Текст книги "Попаданка с квартирой приключений не ищет (СИ)"

Автор книги: Ева Добринская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Глава 9

Интермедия 1. Мирон

Если внешне я уже давно притерпелся к новому миру, то внутренне все еще осознавал себя прежним, и это касалось не только чужого тела, но и нового имени тоже. Возникшие ныне обстоятельства возвращали меня к прошлому, и я был обеспокоен, как все пойдет, получится ли то, что мы задумали.

Я с горечью и тоской вспоминал свою жену: сначала девушку, которая выглядела совсем юной, значительно моложе своего возраста, потом молодую женщину – мать моих детей – очень заботливую, нежную и страстную, умную и решительную, иногда забавную, умеющую веселиться и поднимать настроение и… верную, что всегда ждала меня из непростых командировок. Теперь я видел пожилую, красивую, но незнакомую женщину, в ком все же узнавал и юную девушку, и молодую женщину – кого не мог и не хотел забывать.

Нам с побратимом нужно было спасти королевство от внешней угрозы, но с этим мы справимся, для этого сделано немало, и уже почти готов к претворению план, а я, во что бы то ни стало, хотел вернуть себе ее – свою жену.

Я вспомнил, как мы нашли ее полгода назад, перед этим перевернув половину учреждений Москвы. Ведь с того времени, когда я последний раз видел ее, обнял и обещал скоро вернуться и не вернулся, прошло больше тридцати лет.

Она с детьми несколько раз поменяла место жительства в Москве. Сначала с ухудшением жилья: видимо им не хватало денег на жизнь. Нашу роскошную квартиру в генеральском доме на Фрунзенской набережной она несколько лет сдавала, а сама с детьми раз за разом меняла скромные однушки-двушки в спальных районах на окраинах столицы. Потом, когда дети пошли в школу, вернулась на Фрунзенскую.

И у меня появились вопросы к моим родителям, которым эти вопросы уже не получится задать. Как они – люди очень обеспеченные, могли оставить в нужде, без помощи мою женщину и своих внуков. Но об этом я мог спросить своего младшего брата, так как основные звенья плана по защите королевства были на Земле завязаны на него, и уж он-то был постоянно в зоне доступа. И спросил.

* * *

– Брат, как получилось, что моя жена и дети нуждались и должны были съехать из нашей квартиры на съемные? Почему родители не помогли? Почему ты не помог?

– Не искри, – Игорь тяжело вздохнул. – Я с себя ответственности не снимал, и помогал исподтишка, как и чем мог. Это матушка всем нам подкузьмила. Ты же знаешь, она не приняла Еву и недолюбливала. Пока ты был жив, у них было вооруженное перемирие.

После твоей смерти мать хотела у Евы отнять детей. К тому же после похорон Ева попала в больницу, а детей оставила с соседкой. Вот тут матушка и развернулась. Мы с отцом еле утихомирили ее. Потому Ева от родителей дистанцировалась и помощь от них не принимала. Свела общение до минимума. От меня и отца принимала только подарки детям по праздникам. Ну и я потихоньку, чтобы она не прознала, способствовал развитию ее бизнеса. Пока была жива мама, Ева даже не давала родителям встречаться с детьми.

– Что случилось с Евой, почему она попала в больницу? – мне стало физически больно от этого известия.

– Она была беременна, и после твоих похорон у нее случился выкидыш. Это было неожиданностью для меня, и я об этом не знал, пока матушка не привезла в дом племяшек. Сказала, что Ева бросила детей, а сама куда-то уехала. Что ничего другого и не ожидала от «этой», которая даже мужа не оплакивала.

Я был шоке от известий, но взял себя в руки и требовательно взглянул на брата: «А это тут причем?»

– На похоронах и во время поминок Ева не рыдала и не билась в истерике, была совершенно спокойна. Позже я понял, что она не сразу поверила. Все твердила: «Этого не может быть!» А потом, уже на кладбище, держала себя в руках. Спокойствие было каменным. Видимо, дома у нее начался отходняк. И вот так это закончилось.

Игорь тяжело вздохнул.

