Текст книги "Шелковый путь «Борисфена» (СИ)"

Автор книги: Ева Ромик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Ее нельзя выгнать, – пояснила Мара, – тогда она совсем пропадет.

Дом понравился Нине. Здесь не пахло ни сыростью, ни мышами. Лестница, ведущая на второй этаж, была светлой и чистой, с мраморными ступенями и красивыми дубовыми перилами. В стене, в небольшой нише, – крохотный фонтанчик, повторяющий большой фонтан на площади, – Эол, сидящий верхом на дельфине.

– Хороший дом, – вырвалось у Нины. – У Сандро замечательный вкус!

– Вам нравится? – улыбнулась Мара, и в ее улыбке промелькнуло что-то удивительно приятное. – Мне тоже. Это мы вместе выбирали. Сандро купил этот дом, чтобы у меня было приданое, если я захочу выйти замуж.

– А ты хочешь, Мара? – слова девушки пробудили в Нине внезапную надежду.

– Что вы, синьора! Конечно, нет! Разве я могу его оставить? Кто же будет о нем заботиться, если я уйду?

– Хм! – отреагировал на ее слова Киселев. – Сейчас заботится нужно о тебе, а не о нем.

Он внес девушку в комнату, на которую та указала, и опустил на узкую кровать без полога, застеленную шелковым покрывалом. Похожая кровать была у Нины в девичестве, вот только над изголовьем у нее не висело серебряное распятие. Что-то в облике этого дома не вязалось с тем, что Нина знала о Сандро и Маре. “А не ошибаюсь ли я снова, как в истории с Лидией?” – промелькнуло в голове у графини. Но как же тогда относиться к присутствию девушки рядом с мужчиной, к тому, что живут они в одном доме?

Разув свою неожиданную пациентку, Киселев обнаружил, что нога ее распухла и приобрела нездоровую синюшную окраску.

– Покрути стопой! – велел он.

Мара выполнила приказ и при этом слегка поморщилась:

– Больно.

– Ясно… – прогудел себе под нос Данила Степанович и пояснил по-русски, обращаясь к Нине Аристарховне, – девчонке повезло, перелома нет, иначе она даже пальцами не пошевелила бы.

Он взял длинное льняное полотенце, висевшее у деревянного умывальника, и туго перевязал Маре ногу. Девочка сразу же заулыбалась, ей стало легче.

– Недели две старайся ходить поменьше, – давал он ей рекомендации, – а когда вернется служанка, пришлешь ее ко мне, я дам свинцовую примочку и специальную мазь от отека.

– Спасибо, доктор, вы так добры, – прошептала Мара, – вот только я, к сожалению, не смогу вам заплатить, сегодня у меня украли все деньги. Но когда приедет Сандро, он непременно вернет долг!

Пора было уходить, но Нина не могла двинуться с места. Как же можно оставить девчонку одну? Без денег, без прислуги, с покалеченной ногой. Она же умрет здесь от голода и холода! Нет, какая бы ревность ни терзала сердце, Нина не могла этого допустить. Пусть Мара олицетворяет для Сандро все девять муз сразу, графиня Милорадова – выше этого.

Кроме того, теперь у синьора Лоренцини нет выхода, он будет вынужден явиться к Нине, если захочет получить свою музу обратно!

Войдя в палаццо, девушка замерла в восхищении, разглядывая роспись на потолке вестибюля.

– О, какая красота!

В такой же восторг ее привели гобелены и картины на стенах. А увидев незаконченную вышивку, она буквально онемела. Неужели ТАКОЕ можно создать при помощи цветных стекляшек, иголки и нитки?

К огромному удивлению графини, Антонела изъявила желание приютить танцовщицу у себя, а Данила Степанович не сказал ни слова против.

Мара оказалась совсем необременительной гостьей. Первое время она очень стеснялась, и большую часть времени проводила в апартаментах Антонелы, но потом освоилась и стала выходить в гостиную и во двор. При этом она ни разу не покинула дома. Больше всего ее смущало внимание со стороны хозяйки. Нина заметила это и постаралась вести себя с ней как можно сдержаннее, не задавая никаких вопросов, не интересуясь ничем, но и ни в коем случае не игнорируя ее.

