Текст книги "Великий поход привидений"

Автор книги: Ева Ибботсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Ева Ибботсон
Великий поход привидений

Посвящается Lalage, Toby, Piers и Justin.

Глава 1.

Хамфри Ужасный был привидением. Вообще-то, его имя было просто Хамфри, а 'Ужасный' он добавил, так как думал, что это поможет ему стать ужасным, которым он в настоящее время не был.

Никто не знал, что с Хамфри пошло не так. Возможно, виновата была его эктоплазма. Эктоплазма – это то, из чего сделаны привидения, и обычно это ужасное, бледное, скользкое ничто, немного похожее на липкие следы, оставляемые слизняками во влажной траве, или туман, который выползает из мерзких трясин вересковой пустоши. Однако эктоплазма Хамфри была персикового цвета и напоминала шерсть ягненка или летние облака. Кроме того, глаза его не косили и не сверкали – они мерцали, а косточки пальцев звенели, как колокольчики.

Его родители, которые естественно хотели, чтобы он был ужасным, жутким и отвратительным, как все лучшие привидения, очень волновались по этому поводу.

– Представить себе не могу, почему он стал таким, – говорила его мать.

Мать Хамфри была Ведьмой. У Ведьм крючковатые носы, горбатые спины и чешуйчатые черные крылья, а когда они двигаются, то испускают самые ужасные запахи. Для матери Хамфри было абсолютно естественным пахнуть заплесневелым холодцом, невымытыми подмышками и измельченными личинками в один и тот же день.

Отец Хамфри пытался ее успокоить. «Не волнуйся так, Мейбл, – говорил он. – У мальчика, вероятно, замедленное развитие».

Отец Хамфри – шотландский призрак. Он погиб, сражаясь в битве при Оттеберне в 1388. Это было очень кровавое сражение, в котором англичане и шотландцы убивали друг друга всеми неприятными способами. Обе ноги отца Хамфри были отрезаны одним жестоким английским бароном прямо в начале сражения, но он продолжал бороться на своих обрубках, пока другой мерзкий англичанин не проткнул его грудь мечом. Теперь его называли Скользящим Килтом, потому что, если смотреть на него, то все, что можно было увидеть – это низ его клетчатой юбки и пустое место, где должны были быть ноги. Он был очень внушительным призраком и хорошим отцом.

Но Ведьма, как и большинство матерей, была большой паникершей и никак не успокаивалась.

– Он ни капельки не похож на Джорджа или Уинифред, – всхлипывала она.

Джордж – старший брат Хамфри, и он был Кричащим Черепом. Кричащие Черепа – это просто черепа без прилагающихся к ним тел. Если Кричащий Череп пытаются закопать, он просто будет кричать и кричать, пока его не выкопают. Они также кричат, если их начинают передвигать, или если подходит кто-то, кто им не нравится. Фактически, они кричат большую часть времени, и исходящий от них шум похож на крики семи или восьми человек, у которых вытащили кишки. Так что, любой, кто слышал крик Кричащего Черепа, уже никогда не будет таким, как прежде. Естественно, это наполняло родителей гордостью за Джорджа.

Что касается Плачущей Уинифред, сестры Хамфри, то она скользила в длинном сером саване, пытаясь поймать маленькую миску воды, которая летала перед нею. Вода в миске была ей нужна, чтобы смыть пятна крови. Никто не помнил, откудана Уинифред появились эти пятна. Наверняка она сделала что-то действительно ужасное до того, как умерла: очень уж много на ней было этой крови. Но как бы быстро Уинифред ни двигалась, миска всегда летела быстрее. Конечно, это ее расстраивало, и она часто рыдала, потому ее и называли Плачущей Уинифред.