– Я сразу же поехал узнавать, что к чему, поговорил с соседкой. Стало понятно, что мать солгала, вывернула так, как ей этого хотелось. Я навестил Еву в больнице, и когда она выписалась, вернул детей.

Игорь хлопнул себя по щеке.

– И все бы было нормально, Ева могла и не узнать об эскападе матушки, но ты же должен помнить нашу маму. Она не успокоилась и написала заявление в опеку. Ева официально никогда не работала. Ее фриланс как бы и не считался, хотя бы потому, что при тебе она работала для собственного удовольствия. Так что опека помотала ей нервы изрядно.

Брат помолчал и продолжил:

– Нам с отцом пришлось приложить немало усилий, чтобы придавить мать и успокоить органы опеки. Не поверишь, мы сделали справку о психической нестабильности матушки, что, в общем, было недалеко от истины. С трудом удалось убедить Еву, и закинуть приличную сумму на ее счет, и предоставить в опеку и эту справку. Когда все утихло, Ева вернула все деньги, и не желала ничего об этом слышать. Не жаловалась, справилась. Вырастила детей. Ты хочешь ее вернуть?

– А ты сомневаешься? – я удивленно посмотрел на брата.

– Будь осторожен! У Евы больное сердце.

* * *

Мне от этих новостей хотелось биться головой о стену.

У нас не было серьезных накоплений. Я получал очень приличное жалованье, но оно почти полностью тратилось на жизнь – мы ни в чем себе не отказывали. Еве очень нравился антикварный новодел, она покупала пузатые буфеты и удивительной красоты шпалеры. Мы ездили за границу. Путешествовали по Италии и Франции.

Рассказ брата тогда меня просто размазал и потерей нашего нерожденного ребенка, и страданиями, и тяготами Евы. И я чувствовал себя виноватым из-за того, что не думал о возможном варианте такого будущего для своей семьи. Весьма возможного будущего, при моей-то профессии.

Когда мы с побратимом добрались до финальной точки поисков, квартира на Фрунзенской опять сдавалась, мои взрослые дети жили отдельно, даже посмотреть на них не удалось, а она уже несколько лет как обосновалась в новой квартире в дальнем Подмосковье.

Квартира в Москве для наших целей была бы удобнее, но, чтобы не тревожить Еву раньше времени, не стали срывать ее с места.

Мы нашли и больше недели наблюдали за ней, не подходя близко.

Я помнил, как первый раз показал Еву побратиму.

Мы сидели в «засаде» в арендованной мной машине недалеко от ее дома и наблюдали, как Ева возвращается из похода по магазинам.

– Она только что вернулась из Англии?

– Уф! С чего ты взял? – меня забавляла реакция брата на Еву. Его поразила красота Евы, но он почему-то выискивал недостатки.

– Она, переходя улицу, сначала посмотрела направо, потом налево, будто здесь левостороннее движение.

Невозможно было не согласиться с наблюдательностью и логикой побратима, но все равно мне было смешно. И я засмеялся, не смог сдержаться. Брат сделал вид, что обиделся.

– Ты сам говорил, что при левостороннем движении нужно смотреть сначала направо, потом налево, когда готовил меня к поездке в Англию. Здесь правостороннее движение. А у меня с памятью и логикой все в порядке.

– Нет! Извини, – отсмеявшись, покаялся я. – Нет. Просто у нее свои резоны, вполне рациональные. Смотри, в том месте, где она переходит улицу, справа далеко видна проезжая часть уже от бордюра, а слева стоят машины, и налево она смотрит, только подходя к задней части стоящего автомобиля. И справа, и слева дорога пуста, она смотрит на ходу, не останавливаясь, это не легкомыслие – она остановилась бы и переждала, если бы приближались машины.

Да, она постарела, но все равно была красива и удивительна: в мире, где в будни люди спешат с серьезными, сосредоточенными лицами, не ожидаешь увидеть неспешно идущего по улице человека с теплым взглядом и легкой, немного грустной улыбкой на лице.

* * *

Я отмахнулся от воспоминаний. Хоть бы все получилось. И я сделаю все, чтобы моя любимая девочка осталась с нами. И придется постараться вытащить эту девочку из почти незнакомой пожилой женщины с больным сердцем. Придется ждать, когда Бернс стабилизирует здоровье Евы и даст разрешение рассказать ей все.

