вы так смотрели на сцену в последний раз, когда мы исполняли "Small town blues",– раздался приятный женский голос, – А теперь ваши глаза горят, когда видят заголовки о войне.

Это была Изабелла Ли собственной персоной! Я тут же вскочил с места и поприветствовал ее, и предложил место для сидения – здесь, в "шахматном клубе", было полно стульев. Честно говоря, тот факт, что певица решила заговорить со мной, сбивал с толку.

– Я подошла к вам потому, что вы единственный всегда переставали жевать и откладывали столовые приборы во время нашего выступления, – пояснила она, – Вы любите музыку и уважаете наш труд – это достойно. А я люблю шахматы. Сыграем?

– Вы выиграете, – предупредил я, – Если вас это устраивает – я с удовольствием вам проиграю.

– Можете звать меня Изабелла, – сказала она, – А победа меня вполне устроит.

И она сама принялась расставлять фигуры.

– Я всегда наблюдаю за залом, когда пою. И знаете что? Большего гадюшника, чем ваша секция, сложно себе представить, – житейским тоном поведала певица, – Удивительные экземпляры собрались в одном террариуме! Как будто кто-то их специально подбирал. Сегодня, кажется, туда добавится еще одно ядовитое насекомое – приняли на борт несколько часов назад.

Наверное, она говорила о Герлихе. Наша партия развивалась плавно, до ужина было еще около часа, а потому – я решил поддержать беседу.

– Народ странный, но мне они не показались такими уж мерзкими – разве что Вильсоны...

– А что Вильсоны? – удивилась Изабелла, – Развращенные, избалованные молодые люди, типичные представители богемы Аракира, Кри или Паранигата. Что вы в них рассмотрели?

– Марафетчики, – пожал плечами я, – Никогда не любил наркоманов.

– И как вы сделали такие выводы?

– Я пограничник, у меня чутье...

На самом деле Гарри часто тер переносицу и теребил массивный перстень, время от времени невольно сдвигая фальшивый камень в сторону – такие тайнички были вполне в духе любителей кокаина, а Барбара имела дурацкую привычку шмыгать носом в самый неподходящий момент.

– Ну, пусть так... Кокаин не запрещен в большинстве стран, вполне невинный стимулятор.

– Да-да, а водка – отличный антисептик. А опий – снотворное. И в Империи, кстати, закон о запрете кокаина, каннабиса и целой группы опиоидов был принят лет пятнадцать назад, еще при прежнем императоре.

– Дались вам эти Вильсоны. Вы присмотритесь к сестрам Медоус... Я читала в газете об этих милых дамах, – Изабелла закатила глаза, – Их мужья скончались в один день, с одинаковыми симптомами. Но следствие зашло в тупик – вскрытие не нашло следов яда или насилия, и в момент смерти вдовушки имели железное алиби – они проводили время на чаепитии у третьей своей сестры... Но поверьте мне – я родом из Ассинибойна, и в тамошних трущобах знают немало способов покончить с врагом в таком стиле. Хотя о каком стиле тут может идти речь: пена изо рта, конвульсии, испражнения... Фи! А помимо мужеубийц Медоус у вас есть еще потрошитель Сартано, маньяк Роше и фанатичка Моррис.

Эта женщина определенно вызывала оторопь. А еще – громила меня на всех фронтах, закупорив основные мои фигуры в углу клином пешек при поддержке кавалерии.

– А Веста и Егучи-сан? – поинтересовался я.

– Егучи осуществлял кровную месть и теперь возвращается домой, а Веста... Веста – пустое место. Ничтожество. Посредственность, – здесь явно прослеживалось что-то личное.

Ее способность сгущать краски была уникальной. Мне и вправду начало казаться, что мои соседи по ресторану – кровавые убийцы и настоящие живодеры. Оставался вопрос – кем по ее мнению являюсь я сам?

– Кстати! Я хотела попросить вас об одолжении... – она шикарно улыбнулась и грациозно склонилась над столом, глядя мне прямо в глаза.

Черт побери! Будь она лет на двадцать помоложе...

– Я весь внимание.

– Позвольте сегодня отужинать с вами? В Дагоне помимо пары новых злодеев к нам присоединился еще и Юсси Густавсон, этот малолетний пижон... Сегодня мы слушаем баритональный тенор и проникновенные баллады. Вы любите баллады?