Они были очень счастливой семьей. Наверно, нигде в мире не было более любящей пары, чем Ведьма и Скользящий Килт. Она берегла для него все свои лучшие запахи. Он считал, что ее косые глаза и длинные черные бакенбарды прекрасны. Оба они любили Джорджа и Уинифред. И, конечно, они очень сильно любили Хамфри, даже несмотря на то, что он не был ужасным. Фактически, Хамфри, будучи самым младшим, возможно, был даже немного избалован.

Они были не только очень счастливой семьей, но и очень везучей, так как жили как раз в таком месте, которое призраки любят больше всего. Это был замок на севере Англии, с сырым темным подземельем, кишащим большими серыми крысами; рвом, наполненным зеленой илистой водой; и разводным мостом, на котором до сих пор сохранились волосы убитого грабителя, прилипшие к ржавому железу засохшей кровью.

Замок назывался Крэггифорд, поэтому Хамфри и его семья были известны как Крэггифордские привидения.

Жили они очень просто. Хамфри спал в маленьком гробике под тисовым деревом на углу церковного кладбища, и каждую ночь Ведьма приходила, чтобы рассказать ему ночные проклятия. А когда она склонялась над ним, чтобы пожелать спокойной ночи, запах очень старых ног или чрезвычайно заплесневелой баранины залетал ему в нос и благополучно усыплял его.

Днем, естественно, дети делали уроки. Они должны были выучить, как надо зловеще смотреть, как трясти цепями и как срывать у людей постельное белье ледяными тощими пальцами (Джордж, у которого был только череп и не былопальцев, брал дополнительные занятия по крику). Самое главное, конечно, что им нужно было выучить – это как исчезать.

У Хамфри это получалось хуже всего. Он был самым неоднородным, неаккуратным, отвратительно исчезающим привидением, которого можно было бы представить. Иногда он забывал про ногу, иногда – про плечо. А однажды исчезло все, кроме живота, который остался висеть в комнате, как круглый голландский сыр.

Еще хуже дело обстояло с локтем. Левый локоть Хамфри просто не хотел исчезать.

– Ты не пытаешься, Хамфри, – кричала бедная Ведьма.

– Я пытаюсь, мам, честно, – звучал голос Хамфри. – Просто он… как бы… застрял.

Уинифред, которая, несмотря на частые рыдания, была очень нежной и доброй девочкой, пыталась оптимистичней смотреть на ситуацию.

– На самом-то деле, он не так уж и виден, мам. Похоже на… паутину или столбик пыли.

– Глупости, Уинифред. Это ни в малейшей степени не похоже ни на паутину, ни на пыль. Это похоже на локоть. Теперь снова, Хамфри. Усерднее.

Однако какими бы трудными ни были уроки, после них всегда находилось много времени на то, что они любили. В лесу, полном желтоглазых сов, они играли в прятки или скользили наперегонки вокруг зубчатых стен. И, конечно, у них было много друзей. Сумасшедший Фред, который был древесным духом и жил внутри пустого дуба на Холме Палача, издавая стоны и бессвязно бормоча в ожидании прохожих, чтобы мгновенно превратить цвет их волос в белый. Еще Призрачная Свинья, живущая на Крэггифордском болоте. Свиньи не так уж часто становятся призраками. Но эта свинья была затравлена и убита ни больше ни меньше, как вторым кузеном Робин Гуда. Нельзя сказать, что она от этого зазналась: она была миролюбивой свиньей, которой нравилось, когда Хамфри чесал ей спину, и любила сопеть среди буковых орехов, как если бы она была обычным фермерским животным. Еще была Серая Леди, живущая на церковном кладбище, где спал Хамфри. Призрачные Леди, независимо от их цвета, обычно ищутчто-то: зарытое сокровище или того, кого они убили и сожалеют об этом – типа такого. Эта Серая Леди искала свои зубы. Когда ее хоронили, у нее был полный комплект (по крайней мере, она так говорила). А потом кто-то разграбил могилу, и это сильно ее разозлило. Если удавалось отвлечь ее от своих зубов, что случалось не так часто, Серая Леди придумывала интересные игры, например, игру в бирюльки со старыми костяшками пальцев или «змеи и лестницы» с живыми гадюками.