Я и представить не мог, что это будет не единственная сложность, связанная с Евой.

Глава 10

иВзгляд в прошлое 1. Ева. Юность

Странный сон и новый взгляд на своего квартиранта меня взволновали.

Я задумалась, перебирая свой сексуальный опыт в ретроспективе.

Воспитывали меня строго. Я могла бы пожаловаться на не вполне педагогические, с точки зрения XXI века, приемы моих родителей: меня и на гречку коленями в угол ставили, и ремнем драли. Но с возрастом поняла, что они воспитывали, как умели, выкладываясь на полную катушку.

Родители, работающие оба и старательно делающие карьеру, недостатка средств не испытывали. Только меня не баловали. Одевали в добротную, неброскую одежду, кормили сытно, вывозили «на юга» летом. Однако, когда мои ровесники одевались, стараясь выделиться, кто во что горазд, я ходила в темных платьях, мало отличающихся от школьной формы, с белыми воротничками и манжетами, которые была вынуждена сама пришивать под неусыпным контролем мамы.

Мамины наставления слегка пугали и приводили в недоумение: «Не позволяй мальчикам трогать свою грудь». Я не переспрашивала, покорно кивала, пряча глаза, так как абсолютно не понимала, зачем мальчикам трогать мою грудь. В результате я начала сутулиться, пытаясь скрыть ее, подросшую к десятому классу почти до третьего размера. За что регулярно получала от мамы по спине: «Не сутулься!»

Я была красивой девочкой – вся в маму. Мамины большие карие глаза с пушистыми ресницами, аккуратный носик, сочные губы, темно-розовые и глянцевые, как карамель, чуть скуластый овал лица, небольшой твердый подбородок с ямочкой. Вся в маму, но мама проводила перед зеркалом по часу утром и вечером, а мне краситься запрещала, говорила: «И так хороша».

Хороша. Только все девочки в классе пользовались косметикой, кто больше, кто меньше, а я всегда была «а-ля натюрель». И девчонки с макияжем выглядели старше, а я – натуральным ребенком.

В остальном меня не ограничивали и не следили за каждым шагом. Я занималась спортивной гимнастикой и пластическим искусством в цирковой студии, потом балетом и бальными танцами, пела в городском хоре, с которым объездила полстраны. Участвовала в школьных делах вне учебы.

Моя активная мама была председателем родительского комитета и с размахом организовывала все школьные мероприятия. На новогодних праздниках мама отрывалась особенно, впрягая меня в создание карнавальных костюмов. И в десятом классе я была Цыганкой.

Мама расстаралась так, что меня не узнали одноклассники.

Мы с ней сшили роскошную многослойную юбку «годе» и лиф. Воланы ярусами на юбке, воланы на узких рукавчиках до локтя, воланы на вырезе кофточки. Но убойным финальным штрихом стала косметика.

Мама накрасила меня сама.

Когда я справилась со своим лицом и удивлением, стало понятно, что выгляжу старше, минимум, лет на пять. Мы еще собирались надеть маску, но посмотрели и обе поняли, что ни к чему. Я и так на себя не была похожа.

Кроме того, был еще парик – черные буйные кудри.

В общем, когда я-Цыганка вошла в актовый зал школы и стала оглядываться – где там наши, народ замолкал, тишина волной растекалась по ходу моего движения, пока я шла к своему классу. Одноклассники были в шоке, когда Цыганка моим голосом сказала: «Лен, ну ты чего?» Моя подруга с отвисшей челюстью смотрела на меня и не могла вымолвить ни слова. Первым опомнился наш хулиганище Кот.

– Ох*еть! Детка, ну ты даешь!

– Кот, не выражайся, – осадила его, – я классной пожалуюсь.

Да, хорошим девочкам нельзя не только выражаться, но и общаться с теми, кто выражается.

Кот закрыл лицо растопыренной пятерней, загадочно ухмыльнулся, блеснул между пальцами своими синющими хитрыми глазами и отошел к ребятам из своей компании.

