Текст книги "Сиротка для Дракона. Новенькая в Элитной Школе Истинных (СИ)"

Автор книги: Ева Кофей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– В медпункте нас уже ждут.

Мы проходим мимо Радиона, директор не обращает на него внимания, но сам парень прожигает наши спины взглядом. Чувствовать это перестаю только, когда мы заворачиваем за угол.

Что же здесь происходит?

– Я говорил, что больно не будет, но это после небольшой операции... – улыбается мистер Томпсон так легко и остро, что меня передёргивает. – Средство должно хватить на пару недель, а после, надеюсь, всё уладится само собой.

Не знаю, что это значит, главное – пару недель я должна протянуть.

Отлично.

Мисс Стрипс как всегда очень мило мне улыбается. За руку отводит в комнату, которую я раньше не замечала. Маленькая и стерильная. Должно быть, это самое подходящее слово. У стены стоит металлический стол, а на нём – капсула.

– Ложись, дорогая. Это займёт некоторое время. Мы введём тебе заживляющий препарат. Он безопасен, хоть и нельзя сказать, что... Ну, в общем, он должен сдерживать силу дракона в тебе до Дня Света. Тебе повезло – осталось недолго. Одной процедуры хватит.

Теперь ясно, отчего они так ждали окончательных результатов – едва ли в обычную больную девушку можно было бы это вливать.

Уже спустя пять минут я лежу в стеклянной капсуле. К сразу нескольким венам присоединены катетеры и иглы. Тело зафиксировано. Жёлтая жидкость медленно вливается в кровь.

Поначалу я не понимаю, о чём говорили директор и медсестра. Не слишком приятно, но терпимо. Маленькая плата за улучшенное самочувствие.

Но...

Затем пульс стал оглушительно отдаваться в висках, а по венам потекла концентрированная, красная боль.

Я не могу совладать с ней, не могу терпеть, но и сознание не теряю...

Дёргаться не выходит.

Теперь ясно, зачем нужна эта капсула.

Всё продумано именно на такие случаи.

Словно рыба об лёд бьюсь, правда, мысленно. И на грани реальности вижу Его лицо. Он стоит надо мной. Ладонью громадной касается запотевшего изнутри стекла. Разные глаза, тёмные волосы, золотые нити.

«Почему ты не узнаёшь меня? – хочется закричать. – Почему не видишь во мне истинную? Что... что с тобой не так?».

Боль захлестывает дикая обида.

Ещё совсем недавно я и не думала в этом ключе, а теперь мне хочется выцарапать ему глаза, будто он мне изменил.

Но это, видно, побочный эффект препарата.

Помутнение сознания.

Ничего особенного, ничего особенного, ничего особенного...

Ничего особенного – это ты, Айрис.

Я беззвучно вскрикиваю в последний раз и отключаюсь.

Глаза открываю уже в своём новом пристанище – дверь у витража, просторная комната в зефирных тонах, две кровати. Вот это вот всё.

Воспоминания о боли ничего не значат, отголоски памяти никак не действуют на нервные окончания, и теперь я могу сказать – оно того стоило.

Не чувствую тяжести дурацкого сердца в уже казалось бы растресканной грудной клетке. И даже губы не ноют от мелких ран, а кожа на пальцах не зудит. К тому же, я как будто выспалась впервые за много лет.

Ощущение облегчения обнимает шёлково, и я не сразу замечаю, что улыбаюсь.

Пусть за панорамным окном и гоняет тёмные тучи ветер, льётся дождь и сверкает зубастая молния. Это даже весело.

Мне весело.

Оглядываюсь хорошенько, вокруг вполне миленько, Мии нигде нет, а ведь я была бы не против её видеть.

В голову приходит странная мысль – какой бы я была без своей боли, без связи с каким-то драконом, без мёртвых родителей?

А вдруг была бы просто душкой, а?

С трудом могу себе это представить.

Но... всё же хочется надеяться.

Стук в дверь. Вновь формальный. Через полминуты в комнату заходит мистер Томпсон. Он улыбается, переводя взгляд с меня на окно и обратно.

– Замечательная погодка, не правда ли?

Мне тоже нравится.

– К тебе норовит, словно змей, проникнуть Радион. Впустить его?