Мара была мила, скромна и обладала приятными манерами. Порой у Нины возникало сомнение: эту ли девушку они видели в цыганском наряде с ярким бубном в руках? Но нет, это была все та же Мара, любовь к которой Сандро ни от кого не скрывал. Она подружилась с Антонелой, души не чаяла в Киселеве и подкупила Нину своим трудолюбием и неподдельным восхищением вышивкой.

– О, синьора графиня, позвольте мне вышить кусочек неба, – попросила однажды Мара, присмотревшись к тому, как это делает Нина. Графиня великодушно позволила, и с тех пор они вместе увлеченно заканчивали работу.

Ее невинный вид никак не вязался с тем образом жизни, который, по мнению графини, должна была вести бродячая танцовщица. Мара никоим образом не производила впечатление распущенной, но в то же время ее никак нельзя было и назвать наивной. Нина помнила, как подсмеивался некогда Сандро над разбитыми сердцами молодых шелководов. Девчонка прекрасно знала о своем обаянии и весьма умело пользовалась им. Иначе как еще сумела бы она в считанные дни покорить сердца всех обитателей палаццо, за исключением, пожалуй, Сергея Андреича.

Новая гостья внесла в жизнь Нины оживление и разнообразие, которого ей так не хватало. А вот господин Милорадов никак не желал мириться с присутствием Мары. Он откровенно придирался к ней, подмечая любую оплошность, и демонстративно отсылал ее из гостиной, когда собирался что-нибудь рассказать.

– Зря вы взяли на себя такую обузу, – говорил он Нине наедине. – Ваш порыв, безусловно, благороден, но его трудно будет объяснить окружающим. Девчонка никому здесь не нужна! Во всяком случае, наш сосед не бросился ей помогать, хотя именно он и должен был сделать это, ведь Сандро Лоренцини – его сын, а не ваш!

Нина не желала слушать подобные речи. А они, естественно, звучали – и не только в ее палаццо: о том, что Мара живет во дворце, судачила вся округа. Графиня относилась к этому философски: холопов не заставишь молчать даже на родине, что уж говорить об Италии, где прислугу не накажешь, а сплетничать любят ничуть не меньше, чем в России. Единственное, что она могла сделать для собственного спокойствия, это запретить в своем присутствии всякое упоминание о Сандро Лоренцини, вплоть до того дня, пока он сам не появится на пороге. Это касалось, прежде всего, Антонелы, которая испытывала к певцу какую-то совершенно непонятную страсть и могла болтать о нем часами.

Разумеется, новость о том, что Мара живет у графини, очень быстро достигла ушей дона Гаспаро и его супруги. Лидия собственной персоной явилась, чтобы убедиться в этом. Она пришла пригласить соседей на праздничный обед. Приглашение относилось ко всем, в том числе и к Маре.

Очевидно, подумала Нина, синьору Лоренцини не покинуло желание помириться с пасынком и теперь она решила действовать через Марию. Вот только та, похоже, не разделяла ее желания.

Мара откровенно боялась Лидии. Когда та появилась в гостиной, девушка так вздрогнула, что уронила коробку с бисером. Мелкие бусинки рассыпались по полу. Семь оттенков голубого перемешались. Хорошо еще, что при этом не было Сергея Андреича, не то он не преминул бы отпустить язвительное замечание по поводу неловкости Мары, чем смутил бы бедняжку еще сильнее. Нина на девушку не рассердилась. Мара была еще очень молода и не всегда могла сама постоять за себя, а Сандро, ее главного защитника, не было рядом.

Неуловимым движением глаз Нина попросила Антонелу увести девчонку. Наперсница все поняла мгновенно:

– Синьорина Мария, не поможете ли вы мне распорядиться по хозяйству? – спросила она, вставая с кресла.

Вскоре рассыпанный бисер собрали, но девушки так и не возвратились в гостиную. Лидию это не слишком расстроило. Она моментально переключила свое внимание на Нину и Киселева.

Поскольку на синьору Лоренцини распоряжение графини относительно Сандро не распространялось, никто не мешал ей говорить о нем все, что вздумается.