Когда вы со своей семьей живете мирно и счастливо, кажется, нет никаких причин, почему это должно когда-нибудь закончиться. Естественно, Хамфри думал, что они проживут в замке Крэггифорд еще лет пятьсот или тысячу, или три тысячи. Но мир снаружи менялся. Жизнь становилась трудной и опасной для привидений. Они даже не осознавали, насколько трудной и опасной до одной темной и бурной ночи сразу же после Хэллоуина…

Они сидели за ужином. Это была простая, но очень вкусная еда: нарубленные крысиные хвосты, слегка обжаренные в масле, и холодная жабья кровь. (Люди, которые думают, что призраки не едят, не пьют и в туалет не ходят, неправы. Им не обязательноэто делать, но им это нравится. Надо же как-то время проводить).

Джордж капризничал и кричал слишком громко, и Ведьма, у которой болела голова, накинула на него чехол для чайника, чтобы заглушить его. Часто так получается, что когда ты не видишь, то начинаешь лучше слышать. Наверно, поэтому Джордж был первым, кто прекратил жевать и спросил: «Что это за шум?»

Спустя мгновение это услышали все. Звук лошадиных копыт, взбивающих воздух снаружи.

Звук приближался. Множество копыт, звон сбруи, скрип кожи… А затем со свистом и порывом ветра, который смел крысиные хвосты с тарелок, огромная карета, запряженная четырьмя черными лошадьми, внеслась через окно и остановилась в воздухе над их головами.

– Не может быть! – воскликнул Скользящий Килт.

– Может! Это тетя Гортензия! – сказала Ведьма, взволнованно хлопая крыльями.

Дверь кареты открылась. На обеденный стол ступила леди, одетая в огромную фланелевую ночную рубашку с вышитыми шток-розами. В вечернем свете над довольно грязным воротником ее обрубленная шея, слегка зазубренная в том месте, где побывал топор, светилась розовым.

– Что такое, тетушка? Что случилось? – спросила Уинифред.

Повисла пауза, пока шея Гортензии кружилась по комнате. Казалось, что она что-то ищет. Затем она нырнула обратно в карету и вынула какой-то предмет. Это была ее голова.

– Меня выгнали из моего дома, – сказала голова Безголовой тети Гортензии. Выглядела она злой и печальной, а ее запутанные серые волосы были всклокочены.

– О, нет!

– Да, – кивнула голова, и из левого глаза скатилась слеза.

– Такие вот события, – продолжила она. – Вы знаете, как комфортно мне было в Ночном Аббатстве?

Все кивнули. Еще при жизни тетя Гортензия была домоправительницей во дворце Хэмптон– Корт короля Генриха Восьмого. Правда, тетушка была слаба в арифметике. И однажды, при подведении баланса она сказала, что пять пухлых каплунов, фляга меда и две сальные свечи стоят одиннадцать пенсов и три фартинга, тогда как они стоили одиннадцать пенсов и пол пенни. И Генрих, который целую неделю никого не казнил, велел арестовать ее, как раз тогда, когда она ложилась спать, то есть, в ночной рубашке и длинных шерстяных панталонах, и отрубить ей голову.

Какое-то время тетя Гортензия жила во дворце. Но он был настолько переполнен призраками (в коридорах уже рыдали и стонали три жены Генриха), а ей было настолько не по себе в этой ночной рубашке и длинных шерстяных панталонах среди грандиозно одетых придворных дам, что однажды ночью в 1543 году она одолжила призрачную карету из королевских конюшен и уехала искать свое место для жилья.

И нашла Ночное Аббатство – разрушенный и скрипучий дом на Восточном побережье, к которому прилагались висящие на петлях двери, свисающие со стропил мерзкие глыбы летучих мышей и мили пустынного солончака, где могли бегать ее безголовые лошади.