Я не сразу осознаю, чьё именно он имя назвал, а потому бездумно киваю. И только затем доходит – Ди. Ди, не Квент...

По рукам проходится дрожь.

Своего нового «парня» видеть не особого хочется, хотя я и понимаю, что не желаю сейчас одиночества.

– Хочу сказать, что Радион, пусть и очень талантливый, не дракон.

Выгибаю бровь. Правда? Я даже не особо об этом и думала.

– А ещё отношения до Дня Света запрещены, – он произносит так, будто ему самому глубоко плевать на это правило.

Уверена, что это так. Уверена, что руководя здесь всем, мистер Томпсон получает больше, чем отдаёт. Занимает себя делами, чтобы отвлекаться мыслями от смерти любимой, но руководит из рук вон плохо. Потому что Мия уже возможно залетела, а меня умудрились выкрасть в первый же день. Ага. Но вообще-то пофиг. Если кто-то решил доверить подростков чуваку с красными волосами и выбритыми висками – ну удачи.

– В шкафу найдёшь свою форму и все учебники. На столе твоё расписание и домашние задания за двое суток, что ты восстанавливалась. Радион, кстати, собирался тебе с этим помочь. Занятия завтра с девяти утра. Добро пожаловать в Драгон-Холл, Айрис.

Красивый молодой человек – ну захотелось мне сделать на этом акцент – поднимается и вальяжной походкой направляется к двери. Но на середине пути останавливается и, усмехнувшись, возвращается ко мне.

– Вот, – протягивает тонкую серебряную цепочку, – считай, что я почувствую, если с тобой случится что-то нежелательное. Поэтому не снимай, хорошо?

Магическая вещь?

Даётся всем ученикам или хотя бы ученицам?

Не помню, чтобы ещё у кого-то видела такое.

– Иногда мне кажется, что ты усложняешь слишком, Айрис, – усмехается он вдруг болюче-остро. – Просто надень. Красивая же.

Выходит, оставляя меня в каком-то оцепенении. С диким коктейлем возражений и восхищений.

Но всё же щёлкаю микро-застёжкой на запястье и несколько мгновений любуюсь тонкой работой, искусной вязью.

А затем вздрагиваю от хлопка распахнутой и тут же закрытой двери.

– Тебе уже лучше, малышка?

Ди на удивление тоже улыбается.

Высокий, в чёрных школьных брюках и водолазке. Серебряная массивная цепь, бледная кожа, светлые, благородного оттенка волосы, острые черты лица, чёрный перстень, чёрные глаза-бездны.

Облизываюсь и понимаю, что чувствую жгучее желание... посмотреться в зеркало.

– Ты выглядишь гораздо лучше, – он будто читает мои мысли. Бросает чёрный рюкзак на кровать, садится рядом, берёт мою ладонь в свои и усмехается. – Мисс Стрипс говорила, что операция прошла не слишком гладко. Сила в тебе оказалась такой большой, что пришлось добавить суспензию. Как ты?

Передёргиваю плечом.

Он касается моих волос и хмыкает:

– Красивый оттенок, мне нравится. Но кончики бы подстричь.

А то я не в курсе.

– Совсем скоро всё закончится. Но мне почему-то хочется расположить тебя к себе. Думаешь, я сошёл с ума? Но... Что мне сделать? – и снова звучит так искренне и проникновенно, что сердце начинает стучать громче и быстрее.

Я выдыхаю, нахожу блокнот и выписываю:

«Ножницы.»

Ди приносит всё, что мне необходимо, и позволяет закрыться в душевой.

Она находится в коридоре. Внутри никого нет, должно быть, все ещё на занятиях. И это отлично.

Немного неловкая подробность, но вместе со школьной формой и учебниками директор передал мне ещё и целый пакет уходовых средств. Причём, все элитные (поняла по сдержанным тонам и минимум надписей и обещаний на упаковке, просто название, просто состав, а сами баночки стоят, должно быть, больше велосипеда, который был у меня в детстве). Шампунь, бальзам, маски для волос, гель для душа, щётка для тела, крема, масла, спреи и небо знает что ещё.

На чёрном мраморном столике лежат ножницы, в углу – красный рюкзак с нижним бельём.

После душа я стою обнажённая, тёмные волосы прилипли к спине и не закрывают лицо. Лицо, которое мне всё ещё не нравится. Несмотря на то, что я его не совсем узнаю.

