Текст книги "Дни, как сегодня"

Автор книги: Этгар Керет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Хозяин дома сходит с ума

Утром я проснулся страшно испуганный. Не зная, от чего это, я вжался спиной в матрац и старался не шевелиться, пока не пойму, что же меня так напугало. Однако время шло, я так ничего и не понял, а страх мой все рос и рос. Тут я, все еще неподвижно лежа в кровати, говорю себе, во втором лице, как можно более безмятежно: «Успокойся, чувак, успокойся. Это все не по-настояшему, это тебе только кажется». Но мысль о том, что ЭТО, что, бы оно там ни было, сидит в моей голове, давит на меня со страшной силой. Я решаю несколько раз непрерывно повторить, свое имя. Это наверняка должно успокоить меня. Только вдруг почему-то оказывается, что и имени у меня нет. Это заставляет меня подняться. Я ползаю по квартире, ищу счета, письма, что-нибудь, на чем было бы мое имя. Я открываю входную дверь и смотрю на ее наружную сторону – но там только оранжевая наклейка с надписью «Живи в кайф!» На лестничной клетке я слышу детский смех и звук приближающихся шагов. Я закрываю дверь и приваливаюсь к ней. Спокойно, сейчас я вспомню, а если не выйдет, может быть у меня никогда и не было имени? Что бы там ни было, не стоит оно того, чтобы я так потел, и чтобы пульс разнес мне голову. «Успокойся, – снова шепчу я себе, – успокойся, как бы там тебя ни звали. ЭТО не может так длиться долго, еще немного, и это пройдет».

Слегка успокоившись, я звоню Узи и Мирону и забиваю с ними стрелку на пляже. Это в каких-то четырехстах метрах от моего дома, и я прекрасно помню дорогу. Только вот все улицы вдруг кажутся мне другими, и я должен останавливаться и смотреть на таблички, чтобы проверить, они ли это. И не только улицы, все кажется другим, даже это мятое низкое небо.

– Я предупреждал, что придет и твоя очередь, – говорит Мирон и лижет мороженое, – вначале я свихнулся, потом Узи…

– Я не сходил с ума, – протестует Узи, – так, немного крыша поехала.

– Как это ни называй, – продолжает Мирон, – сейчас твоя очередь.

– Ран тоже не сумасшедший, – начинает горячиться Узи. – Зачем ты ему голову дуришь?

– Ран? – спрашиваю я, – так меня зовут?

– Ну, ладно, – уступает Узи, – может быть, он всего лишь чуть-чуть сумасшедший. Дай откусить.

Мирон дает ему мороженое, точно зная, что назад его не получит.

– Скажи, – спрашивает он, – когда это началось, тебе не показалось, что у тебя в голове кто-то сидит?

– Не знаю, – неуверенно говорю я, – может быть.

– Говорю тебе, – шепчет Мирон, как будто сообщая секрет, – я чувствовал его, он говорил мне веши, которые знал только он. Я уверен, что это – Нимрод.

По второму кругу

Когда Мирон сбрендил во второй раз, это было уже гораздо приятнее. Мы об этом ничего не говорили его родителям, я просто переехал жить к нему, пока у него это не прошло. Большую часть времени он вел себя тихо, сидел себе в уголке и писал нечто вроде книги, которая в отдаленном будущем должна была заменить ТАНАХ.[60]60
  ТАНАХ – см. примечание к рассказу «Подруга Корби».


[Закрыть] Иногда, когда в холодильнике кончалось пиво, или иссякали сигареты, он меня поругивал, так, с воодушевлением, и утверждал, что вообще-то я – черт, посланный к нему в образе товарища, чтобы глумиться над ним. Но, не считая этого, он был вполне терпим.

В отличии от него, Узи очень тяжело переносил свой затянувшийся период просветления мозгов. Несмотря на то, что он не признавался, казалось, что эта его процветающая международная фирма уже достала его. Каким-то образом, когда он был с мозгами набекрень, у него было гораздо больше сил писать всякие занудные документы и ходить на унылые деловые встречи. А теперь, когда он был немного больше в себе, все эти заморочки преуспевающего бизнесмена привлекали его меньше. Несмотря на то, что и сейчас дело шло к тому, что еще немного – и его компания потрясет биржу, а он срубит на этом несколько миллионов, не успеешь и глазом моргнуть.