Потом были разные конкурсы и выступления при живейшем участии родителей и учителей.

Я, естественно, танцевала «цыганочку». Хорошо танцевала. И, естественно, в конкурсе костюмов заняла первое место.

А потом в зале погасили большую часть светильников, и начались танцы. Родители и учителя остались в зале, но растворились в тенях на стульях вдоль стен.

Кот пригласил меня танцевать. Правда, пригласил – это сильно сказано. Он даже не предложил пойти танцевать или хотя бы поинтересовался, хочу ли я, просто схватил меня за руку и потащил на середину зала, где уже топтались другие пары.

Я не приучена скандалить, тем более, при большом скоплении народа, потому только слегка упиралась, а когда Кот положил ладони на мою талию и принудил изображать танец, только шипела на него, стараясь, чтобы никто не услышал.

– Прекрати сейчас же. Я не хочу с тобой танцевать.

– Детка, всего один танец. Ты уже со всеми танцевала, и никому не отказывала. А я что? Лысый?

– Остальные вели себя прилично, а ты вытащил меня как мешок с картошкой. И без разрешения.

– Прилично – это как? – он гадко усмехнулся. – Тебя, кроме приличий, что-нибудь заботит?

– И не прижимай меня к себе так близко.

– Тебе не нравится?

– Да, это неприлично, чтобы ты знал.

Он прижал меня к себе еще ближе. Что-то жесткое упиралось мне в живот, вызывая неприятные, почти болезненные ощущения. Я затрепыхалась и покрутила бедрами, пытаясь высвободиться.

– Мне неудобно. Что у тебя в кармане?

– Сука! – он вдруг дернулся, с шипением втянул воздух сквозь сжатые зубы. – Бл*дь! Прости.

Он бросил меня посреди танцпола и стремительно покинул зал.

Я слегка растерялась: матом меня Кот не удивил, но не ожидала ни его бегства, ни этого странного «прости».

Тогда я ничего не поняла и вернулась к классу. Ленка поиграла бровями и спросила, что случилось. Я только пожала плечами и, не задумываясь, припечатала:

– Ну, дурак, он и есть дурак.

– Ты его отшила?

– Лен, куда я его отшила? Он сам убежал.

– Он тебе еще припомнит.

– Что он припомнит? Что я ему сделала? И мне особо терять нечего. Он и так прохода не дает.

– Вот я и говорю: жди от него какой-нибудь подлянки.

– За что?

Мы посмотрели друг на друга и расхохотались, и хором друг другу на ушко проскандировали: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать!»

На самом деле я Кота не боялась. Он доставал всех, но никогда не переходил границ, чего-то угрожающего здоровью или жизни одноклассников не совершал, а все остальное можно было квалифицировать как мелкие шалости. Меня он просто постоянно дразнил.

Но Ленка оказалась права. Кот меня все же подловил.

* * *

После новогодних праздников мы с Ленкой по расписанию были дежурными в классе, но она заболела, и убирать класс после уроков мне пришлось одной.

Я уже принесла воду в ведре и достала из шкафа «лентяйку» с тряпкой, ходила по классу вдоль ряда у окна и лениво выставляла на столы перевернутые стулья.

Вдруг в пустом классе раздался посторонний звук, я подпрыгнула от неожиданности и развернулась к двери. В классе я уже была не одна. Кот деловито поправлял черенок «лентяйки», вставленный в ручку двери от косяка до нижнего края дверной коробки по диагонали.

Не могу сказать, что испугалась, но заволновалась: «Чего это он надумал?»

– Ко-от, – протянула я с нажимом. – Ты что творишь?

– Все, Ледяная, тебе пи***ц! Отбегалась!

Затейлива фантазия детей. Моя девичья фамилия Берг. Далее одноклассники трансформировали это в Айсберг, а потом упростили до Ледяной.

Он неспешно и плавно направился ко мне. Дальше пять минут передвижений – судорожных рокировок с моей стороны, и умелых продуманных с его стороны – загнали меня в угол класса.

Кот подошел очень близко, я уперлась руками ему в грудь.