Я понятия не имел – люблю ли я баллады. Но провести время с Изабеллой Ли и разворошить наш гадюшник показалось мне неплохой идеей. Тем более мне нужно было прикрытие – в случае, если Герлиха определят в нашу секцию.

* * *

Еще оставалось какое-то время до ужина, и я отправился в каюту, перед этим намереваясь найти Натали и заказать у нее еще и шарф. Уж больно мне свитер понравился, а хороший шарф на Сипанге мог пригодиться – черт его знает, куда занесет того же Гусева или Пьянкова-Питкевича. Остров – длинный, и в то время, как на его южной оконечности растут пальмы, на северной завывают метели. Еще бы шинель или толковое пальто, но даже свитер и шарф – это уже неплохо...

Я шагал по гулкому коридору и поражался громадности корабля. Тут был ресторан и кафе, три курительные комнаты – по классам, два обеденных зала – мужской и женский, турецкие бани, бассейн, корт для игры в теннис, гимнастический зал... Черт побери, это был чуть ли не целый город!

Натали и ее подруги проводили время между сменами в кают-компании – их тут тоже было несколько. Девушки слушали радио, читали книги, рукодельничали и просто болтали о пустяках. Наверняка перемывали косточки и пассажирам тоже. Конечно, нас никто так запросто на территорию экипажа пропускать не собирался, но я знал пароль для вахтенного. "Пятерки хватит?" – вот как он звучал. "Давай мигом, пока никто не видит!" – примерно таким был отзыв. Наверняка кое-кто из наиболее шустрых пассажиров тоже шастал сюда, и явно не за шарфом.

Мне оставалось спуститься на одну палубу ниже и миновать почтовое отделение (тут было свое целое почтовое отделение!). Когда я взялся за ручку двери, ведущей на лестницу, то на секунду замер – мне показалось, что я слышал шаги за своей спиной. Оборачиваться показалось глупым – но настороже быть стоило. Преодолевая ступеньку за ступенькой по пути вниз, я на секунду замер – дверь сверху точно скрипнула! И почти одновременно застучали каблуки по лестнице.

– Зря ты сюда зашел, с-сука!

Ориентируясь по перилам рукой, я успел спуститься на площадку и повернуться спиной к стене, прежде чем первый удар кулака, обмотанного вафельным полотенцем, обрушился на мою голову. Меня принялись лупить сразу трое противников, и прежде, чем я опомнился и начал действовать – отделали знатно.

– Проклятый шовинист! – рычал кто-то на лаймиш, пиная меня ботинками.

– Libertе, Еgalitе, Fraternitе! – шипел еще один на языке арелатских месье, норовя достать меня по печени.

– No pasarán! – вторил ему злобный руссильонский говор.

– Подите к черту! – в какой-то момент я смог вырваться из этой молотилки, нырнул вниз, въехал кулаком по причиндалам обладателю обмотанных кулаков, дернул за ногу злобного руссильонского каталанца и ужом проскользнул под мышкой у потного толстяка-арелатца.

Сражаться с тремя врагами голыми руками и победить – это получается только в сказках. Или у Императора. Я на четвереньках карабкался вверх по лестнице, отбрыкиваясь от агрессоров, которые пытались ухватить меня за ноги.

Одному из них я заехал в лоб каблуком, но сапог мой остался в его руках. Я так и сбежал – в одном сапоге, залитом кровью из носа рваном свитере и изгаженных красным штанах. Это было черт те что – прорабатывать легенду, таскать на себе пограничную оливу, чтобы напороться на кретинских анархических матросов и получить по морде просто потому, что я имперец. Да я руку на отсечение готов дать, что будь на моем месте настоящий пограничник или любой другой военный, флотский, полицейский или преторианец из Империи – он получил бы тоже! Они там не разбирались в мундирах: имперский офицер был для них тождественен палачу, сатрапу и душителю свободы. Одного появления при параде на ужине оказалось достаточно – все вокруг звали меня "поручик", а официанты или кто-то из пассажиров настучал анархической ячейке о появлении на борту идейного противника.

Что ж, господа анархисты... Хотите войны? Вы ее получите.

* * *

Мое появление в ресторане в парадном мундире с Изабеллой Ли под руку, огромным бланшем под глазом и сбитой переносицей произвело фурор. Вильсоны улыбались, сестры Медоус и вдова Моррис демонстративно отвернулись, Сартано зааплодировал. Роше и вовсе не поднимал носа от тарелки.