– Четыреста тридцать два счастливых года провела я в том доме, – продолжала голова тети Гортензии. – А три месяца назад…

Выяснилось, что три месяца назад некий мистер Херст, купил Ночное Аббатство и решил реконструировать его.

– А что это значит? – спросил Хамфри.

– Еще бы вы не спросили, – завопила голова тети Гортензии. – Это значит стиральные машины в прачечной, где раньше жили мои лягушки; это значит флуоресцентное освещение, отрицательно сказывающееся на ваших флюидах. Это значит центральное отопление!

– Фу! – сочувственно содрогнулись Ведьма и Скользящий Килт.

– Конечно, «фу», – подтвердила тетя Гортензия. Она вытянула свою полную руку – и там, где задралась ее ночная рубашка, они увидели, что тетина эктоплазма стала сухой и свернувшейся, с чрезвычайно нездоровым желтым оттенком. – Говорю вам, это место стало невыносимым.

– Ну, разумеется, ты должна остановиться у нас, – сказала Ведьма.

– Дело не только во мне, – угрюмо промолвила тетя Гортензия. – Подобные вещи творятся повсюду. Старые здания сносятся, прекрасные мутные пруды осушаются, почтенные руины превращаются в отели или Бинго Холлс. Я слышала, что Леофрик Изувеченный живет на колбасном заводе.

– Ну, в Крэггифорде-то с нами ничего плохого не случится, – успокаивала Ведьма, собирая на тарелку крысиные хвосты для своей безголовой тетки.

Но вот тут она ошибалась.

Глава 2

Тетя Гортензия была хорошей, но с ней не так-то легкобыло жить в одном доме. Во-первых, она была жутко рассеянной. Она не только забывала свою голову в спальне, когда спускалась к завтраку, она оставляла ее в шкафу для обуви, когда выходила в сад собирать чихотник обыкновенный или белладонну. А однажды, будучи игриво настроенной, она так неожиданно кинула свою голову Хамфри, что тот уронил ее, и та назвала его растяпой в очень неприличной манере.

Кроме того, она постоянно всех путала по поводу того, что пыталась сказать. Обрубленная шея тети Гортензии научилась говорить простые вещи, например: «Еще, пожалуйста», «Нет» или «Фу!». Но если она хотела сказать что-то посложнее, где нужно было использовать больше слов, ей приходилось пользоваться своей головой. Будучи такой рассеянной, ее шея иногда говорила одно, а голова – совсем другое. Например, если Ведьма спрашивала: «Хочешь еще сандвич из лягушачьей кожи, тетя Гортензия?», шея могла сказать: «Да», в то время как ее голова из другого конца комнаты говорила: «Знаешь, Мейбл, меня от этой лягушачьей кожи пучит». Подобного рода вещи, если вам приходится жить с этим, могут сильно утомлять.

Но что раздражало их больше всего, так это то, что она была несдержанной насчет Хамфри. Все понимали, что Хамфри не так ужасен, как должен бы быть, но им абсолютно не хотелось, чтобы кто-то еще указывал на это. Делать личные замечания о детях, которые живут в доме, где ты останавливаешься, не очень-то прилично. Но тетя Гортензия их делала.

– Право же, Мейбл, – говорила она, отвлекая Ведьму, когда та сидела на кухне, переписывая проклятья в книгу рецептов или подравнивая блуждающие огоньки, – твой мальчишка пахнет свежескошенным сеном.

Такие слова сильно раздражали Ведьму.

– Вовсе нет. Ни капельки. Я допускаю, что Хамфри не унаследовал мои лучшие запахи, но…

– Ты уверена, что он вообще привидение? – сказала тетя Гортензия, перебивая ее. – Что он не фея, не домовой или еще кто-то? Я бы нисколько не удивилась, обнаружив, что он выползает по ночам и делает людям добро.

На этот раз Ведьма так разозлилась, что вылетела через крышу.