– Ах, моя дорогая, – тараторила Лидия, – никто не может понять Сандро до конца. Но для меня он никогда не представлял тайны! Вся его беда заключается в том, что он никого не уважает! Даже себя!

У Нины было другое мнение на этот счет и она попыталась возразить:

– Отчего же, сударыня…

Но ее тут же перебили:

– Ах, моя дорогая, вы ничего не знаете об его ужасном характере! Он ни с кем не считается! Как может человек, получивший такое замечательное воспитание, пренебрегать правилами приличия? Почему он позволяет Марии называть себя просто по имени? Ведь это вопиющее неуважение к самому себе!

– Возможно, он прощает ей это из-за любви? – предположила Нина.

– Вы думаете, Алессандро любит это несчастное созданье так сильно, как старается показать?

Нина на этот вопрос не могла, да и не желала отвечать. Но Лидия и не ждала ответа:

– Ему ни в чем нельзя доверять! Сандро всегда отличался безответственностью! У него были такие превосходные возможности, но он предпочел сделаться бродягой! Раньше он хоть таскал девчонку за собой, теперь же, вообще, бросил на произвол судьбы. Это так на него похоже! Я предчувствовала, что рано или поздно ему надоест с ней возиться, но все же надеялась, что он образумится. Ах, как бы мне хотелось, чтобы это была его обычная неосмотрительность, а не злой умысел!

Теперь, если бы Нина даже и попыталась вставить слово, у нее ничего не вышло бы.

– Вы не представляете себе, дорогая графиня, как мы с доном Гаспаро благодарны вам, за то, что вы взяли на себя заботу об этом несчастном, забытом Богом ребенке! Ей, бедняжке, пришлось пережить столько бед из-за своего нерадивого…

Данила Степанович устал дожидаться паузы в монологе гостьи и в конце-концов бесцеремонно прервал ее на полуслове:

– Вы действительно полагаете, что синьор Алессандро поступил безответственно, оставив Мару в Генуе?

Лидия от неожиданности икнула и проглотила конец фразы. А Киселев продолжал:

– А не думаете ли вы, что, оказавшись на его месте, любой поступил бы так же? Я, уж точно, не придумал бы ничего лучше. Ничто не заставило бы меня везти девушку, почти ребенка, зимой через перевалы, по обледеневшим дорогам, рискуя каждую минуту либо попасть под лавину, либо сорваться в пропасть!

Данила Степанович сказал о том, что мучило Нину уже несколько дней. Она не сможет успокоиться, пока Сандро не возвратится! Пусть он больше никогда не пожелает ее видеть, только пусть вернется – целый и невредимый!

После слов Киселева Лидия притихла. Она еще немного посидела, пересказывая городские новости, а на прощание поинтересовалась, не известно ли графине, когда Сандро намерен вернуться.

“Ясно, балаболка, – подумал Данила Степанович, – именно за этим тебя и прислал твой муж”.

К сожалению, ни графиня, ни синьор Даниеле не могли помочь Лидии, но у Нины появилась возможность переадресовать вопрос Маре, не выдавая своего любопытства.

После ухода гостьи Нина разыскала Мару и объяснила ей, что дон Гаспаро хочет знать, когда приедет его сын.

– Я не знаю, – ответила девушка. – В Вене он намеревался пробыть недолго, но, если ему удастся хорошо заработать, то, возможно, он заедет в Аугсбург.

– В Аугсбург? – удивилась Антонела, которая присутствовала при разговоре. – Разве это удобно? Кто же едет из Вены в Геную через Аугсбург!

– Сандро давно хочет купить фортепьяно, – пояснила Мара, – а в Аугсбурге делают самые лучшие фортепьяно!

– Не проще ли было бы вернуться домой, и уже отсюда заказать в Аугсбурге что угодно? – спросила Нина.

– Ах, как же вы не понимаете, синьора графиня, он хочет сам выбрать инструмент. Ведь это так важно!

Графиня молча посмотрела на танцовщицу. Эта девочка давно уже знала что-то такое, что только сейчас начинало открываться пониманию Нины. Мария готова была ждать Сандро одна, в пустом доме, как угодно долго, не проявляя при этом ни малейшего нетерпения, только потому, что для него важно было лично выбрать фортепьяно. Разве можно осуждать ее за такую беззаветную преданность?

