Текст книги "Шелковый путь «Борисфена» (СИ)"
Автор книги: Ева Ромик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Пожалуй, неразумно пускаться в путь через горы, на ночь глядя, да еще и в дождь, – сказал Данила Степанович, обращаясь к Милорадову, когда вдалеке прогромыхал первый гром. – В здешней таверне можно снять две комнаты. Одну для дам, другую для нас с вами.
Глаза Антонелы засверкали от счастья, ей безумно хотелось остаться на праздник. Она слышала, что будут танцы, цирковое представление и фейерверк.
– Я слишком устала и с удовольствием переночую здесь, – сказала Нина, предвосхищая возражения Сергея. Она боялась, что он откажется из боязни оскорбить ее чувства и Антонела останется без развлечения.
Пылкая итальянка без лишних слов помчалась к таверне. Мужчины с трудом поспевали за ней. Нина направилась к каретному сараю, ей нужно было отменить распоряжение Сергея и взять шаль, оставшуюся в экипаже на сидении.
Как только она свернула за угол, увидела того самого мужчину, которого встретила на кладбище. На нем был дорожный костюм австрийского покроя: короткие брюки и куртка с позолоченными пуговицами. Он разговаривал с молодой девушкой в пестром платье, похожем на цыганский наряд. Разговор уже, очевидно, закончился, девушка собралась уходить.
– Мара, погоди, – остановил он ее. – Ты слишком легко одета! Где твоя шаль?
– В таверне. Не хочу за ней возвращаться!
– Я принесу, а пока, возьми это. – Мужчина снял свою куртку и накинул на плечи цыганочке. Та привередливо передернула плечиками и убежала.
Нина в испуге спряталась за стоявшей на улице каретой. Сердце ее готово было выскочить из груди. Она не сомневалась, что незнакомец заметил ее, потому что, сделав шаг по направлению к карете, он внезапно повернулся, и пошел в другую сторону.
Еще не стемнело, но разодетые селяне уже собрались на площади. Вот-вот должно было начаться представление, как хлынул дождь. Толпа бросилась в таверну, заполнив до отказа, казавшееся до этого просторным помещение. Как раз перед этим Нина с Антонелой в сопровождении своих кавалеров спустились поужинать. Но никто не собирался их обслуживать. В мгновение ока тяжелые столы были сдвинуты. Селяне уселись на лавки и прямо на столы, а кому не хватило места, стояли у стен.
– Сандро! Сандро! – ревела толпа.
Он появился вместе со своей девушкой. Теперь он был одет в дорогую шелковую рубашку, черные панталоны, заправленные в высокие сапоги и богато расшитый бархатный жилет. На голове все та же, знакомая Нине, шляпа, в руке гитара. Цыганочка держала крохотный бубен, разукрашенный цветными лентами.
Антонела взвизгнула от восторга и вцепилась Нине в плечо:
– Сейчас он будет петь!
Нина сидела, ни жива, ни мертва. Ей казалось, что глаза незнакомца смотрят только на нее.
– Да, нам повезло, – сказал хозяин таверны, подходя к гостям, – сегодня нас посетил синьор Алессандро со своей музой.
Сандро вышел на середину, снял шляпу и бросил ее на пол. А потом он запел. Девушка ударила в бубен и стала танцевать. Но не ради танцев цыганочки собрались эти люди. Селяне, затаив дыхание, слушали певца.
Одна песня следовала за другой. Звуки гитары переплетались со звоном бубна, редкой красоты голос выводил то всем известные, то никому не знакомые напевы. И вот зазвучала последняя песня. Мелодия была нова и прекрасна. Слова, исполненные любви и печали, никого не могли бы оставить равнодушным, но если бы слов не было, все равно звучал бы этот голос, проникающий в самое сердце.
Слезы наполнили глаза Нины и потекли по щекам. Сергей сердито сунул ей в руку свой платок, но она этого не заметила. Печаль, наполнявшая ее душу много лет, перекликалась с печалью этой песни.