Треугольное, как у кошки, с аккуратным острым подбородком. Высокие скулы, резковатые, но всё же сбалансированные черты лица. Не думаю, что вписываюсь в стандарты красоты, но... Что-то во всём этом есть.

А нет больше ранок, кожа стала мягкой, практически идеальной.

Без заслонки я, наконец, могу взглянуть правде в лицо.

Необычной формы губы, большие глаза, пусть и рыбьи, мутновато-голубые, иссиня-чёрные волосы... были бы густые, если бы не «болезнь».

Мне вдруг захотелось посчитать себя красивой. Наплевав на все «но». До одури хочется ощутить это довольство и тепло, разливающееся в груди, при взгляде на собственное отражение.

Стать увереннее.

Лучше.

Может быть, для того, кто скоро появится в моей жизни.

Может быть, для самой себя.

Хочу сбросить тяжесть с плеч.

Возможно, тяжесть собственной неполноценности.

Хотя, разумеется, перестала общаться с людьми я вовсе не из-за того, что считала себя недостойной, просто...

– Эй, ты там торчишь уже час, малышка, – костяшками пальцев Радион стучит по двери. – Всё норм? Постучи в ответ, если да. Или, – прямо так и вижу, как он – идиот – играет бровями, – я её выломаю.

Вздыхаю, мимолётно улыбаюсь и отстукиваю четыре раза.

И-ди-на-хер.

– Я тогда пойду перекурю, – миролюбиво отзывается он.

Ну, в каком-то смысле всё верно понял.

Возвращаюсь к своему отражению. Эффект идеальной кожи, говорят, временный. Через три дня после процедуры по телу снова пойдут мелкие трещинки. Поэтому мне хочется насладиться своим видом. Какой бы я была, если бы не вся эта история с драконами.

Волосы могли бы быть идеальными, густыми от природы, шелковистыми и всё в этом духе, но не после всего пережитого.

Маме нравилось, что они длинные. Из-за этого я долгое время в приюте не позволяла никому к ним прикасаться, не позволяла ровнять. Потом пришлось. Но теперь, теперь я собираюсь избавиться от того, в чём больше нет жизни...

Стоя напротив зеркала, обрезаю прядь за прядью. Локоны, отливающие синим, падают на пол. На глазах наворачиваются слёзы, но я не останавливаюсь.

Мне хочется, мне до смерти хочется... перемен.

Чтобы не смотрелось криво, приходится резать и резать до того момента, пока не получается каре выше плеч. Всё ещё далеко не идеальное, но уже так, что можно брякнуть нечто вроде: «да это стиль такой, ты ничего не понимаешь...».

Мне кажется, я чем-то теперь похожа на Клеопатру, как её обычно изображают в немногочисленных мультиках, которые я смотрела.

Забавно.

Когда заканчиваю убирать за собой волосы, замечаю кое-что странное. Чьё-то присутствие за дверью. Не так, как если бы Ди вернулся и подпирал собой стену в тупом ожидании. Нет, кто-то напряжён, и его напряжение сочится холодом через щель между дверью и полом, ползёт змеёй и скользит по моим лодыжкам вверх.

Меня передёргивает.

Сходить с ума, гадая, кажется мне или нет – не лучшая затея, а потому, прикрывшись полотенцем, с каменным выражением лица, открываю дверь.

За ней никого, но мне кажется, что где-то на грани слуха ещё раздаются отголоски шагов.

А следы ещё горячи.

Следы... дракона?

Охранники, разумеется, застыли истуканами и подходить к ним близко я не собираюсь – всё равно блокнот с собой не брала.

Не успеваю закрыть дверь, чтобы продолжить торчать у зеркала, как в дверной проём протискивается Радион.

С острой ухмылкой и дымным шлейфом.

Он точно с улицы – волосы чуть влажные, в глазах ещё будто отражаются белые молнии.

– Закончила?

Я фыркаю.

А затем... киваю.

Почему бы и нет?

Собираю свои вещи и захожу в комнату. Ди следует за мной.

За окном сверкают молнии, погода плачет и смеётся, бьётся в истерике и гомерическом хохоте.

Ди ждёт, что я его выгоню, чтобы, должно быть, потелиться какое-то время, прежде чем всё же скрыться за дверью, бросив что-то вроде: «Не знаешь, что теряешь, детка...».