– У тебя нет никакого права говорить такие вещи, тетя Гортензия, – сказала она, спустившись. – Только вчера, когда я была в саду, я видела, как один цыпленок в ужасебежал от Хамфри.

– Цыпленок! – фыркнула тетя Гортензия.

Когда что-то расстраивало Ведьму, она всегда обсуждала это с мужем.

– Она постоянно критикует Хамфри, – сказала она той ночью Скользящему Килту, когда они готовились ко сну. – Просто потому, что он уронил ее проклятую голову.

– Мы должны быть терпеливыми, дорогая, – сказал муж, вытаскивая из своей груди меч и аккуратно кладя его на подушку. – В конце концов, она пережила тяжелые времена. Ты заметила, как вздулась ее шея? И потом, Мейбл, ты же сама знаешь, что курица бежала неот Хамфри. Она бежала ксвоей матери.

Ведьма покраснела и наполнила комнату ароматом раздавленного навозного жука.

– Ну ладно, – она забралась в кровать рядом с мужем и с любовью положила свою страшную голову рядом с его зияющей раной. – Может, мы могли бы опрыскать его чем-нибудь, чтобы он страшно пах, – сонно пробормотала она. – Может, гной из открытого фурункула сработает … смешанный с прокисшим молоком… или горелые резиновые сапоги…

Но когда наступило утро, у всех появились вещи поважнее, чем мысли о том, как заставить Хамфри пахнуть так же ужасно, как его мама. Потому что в то утро пришли люди.

Людей было много. Четыре человека с заурядной внешностью, в шапках и плащах, прибывшие в голубом фургоне и бегающие вокруг с рулетками, отвесами и длинными полосатыми шестами. И двое с внешностью поважнее, с толстыми красными шеями, приехавшие в большой серой машине, в толстых пальто и с тетрадями, которые хлопали на ветру.

Они все утро топтали землю, тыкали перочинными ножами во все деревянное, кричали друг на друга. А на следующий день после того, как они ушли, приехало еще больше людей, и через день тоже.

Это сильно напрягало призраков. Они не понимали, что происходит, и, разумеется, из-за всех этих людей им приходилось оставаться невидимыми. Привидения могутдни напролет быть невидимками, но им это не нравится. Они от этого чувствуют себя ненужными.

Потом люди несколько недель не приходили, и все снова стало спокойно. Но бедным призракам недолго оставалось наслаждаться покоем в Крэггифорде, потому что следующие, кто тут появились, были бульдозеры.

– Мама, они копают Западный Луг, – взволнованно сказал Хамфри. – Что же будет с теми чудесными кротами?

Но людей не заботили кроты, как не заботили и молодые деревья в Хейзл Корпс или дрозды, ночующие в живых изгородях. Они просто прокопали все бульдозерами, а когда остался лишь ровный, мертвый камень, они начали строить. А строили они много-много маленьких деревянных домиков, которые длинными рядами выстраивались по направлению к замку.

– Может, армия идет? – слегка воодушевившись, предположил Скользящий Килт, так как он был хорошим и сильным солдатом.

Но это была не армия. То, что строили люди, было туристическим лагерем, а маленькие домики предназначались для ночлега туристов. Но за едой и развлечением, эти туристы должны были ходить в замок. А это означало, что замок нужно было реконструировать.

– О, это снова происходит со мной! – стонала тетя Гортензия, когда грузовики с рабочими с грохотом проехали по разводному мосту. – Второй раз в жизни! Это уже слишком. Моя эктоплазма! Что будет с моей эктоплазмой!

– Меня волнует только эктоплазма моих детей, – рявкнула Ведьма.