– Нужно послать ему записку, иначе он всю Геную перевернет, если не застанет меня дома, – озабоченно вздохнула девочка.

– Да, Мара, я напишу ему, – ответила графиня. – И не записку, а письмо.

Уж Сандро-то точно не виноват в том, что его любят сразу две женщины, зачем же причинять ему лишние волнения, оставляя в неведении обо всем случившемся?

Возвратившись к себе, графиня снова, в который уже раз, попробовала проанализировать свои чувства. Безумие, охватившее Нину после знакомства с Сандро, не имело ничего общего с тем, что она привыкла считать любовью. Любовь не появляется просто так! Для этого надо знать избранника много лет. Нина любила своего покойного мужа и была уверена в том, что настоящая любовь может быть только полностью осознанным чувством. Настоящая любовь обогащает человека, дарит покой. Чувство же, которое Нина испытывала к Сандро Лоренцини, наоборот, покой отнимало. Оно принесло боль и ревность и лишило графиню возможности замечать вокруг себя других мужчин.

Должно быть, во время последнего свидания, Сандро почувствовал ее безумие, поэтому и счел наиболее правильным прервать всякие отношения с потерявшей голову женщиной! Его нельзя упрекать за это, как и нельзя осуждать за то, что ему хорошо рядом с преданной и ничего не требующей взамен девочкой.

В очередной раз мысленно оправдав Сандро, Нина села за бюро и написала ему письмо, рассказав о происшествии на рынке и о том, что пригласила Мару погостить. И только поставив подпись, она сообразила, что это письмо, скорее всего, не застанет Сандро в Вене. Ну что ж, значит, придется оставить послание у него дома! Нина свернула листок, капнула на него воском с горящей свечи и прижала каплю печатью. Графская корона четко обозначилась на застывающем воске.

Он придет, обязательно придет! Она увидит его и постарается ничем себя не выдать. И тогда, как знать, возможно, все снова вернется на круги своя!

Апартаменты для гостей находились в крыле, противоположном тому, которое занимали графиня с наперсницей. Раньше в этот дом частенько наезжали друзья, теперь же в этих комнатах жили только Милорадов с Данилой Степановичем. Здесь же располагалась лаборатория Киселева и чулан, где он хранил приготовленные лекарства.

Секретарские обязанности в консульстве Киселев всегда исполнял с усердием. Тут на него не могло быть никаких нареканий. Но истинным своим призванием он считал все же фармацию. Лекарства, составленные им по собственным рецептам, пользовались спросом и приносили немалый доход. Было у него еще два увлечения. Любил он всякие забавные штучки, этакие технические пустячки, пусть даже совсем бессмысленные, но непременно, чтоб необычные. А еще нравилось ему разоблачать шарлатанов, которые подсовывают честным людям лекарства бездейственные или продукты поддельные.

Когда Данила Степанович бывал дома, из его комнат доносились ароматы трав, иногда попахивало уксусом или тухлыми яйцами. Тогда на галерее сразу же появлялась Антонела. Она колотила кулачком в тяжелую дубовую дверь и кричала:

– Даниеле! Немедленно открой окна!

– Уже открыл, солнце мое! – басил из-за двери Данила Степанович. Доступ женщинам в святая святых был категорически запрещен. Сюда не входила даже горничная. В лаборатории Данила Степанович прибирался сам. При этом Киселев отнюдь не был женоненавистником. Столь суровое правило он объяснял весьма просто:

– Вы посмотрите, как они одеты. Трехэтажные юбки, шали, рюши, воланы… еще зацепят, не дай Бог, что-нибудь – беды не оберешься! Здесь же и кислоты, и щелочи, и яды всякие… от них ожоги хуже, чем от огня!

Яды Киселев хранил в несгораемом шкафу.

– От греха подальше, – объяснил он Милорадову.

Сегодня из комнат Данилы Степановича доносился запах кофе. Хозяин лаборатории отдыхал.