Но я не выгоняю его.

Вместо этого отбрасываю полотенце в сторону, стоя у окна.

И смотрю ему в глаза.

Полностью обнажённая.

На губах – усмешка.

Радион замирает, не сводя с меня холодного взгляда. В этот миг особенно сильно громыхает гром и тучи пронзает молния.

А я спокойна. Кожа белая, без сильных изъянов, кончики коротких волос смотрят в пол, сердце не колотится, словно бешеное, ноги не дрожат.

Ещё спустя мгновение он выгибает бровь и остро усмехается, будто ещё надеется хоть как-то обернуть это в свою сторону.

Но по лицу вижу, что ему не нравится происходящее. Оно будто темнеет.

– Ничего не смущает?

Голос. Режет. Воздух. Ножом.

Мотаю головой и принимаюсь ладонью расчёсывать ещё влажные волосы. Слышала, что расчёской лучше сейчас не драть. Не стоит и упоминать, что раньше меня это не особо волновало.

Потягиваюсь слегка, бросаю взгляд за стекло, затем расчехляю рюкзак и принимаюсь копаться в нём, чтобы найти на дне нижнее бельё.

Он хмыкает:

– Ты думаешь, это смешно?

Вот. Теперь в голосе явственно слышу оскорбление. Досаду. Гнев. Как мило.

Но, если честно, я даже немного удивлена, что он так быстро всё понял.

Что ему настолько не понравилось.

Очередной раскат грома, очередная вспышка молнии.

Где-то между этим он ловит мой оскал.

Сделала ли я это, чтобы поиздеваться? Чтобы поставить на место? Или просто понаблюдать за собой? Понять, что я буду чувствовать, если разденусь, перед очень-очень красивым парнем. Властным, влиятельным, богатым.

В конце концов, если не возбуждает он сам, должна возбуждать ситуация, не так ли?

Не так.

Я с облегчением осознаю, что ничего не чувствую. Он – пустое место. Его будто тут нет.

Об обратном навязчиво заявляет лишь табачный запах, смешанный с кожей и ментолом.

Мне просто нужно переодеться, и я не собираюсь заморачиваться, краснеть и делать это в спешке, опасаясь, что он попытается войти в неподходящий момент... Зачем?

Я помню, как тело реагировало на Квентина. Как заставляло краснеть щёки лишь одно его присутствие. Звук его голоса. Объятие.

Разумеется, я не слишком в этом разбираюсь. Вот, даже сон, где он просто тёрся сзади, где целовал и обнимал горячо, будоража и заставляя через раз дышать... Даже сон напугал меня до чёртиков.

Но всё же я жила среди людей, пусть и призраком. И могу сказать: девушка, которая нравится парню, никогда не будет раздеваться перед ним вот так в первый раз. Дело даже не в жестах, не в ситуации, а в... безразличии.

У него было много девушек, я уверена.

И он знает, как выглядят сигналы. Какое-нибудь там вожделение, возбуждение, заигрыванием, смущение, решимость, стервозность, да что угодно. Главное, что есть эмоции, есть чувства, есть желание чего-то добиться оголившись. Хотя бы внимания.

Но я смотрю на него, как на тумбочку.

Меня это слегка-слегка забавляет, но недостаточно, чтобы принять действие за призыв к чему-либо.

Он мне не интересен.

Так же бы я разделась перед Брендоном.

Перед Мией.

Но... не перед Квентом.

Ди хочет сказать, что-то ещё, но осекается и едва заметно морщится.

Дело в том, что просто голое тело человека без контекста не очень красивое. Не очень возбуждающее. Пока человек не пытается принять вид чего-то желанного, его тело – просто кусок мяса.

Приглушённый свет, красивое бельё, желание обоих партнёров – вот, что выглядит эротично.

Мокрая девушка, надевающая хлопковые трусы с цветочками и думающая о ком угодно, но не о парне в одной с ней комнате – это преступление против эротики. И надругательство над ней.

Ди вдруг смеётся сипло, садится на мою кровать и закуривает прямо в комнате, наблюдая за тем, как я достаю из рюкзака помятый синий лифчик.

В женском теле, преподнесённом таким образом, нет никакой ценности.

Он это знает.