Выступление окончилось. Последний гитарный аккорд утонул в аплодисментах. Певец поклонился, а его девушка, подняв шляпу, стала обходить публику. Когда она добралась до Киселева, шляпа была полна денег. Данила Степанович обнял свою невесту и высыпал в кучу целую пригоршню монет. Следующим был Сергей. Он бросил сверху серебряный цехин. Но цыганочка этим не удовлетворилась. Теперь она протягивала шляпу Нине. Ведь синьор не предъявлял своих прав на даму, сидящую рядом с ним. Сергей нахмурился, снова достал кошелек. Но тут к ним подошел Сандро. Он отвел руки Мары в сторону и сказал:
– Не нужно. Синьора заплатила сполна. Каждая слезинка из таких прекрасных глаз стоит дороже бриллианта.
Милорадов спрятал деньги и подумал: “Фигляр, конечно, но совесть имеет. Где это видано, довести даму до слез, да еще и плату за это требовать!”
А Сандро сгреб в охапку свою плясунью вместе со шляпой и, под возмущенный визг Мары и веселый смех зрителей, объявил:
– Благодаря вам, синьоры, мое сокровище стало значительно тяжелее!
Ливень давным-давно кончился. За окном шумел праздник. Музыка, смех, свет факелов проникали даже сквозь задернутый полог. Нина несколько раз вставала с кровати, зажигала и гасила свечи, переплетала косу, но ничего не помогло. Заснуть она так и не смогла.
Как они могут смеяться и танцевать под другую музыку, после того, что слышали в таверне? Голос певца продолжал волновать и согревать ее сердце.
Сергей Андреевич, конечно же, спит у себя в комнате, а Антонела с Данилой Степановичем теперь до утра не воротятся, выплясывают, наверное, на площади или потешаются над паяцами в балагане.
Наконец Нина поняла, почему не может уснуть. Конечно же, это вина Антонелы! Она забыла принести своей графине на ночь горячего молока, нарушив тем самым многолетнюю традицию.
Выбравшись очередной раз из огромной кровати, Нина зажгла свечу и надела платье. Конечно, графине не пристало одной спускаться в таверну, но что ж поделать, если она попала в такое безвыходное положение? Будить Сергея Андреевича – еще более неприлично. Да и внизу, скорей всего, нет никого, кроме старого хозяина. Решительным шагом Нина направилась вниз. Она выпьет молоко и будет спать!
Пустой зал тонул в темноте, горела одна единственная свеча. Нина слишком поздно заметила, что хозяин не один. Сидя за освещенным столом, старик беседовал с Сандро:
– Девчонка твоя – огонь. Парни в очереди стоят, чтобы потанцевать с нею. Не боишься, что уведут?
– Боюсь, конечно, – улыбнулся генуэзец, – но надеюсь, до этого не дойдет. Она достаточно умна, хоть и молода…
Ворчливый старик не разделял его уверенности:
– Сейчас ей, конечно, хорошо с тобой, ты о ней заботишься, но, попомни мое слово, долго это не протянется!
– Спасибо за участие, – насмешливо сказал Сандро, – ты забыл, что половина из тех, кто стоит в очереди, чтоб потанцевать с Марой – твои сыновья.
Старик гордо выпятил грудь.
– И тебе, Сандро, давно пора подумать о наследнике. Поверь старику, настанет день, Мара покинет тебя!
– Вот тогда и подумаю! А ты пока позаботься о разбитых сердцах своих сыновей!
Нина решила, что лучше всего уйти также тихо, как пришла. Но было поздно, ее уже заметили.
Сандро быстро поднялся и поспешил ей навстречу.
– Синьора графиня? – с безупречной галантностью он предложил ей руку, чтобы проводить к столу. Бродячий артист обладал манерами аристократа.
Никто не представлял их друг другу, Нина ничего о нем не знала и видела всего несколько раз в жизни, но она безропотно приняла помощь и с замирающим сердцем последовала за ним.
– Благодарю вас, синьор Алессандро, – сказала графиня, опускаясь на заботливо отодвинутую им скамью. – Я всего лишь хотела выпить горячего молока.
– Ты слышал, старик? – Сандро вскинул глаза на хозяина таверны. – Синьора желает горячего молока!