Гортензия все больше и больше действовала ей на нервы, а еще эти ее безголовые призрачные лошади в конюшне, которые ели столько, будто бы у них былаголова…

Следующие несколько месяцев стали отчаянно тревожными для привидений. Ведь вскоре они осознали, что в Крэггифорде появляются не только ванные комнаты, центральное отопление и неоновое освещение. Нет, весь замок полностью перестраивали. Чудесная, разрушенная оружейная комната, полная совиного помета и паутины, превратилась в ресторан с зеркальными стенами и пластиковым полом. Банкетный зал, служивший призракам столовой, стал дискотекой с ужасными прожекторами, от которых Ведьма покрылась пятнами уже через несколько минут после того, как рабочие начали их тестировать. Прелестное сырое подземелье обложили плиткой и превратили в сверкающую белую кухню. Таким образом, невинные мокрицы, дружелюбные паучки и безобидные мыши были либо заживо замурованы, либо выгнаны на холод.

Но лишь когда Джордж с криками пробежал по коридору, чтобы рассказать родителям о том, что творится в Западном крыле замка, привидения осознали, насколько серьезно обстояли дела.

– Кинотеатр! – воскликнула Ведьма. – Ты уверен?

– О, а мне кинотеатр понравится, – сказал Хамфри, размахивая руками. – Ковбои и индейцы. Свирепые гангстеры. Бах! Бах!

– Замолчи, – Ведьма крылом дала ему подзатыльник. – Ты не понимаешь, о чем говоришь. Фильмы теперь не такие, как раньше.

– А какие они, мама? – спросила Уинифред.

– Жестокие, – просто ответила Ведьма. – Жестокие и шокирующие.

– Не говоря уже о мусоре, – сказала голова тети Гортензии. – Сладкие леденцы, присохшие к миске Уинифред, конфетные обертки, прилипшие к моей шее, жевательная резинка, застрявшая в наших ушах – вот что такое кинотеатр.

Ведьма повернулась к мужу.

– Хэмиш, – сказала она, и в ее косых глазах стояло отчаяние, – что теперь делать?

Повисла тишина, пока Скользящий Килт вертел меч в своей груди, что всегда свидетельствовало о его глубокой задумчивости.

– Мейбл, – сказал потом он. – Вы все. Мы должны быть храбрыми. Нам больше ничего не остается. Нам придется уехать из Крэггифорда и найти другое место для жилья.

– Уехать из Крэггифорда, – прошептала Ведьма. – Оставить наш фамильный дом?

Скользящий Килт успокаивающе положил руку на ее горбатую спину.

– Подумай о детях, – сказал он.

Конечно, она так и сделала.

– Ты прав, дорогой, – промолвила она. – Прав, как всегда. Мы уезжаем немедленно.

Глава 3

Они уехали той же ночью. Было очень больно прощаться с Крэггифордом, где они провели около пяти сотен лет, но каждый старался быть смелым.

Сумасшедший Фред вылез из своего пустого дуба, чтобы помахать им, а Серая Леди плакала. Они предлагали ей поехать с ними, но она сказала, что почти уверена, что ее зубы довольно скоро найдутся, и она не думает, что кто-нибудь осмелится раскопать церковное кладбище. Так что она осталась.

Хамфри надеялся, ему позволят сидеть рядом с отцом на одной из безголовых лошадей. Но отец взял Джорджа, и Хамфри пришлось путешествовать в карете с мамой и Уинифред. Правила тетя Гортензия (в конце концов, это была ее карета), но свою голову она оставила внутри из-за ветра. Хамфри никогда не был очень хорошим путешественником, а от вида этой старой седой головы, перекатывающейся по сиденью взад-вперед каждый раз, когда они поворачивали за угол, его очень скоро стало подташнивать.

– Дорогой, тебе придется использовать миску Уинифред, – сказала Ведьма. – Мы не можем останавливаться в воздухе.

Но миска Уинифред предназначалась для отмывания, и та не хотела, чтобы Хамфри в нее тошнило. Это было не очень веселое путешествие.

Хотя в небе висела луна, было также и много облаков, поэтому очень трудно было разглядеть, над чем ты пролетаешь. В какой-то миг карета стремительно понеслась вниз к одному вроде бы многообещающему зданию, но оно оказалось прачечной, работающей в ночную смену. А один раз Джордж закричал:

– Папа, гляди, там стоит красивый замок!