Меня уволили с очередной работы, и Мирон в редкую минуту просветления мозгов между бесконечным пивом и непрерывным курением заявил, что он – тот, кто позаботился, чтобы меня уволили, и сделал он это, исходя из своих возвышенных духовных соображений.

Не знаю, может действительно все эти заурядные работы, что я перепробовал, вообще не для меня, и мне нужно лишь терпеливо подождать, пока Узи разбогатеет и подкинет мне немножко.

Когда и у Узи крыша поехала уже по второму разу, до меня дошло, что это какой-то цикл, и я задергался, потому что вспомнил, что следующий на очереди – я.

Из сборника рассказов молодых израильских писателей «Вот-вот». (Тель-Авив, 1999 г.)

Рабин умер

Вчера ночью умер Рабин. Его сбил мотороллер с коляской. Рабин скончался на месте, а водитель мотороллера получил тяжелые травмы и потерял сознание. Приехала «Скорая» и увезла его в больницу. К Рабину они даже не прикоснулись, поскольку он уже был мертв, и ничего нельзя было сделать. Тогда мы с Тираном взяли Рабина и похоронили его у нас во дворе. Я заплакал, а Тиран закурил и сказал мне, чтобы я прекратил, поскольку его нервирует, когда я плачу. Но я не смог остановиться, а через минуту и он уже ревел. Уж насколько я любил Рабина, так Тиран любил его еще больше.

Потом мы пошли домой к Тирану. В подъезде дома нас ждал полицейский, который хотел задержать Тирана. Оказалось, что в больнице водитель мотороллера пришел в себя и настучал врачам, что Тиран ударил его по шлему ломом. Полицейский спросил Тирана, почему он плачет, а Тиран и говорит ему: «Кто плачет? Ты, мусор-фашист-пидор…» Полицейский врезал ему плюху. Тут вышел отец Тирана и потребовал, чтобы полицейский сообщил свои данные, но тот отказался. В течении пяти минут в подъезде на шум собралось уже около тридцати жильцов. Полицейский сказал им, чтобы они успокоились, а они ему говорят – сам успокойся; начали толкаться, и дело, опять почти дошло до кулаков. В итоге мент отвалил.

Отец Тирана усадил нас в гостиной, налил «Спрайта» и сказал Тирану, чтобы тот объяснил, что произошло – быстро – до того, как полицейский вернется с подкреплением. И Тиран рассказал отцу, что отоварил тут одного, кому причиталось, ломом по кумполу, а тот заложил его легавым. Тогда отец Тирана спросил, за что же именно тому причиталось, и тут я четко увидел, что он злится. Тут уже я рассказал ему, что все начал тот, на мотороллере: сначала он коляской переехал Рабина, потом обложил нас матюгами, да еще дал мне по шее. Отец Тирана спросил его: – правда ли все это? – но тот ничего не ответил, а только утвердительно кивнул головой. По его виду я понял, что он умирает, как хочет курить, но боится достать сигарету в присутствии отца.

… Рабина мы нашли на площади. Увидели его сразу, как только сошли с автобуса. Рабин тогда был еще совсем котенок и весь дрожал от холода. Я, Тиран и еще одна девчонка-скаут из района Цахала,[61]61
  Район в престижной северной части Тель-Авива.


[Закрыть] которую мы встретили там, отправились поискать ему молока. В эспрессо-баре нам не хотели дать, а в Бургер-ранчо у них не было, так как они соблюдают кашрут. В конце-концов на улице Фришмана мы нашли мини-маркет, хозяин которого дал нам пакет молока и пустую коробочку из-под сыра «Котедж». Мы налили туда молока и Рабин вылакал все одним духом.

Та скаут из Цахалы, которую звали Ависаг, сказала, что мы должны назвать его Шалом, так как Рабин умер ради мира, на что Тиран утвердительно кивнул головой и попросил у нее телефончик, а она сказала ему, что вообще-то он парень симпатичный, но у нее уже есть приятель-солдат, а когда она ушла, Тиран погладил котенка и сказал, что мы ни в жизнь не назовем его Шалом, поскольку это имя для йеменита,[62]62
  Йеменит – еврей – выходец из Йемена.