Тот с поклоном растворился в темноте. Пламя свечи задрожало. Сандро сел напротив Нины. Над столом нависло молчание. Светской беседы не получалось.
Ему известен ее титул, а значит и имя. Выходит, Сандро знает о Нине гораздо больше, чем она о нем. Вероятно, справлялся в Генуе. Но зачем?
Искусство дипломатии, которое Нина невольно постигала, общаясь со своим покойным мужем, нисколько не помогло ей найти ответ на этот вопрос. Следовало бы начать разговор с какой-либо малозначительной темы, а затем незаметно перевести его в интересующее тебя русло, но ничего не выходило. Она и рта не могла раскрыть от смущения.
– Кажется, он пошел доить корову, – наконец пробормотал Сандро.
Это замечание вызвало у Нины улыбку. Теплая волна внезапно поднялась в ее сердце, растворяя неловкость и смущение. Сегодня вечером этот человек подарил ей такую радость! Следовало бы поблагодарить его…
Однако голос снова подвел графиню. Разве можно выразить словами то, что она почувствовала?
Теперь она улыбалась не шутке, а самому Алессандро.
– Вы больше не боитесь меня, – утвердительно сказал он. – Я очень рад.
Появился хозяин с глиняным стаканом и кувшинчиком теплого молока. Сандро встал, прощаясь.
сссссс
На исходе сентября Сергей получил послание от Марфы, где подробно перечислялось, сколько чего собрали, что продали и какой получили доход. В конце письма сообщалась интересная новость: богатый помещик Несмеянов, ближайший сосед Милорадова, стрелялся намедни из-за супруги, с гувернером, мосье Шарлем. Француз оказался проворнее и уложил хозяина точнехонько в переносицу. Назавтра назначены похороны, но уже сегодня поговаривают, будто барыня Несмеянова уезжает в Париж, поэтому продает свое поместье с двумя тысячами крепостных. В виду спешки, продать хочет все сразу, в одни руки, по сходной цене. Только вряд ли кто купит, кроме Сергея Андреевича. Вокруг-то все – голь перекатная.
“Ах, Марфуша, бриллиант мой бесценный”, – с нежностью подумал Сергей, распорядившись о покупке. Несмеяновское поместье – просто клад, а с такой управительницей, как Марфа, хозяину там и делать ничего не придется.
На рассвете своего тридцатого дня рождения, нежась на шелковых простынях, графиня Милорадова вспоминала историю своего замужества.
Не радостно быть сиротой, даже если живешь ты в богатой семье своего дяди, и относятся к тебе хорошо.
Граф Михаил Матвеевич был старинным другом Нининого дяди, помещика Линчевского. Знались они еще смолоду. Граф прибыл в Киев по делам и заехал засвидетельствовать свое почтение. А после первого визита – зачастил. Гость подолгу просиживал с дядей в библиотеке, дарил тете французские романы и сетовал на свою одинокую жизнь. Тетя сразу смекнула, что это неспроста.
Кроме шестнадцатилетней воспитанницы Нины у Линчевских было две дочери, Надин – двадцати четырех лет и Веруня – девятнадцати. Обе – не замужем, что составляло постоянную головную боль для отца с матерью.
Веруня была чересчур тиха, робка и пуглива. Она отличалась слабым телосложеньем и сильной близорукостью. Ее и не чаяли удачно выдать замуж. За Надин давали богатое приданое, к тому же, она была хороша собой. Единственный недостаток – критический для невесты возраст – не мешал ей отвергать одного претендента за другим. “Я выберу самого лучшего”, – говорила Надин. Появление в доме графа было расценено ею, как дар Божий. Более завидного жениха представить себе было трудно.
Нине прочили один путь – в монастырь, ибо была она бесприданницей.
Все случилось крайне неожиданно. Нина разливала чай, когда к ней подошел граф.
– А скажите-ка, милая барышня, – обратился он к девушке, – не пойдете ли вы за меня замуж?
– Пойду, сударь, – улыбнулась Нина.
До самой ночи она не сомневалась, что это была шутка. А ночью, когда Нина уже лежала в постели, к ней в комнату ворвалась разъяренная Надин:
– Воровка! – кричала она. – Змея подколодная! Так за доброту нашу отплатила, подлая!