Из перегонного аппарата в большую посудину капала дистиллированная вода, на подоконнике сохли вымытые склянки, ступки, ковшики, котелки. Большой бронзовый пресс сверкал, начищенный до блеска. Весы с разновесами покоились под колпаком. На столе, над зажженной спиртовкой, возвышался непонятный агрегат, источавший кофейный аромат.

– Помилуйте, Данила Степанович, что за мудреный кофейник у вас? – заинтересовался Сергей необычной вещицей.

– Подарок покойного Михаила Матвеича, – пояснил Киселев. – Граф называл эту штуковину кофеваркой. Любопытная, должен сказать вам, игрушка. И пользу приносит, особенно там, где женщин не водится. В нее надо всего лишь налить воды и всыпать размолотого кофею. Как только вода закипит, кофей сам заварится и перельется в чашку. При этом он и крепок достаточно, и ароматен, и прозрачен. Не всякая хозяйка так сумеет.

Попробовав приготовленного в кофеварке напитка, Сергей Андреевич восхитился:

– Ах, итальянцы, фантазеры какие, здорово придумали! Действительно, вкусно, и делать ничего не надо. С такой кофеваркой и ребенок справится!

– Да не итальянцы это вовсе, – улыбнулся Киселев. – Они еще больше вашего удивляются. Штучку эту дядюшка ваш из Петербурга привез. Есть у нас в Академии художеств мастер один. Так он эту игрушку царице в подарок сделал. А царица – возьми да и похвастай придворным! Те поохали, глазами похлопали и забыли. Да и зачем им, когда они даже не знают, что кофе на деревьях растет! А Михаил Матвеич не забыл. Тут же заказал такую для себя.

Не меньше, чем кофеваркой, Сергей был удивлен тем, что кофе растет на деревьях. До сего времени он полагал, что раз кофе – бобы, то и представляет он собой нечто вроде фасоли или гороха.

– Кстати, у нас еще и не такие умельцы водятся! – Данила Степанович вынул из шкафчика флакон темного стекла с притертой крышкой и высыпал Сергею в ладонь несколько кофейных зерен. – Это я купил в Москве на базаре, перед отъездом в Геную. Надо же, пятнадцать лет прошло, а они все пахнут! Думаете, это кофе? Как бы не так! Попробуйте-ка раскусить.

Зернышко рассыпалось во рту, как сухое безвкусное печенье. В нем не было от кофе ничего, кроме запаха. Милорадов поморщился.

– Не бойтесь, я его хорошо изучил. Обыкновенное тесто, но как аккуратно вылеплено! Выглядит и пахнет, как настоящий мокко. С тех пор и храню его, как памятник низости человеческой. А кофеварка, она хоть и забавная, но все ж – игрушка. Самолюбие женское она задевает. Ни одна хозяйка не пожелает ею пользоваться. Поиграем и забудем.

После Рождества в консульство явились еще два шелковода, а с первых дней нового года они потянулись один за другим. Все до единого корсиканцы. Только мужчины. Молодые, здоровые, крепкие. Это хорошо. По крайней мере, не перемрут в пути. Скрываться с полученными деньгами завербованные тоже не собирались. Тот мужик, Дино, что явился первым, приходил еще раз, со своими восемью братьями и снова спрашивал, когда же будет корабль.

Сергей был счастлив. О таких колонистах только мечтать можно! К исходу января шелководы подписали девяносто шесть контрактов. Первого февраля консул Милорадов отправил в Санкт-Петербург донесение о выполнении задания.

Теперь можно было подумать и о своих сердечных делах.

Сандро возвратился в тот день, когда Нина с Марой закрепили на вышивке последнюю бусинку. Они как раз демонстрировали законченную работу Антонеле и господам дипломатам, когда доложили о приходе синьора Лоренцини.

Мара испуганно оглянулась, уж не Гаспаро ли пришел? Но тут же бросилась в вестибюль. Нина встала и неторопливо последовала за ней. Там очам графини предстала следующая картина: Мара повисла на шее у Сандро, а он сжимал ее в объятиях и приговаривал:

– Я мчусь домой, хочу научить мою девочку танцевать вальс, и узнаю, что Терпсихора хромает! Как, скажите, это понимать? Неужели мне самому теперь придется ходить по кругу со шляпой? Тебе не кажется, что я уже слишком стар для этого?