Но когда они спустились, то обнаружили огромный завод по производству сантехники.

– Отвратительно, – сказала тетя Гортензия, рассматривая в выставочном зале сверкающие белые ванны, мраморные раковины и позолоченные душевые. – Всем этим мытьем занимаются люди. Ничего удивительного, что они для чего не подходят.

Они проехали еще час, а затем им снова пришлось спуститься, потому что лошади устали.

– Посмотрите на эти странные черные горы, – сказал Хамфри.

Они приземлились на широком грязном пустыре между огромным припаркованным экскаватором и бульдозером.

– Это не совсем горы, – сказал Скользящий Килт. – Это большие груды угля. Мы приземлились в карьере.

– О, дорогой, – произнесла Ведьма, которая предпочла бы более романтичное место, – ничего страшного. Здесь вполне можно размять ноги.

– Я не хочу, чтобы угольная пыль покрыла всю мою шею, – проворчала тетя Гортензия. Но тоже спустилась и побрела, шлепая по лужам огромными желтыми ногами и придерживая свою ночную рубашку, чтобы та не запачкалась.

Хамфри все еще чувствовал себя дурно после путешествия, а из-за ядра на цепи, которое Ведьма постоянно заставляла его носить во время долгих поездок для укрепления лодыжки, он чувствовал себя разбитым и злым. Поэтому, для поднятия настроения, он влетел в кабину бульдозера и начал издавать звуки, которые, как он думал, слышны при работе этой машины.

Спустя какое-то время он понял, что эти звуки превратились в нечто иное. В странное, длинное завывание. В какое-то животное завывание.

Когда он окончательно убедился, что этот шум исходит не от него,Хамфри соскользнул с водительского сиденья и стал осторожно осматривать угольные горы, то приближаясь к этим звукам, то снова теряя их. И вдруг, обогнув груду строительных лесов, он увидел нечто, от чего у него упала челюсть.

Он увидел Шака. Самого настоящего Черного Шака с одним красным глазом размером с блюдце, с огромными, повернутыми назад, ногами и тремя хвостами.

Хамфри был заворожен. Шаки – это призрачные собаки, и в настоящее время довольно редки. Он часто слышал о них, но никогда ни одну не встречал.

– Хороший Шак, иди сюда. Подойди. Хорошая собака. Хорошая собака, – говорил Хамфри, щелкая своими костлявыми пальцами.

Сначала Шак не двигался. Его глаз настороженно горел, а из горла вырывалось низкое рычание, похожее на горный камнепад.

– Не бойся. Я Хамфри. Хамфри Ужасный. Пойдем, Шаки.

Рычание стихло. Шак подошел поближе.

– Бедняжка! Тебе совсемнелегко пришлось.

Хамфри был прав. Шак был в ужасном состоянии. Его хвосты висели безвольно, как переваренные спагетти, огромный глаз плохо видел, а шерсть была спутана и запачкана грязью.

Как будто осознав, что Хамфри Ужасный поможет ему, Шак пошел навстречу, издавая при ходьбе странные журчащие звуки. Два его хвоста виляли, но третий все еще немного стеснялся.

– Что ты притащил, Хамфри, – закричала Ведьма, перелетая через груды угля и всматриваясь косыми глазами.

– Мама, это Шак. Ну, знаешь, настоящий разбойник. И он так несчастен здесь, ты же видишь. Я думаю, здесь раньше был чудесный заброшенный район, и он тут жил, а люди, которые его видели, сходили с ума от ужаса. А теперь ему приходится жить на этой дурацкой угольной шахте и дышать угольной пылью и дымом от всех этих бульдозеров и экскаваторов. Пожалуйста, можно нам взять его с собой?

– Да, мам, пожалуйста, – подлетев, присоединились Джордж и Уинифред.