Вцепившись в волосы несчастной девушке, она колошматила ее о подушку до тех пор, пока не прибежали тетя с Веруней. Тогда Нина, наконец-то, сообразила, что ее действительно посватали, и дядя дал свое согласие.
Наутро выяснилось, что все шнурки в корсажах Нининых платьев изрезаны на куски. А тут еще дядя прислал казачка с требованием немедленно спускаться вниз. Нине было вообще страшно встречаться с женихом, а в испорченном платье об этом не могло быть и речи.
– Что же делать, Боженька?! Помоги! – металась по комнате испуганная невеста.
Помощь предстала в лице Веруни. Узнав в чем дело, робкая тихоня решительным шагом направилась в комнату сестры и выдернула шнурок из ее самого лучшего платья. Надин, глядя на нее, и пикнуть не посмела. Вручая добычу Нине, Вера сказала:
– Я очень рада за тебя, Нинон. – А потом добавила, робко улыбаясь: – Ты даже не представляешь себе, как я мечтаю выйти замуж и родить много детей!
Нина была настолько потрясена случившимся, что не выдержала и, с детским простодушием, поведала обо всем графу. Она не могла понять, почему Надин, которая ее всегда жалела и опекала, могла так поступить.
– Видишь ли, Нинон, – ответил граф, – Я уже не раз убеждался, что не всегда тот твой лучший друг, кто посочувствует тебе в беде или поможет в трудную минуту. Таких много отыщется! Помогут и вздохнут с облегчением, что их сия чаша минула! Настоящий друг, это тот, кто вместе с тобой твоему счастью порадоваться может. Этих, не знающих зависти, – мало.
Потом граф говорил о чем-то с дядей. В результате свадьбу назначили на месяц раньше, чем предполагалось.
Вера вышла замуж через полгода за сына соседского помещика. Последнее письмо от нее Нина получила несколько недель назад. Непомерно большими и жирными буквами кузина писала, что благополучно разрешилась восьмым ребенком, таким же здоровым и крепким, как старшие братья и сестры. Муж ее также здоров и весьма доволен состоянием своих дел.
И Надин не засиделась в девках. Замужество сестры побудило ее принять предложение наиболее настойчивого кавалера. Однако жизнь ее сложилась далеко не так счастливо, как у тихой Веруни. Супруг Надин слыл мотом и гулякой. Приданое он спустил в мгновение ока, а теперь не мог дождаться того дня, когда поместье Линчевских достанется сестрам в наследство.
Рождений в семье Линчевских не отмечали. “Каждый прожитый год приближает человека к смерти”, – утверждал дядя. День Ангела, другое дело. На именины все девочки получали от него подарки. Но если с Верой и Надеждой все понятно, их праздник на исходе сентября, то с Ниной разобраться было сложнее. Как знать, когда у тебя день Ангела, если Святую Нину чтут семь раз в году? Дядя и сам путался, один год поздравлял воспитанницу в декабре, другой – в марте.
Михаил Матвеевич не мудрствовал лукаво. Двадцатого октября он преподнес Нине серьги из розовых жемчужин и сказал:
– Ну вот, голубушка, тебе уже семнадцать. Так ты вскоре меня догонишь!
Ему в ту пору было пятьдесят семь.
С той поры ежегодно в этот день устраивался праздник. В гостях недостатка не было. Неизменно созывались все русские, пребывавшие на этот момент в Генуе, – моряки, купцы, путешествующая знать. Бывали годы, когда своих собиралось до двух десятков, особенно после того, как в Геную зачастили русские военные корабли.
Непременно приглашался французский консул с супругой и несколько местных аристократов. Этих гостей звал всегда граф, Нину не интересовало, чем он руководствуется при составлении списка. В жизни дипломата важна каждая мелочь, весьма разумно было использовать такой замечательный повод, как день рождения жены, в государственных целях.