Он знает, что не получил ничего, кроме неловкости, недоумения и гнева.

Впрочем, всего на миг мне кажется, что во взгляде его мелькает и любопытство. Такое, которого раньше не было. Настоящее.

Он вдруг поднимается, всё ещё держа между пальцев тлеющую сигарету, подходит ближе и без слов помогает застегнуть лифчик. Затем застывает у окна и протягивает мне сигарету.

Беру её и затягиваюсь. Сама не знаю, почему. Из-за его реакции? Потому что уже делала это в приюте? Не на постоянной основе. Всего несколько раз. И не скажу, что мне понравилось.

Вздыхаю и сажусь на подоконник. В лифчике и трусах, не подходящих друг к другу. Он усмехается, мазнув по мне взглядом.

А я задумываюсь: может быть, мне действительно хотелось его внимания.

Но не совсем такого, о котором многие бы подумали.

Просто... я так долго жила забив на своё лицо, своё тело. Не видела ничего, кроме ран. Не волновалась ни о чём, кроме ран. Девочки из приюта комплексовали по поводу всего: прыщей, излишней худобы, большой попы, маленького роста, большого роста, рыжих волос, чёрных волос, волос на лице... Все носились со своей грудью, будто она из золота.

А я... просто существовала на обочине.

Видела всё, и даже понимала, но как будто издалека.

А теперь впервые за долгое время посмотрела на себя.

Дико странно, но, может, мне захотелось разделить это с кем-то ещё? Типа, эй, ты видел, у меня есть сиськи, нет, ну правда. Видел? Жесть, да?

Не знаю, это все версии.

Больше не хочу об этом думать.

Усмехаюсь, будто напоследок, и Ди выдаёт вдруг, заставляя вздрогнуть:

– Да кто ты вообще такая?

Передёргиваю плечом. Он тушит сигарету и предлагает открыть форточку на самом верху. Проветрить. Почему бы и нет? Пока он встаёт на подоконник, я иду к рюкзаку, чтобы достать джинсы и футболку.

– Погоди. Там видишь у шкафа чёрные пакеты бумажные? Это тебе. Выбирал на свой вкус.

В первом пакете свернуты три объемных вещи: вязаный чёрный кардиган, очень объемный, но видно, что это такой крой, а не вещь не по размеру, дальше кожаная куртка, копия его собственной, и длинный кожаный плащ. Ярко-красный, практически неоновый.

В другом пакете несколько юбок и платьев. У меня никогда не было ничего подобного, они все выглядят либо агрессивно, либо кэжуал. Тут же нахожу несколько маек, футболок и водолазок.

В третьем пакете то, из-за чего у меня загораются глаза – широкие драные джинсы, брюки клёш, кофты и толстовки.

На самом деле, мне правда не хватает тёплых вещей.

Последний пакет смущающий – колготки и упакованное в отдельную коробку нижнее бельё.

Может быть я слишком устала, но не воспринимаю всё это в штыки. Хотя сделать это было бы ну очень легко.

Всё-таки, когда ты сирота без вообще каких-либо родственников, денег, подарков и всего такого, когда видишь, что есть у других, когда не смирился со своим положением в обществе, когда чувствуешь себя на тысячу долларов, а выглядишь на двадцатку – сложно не воспринимать вещи, как подачку.

Как попытку унизить.

Легко разозлиться.

Я видела два типа детей в приюте: те, кто смотрел на мир снизу вверх и те, кто несмотря ни на что делали ровно наоборот.

Первые принижали себя даже больше, чем нужно, согласившись и навсегда приняв роль жертвы. Были рады донашивать за кем-то вещи и даже умилительно складывали на груди ладони, когда им доставалось что-то хорошенькое.

Вторые рвали и метали, будто не отдавая себе отчёт, где они на самом деле находятся и кто они такие в глазах общества. Отбросы. Те, кто никогда не окончат университет, не внесут никакого существенного вклада в общество, наркоманы, воры, многодетные мамаши-побирушки и всё прочее. Забавно, что гнев и гордость, нежелание смотреть правде в глаза, превращала таких подростков в тех, кем они сами не собирались становиться. Чтобы что-то кому-то доказать, они воровали, связывались с дилерами, становились на учёт только из-за желания достать где-то денег и выбраться. Отделить себя от овец, доказать что-то богачам... Один такой помню, даже пытался меня поцеловать, перепив. Кажется, его уже нет в живых.