– Не-а. И не думай, – он перехватил оба моих запястья своей лапищей, вздернул мои руки вверх и вжался в меня всем телом.

Вот тогда я испугалась. Сердце мое заполошно билось в его грудь. И он это чувствовал. Медленно улыбнулся мне в лицо.

– Обожаю твои сиськи, они вздрагивают вместе с твоим сердцем. Я на уроках ни о чем другом думать не могу.

Еще бы, если он на уроке сидит спиной к учителю и пялится на меня.

Он провел свободной ладонью по моему бедру снизу-вверх, задирая платье.

– Бл*дь, какие у тебя ножки!

Глупая мысль посетила мою ставшую ватной голову: «Мама говорила про грудь, а про то, что мне под юбку могут залезть, как-то не упоминала».

Я закрыла глаза, и не могла дышать. А его дыхание гуляло по моему лицу, он будто примеривался. А потом лизнул мои губы и своими губами накрыл мой приоткрытый в жажде воздуха рот. Я резко открыла глаза и очень-очень близко увидела его синющие омуты. Это было невыносимо, и я снова смежила ресницы. Целовал Кот медленно, со вкусом, словно пробовал. Его язык мягко скользил по губам, оглаживал мой язык. Видимо, у него был немалый опыт – это не клевок в щечку. А у меня это был первый поцелуй, и я поплыла.

Опять что-то жесткое упиралось в меня, на этот раз в промежность. И этим жестким он терся об меня через юбку платья, колготки и трусики. Совершенно неожиданно сладкая судорога заставила мое тело задрожать, забиться в его руках. Я простонала ему в рот, а он рыкнул, дернулся всем телом, еще раз толкнулся и отпустил меня, отошел на пару шагов, отвернулся.

– Бл*дь, сука! Ледяная, ну что ты за человек? Ни себе, ни людям. Поставить бы тебя раком и отодрать. Ну, что за х**ня? Я опять обтрухался. Ты как ядерная бомба, от тебя радиация какая-то исходит.

Я стояла, привалившись к стене, поправила платье и обняла себя руками. Колени подрагивали.

– Что значит «обтрухался»?

– Кончил…

Понятнее не стало, но я не переспросила.

– И не надо меня бить.

– Я и не собирался, – Кот, отвернувшись, что-то делал у себя в штанах. – Опять… как пацан… мокрый. У тебя платок есть?

Я протянула ему носовой платок, он выхватил его влажными пальцами, что оставили след влаги на моих.

– Ты сказал «отодрать».

Ну а что я должна была думать, если отец в детстве драл меня ремнем, и в семье была обычной присказка «выдрать как Сидорову козу»?

– Ледяная, детка, ты совсем дура? Ты вообще ничего не понимаешь?

– А что я должна понимать? – мне стало обидно. – Вот и оставь меня в покое, иди к тем, кто понимает.

И он пошел. Освободил дверь от черенка «лентяйки», а напоследок сказал:

– Я с тобой еще не закончил.

* * *

После ухода Кота я съехала по стенке на пол, сидела и пыталась понять, почему в этой дурацкой ситуации мне было настолько сладко, что я готова была все повторить. Даже взбесившийся Кот не настолько пугал. Подсохшая на пальцах влага после касания Кота стянула кожу. Я осторожно понюхала. Пахло не уриной (что еще мокрого может быть в трусах?), а остро-пряно. Не сказала бы, что неприятно.

Придя в себя, я все же убралась в классе и поскакала к Ленке.

Я ей все подробно рассказала, включая свои непонятки по поводу его высказываний.

Ленка ржала как ненормальная, кашляла и снова ржала, катаясь по кровати.

– Евка, ну ты, действительно, дурочка. Сколько раз мы говорили про «это самое», а ты так ничего и не поняла.

– Про «это самое» мы говорили, но я не понимаю, что я должна понять.

– Ну, «обтрухался» это значит кончил. Кончил – это семяизвержение. У него был оргазм.

– А-а! Ну я читала, но я же не знаю, как выглядит оргазм.

– Тебе было сладко?

– Ну да.

– И ему было сладко, но ты просто мокрая, а он спермой трусы запачкал.