[Закрыть] и что мы назовем котенка Рабин, а та, по его мнению, может идти трахаться со своим солдатом, поскольку мордашка у нее может и симпатичная, но фигура просто никакая…

Отец Тирана сказал ему – твое счастье, что ты еще несовершеннолетний, но на сей раз и это тебе не поможет, так как трахнуть кого-то ломом это не одно и то же, что стащить пачку жвачки в магазине. А Тиран продолжал молчать, и я почувствовал, что он опять собирается заплакать. Тогда я сказал отцу Тирана, что все из-за меня, так как, когда сбили Рабина, я позвал Тирана и сказал ему про это. И водитель мотороллера, который вначале был ничего и даже сожалел о произошедшем, спросил меня, чего я ору. И только после того, как я объяснил ему, что кота зовут Рабин, только тогда водила психанул и дал мне затрещину.

А Тиран и говорит своему отцу: «Тот дерьмак не остановился перед знаком «Стоп», задавил нам кота, а после этого еще ударил Синая – и ты хотел, чтобы я молчал?» Отец Тирана ничего не ответил, закурил и, будто делал это уже много раз, прикурил вторую сигарету для Тирана. Тут Тиран сказал, что лучше всего, чтобы я сейчас канал домой – пока еще не пришли легавые – так, по крайней мере, хоть я не буду замешан в это дело. Я ответил ему, что так дело не пойдет, однако и отец Тирана настаивал.

Проходя через свой двор, я остановился на минутку возле могилы Рабина и подумал о том, что бы случилось, если бы мы не нашли его, как бы тогда сложилась его жизнь. Может, он замерзал бы от холода, но скорее всего кто-нибудь другой взял бы его домой, и тогда бы его не задавило. Все в жизни – вопрос везения. Даже настоящий Рабин, если бы после того, как он вместе со всеми спел «Песнь о мире» не стал сразу спускаться с трибуны, а подождал немного, был бы еще жив, и вместо этого стреляли бы в Переса, – так, по крайней мере, говорили по телевизору. Или, если бы у той с площади не было приятеля-солдата, и она-таки дала бы Тирану свой телефон, а мы бы назвали Рабина Шаломом – то все равно его бы задавило, но, по крайней мере, дело не кончилось бы мордобоем.

Из сборника «Вторая возможность». (Тель-Авив, 2001 г.)

Бутылка

Двое сидят в баре. Один из них что-то изучает в университете, а второй каждый день терзает гитару и строит из себя музыканта. Они уже приняли по паре бутылок пива и думают добавить еще.

У того, что учится в университете, сейчас депрессия, потому что он влюблен в свою соседку по квартире, а у той есть парень, который постоянно ночует у нее. По утрам, когда они нос к носу сталкиваются на кухне, везунчик изображает на лице сочувствие тому, из университета, что еще больше вгоняет последнего в тоску. А сама красотка то ли не сечет, что студент на нее запал, то ли сечет, но делает вид, что ничего не замечает. Этот ее парень каждый раз, когда встречает студента в коридоре, пожимает плечами, будто говорит: «Что же я могу поделать, если она выбрала меня, а не тебя, – все честно. Вообще-то, она мне не так уж и нравится».

«Смени квартиру», – советует тот, что строит из себя гитариста, – у него своя теория насчет того, как избегать конфликтов.

Вдруг в середине разговора к ним подходит какой-то незнакомый ханыга с волосами, собранными на затылке в хвостик, и предлагает тому, кто учится в университете, спорить на сто шекелей, что сумеет засунуть его друга-гитариста в бутылку. Этот из университета сразу соглашается на пари, хотя оно и звучит немного по-идиотски, и «Хвостик» моментально засовывает гитариста в пустую бутылку из-под «Гольдстара».

У студента не так уж много лишних денег, но уговор есть уговор, он достает сто шекелей, платит и, продолжает пялиться в стену и жалеть себя.

– Скажи ему что-нибудь! – кричит его друг из бутылки. – Ну, давай! Скорей, пока он не ушел!

– Сказать ему что? – не понимает студент.

– Чтобы он немедленно вынул меня из бутылки, ну же!