И я стою сейчас, глядя на пакеты с одеждой, чувствуя неловкость и стыд за то, что выгляжу настолько отвратительно, что мне купили целый гардероб. Не подарили кофточку, что, наверное, нормально и естественно, а одели с ног до головы.

Кстати о ногах, я не сразу заметила, а ведь есть ещё один пакет с обувью. Конверсами, тяжёлыми кожаными ботинками (мне такие очень нравятся) и туфлями на маленьком каблучке.

– Ну что, угадал хоть с чем-нибудь?

Он спрашивает с каким-то добрым довольством и любопытством.

Как человек, который действительно заморочился и хочет увидеть реакцию.

Но стою, начиная дрожать от холода, увязнув в своих сомнениях, словно в болоте.

Кто я среди тех детей в приюте?

И что мне делать?

Я разозлись на Квентина, когда он без спросу полез в мои дела, стал защищать, тем самым переворачивая всё с ног на голову.

Было бы логично поступить так же с вещами – отвергнуть их.

Ведь это одно и то же.

Но вещи мне понравились. И особенно остро сейчас я не хочу выглядеть как чучело.

Но все подумают, что я принимаю подачки.

Тем более, после всего того, что произошло.

Сперва Квентин навалял словесно мисс Училке, потом выкрал меня у половины школы на глазах, затем Радион стал вести себя так, будто мы встречаемся, а теперь вот – новенькие брендовые шмотки.

Почему я вообще оказалась в такой ситуации?

Почему не скопила деньги, не заработала их хоть на какие-то вещи, как делали другие перед выпуском?

Но другие и планы строили, некоторые даже уж совсем фантастические.

А я каждый день жила с верой, что засну ночью и не проснусь.

Я просто не чувствовала, что живу. Не верила, что всё продлится долго. Не видела смысла.

И пусть сейчас мои мысли раздроблены, а состояние не супер стабильное, я злюсь на себя.

Ди – к его чести – кладёт руку мне на плечо, слегка сжимает и отпускает, устраиваясь на кровати.

– Если тебе будет легче, вся эта акция одобрена директором. Он сказал, что это приветственный подарок. Не только от меня, от Драгон-Холла. Думаешь, тут все богатые и счастливые? Были некоторые, похожие на тебя. Мистер Томпсон помогал им. Что такого-то? Просто возьми. Малыш, я же говорил, здесь все будут тебя облизывать в любом случае.

Он наводит меня на мысль: возможно, чисто теоретически, Драгон-Холл – это всё же не сиротский городской приют. И правила здесь другие.

Местным деткам будто плевать на окружающих. В хорошем смысле. Может быть, потому что у них есть будущее? Сто процентов радужное.

Я где-то слышала, что успешные люди думают о своей жизни, а не о чужой.

Наверное, это логично.

Но всё же мне странно.

Я готовилась к Аду, а получила недоумение, капучино и дохера улыбочек.

Что ж... Может быть, ещё пожалею об этом, но решаю всё же принять подарок. И чтобы не чувствовать себя ничтожеством, хотя бы попытаться сделать это с достоинством.

Потому пишу в блокноте аккуратно: «Спасибо тебе...», передаю его Ди и вытягиваю для себя плотную, объёмную толстовку и джинсы.

К горлу подступает ком, глаза начинают печь слёзы.

Просто потому что мне тепло, удобно и красиво.

И больше не знобит.

– Ну что, сделаем домашку? У вас там наверное программа для отсталых, – ухмыляется он широко, как будто хочет отыграться. Что напрямую говорит о том, что он задет. Я не обижаюсь. Хотя бы потому, что она реально для отсталых. Мне так кажется. – Ты же будешь на выпускном? Песню для вальса уже выбрали, хочешь, включу?

Мотаю головой. Зачем?

– Умеешь танцевать?

Снова даю понять, что нет.

– Ну так, надо потренироваться.

Всё ещё громыхает гром, льёт весёлый дождь, на самом этаже тихо.

Ди включает музыку на смартфоне, кладёт его на тумбочку и подаёт мне руку.

– Давай же!

И я решаю, что если оттопчу ему ноги, он будет виноват сам.