Нина всем гостям была рада. Она пользовалась репутацией радушной хозяйки, считалась весьма обаятельной и интересной собеседницей, но при этом всегда держалась немного в стороне, не заводила близких подруг и, соответственно, никогда не выбалтывала им ничего лишнего. Идеальная жена для дипломата! Нередко женщины, даже более умудренные опытом, интересовались мнением графини. А порой и совета спрашивали, особенно, если речь шла о правилах хорошего тона. Она была известна тем, что никогда ни о ком не сказала дурного слова. У графа были все основания гордиться ею.
Единственными гостями, которых Нина всегда звала сама, были соседи, чета Лоренцини. Граф с удовольствием предоставлял ей это право, считая ее выбор отменным. Гаспаро Лоренцини не был аристократом, он был негоциантом, одним из богатейших жителей Генуи. Уважительную приставку “дон” он носил не по праву, ибо на нее имели право только дворяне, но никто и не думал покушаться на эту его привилегию. Все, в том числе и жена, так называли его – “дон Гаспаро”. Возможно, тупоголовые снобы и не одобрили бы пристрастий графини, но Михаил Матвеевич считал иначе. Таким людям, как Гаспаро, полагал он, принадлежит будущее. Привели его к этому выводу отнюдь не последние события во Франции, а элементарная логика и здравый смысл. Кто, скажите, пожалуйста, через сотню лет вспомнит о каком-нибудь аристократишке, вчистую продувшемся в карты? А вот состояние, многократно приумноженное Гаспаро, может просуществовать века.
Вот только графиню в соседях привлекало совсем иное, а именно то, что представляли они собой точно такую же пару, как она и граф. Дон Гаспаро был стар, а его супруга, Лидия, – молода. Как и у Нины, у Лидии не было детей. С синьорой Лоренцини Нине было куда легче общаться, чем с женой французского консула. Та постоянно ходила беременная и могла говорить лишь о своих детях.
Из года в год догоняла Нина мужа, да так и не догнала. Тридцатый день рождения придется встретить в одиночестве, без подарков и праздника.
Решительным движением руки женщина откинула шелковый полог. Сейчас она встанет, умоется и позовет Антонелу.
Но звать не пришлось. Дверь широко распахнулась, пропуская итальянку с охапкой цветов в руках.
– Синьора графиня! Кто-то оставил эти розы на столе у фонтана! – Антонела была чрезвычайно возбуждена и немного испугана. За все время, что она жила в этом доме, никто не присылал хозяйке цветов, да еще таким странным образом, без посыльного, без письма.
Букет роз был перевязан широкой красной лентой. И все. Больше ничего. Безуспешно Нина искала в цветах хоть какую-нибудь записку или поздравление.
Антонела ни о чем не знает. Это сразу видно, лгать она не умеет. И Данила Степанович сделать этого никак не мог, еще неделю назад он уехал в Венецию. Оставался… Сергей Андреевич. Ну, конечно же, это он!
Антонеле эта мысль пришла в голову одновременно с Ниной:
– Может, синьор Милорадов? – неуверенно предположила она. – Но почему так таинственно? И не похоже это на него. Он всегда такой суровый, думает только о делах.
Нина тоже не находила Сергея настолько романтичным. Такой букет сродни признанию в любви. А преподнести цветы подобным образом, все равно, что спеть серенаду под окном. Сергей Андреевич? Нину смешила одна мысль об этом. Представить Сергея поющим серенаду не получалось. Но, с другой стороны, прислать такой букет вдове, на глазах у людей, означало бы подвергнуть ее всеобщему осуждению, ибо сплетни в народе распространяются со скоростью ветра. Возможно, Сергей Андреевич желал поздравить Нину, а передать букет лично не решился из боязни оскорбить память графа? Ах, какой он все же милый и чуткий! Нужно обязательно поблагодарить его.
Нину Сергей увидел за завтраком. То, что она вышла так рано, немного удивило его. Обычно он завтракал один или с Киселевым. Еще более необычным показался ему вид графини. Ее глаза сияли, щеки пылали, тонкие пальчики в смущении теребили кружевной платочек.
– Благодарю вас, сударь, – она одарила Сергея такой нежной улыбкой, что ему захотелось презреть все правила приличия и сжать ее в объятиях, – ваши цветы – большая радость для меня! Я думала, после смерти графа никто и не вспомнит о моем дне рожденья! – Уголком платочка она смахнула задрожавшую в ресницах слезинку. – Ах, да что это я плачу. Давайте же завтракать!