– Не глупите, милые мои. У нас у самих нет дома. Как мы можем взять бродячего пса?

– Я уверен, он нам пригодится, – умоляюще сказал Хамфри.

– Пригодится! – воскликнула Ведьма, заполнив ночной воздух запахом тухлых свиных потрохов. – Что он вообще умеет? Давай, Хамфри, не глупи. Дети, пойдемте обратно в карету.

Хамфри с трудом мог это вынести. Когда он посмотрел на Шака, который доверчиво взирал на него, то почувствовал себя так, будто его эктоплазма превращается в свинец. Они все с грустью забирались в карету, когда вопль шеи тети Гортензии остановил их.

– Голова, – вопила шея. – Пропала! Пропала!

Все вздохнули и вылезли обратно, а Скользящий Килт пробормотал что-то грубое по-шотландски. Это была не та ночь, когда тебе хочется идти и искать чью-то старую и смердящую голову.

И тут Хамфри в голову пришла идея.

– Шак? – позвал он. – Ко мне, Шаки.

Черный зверь подбежал и с надеждой посмотрел на Хамфри.

– Тетя Гортензия, у тебя есть носовой платок? – продолжил Хамфри.

Та кивнула своей шеей и порылась под ночной рубашкой в кармане длинных шерстяных панталон.

– Держи.

Хамфри взял его и поднес к носу собаки.

– Ищи, Шаки. Давай. Найди.

Прошло какое-то время, пока призрачный зверь обнюхивал кусочек ткани. Затем его голова опустилась, три хвоста взметнулись вверх, и с шумом, похожим на звуки работающей подземной насосной станции, он убежал.

Хамфри с тревогой ждал, пока красный луч света из глаза Шака пронизывал темноту. Потом они услышали, как тот удовлетворенно рыкнул и схватил что-то. Мгновения спустя он прискакал обратно к карете. В его пасти была покрытая черным илом, но счастливо улыбающаяся голова тети Гортензии.

– Весьма интеллигентное и полезное животное, – сказала Голова. – Я закатилась в канаву, и меня могли никогда не найти.

– Вот видишь, мама, – сказал Хамфри. – Видишь.

Как и все самые лучшие матери, Ведьма знала, когда она проигрывала.

– Хорошо, сказала она, вздыхая. – Но следи, чтобы эти отвратительные лапы не касались обивки.

Не было ни пустого замка, ни разрушенного аббатства, ни осыпающейся башни, где уставшая семья привидений могла бы отдохнуть.

А потом, как раз за пару часов до рассвета, когда небо, вместо чернильно-синего стало приобретать темно-серый цвет, Скользящий Килт повернул голову и сказал:

– Вон, внизу. Что это там?

Они все вскарабкались к окну и выглянули. Под ними, в большом парке, можно было разглядеть лишь очертания огромного здания. Там были четыре башни, центральный двор, зубчатые стены…

– Замок! – закричал Хамфри. – Можно, мы будем жить здесь?

– Мы только спустимся вниз и взглянем, – сказал Скользящий Килт.

Лошади устали и были рады избавиться от груза. Как только они галопом промчались вокруг здания, все обрадовались еще больше. По стенам полз плющ, на некоторых окнах стояли решетки; какой-то свирепый черный ворон взлетел, пронзительно каркая, когда они подошли.

– И правда, кажется подходящим, – сказала Ведьма. – Смотри, из того окна выглядывают две змеи-вонючки, – продолжила она, счастливо принюхиваясь. – Давай въедем туда.

У тети Гортензии были недостатки, но она определенно умела управлять своими лошадьми. Она искусно развернулась – и карета, миновав полосатых змей-вонючек, висящих на подоконнике, въехала в окно.

Только это не были змеи-вонючки. Это были футбольные носки одного мальчика по имени Морис Кроулер, обладателя чрезвычайно пахучих ног. А въехали призраки прямо в общежитие для мальчиков школы Нортон Кастл.