Радион кружит меня и направляет, осторожно обнимая за талию и едва касаясь руки. Его чёрные глаза сверкают, а у меня впервые за всё время, что он тут торчит, начинает неверно стучать сердце.

Красивый, опасный, умелый.

Не верю, что я ему нравлюсь...

Не верила до этого момента.

Я практически не сбиваюсь, хотя это и стоит мне капелек пота на висках.

Он не сводит горящего взгляда.

И только-только музыка начинает затихать, в дверь стучат.

– Айрис, это Квент, – уточняет так, будто я могла забыть его голос. – Можно войти?

Глава 18. Восемнадцать

Я пришла к тому, с чего начинала...

Прошло несколько дней, с тех пор как Квентин постучался в дверь моей комнаты.

С тех пор как я видела его в последний раз.

Он больше не появлялся в Драгон-Холле.

Решил не показываться на глаза до Дня Света? Отчего же?

И хоть «отношения» с Ди стали бессмысленными, я... сблизилась с ним, что-то в нём неуловимо изменилось, что-то стало тихо, тёмно привлекать.

Но я подумаю об этом завтра.

Формально мой день рождения уже наступил, хоть я и не знаю точно, когда родилась. Время – полночь.

Мне восемнадцать.

Никого нет рядом, за окном накрапывает дождик.

Надеюсь, про дурацкий праздник все уже забыли и не будет никаких неловкостей в столовой или на уроках.

Мимолётно улыбаюсь этой мысли и закрываю глаза.

Вот только тут же открывается дверь и в комнату кто-то входит. Должно быть, Мия наконец вернулась. Сделаю вид, что вижу десятый сон.

Куда там.

Меня тормошат, больно вцепившись в плечо.

Поднимаюсь резко и упираюсь взглядом в... миссис Ретти. Учительница литературы начинает кричать:

– Ты что, с луны свалилась, Айрис? Не чувствуешь, не слышишь? Ты же вроде не глухая, а! Пожар. Мы все горим! Быстрее!

Тот гнев, что выплёскивается на меня, сложно даже в страшном сне себе вообразить.

Он сильнее любого пламени.

Она вытаскивает меня из комнаты, и я только теперь начинаю слышать звуки сигнализации, которую включили будто по заказу. Коридор и вправду заволакивает дымом, из комнаты выбегают девочки в сопровождении охранников, которые громко считают всех по головам и инструктируют, куда бежать, и где пожарная лестница.

Я не успеваю вникнуть, только бегу вместе с остальными.

Миссис Ретти до сих пор не отпускает, как будто бы пришла лично за мной.

И что она вообще делает в Драгон-Холле ночью?

Большинство учителей живут в городе, в отличие от того же директора.

Дым всё сгущается, кто-то что-то говорит про сбой в системе, про выключение электричества и приступ у мистера Томпсона. Медсестра с ним, все дети целы, что-то ещё...

Я не улавливаю момент, когда мы с миссис Ретти отделяемся от остальных.

Может быть, позади ещё косяк учеников, а я просто не вижу...

Но нет, она заталкивает меня в свою розовую машину, садится сама, блокирует дверцы и вдаривает по газам.

А затем смеётся.

Смеётся как умалишённая. Запрокинув голову от удовольствия, и едва не врезавшись из-за этого в злосчастный жёлтый автобус.

Он сломался, всё никак отвезти в город не могут.

– Ну что, наконец-то, мы остались одни, Айрис.

Она так часто повторяет моё имя, что я понимаю – никакого дружелюбия ко мне никто не испытывает.

В ней горит ненависть.

Но почему?

Что я такого сделала?

Куда мы едем?

– Я не планировала! – говорит она, запинаясь. – Совершенно не планировала! Знала, что хочу что-то с тобой сделать, знала даже, что могу... Но нужно было ждать... Ждать, может быть, какой-нибудь дракон тебя и подхватил бы, и ты исчезла с глаз моих... Я была словно Сальери, которому приходилось смотреть целыми днями на Моцарта... Ты читала про Сальери? Ну, конечно же, нет. Неуч! Оборванка... Что же мне с тобой сделать?

В её голосе такая несдержанность, словно она прямо сейчас набросится на меня и начнёт душить. Или затискает до смерти, как ребёнок котёночка.