Веста бесцеремонно подвинул стул к нашему столику:

– За что вас отделали, поручик? Я надеюсь, те, кто напал на вас, выглядят хуже?

– Черт его знает, как они выглядят, там было темно. А отделали меня за то, что, как вы и сказали, я – поручик. А вы, Веста, с дамой не поздоровались. Фу, как некультурно. Неужели моя ободранная физиономия затмила для вас госпожу Изабеллу Ли?

Джон Веста смешался и отстал, удалившись к своему месту. Моя спутница только иронично подняла бровь.

– У меня сегодня есть намерение напиться. Редко могу себе это позволить... Но сегодня я – не на работе, и вы – мой сопровождающий. Могу я рассчитывать на то, что буду доставлена в каюту в целости и сохранности? Вы джентльмен?

Я подавился слюной и закашлялся. Джентльмен? Видал я джентльменов... Например, колонеля Бишопа.

– Нет, я не джентльмен. Но будьте уверены – ни капли спиртного в рот сегодня не возьму и буду исполнять роль вашей заботливой тетушки...

– Эх, поручик, будь я лет на двадцать помоложе, то не поверила бы. А так... Гарсон, бренди!– она подозвала официанта, а потом снова обернулась ко мне: – Расскажите мне об Империи, ладно?

* * *

Мы отлично проводили время. Я рассказывал о становлении мирной жизни в Империи, освоении Севера, общественном компромиссе, железнодорожном буме, цеппелиновой лихорадке, изменениях в сфере образования и строительстве каскада ГЭС на Борисфене. А она говорила о своей молодости в Ассинибойне, роскоши и нищете Сипанги, стремительном взлете одних и падении других. Беседовать по душам с умной женщиной, на равных, без всякого романтического подтекста – это отдельное удовольствие, которое я всегда ценил особо.

Баритональный тенор Юсси Густавсона был неплох, баллады слегка заунывны, но вполне мелодичны и проникновенны. О чем он пел, я не понимал от слова совсем, его акцент родом из Хедебю был еще более заковыристым, чем креольское произношение Изабеллы Ли, когда она исполняла песни своей малой родины.

А потом появился Герлих. Он без всякого пафоса уселся за столик в углу у самой двери и принялся поглощать картофельные кнедлики с гуляшом и зеленым горошком, запивая простую еду малым графинчиком настоящего шнапса. Тевтон и виду не подавал, что знает меня, только поглядывал из-под седых бровей цепко, подозрительно.

– Так скажите, поручик, за что вас побили? – наконец спросила Изабелла.

– За то, что имперец. Это даже забавно – в Империи мне порой приходилось сталкиваться с агрессией потому, что я наполовину горец, а за пределами империи потому, что имперец. Для наших мигрантов это будет интересный опыт: сейчас они все – горцы.

– Что вы имеете в виду? – склонила голову набок она.

– В остальной империи всегда было принято считать горцев жуткими ретроградами, традиционалистами, воинственными дикарями, обладающими специфическим кодексом чести, помешанными на своих семьях, оружии и малой родине... В столице или в Мангазее проучить южан считалось делом чести, и потому потасовки между шовинистами и людьми из диаспоры случались довольно часто.

Изабелла Ли белозубо улыбнулась:

– Вы ведь сейчас описываете типичного имперца! Мы все так думаем о вас!

Я ухмыльнулся:

– И всем наплевать, сколько у имперца высших образований, какого он происхождения и какую партию поддерживает, да? Традиционалист, милитарист, шовинист, твердолобый реакционер... Каково нашим диссидентам, представляете? Они всю жизнь боролись с режимом, пописывали злобные статейки в газеты, ненавидели Империю и выводили людей на демонстрации – а теперь в Альянсе или Арелате (и в Сипанге тоже, если я вас правильно понял) могут выловить в подворотне и отоварить только за то, что ты из Империи! – я шмыгнул разбитым носом, и снова вызвал улыбку Изабеллы.

Самому мне вдруг стало не до улыбок – возникло ощущение опасности, оно табуном мурашек спустилось по затылку, спине до копчика, и я весь напружинился и осмотрел нашу секцию. Все были на местах и вроде как заняты ужином. Только Веста чуть привстал со стула, сделал стойку. Его ноздри трепетали как у охотничьей собаки, почуявшей дичь. Тоже – почувствовал?

На сцене Юсси Густавсон заливался соловьем. Он взял особенно долгую ноту, жующие зрители оторвались от своих тарелок, музыканты замерли в драматической паузе...