В ту минуту Сергей ничего не ответил, только поклонился и подал ей руку. Он был так удивлен, что не успел сориентироваться. Он не посылал никаких цветов и вообще, не знал о ее дне рождения. А потом объясняться было поздно. Он побоялся выставить себя дураком.
По дороге в консульство Сергей размышлял о том, кто бы это мог прислать Нине цветы. Да, конечно же, Данила Степанович! Ему по рангу положено помнить такие даты. Вот он и подговорил свою итальянку купить цветы и принести Нине, будто бы от Сергея. Хитро. Молодец Данила Степанович! Надобно отметить его старания.
Правда, к тому времени, когда Киселев явился домой, Сергей Андреевич и думать забыл о своей благодарности, равно, как и о цветах.
Данила Степанович приехал после обеда и привез в подарок премилый туалетный набор: черепаховые гребни, щетка для волос, ножницы, флакончик розового масла и чудная табакерка с необычным замочком. Открыв табакерку, Нина обнаружила, что она наполнена розовой пудрой, а в крышечку ее встроено зеркальце.
Еще поздравлять графиню явился старый лакей Степан. Он долго бил поклоны и утирал слезы руками. Нина дала ему золотой ducato и пообещала, что непременно похоронит рядом с Палажкой, это была заветная мечта старика.
А вечером доложили о приходе синьора Лоренцини и синьоры Лидии. Их Нина не ждала и приглашения не посылала, она полагала, что соседи по сей день пребывают на водах в Тоскане, где дон Гаспаро лечился от подагры. Единственные, не из своих, кто помнил о ее дне! Тем дороже был для Нины этот визит.
– Примите этот подарок, Ваше Сиятельство, в память моего доброго друга дона Михаила, – сказал дон Гаспаро, вручая имениннице золотую шкатулку, украшенную гранатами и бирюзой. Нина знала, синьор Лоренцини имеет право так говорить, ибо граф Михаил Матвеевич тоже считал его своим другом.
По русскому обычаю Нина троекратно поцеловала старого купца, и прижалась щекой к шелковистой щечке Лидии.
По мере того, как солнце все ниже склонялось над морем, подспудная тревога в сердце Нины утихала. Еще немного, день закончится, ничего не случится.
Мужчины расположились за карточным столом, пригласив в качестве четвертого партнера Лидию. Антонела наигрывала на арфе. Нина сидела в кресле с вышиванием в руках, но взгляд ее рассеянно блуждал, переходя от раскрытого окна, за которым заходило пылающее солнце, к столу, на котором стоял букет, перехваченный красной лентой.
Сергей никак не мог сосредоточиться на картах. “До чего же она хороша в этом черном платье, – думал он, глядя на Нину. – Истинное воплощение спокойствия! Скромна, не привередлива. С такой женой никаких хлопот не будет”. Ему бы знать, какие страсти бушуют в этом сердце!
В салоне бесшумно появился лакей и прошептал что-то Антонеле. Пожалуй, кроме Сергея Андреевича его никто и не заметил. Слуги в этом доме были невидимы и неслышимы. Итальянка тихо встала и поспешила за слугой.
Когда она возвратилась, ее огромные глаза, обращенные к госпоже, были полны смущения. Рядом с ней стоял Сандро. На этот раз он был без своей цыганочки и без гитары.
Сердце Нины остановилось, кровь отхлынула от лица, кончики пальцев похолодели, однако, она, как ни в чем не бывало, отложила рукоделие и поднялась навстречу певцу:
– Благодарю, синьор Алессандро, что вы не забыли о моей просьбе.
Тонкая белая рука протянута для поцелуя. И снова его жаркие губы касаются нежного запястья:
– Примите мои поздравления, Ваше Сиятельство.
За карточным столом воцарилась напряженная, почти враждебная, тишина. Сандро оглядел гостиную, задержал взгляд на розах. Уголки его плотно сжатых губ слегка дрогнули. Когда он обратил свой взор на гостей, в его глазах сверкал вызов. Он низко поклонился Гаспаро и другим мужчинам, слегка кивнул Лидии, затем взял со стола канделябр с пятью зажженными свечами и направился к клавесину.