– Я хочу, чтобы ты знала, почему это происходит, Айрис. С хорошими людьми ничего плохого не случается. Ты поняла, тварь? Если с тобой случится... это... значит, сама виновата.

Я изо всех сил дёргаю за ручку, надеюсь, что механизм даст сбой, но всё бесполезно.

Это, видимо, раздражает училку, и она, остановившись, отвешивает мне хлёсткую пощёчину и ловким движением пристёгивает к креслу, а руки заковывает в наручники с... розовыми пушистыми перьями. Их крепит к переднему сидению, словно делала это уже сотни раз.

Снова неистово давит на газ.

– Из этой машины выходят только с моего разрешения.

Дамочка самодовольно улыбается, слизывает остатки помады с губ и снова чуть не гробит нас, едва успев вписаться в поворот.

– Дроны. Обычно здесь кружат дроны. Этот мальчишка, Квентин, так легко уволок тебя в прошлый раз. Это потому что никто не знал, истинная ты или обычный мусор. А по мне так одно другому не мешает.

В первую нашу встречу она была даже милее.

Прислушиваюсь и понимаю, что миссис Ретти ко всему прочему ещё и пьяна.

Замечательно.

– Ну вот, теперь ты здесь официально... Ха, кстати, с твоей директрисой разобрались. Уничтожили за халатность или сослали куда – не знаю. Но знаю вот что: от тебя одни беды, Айрис.

Сердце разгоняется бешено. День рождения начался с пожара и очередного похищения.

Не жизнь, а дешёвый романчик.

– Так вот... Охранники на каждом углу, камеры, дроны, директор, который всё ещё дракон, пусть и на половинку... Всяческие протоколы, полностью просматриваемая безлюдная местность, в которой невозможно затеряться. Никаких тайных катакомб и чего-то такого. Драгон-Холл неприступнее, чем кажется. Я смотрела на тебя, и у меня всё... зудело. Понимаешь? Как... В общем, зуд... Хотелось схватить тебя за твою головёшку и по стенке, по стенке... Ты, – неожиданно устало выдыхает, – с ума меня свела.

Я прикусываю губу.

Чёрт. Это заразно.

Мне хочется ответить.

Даже зудит.

Ужасно, если заговорить меня вынудит именно эта сумасшедшая женщина.

Вспоминаю про цепочку на запястье. Становится немного легче. Если она не плацебо, директор  спасёт меня, когда сам очухается, так?

Я должна только дождаться этого и не паниковать.

Хотя... что это со мной?

Надеюсь на чью-то помощь? На помощь человека, который отчасти сам и виноват во всём? Понанимал идиоток...

Нет, лучше своими силами её уделаю, как только подвернётся возможность.

В моих глазах верно сверкает что-то такое, потому что миссис Ретти передёргивается и морщится.

– Ему стало плохо. От этого разное может произойти. Даже ураган. Даже пожар. Почему бы и не пожар, так? Что ты так смотришь? Ладно, конечно, это я его устроила. Как иначе можно было тебя вытащить? Я не могла больше ждать, он так смотрел на тебя... – в голосе появляется откровенный собачий – сучий – скулёж.

Так и хочется спросить – кто?

– Радион... – шепчет миссис Ретти. – Он всё устроит. Он только мой, слышишь? Не знаю, чья ты там истинная, да это уже и неважно. А вдруг окажется, что он всё-таки дракон? У него в роду они есть... Просто вдруг тебе досталось больше силы, а ты его истинная, а он... он... понимаешь?

Понимаю, что она, предполагая это, реально думает убить меня и заставить мальчишку страдать так же, как мистер Томпсон.

– Он... мой господин, моё... всё. Он стал холоден, после того, как ты появилась. Но когда тебя не станет, всё будет, как раньше. Он обязательно меня прикроет. Обязательно!

У неё дрожат губы и срывается голос.

А мне до скрежета зубов хочется, чтобы посреди дороги возник стол и заставил её вылететь через лобовое стекло на свежий воздух.

Ди спал с ней, и из ревности она решила прибить меня?

Что за бред?

– Ты с самого начала мне не понравилась, – припечатывает миссис Ретти, – я знала, что так будет. Продажная... И что тебе в своём приюте не сиделось-то, а? Маленькая бедная сиротка, несчастная, пожалейте её! Помнишь тот день, когда умерли твои родители?