Вдруг свет погас, все разом завопили, раздался хрустальный звон разбитого бокала, грохот падающей мебели, топот множества ног и зычный голос капитана Шиллинга:

– Спокойствие! Сейчас всё будет в порядке! Оставайтесь на своих местах!

Я и не думал вставать со своего места, разве что сунул руку в карман и сжал ребристую рукоять револьвера. По всему выходило – чуйка меня обманула, угрожали на сей раз не мне. А кому?

– Какой кретин полез в щитовую? – капитан звучал яростно, – Убью мерзавца!

Все наконец замолкли, и в тишине раздались щелчок рубильника и гудение генератора. Публика зашевелилась, загомонила... Изабеллы рядом со мной уже не было – ее платье мелькнуло где-то у сцены. Веста стоял посреди нашей секции и смотрел куда-то в угол. Я проследил за его взглядом и беззвучно выматерился.

Единственный, кто не возмущался отключением света, никуда не бежал и не возвращался к еде, был Йозеф Герлих. Он сидел за своим столиком, прислонившись к стене, и был смертельно бледен и мертвецки спокоен. Потому, что в горле у него торчал столовый нож – точно такой, какой лежал у каждого из нас на столе.

VI НЕСКОЛЬКО ПЕРЕМЕННЫХ (ГЕРМЕТИЧНЫЙ ДЕТЕКТИВ-2)

Я поверить не мог, что Герлиха прикончили вот так запросто! Матерый шпион, корреспондент «Беобахтера», брат-рыцарь в конце концов – элита Ордена! Если уж его укокошили прямо за ужином – куда мне с моей интеллигентско-пехотной душонкой против таких матёрых хищников... Нужно было покидать «Голиаф» и добираться до Сипанги самостоятельно!

– Никому не двигаться! – вдруг рявкнул Веста, – Все, кто находился в секции до блэкаута – подозреваемые! Вы все – под следствием!

И плевать, что, например, Изабелла Ли уже ускользнула куда-то, пользуясь суматохой, да и Роше бочком-бочком пятился вдоль ширмы с цветочными вазонами.

– А кто ты, мать твою, такой, чтобы проводить следствие? – возмутился Гарри Вильсон, – Не пошел бы ты в задницу?

– А вот кто я, мать твою, такой! – Веста достал из внутреннего кармана удостоверение, – Служба безопасности компании "Трансокеаник Сипанга Лайн".

– Видал я твои значки! – фыркнул Гарри, – Хреновая у вас тут безопасность, если человека вон ножом до смерти затыркали.

– Молчать,– сказал оказавшийся за его спиной капитан Шиллинг, – Я подтверждаю полномочия мистера Весты расследовать это дело. Если он сказал, что вы подозреваемые – значит, так оно и есть. И я выделю в помощь несколько вооруженных матросов, если потребуется...

Это было уже серьезно. Я так и сидел на своем месте всё это время и не двигался. Только руку из кармана достал – в такой обстановке револьвер ни к чему, здесь не оружие нужно, а хладнокровие и рассудительность. А еще – четкость рассудка. А вот с этим вот, видимо, начинались проблемы: мне мерещилось громкое частое тиканье, как в старых часах.

– Доктор Сартано, зафиксируйте причину смерти! – раздался голос Весты.

Аппенинец приблизился к убиенному и принялся разве что не обнюхивать его. Насколько я мог видеть, лицо доктора, ранее округлое и полное жизни, вытягивалось все сильнее и сильнее:

– Смерть могла наступить от нескольких причин, – это прозвучало весьма странно, учитывая торчащий в шее тевтона столовый нож. Но доктор мигом привел аргументы, отодвинув стул с мертвым Герлихом от столика: – Огнестрельное ранение в брюшную полость – это раз! Видите, вот входное отверстие... Отравление сильным органическим ядом, например – цикутоксином, это два! Пена на губах и другие признаки говорят именно об этом. Ну, и удар столовым ножом в сонную артерию – это три. Да что это за дурацкое тиканье, черт бы меня побрал? Оно жутко действует мне на нервы!

Так оно мне не казалось? Я дернулся, но Веста среагировал раньше: рванулся к стулу с Герлихом, заглянул под сиденье, с металлическим лязгом извлек оттуда некий брусок с закрепленным часовым механизмом и – раз-раз – вырвал из взрывчатого вещества детонатор. Однако не такое он и ничтожество – этот Джон Веста! Действительно – умеет...