Мара заливисто хохотала в ответ. Он совсем не стар, а она уже давным-давно не хромает и готова танцевать дни и ночи напролет!

Наконец Сандро сказал:

– Я привез тебе письмо от Оскара и целую кучу новостей, но ничего не смогу рассказать, потому что ты меня задушишь.

– Так идем скорей домой! – воскликнула Мара. – Сейчас, я соберу вещи!

Она умчалась в свою комнату, даже не оглянувшись на Нину.

– Прошу простить нас, синьора графиня, – Сандро шагнул навстречу Нине. – Мара выросла без матери, недостатки в ее воспитании весьма ощутимы. Возможно, она еще поймет, что за гостеприимство так не благодарят. Но я хочу, чтобы вы знали, – моя благодарность не имеет границ!

Что были для Нины его слова по сравнению с теми объятиями, которых удостоилась девчонка! Но когда она обратилась к гостю, ее голос звучал ровно и бесстрастно:

– Может быть, вы подождете в гостиной, пока Антонела поможет синьорине собраться? Вы проделали нелегкий путь, и, вероятно, устали.

Слово “усталость” не выражало и десятой доли того, что испытывал Сандро. Последние две недели он только и мечтал, что о хорошей постели с нормальной подушкой и теплым одеялом, но, не обнаружив Мары дома, забыл обо всем. Сначала он испугался, что малышку похитили, но потом прочел письмо графини и помчался сюда.

Господи, какая удача! Он увидит Нину и для этого не нужно искать никакого повода! Сколько дней, трясясь в скрипучем дилижансе, он грезил о такой возможности! Он больше не убеждал себя в том, что между ним и графиней лежит пропасть. Сандро не помнил также и того, что в их последнюю встречу глубоко задело его. Тогда ему показалось, что Нина просто играет его чувствами, а быть игрушкой в руках богатой дамы он не желал. Полученное письмо опровергло все его нелепые домыслы и теперь он хотел немедленно увидеть Нину.

И вот она стояла перед ним, холодная, как лед. Будто не ее послание дышало таким теплом, добротой и заботой. Непостижимая женщина!

Пустой разговор ни о чем в гостиной, благодарности хозяйке и Киселеву, похвала вышитой картине. А чего еще можно было ожидать? Что Нина хотела услышать от Сандро? Страстных признаний, заверений в вечной любви? Глупо.

Наконец появились Мара с Антонелой. Нина с Киселевым вышли в вестибюль проводить гостей. Милорадов ограничился тем, что с холодной вежливостью поклонился. Неужели он дождался этого счастья и Лоренцини забирает свою шумную девчонку! Наконец-то в доме воцарится покой! Никто не будет прыгать по ступенькам на одной ноге, беспрестанно болтать, громко смеяться и совать всюду свой нос!

Прощание с дамами, последняя благодарность Даниилу Степановичу:

– Благодарю вас за все, доктор. Завтра рано утром я буду здесь неподалеку, – черные глаза итальянца на мгновение поймали синий взгляд графини. – Если вы позволите, я зайду после того, как закончу свои дела. Мне хотелось бы получить счет и оплатить лечение.

Киселев отвесил полагающийся в таких случаях поклон и заверил синьора Лоренцини, что счет будет ожидать его даже в том случае, если непредвиденные обстоятельства помешают им увидеться.

Дверь за Сандро и Марой закрылась, но их удаляющиеся голоса были еще некоторое время слышны:

– Ну, говори же скорей!

– Мали вышла замуж.

– Да ну! Как здорово! А за кого?..

– Угадай!

– Знаю, знаю! За господина Мейера! Верно?..

Кредо доктора Киселева состояло в том, чтобы никогда не требовать платы со своих пациентов. Он никому не отказывал в помощи, независимо от того, в состоянии был больной заплатить, или нет. Поднимаясь по лестнице, Антонела одарила своего избранника сияющим взглядом. Признание заслуг Даниеле всегда вызывало в ней чувство гордости. А сейчас, к тому же, это признание исходило от человека, которого Антонела по-своему любила. Как жаль, что Сандро не дворянин! Но разве благородство определяется дворянским титулом? Сандро Лоренцини непременно придет завтра и оплатит счет. Благородный человек знает, что своего лекаря нужно благодарить достойно.