Я проверила свои трусики. Ну да, мокро.

– И я так понимаю, на Новый год он с тобой не дотанцевал, потому что так же кончил. Ах-ха-ха, ты – не ядерная бомба, ты – секс-бомба! Ев, ну нельзя же быть такой наивной.

Я развела руками.

– Лен, ну не виноватая я. Мне мама только про грудь говорила, и я тогда не поняла, к чему. А в медицинских книжках написано совсем не похоже на то, что сейчас случилось. А в романах только ахи-вздохи и неземные чувства. А мы сами загадочно говорим «это самое».

Подумала и опять спросила:

– А «отодрать» – тоже «это самое»?

– Ой, не могу, я сейчас сдохну, – Ленка снова хохотала. – Ты точно не притворяешься?

Если честно, задав этот вопрос, я уже притворялась. Мне хотелось насмешить Ленку и посмеяться вместе с ней.

Я поняла, что «обтрухаться», «кончить» и «отодрать» – это все о «том самом».

* * *

Тогда, последние две четверти перед выпускным Кот либо успокоился, либо просто не сложилось, но он меня больше не трогал. И на выпускном не подошел, и даже когда гуляли до рассвета.

Мы с ним встретились, когда я уже была замужем за Генкой. Он провожал меня от школы, где был вечер выпускников, домой к родителям. Я жаловалась на Генку, на страдания, которые он причинял мне в постели.

А в подъезде мы с Котом начали целоваться, как безумные, как в последний день Земли, и опять оба кончили. Благодаря Коту я уже знала, что это означает.

– Детка, твой муж – мудак, а ты – невероятно горячая штучка. В Новый год на карнавале я кончил от одной только мысли, что ты понятия не имеешь, что у меня «в кармане». Давай, поедем ко мне, я столько лет хочу тебя. И уже третий раз кончаю из-за тебя в трусы. Это абсолютный рекорд. Со мной такого не было с первых поллюций лет в двенадцать. И я обещаю, тебе будет со мной хорошо.

Знал бы он, что в постели с Генкой, я ни разу не кончила, и не испытывала того, что испытывала, просто целуясь с Котом. Так что я верила, что с ним будет хорошо. И я была согласна, что мой муж чудак на букву «м», но изменять ему я не могла, хватит того, что я уже целовалась и кончала с Котом почти на улице. Тогда я ему сказала:

– Прости, Кот, но я пока замужем. Вот разведусь, и мы с тобой это отметим.

Больше с ним мы не встретились.

* * *

Я сидела на кухне и вспоминала свою юность с улыбкой. До появления моего второго мужа, Мирона Гранина, все было не особенно радужно, но, тем не менее, есть приятные воспоминания.

Я наделала сладких бутербродов с ореховой пастой и пошла в гостиную звать Марка на чай.

Застала его бегло печатающим на моем ноуте. И меня озарило.

– Маркас, так это вы – попаданец с Земли?

– Да, Ева, – он поднялся мне навстречу, повел рукой в сторону дивана и, когда я подошла, убрал ноут, чтобы я могла присесть. – Слушай, – он волновался и от волнения, наверное, перешел на «ты», – я, действительно, попаданец, как это теперь называется, более того, я – твой муж… Мирон… Мирон Астахович Гранин.

Интермедия 2. За 32 года до текущих событий.

Март 1991 года. Африка. Гамбия.

Полковник Гранин Мирон Астахович

Жарко. Душно. Что уж, это – Африка. Еще хорошо, что не задувает северо-восточный ветер, и не приходится дышать мелкодисперсной пылью, постоянно висящей в воздухе.

Хижина защищает от солнца, а сквознячок дает какую-никакую прохладу. Напротив меня на толстых пружинистых циновках сидит шаман. Выглядит африканский колдун феерично: всё его длинное, худющее, жилистое тело разрисовано белой и синей глиной, а на голове шапка с мощными витыми рогами. Лицо тоже необычное: нет африканской губастости и широконосости – черты острые, узкие, костистые. Чуть раскосые глаза вообще без зрачков. Золотая радужка заполняет почти полностью разрез глаз, едва оставляя место для белков.