– Бомба! – мы переглядывались.

Дамы были на грани истерики, мужчины явно побледнели. Все прекрасно понимали: если бы взрыв произошел, одним Герлихом количество жертв не ограничилось бы. Почему мы не слышали это чертово тиканье до сих пор? Ответ прост – всё-таки оно было негромким, к тому же звучала музыка. Юсси Густавсон обладал впечатляющим голосом, а Герлих пришел с опозданием, когда концерт уже начался – вряд ли бомбу поставили сильно заранее.

– Так, – Веста пригладил усики, – У нас тут не один убийца, а четыре! Точнее – три убийцы и один террорист. Капитан, я буду вынужден попросить вас задержать всех из этой секции и запереть в каютах, пока мы с доктором не проведем вскрытие и не установим природу яда... После чего доктора тоже нужно будет запереть в каюте. Еще мне нужен список всех, кто имел доступ в эту секцию во время концерта – официанты, уборщицы... Вряд ли бомбу подложили слишком заранее, это явно кустарная работа: убогий детонатор, сравнительно шумный механизм... Штука ненадежная!

Больше всех скандалили Вильсоны, совсем не сопротивлялись шокированные происходящим сестры Медоус, остальные вели себя где-то между этими двумя крайностями.

И нас повели по каютам. В моей ситуации резких движений делать не стоило – пока что. План побега с "Голиафа" постепенно вырисовывался, но для его реализации лайнер должен был подойти к берегу Сипанги куда ближе. Всё-таки мореходных навыков, полученных во время путешествия с Фахнертом и Тесфайе на "Фрези Грант" было явно недостаточно для длительного плавания в бурных океанических водах. Вот будь у меня напарник... Но предаваться мечтам не стоило.

Матрос, вооруженный помповым ружьем, встал в коридоре, главный стюард позвякивал связкой ключей.

– Разрешите ваши?.. – он явно хотел получить мои ключи.

Ну и черт с ним. Я вошел в каюту и за мной лязгнул замок.

По всему кораблю разыскивали Роше, Изабеллу Ли, кого-то ещё. Все обсуждали мертвого Герлиха. Для широкой публики объявили, что он умер от апоплексического удара, когда выключился свет. Насильственный характер смерти пока удавалось скрыть – тевтон преставился в самом дальнем углу самой дальней секции, почти всех соседей задержали...

Кроме Роше и Изабеллы Ли.

Мне не удавалось собраться с мыслями: слишком быстро размеренный корабельный быт сменился какофонией событий. Появление Герлиха, общение с Изабеллой – местной звездой, нападение анархистов, смерть Герлиха – сразу множество событий... Следовало взять паузу, всё обдумать и приготовиться к неприятностям.

* * *

Я не строил иллюзий по поводу своих детективных способностей. Расследовать сразу четыре преступления – это было слишком. А вот одно из них вполне было мне по силам, тем более, я в нем тоже сыграл свою роль – пусть и невольно.

Она подошла ко мне именно в тот день, когда на борту появился Герлих. Она использовала меня, чтобы проникнуть в ресторан именно в нашу секцию. Когда выключился свет – рядом со мной ее уже не было. Да и рассказы про трущобы Ассинибойна звучали очень правдоподобно, с ненавистью к богачам из картельной элиты. И слова про "гадюшник" в первом классе... Изабелла Ли – женщина современная, явная эмансипе и сторонница борьбы за права женщин, наверняка имела отношение к тем анархистам, которые разбили мне физиономию на лестничной площадке. Потому что таких совпадений просто не бывает! А анархисты – большие любители самодельных взрывных устройств, приходилось сталкиваться.

В эту теорию укладывался и внезапно погасший свет – товарищи из ячейки отрубили его, дав шанс сообщнице совершить теракт.

У меня было два варианта подтвердить или опровергнуть гипотезу: найти или певицу, или тех трех типов из команды. Я оставил отметины, кажется, на каждом из них, так что шансы были – пусть и призрачные. Черта с два мне позволят шататься по кораблю и заглядывать в рожу каждому встречному-поперечному члену экипажа...

Переодевшись в цивильную сорочку и брюки, уложил форму и разбросанные по каюте вещи обратно в саквояж, документы и фото снова запихнул на свое место, в тайник у боковой стенки. В один карман брюк сунул складной нож, во второй – заряженный револьвер.