Звонкий шлепок картами о столешницу отвлек всеобщее внимание от музыканта. Лидия, резко отодвинув стул, вскочила из-за стола:
– Слишком много музыки в один день! У меня болит голова. Пожалуй, я выйду на воздух!
Нина в испуге застыла. Это был самый настоящий скандал. Никогда еще графине не приходилось попадать в подобные ситуации. Если сейчас дон Гаспаро последует за супругой…
Получается, что она нанесла оскорбление этой почтенной паре. Но чем?! Нина не знала, что и думать.
Но купец не двинулся с места, а лишь спокойно кивнул:
– Конечно, дорогая. Пойди, погуляй. А мы послушаем.
После этих слов Данила Степанович вздохнул с облегчением, Антонела заулыбалась, а Нина снова почувствовала биение собственного сердца в груди. Сергей Андреевич же сидел и не мог ничего понять. Это кто? Тот бродяга из горного селения? Что он здесь делает? Кто его вообще впустил?
Сандро тронул клавиши и быстро пробежал по ним пальцами, пробуя звук. Нина внезапно испугалась. До сих пор на клавесине играла только она одна, а со дня смерти графа его вообще никто не открывал. А вдруг Сандро не понравится звучание инструмента и он не станет петь? Но опасения оказались напрасны.
– Вы любите Моцарта, госпожа графиня? – спросил Сандро, получил утвердительный ответ, и, аккомпанируя себе, запел серенаду из “Похищения из сераля”.
И снова Нине показалось, что она уносится на крыльях музыки куда-то в заоблачную даль, где не существует ничего, кроме нее и этого голоса. Клавесин звенел, тихо вторил колокольчиками мужскому голосу, создавая неповторимое сочетание нежности и силы, от которого таяло сердце. За серенадой последовала итальянская ария, затем неаполитанская песня, потом какая-то новая, совершенно незнакомая Нине мелодия. Солнце село, легкие сумерки окутали гостиную, и вышло так, что единственным ярко освещенным предметом в музыкальном салоне остался клавесин. Певец с необычайным мастерством сумел полностью овладеть вниманием аудитории, его не только слушали, с него не сводили глаз.
Когда Сандро закончил петь, первым очнулся Сергей Андреевич. Пожалуй, он единственный не попал под чары этого шута. Остальные сидели, глядя на итальянца, и ничего не замечали вокруг. Но больше всего Сергея раздосадовала Нина. Она смотрела на бродячего певца так, как должна была смотреть только на него, Сергея Милорадова!
– Послушай, милейший, – сказал Сергей, обращаясь к Сандро, – ты хорошо сделал свою работу. Я щедро заплачу тебе. Ступай на кухню, подожди меня там!
Сергей говорил по-французски, не заботясь о том, понимает ли его Сандро. Его слова были предназначены прежде всего для Нины. Но ответил ему сам певец. И тоже по-французски:
– Мсье консул, вы не сможете заплатить мне столько, сколько я стою. – Тут Сергей вспомнил шляпу, доверху наполненную серебром. – Я пришел сюда вовсе не потому, что нуждаюсь в деньгах, а потому, что меня попросила об этом госпожа графиня.
Никто не представлял Сандро господ, присутствующих в гостиной, но, похоже, певец, еще до того, как войти, превосходно знал, с кем ему придется встретиться. Он снова поклонился дону Гаспаро и подошел к Нине. Она опять подала ему руку, но на этот раз он не просто поцеловал ее. Неуловимым движением он перевернул руку женщины и обжег губами ее раскрытую ладонь, – поступок совершенно недопустимый для постороннего мужчины. Сердце Нины снова замерло. Что он себе позволяет?! Какая восхитительная дерзость! Ведь это ласка, а не обычный знак почтения!
Никто из гостей не заметил в поцелуе ничего необычного, настолько быстро все произошло, а сама Нина ни за что бы не призналась. Сандро потребовал свою плату и получил ее.