Возвращаясь в гостиную, Нина никак не могла опомниться. Это действительно было или ее подвело разыгравшееся воображение? Действительно ли Сандро назначил ей свидание завтра утром на кладбище или ей это только показалось?

Было еще темно, слабый рассвет едва забрезжил на востоке, когда Нина открыла калитку кладбищенской ограды. Ввиду раннего часа вокруг было пусто. Как правило, немного находится желающих бродить по кладбищу в темноте. Даже нищие в этот час не сидели у церкви, где шла утренняя служба. Очертания гробниц слабо виднелись в предрассветном тумане. Фонаря у Нины не было, поэтому шла она наугад, медленно, стараясь не сойти с вымощенной камнем дорожки.

“Господи, какая же я дурочка, – думала графиня, – Сандро, как все нормальные люди, спит сейчас, отдыхая с дороги. Он и не помышлял ни о чем таком, что я себе вообразила. Он случайно взглянул на меня. А я прибежала на кладбище. Расскажи кому-нибудь, засмеют!”

Впереди завиднелась гробница. Коснувшись ее мраморной стены, Нина на ощупь свернула с дорожки. Внезапно налетевший порыв ветра подтолкнул ее в спину, и тотчас же она очутилась в объятиях мужчины.

– Ты здесь, моя красавица!

Такое вольное обращение прозвучало в устах Сандро, как самый изысканный комплимент и нисколько не задело самолюбия графини. В его необычном приветствии было скрыто столько искренней радости, что сразу становилось понятным: он тоже опасался, что она не придет.

– О, Сандро, – только и смогла прошептать Нина до того, как его губы приникли к ее губам.

Раньше Нина не любила целоваться. Ей не нравился запах табака, который употреблял муж, поэтому чаще всего она подставляла ему для поцелуя лоб. Губы Сандро пахли кофе, от его бороды исходил слабый аромат лавандового мыла. Поцелуй был долгим, а мужские губы – удивительно нежными. Мысли исчезли из головы графини, уступив место чувству пьянящего наслаждения.

Над горами медленно вставал рассвет.

“Спокойнее! – сказал Сандро сам себе, почувствовав, что ему не хватает воздуха. – Так недолго и голову потерять. Зачем же повторять предыдущие ошибки!”

Неторопливо отстранив Нину от себя, он попытался рассмотреть ее лицо. То, что он увидел, отнюдь не могло способствовать спокойствию. Может быть, эта женщина и могла притворяться ледышкой, но по-настоящему своих чувств она скрывать не умела. Во всяком случае, не от него. Тем более, нужно быть осторожным!

Порывы ветра вздымали ее черную юбку и трепали полы его плаща. С каждой минутой становилось все светлее.

– Пойдем, – сказал Сандро, увлекая Нину к нише в стене гробницы, где располагалась небольшая мраморная скамья с закрепленной на сиденье дубовой доской. – Садись. Здесь никогда не бывает ветра.

Нина села на край скамьи, освобождая ему место рядом с собой. В нише, и правда, было тихо. Стена последнего пристанища предков Лоренцини надежно защищала Нину и Сандро от непогоды.

Осторожно взяв руку женщины, Сандро прижал ее к своей груди. Нежные пальчики слегка вздрагивали под мужской ладонью, может быть, в такт биению его сердца, а, может быть, ее.

– Вот здесь, – сказал он, – в моем сердце, живет что-то такое большое, чему я не могу подобрать названия. Я пытался бороться. Ничего не выходит.

– И у меня не выходит, – эхом отозвалась Нина.

– Я знаю, – кивнул Сандро, не глядя на нее. – Поэтому мне страшно. Я дорожу твоими чувствами, но очень боюсь, что ты принимаешь желаемое за действительное. Ты меня совсем не знаешь. Я опасаюсь, что ты попалась в ту же ловушку, что и большинство женщин, увлекшихся артистами.