Говорим на местном варианте пиджин-инглиша*. Понимаем друг друга, и хорошо.

(* Допущение. Имеется ввиду неправильный, упрощенный английский.)

Только я не понимаю кое-чего другого. Что ему нужно? Почему он пошел на контакт и привечает именно меня? Так-то он распугал народ настолько качественно, что все от него стараются держаться подальше. На заезжих европейцев это тоже распространяется, хотя с ними он вообще не пересекается: его покой берегут сами местные.

Вот. Сидим, бухаем. Он благосклонно относится к русской водке. Я всегда приношу ему пару бутылок и сигареты из магазинчика при нашем местном представительстве. Одну бутылку мы с ним обычно распиваем. Вторую он оставляет себе, сразу убирая в схрон под соседней с ним циновкой. От денег он отказывается, а водку и сигареты пожелал сам и принимает благосклонно.

В этой местности я не впервые. А первый раз был запоминающимся.

На территорию национальных парков вторглись бандформирования из южных областей Сенегала, кипящего военными противостояниями. Местных сил правопорядка не хватало, чтобы отразить набег, и они обратились к нам в представительство. Помощник консула попросил меня поучаствовать, хотя это не входит в мои обязанности, но больше было некому, пока не перебросят основной контингент.

Я с командой разведки обнаружил головной отряд банды. Из-за атмосферных флуктуаций полевая рация не ловила канал связи с земли. В общем, я сверзился с пальмы, на которую закидывал антенну рации. Повредил спину. Думал, что останусь паралитиком. Кто-то может спросить, что делал полковник на пальме, почему не послали кого-то попроще. Ну так я и был самым слабым звеном в отряде, моя квалификация недостаточна для спецопераций, мне всего-то нужно было скорректировать действия, вот я и делал то, что от меня зависело, ну и не последнюю роль играло шило в одном месте. Связь я наладил так или иначе. Отряд справился с задачей, и ребята переправили меня в деревню. Местные отнесли к колдуну. Так мы с ним и познакомились.

Что он сделал, пока ждали вертолет медицинской службы, я не знаю: большую часть времени был без сознания. Но, когда до меня добралась врачи, я уже был как огурец. Не в смысле зеленый и в пупырышек, а свеженький и бодрый. На меня еще и наехали, что зря дернул, потому что я оказался единственным раненным. В общем, лоханулся. Я потом был реабилитирован перед докторами, когда они рассмотрели снимки томографии. Травма была, и да, она грозила пожизненным параличом, но от нее остались только едва заметные следы.

Когда я снова появлялся в этих местах, Ид-Ахрал – так зовут колдуна – посылал кого-нибудь за мной с приглашением. По меньшей мере, я был ему благодарен за то, что вернул мне здоровье, поэтому не видел ничего плохого в том, чтобы навещать его. В этот раз он выглядел особенно загадочно. Достал откуда-то из складок своей весьма скудной одежки каменную куколку на плетеном кожаном шнурке и пытался мне всучить со словами, что это моя вторая жизнь.

Ну уж нет. Я понимаю, что он залечил сложную травму позвоночника, но во вторую жизнь я поверить не готов, поэтому пытался отшутиться, вспомнив о Румпельштильцхене из сказок братьев Гримм, сказал, что ребенка не отдам. А он на полном серьезе заверил, что ни детей, ни жены это не коснется – вообще обойдется без жертв. Ну я и взял фигурку, и сунул в карман форменной рубашки. Поблагодарил. Мне вежливым быть нетрудно.

Кто же знал, что очень скоро немного севернее и восточнее на соседнем континенте мне потребуется вторая жизнь. Наверное, колдун и знал.

Июнь 1991 года. Россия. Москва

На Троекуровском кладбище вокруг закрытого гроба в последнем прощании стояло десятка три человек: штатские – родственники и военные – сослуживцы.

Груз 200 опустили в могилу. Комья земли застучали по крышке так и не открытого цинкового гроба. На табличке временного памятника значилось:

Полковник Гранин Мирон Астахович

Защитник Отечества, сын, муж и отец.

09.09.1950 – 11.06.1991 гг