Лишь когда певец удалился, гости окончательно пришли в себя. Однако присутствие Сандро все еще ощущалось в гостиной. Дон Гаспаро сказал, ни к кому не обращаясь:
– Он все так же дерзок и горд! И по-прежнему невыносим!
Сергей Андреевич ничего не мог сказать насчет “по-прежнему”, но в остальном, был полностью согласен с почтенным синьором. Таких наглецов, как этот Сандро, поискать надо!
Нина, пытаясь скрыть пылающее лицо, подошла к окну. В этот час на улице было гораздо светлее, чем в доме, поэтому последующая сцена, там, внизу, предстала перед графиней во всех мельчайших подробностях.
Как только Сандро вышел из палаццо, к нему подскочила, непонятно откуда взявшаяся, Лидия. Очевидно, она не вышла во внутренний дворик, а специально поджидала певца на улице. Он попытался обойти ее стороной, но не тут то было! Синьора Лоренцини схватила его за рукав и заговорила, указывая в сторону своего дворца.
В гостиную с улицы не доносилось ни звука. Очевидно, Лидия говорила очень тихо, да и Сандро не стремился сделать их встречу достоянием гласности. Но язык, в котором почти каждое слово сопровождается жестом, можно понять и без слов.
Лидия приглашала певца к себе. Сначала он отрицательно качнул головой, но этого оказалось недостаточно, она продолжала что-то настойчиво втолковывать ему, тыча пальцем то ему в грудь, то в сторону своего дома. Один раз она махнула рукой в сторону палаццо Нины, очевидно, имея в виду, что дон Гаспаро сейчас находится там. После этого Сандро выдернул свою руку и сделал жест, свидетельствующий о том, что все это ему до чертиков надоело. Но и это не остановило Лидию. Теперь она кричала так, что Нина отчетливо слышала каждое слово:
– Я больше не могу так жить! Я хочу, чтобы ты вернулся! Я сожалею обо всем, что между нами произошло! – И на полтона тише, но все равно достаточно громко: – Прошу тебя, поверь мне! Я ведь знаю, что ты тоже несчастлив!
В ответ он громко рассмеялся:
– Как всегда, ты думаешь лишь о себе! Я не верю тебе, Лидия! Ты только тогда и можешь быть счастлива, когда мне плохо!
Сандро повернулся, намереваясь уйти. Тогда она сделала последний ход, а может, просто попыталась оскорбить его:
– А ты не думаешь ни о ком! Ты губишь и себя, и Мару! Из-за тебя это несчастное дитя лишено нормальной жизни!
Когда он обернулся, его лицо было искажено от ярости:
– А вот в нашу жизнь, Лидия, не лезь! Не тебе решать, счастлива Мара или нет!
Лидия отшатнулась так, будто Сандро ее ударил, хотя Нина ясно видела, что он и не приближался к ней.
Торопливо задернув шторы, графиня обернулась к гостям. Благодарение Богу, карточный стол находился далеко от окна, на нем уже стояли зажженные свечи, и продолжалась игра, так что ни дон Гаспаро, ни ее соотечественники не могли ни видеть, ни слышать ужасной сцены.
Лидия появилась в гостиной через минуту. Она улыбалась, как ни в чем не бывало. Ее самообладанию нельзя было не подивиться.
Нина, к сожалению, такой твердостью духа похвастать не могла. У себя в спальне она вылила на сахар почти полпузырька сердечных капель, но так и не успокоила свою боль.
Хуже всего, что об этом нельзя ни с кем поговорить. Разве можно объяснить кому-нибудь, какие противоречивые чувства обуревают ее?
Почему, всякий раз, при появлении Сандро, она пугается, но при этом испытывает непреодолимое желание видеть его снова и снова? Целый месяц она ждала его визита, а когда он пришел, чуть не лишилась чувств от ужаса. Почему его голос преследует ее днем и ночью, причиняя больше боли, чем радости? И почему ей не хочется отказаться от этой боли и обрести прежний покой?
Графиня Милорадова давно уже не наивная девочка, она – вполне зрелая женщина, вдова, но не может ответить ни на один из поставленных ею же вопросов.