Он немного помолчал, не выпуская ее руки. Нина хотела сказать, что она не сомневается в своей любви, но почувствовала, что его нельзя прерывать.

– Я не хочу спешить, потому что когда-то уже допустил подобную ошибку. Я был молод, влюблен и не хотел ни ждать, ни прислушиваться к голосу разума. В результате это принесло нам обоим только несчастья. Она умерла, так и не простив меня.

– Твоя жена? – ледяная лапа ужаса сжала сердце Нины, настолько страшными показались ей последние слова Сандро. – Но как же можно, умирая, не простить самого близкого человека! Разве она не любила тебя?

Сандро посмотрел на Нину и слегка улыбнулся. Все это осталось для него далеко в прошлом. Он не думал, что его слова могут так сильно ее напугать.

– Возможно, в первое время, любила, но не меня, а то, что сама обо мне придумала. Сейчас я понимаю, что мы с Анной никогда и не были по-настоящему близки. У каждого из нас были свои стремления и они, увы, почти ни в чем не совпадали.

И в ответ на ее вопрошающий взгляд пояснил:

– Она была очень одаренной певицей и мечтала о партнере, который мог бы хорошо оттенять ее лучшие стороны, но при этом никогда не пожелал бы превзойти. Очевидно, она решила, что я идеально подхожу на эту роль и, чтобы убедить меня в этом, пустила в ход все допустимые и недопустимые средства. А я попросту увлекся и ничего не желал замечать. Она опомнилась, когда истратила все деньги, которые у меня были, а я не смог получить ангажемент в итальянской опере в Вене.

Теперь он вспоминал о тех временах абсолютно спокойно, а тогда ему казалось, что весь мир вокруг рушится.

Ему тогда не было и двадцати двух (самоуверенный мальчишка!) и он почему-то решил, что сможет легко покорить венскую публику своим свежим и гибким голосом. Они с удовольствием слушали его, но, когда дело дошло до подписания контракта, сказали, что им нужен более зрелый и опытный певец. Они предпочли сорокалетнего неаполитанца Паолини. Тогда Сандро посчитал себя обиженным, ему-то казалось, что он превосходит Паолини во всем! Но потом был им за это даже благодарен. Потому что хороший певец – это не только отличная школа и крепкое горло, это еще и чувства, и жизненный опыт. А разве можно претендовать на что-то, если твои чувства ограничиваются влюбленностью, не прошедшей испытания временем, а жизненный опыт – войной с мачехой?

– Когда я сообщил о своей неудаче Анне, она впервые сказала, что ненавидит меня. – Сандро крепче прижал руку Нины к своей груди. – Она потом частенько повторяла это, но в тот раз мы собрались и пошли в церковь венчаться.

– Но почему? – удивилась Нина. – Разве ненависть, недостаток денег и отсутствие работы – поводы для женитьбы? – Она всегда полагала, что это – препятствия.

– Не понимаешь… – вздохнул Сандро. – Мы были вынуждены. Анна была беременна.

Так вот что он имел в виду под недопустимыми средствами!

Тонкие пальчики дрогнули под его ладонью. Похоже, что сейчас он разрушил еще одну иллюзию, обитавшую в женской душе.

– Может быть, она говорила одно, а думала другое? Иногда женщины так делают. – Нина, даже если и была разочарована, изо всех сил пыталась утешить Сандро, но он только покачал головой.

– Я тоже долго успокаивал себя этой мыслью, думал, она злится из-за того, что беременность помешала ей самой зарабатывать. Тогда уж я готов был терпеть что угодно, лишь бы вернуть хоть что-то из того, что связывало нас первоначально. Однако мои надежды были напрасны. Анна действительно ненавидела все, связанное со мной. Чем дальше, тем сильнее это проявлялось. После родов она не пожелала ни взглянуть на ребенка, ни дать ему имя. А потом она умирала, долго и мучительно, от родильной горячки. Стоило ей ненадолго прийти в себя, как она начинала говорить, что умирает из-за меня и, не будь на этом свете меня, она никогда бы не понесла. Она меня настолько убедила, что я сам поверил в собственную вину. А может, так оно и было?