За стеной слышался громкий истеричный голос Барбары и напористый тон Весты – он вел расследование. Скоро этот усатый красавчик доберется и до меня, будет допрашивать. Точнее – опрашивать.

При всем своем грозном виде провести настоящий обыск или допросить с пристрастием он просто не имел права. Этим могут заниматься только официальные, государственные законники – даже в таком либертарианском раю, как Сипанга. Веста может пучить глаза и надувать щеки, но максимум, на что у него есть полномочия – это запереть нас в каютах. И то – нам выплатят компенсацию. Мы ведь имели билеты первого класса и оплатили все удобства. Желали бы сидеть в четырех стенах – купили бы места в трюме.

Я неплохо проводил время на диване, попивая содовую и разглядывая бумажную версию моей основной легенды – пачку бумаг с именами, фамилиями и возможными местами обитания эмигрантов, которых стоило попытаться вернуть на родину. Гусев с Лосем и Пьянков-Питкевич с Манцевым тоже были здесь – размытые фото и пару абзацев о каждом среди еще пяти десятков таких же обиженных на Республику или старую Империю непризнанных гениев. Цорн, Сальватор, Доуэль, Вагнер, Моро и другие – чьи открытия граничили с магией и могли вывернуть мир наизнанку, все они в свое время отметились на Сипанге, и наверняка по их следу шли ребята куда серьезнее меня... Моей же целью был шамонит, ультралиддит и дурацкие трубочки с газом. Ни больше, ни меньше. Пообщаться со всеми этими фанатиками от науки было бы чертовски любопытно, так что я отчасти жалел, что на самом деле не являюсь имперским агентом-вербовщиком. Ну что такое шамонит, в конце концов, по сравнению с возможностью вживлять людям органы диких животных и рыб, даруя возможности таинственные и страшные? Что может быть увлекательнее, чем выяснять – вправду ли эти эксперименты были удачными или гора снова родила мышь, а современная наука – очередного шарлатана?

* * *

Раздался стук в дверь. Конечно, это был Веста. Вот кто являлся главным героем этого детектива! Он здесь был основным персонажем, а я – или свидетелем, или подозреваемым. В худшем случае – следующей жертвой.

– Сдайте оружие, поручик! – с порога сказал он.

– И не подумаю.

Джон Веста прищурился, подвинул себе кресло и сел напротив меня, с интересом поглядывая на бумаги, которые я держал в левой руке. Правая – в кармане – направляла револьвер ему в живот.

– Вот об этом я и говорю. У вас есть оружие, и вы умеете стрелять прямо из кармана, как некоторые криминальные элементы городских трущоб Империи. Вам ничего не стоило пристрелить Герлиха.

– И как я мог бы вас убедить, что невиновен? Разве что предъяви я вам свое оружие, вы не нашли бы там следов пороха, и барабан был бы полон. Да и калибр оказался бы куда больше, чем у той пукалки, которой продырявили бедолагу-тевтона.

– Тевтона? Вы были с ним знакомы? – он любил такие игры и получал настоящее удовольствие от процесса.

– Виделись в Зурбагане во время Фестиваля уличного искусства. Он, кажется, репортер какой-то протекторатской газеты...

– "Беобахтера", – сказал Веста, выжидающе глядя на меня.

Я и бровью не повел:

– Что-то правительственное? Я, наверное, отправлял туда свои путевые заметки пару раз... Впрочем, куда я их только не отправлял.

– А вы литератор?

– Местами. Кончайте игры, Веста. Вы сейчас будете говорить, что я имперский шпион, который убил протекторатского шпиона, намекая на то, что я такой болван, что прикончил его в первый же день, как только увидел? Околесица! Возникни у меня нужда его прикончить – я бы выбросил его за борт дней через пять, и дело с концом. Но зачем мне это делать? Протекторат и Новая Империя сейчас соблюдают режим наибольшего благоприятствования и не враждуют открыто – насколько я знаю. А из личных мотивов... Из личных мотивов я, пожалуй, прикончил бы Вильсонов – не люблю марафетчиков. Кстати, о Вильсонах! Давайте размен баш на баш – вы говорите мне, какой калибр у пули, что нашел Сартано в теле бедного герра Герлиха, и, если всё совпадет – я дам вам наводку на одну интересную шлейку для кобуры скрытого ношения.

Джон Веста откинулся на стуле:

– А вы довольно хороши в этом дерьме – для провинциального поручика-пограничника, конечно. Жизнь помотала?