Однако «Хвостик» отваливает прежде, чем до того, из университета, доходит. Так что студент рассчитывается за пиво, берет бутылку со своим лучшим другом, ловит такси, и они начинают искать хвостатого. Обоим понятно, что тот не выглядел, как человек, который напился случайно, это был алкаш со стажем. Поэтому друзья начинают обходить бары. В каждом они выпивают по стаканчику – не напрасно же они пришли. Тот, кто учится в университете, пьет залпом и с каждым глотком все больше жалеет себя, а тот, что в бутылке – делать нечего – пьет через соломинку.

В пять утра, когда они, наконец, находят «Хвостика» в баре возле улицы Ирмияху, оба уже никакие. Хвостатый тоже хорош, и ему ужасно неудобно. Он сразу же просит прощения и вынимает гитариста из бутылки. Этот «фокусник» очень смущен из-за того, что так поступил с человеком, и приглашает друзей выпить по последней. Они еще немного поболтали, и «Хвостик» рассказал им, что этой фишке его обучил один финн, которого он встретил в Таиланде. Оказывается, в Финляндии это каждый дурак умеет. И с тех пор, как хвостатому хочется выпить, а денег у него нет, он заключает с кем-нибудь такое пари. Он даже объяснил им, как этот фокус делается, потому что продолжал чувствовать себя виноватым перед ними. Как только узнаешь секрет, то поражаешься, как все просто, правда?

Солнце уже светит, когда студент возвращается домой, и не успевает он вставить ключ в замочную скважину, как дверь открывается, и из квартиры выходит парень его соседки, весь такой чистенький и выбритый – он как раз идет на работу. Перед тем, как спуститься по лестнице, он успевает окинуть пьяного соседа своей подружки взглядом, который говорит: «Как мне неудобно, я ведь знаю, что это из-за нее ты сегодня так набрался».

Студент тихо доползает до своей комнаты, но по дороге успевает заглянуть к соседке. Ависаг – так ее зовут – спит, закутавшись в одеяло, и рот у нее приоткрыт, как у ребенка. Есть в ней какая-то особенная, спокойная красота. Красота, которая бывает у спящих людей, правда, не у всех. Студенту хочется взять ее, вот как она сейчас есть, поместить в бутылку и держать рядом с кроватью как ночник, который горит для детей, боящихся засыпать в темноте.

Дешевая луна

В Сан-Диего это был старый негр, который испачкал нам кровью всю обивку салона, пока мы везли его в больницу, а в Орегоне – толстая бездомная тетка, которой Авихай оставил свою паршивую куртку с капюшоном, ту, с эмблемой войск связи, которую он получил по окончании курса радистов. И был еще один парень из Вегаса, с распухшими от слез глазами, который сказал, что проигрался в пух и прах, и ему нужны деньги на автобусный билет, а Авихай сначала не хотел давать ему, потому что сказал, что тот – мошенник. А в Атланте был кот с воспалившимися глазами, и мы остановились, чтобы купить ему молока… Их было много, разных случаев, я даже все и не упомню, большинство из них не представляло интереса, так, остановиться, чтобы подвезти кого-нибудь или оставить на чай какой-нибудь старой официантке…

Одно доброе дело в день. Авихай говорил, что это хорошо для нашей кармы, а тем, кто совершает поездку от побережья до побережья, как мы, нужна хорошая карма. Это не значит, что Соединенные Штаты – это опасные джунгли в Южной Америке или поселок прокаженных где-то на краю Индии, но тем не менее…

В Филадельфию мы прибыли в самом конце путешествия. Оттуда мы планировали отправиться в Нью-Джерси. У Авихая там был приятель, который обещал нам помочь продать автомобиль. Я думал оттуда поехать в Нью-Йорк, а уж из него – назад в Израиль. Авихай хотел задержаться в Нью-Йорке на несколько месяцев и найти там работу.

В целом, путешествие получилось классное, даже лучше того, что мы ожидали: мы катались на лыжах в Калифорнии, дразнили аллигаторов во Флориде и вообще, чего только не делали. И все это за какие-то четыре тысячи долларов с человека. Честно, несмотря на то, что иногда мы голодали, на чем-то действительно интересном и важном мы никогда не экономили.

В Филадельфии Авихай потащил нас в некий скучный музей природы, про который его товарищ из Нью-Джерси сказал, что он увлекательный. Оттуда мы отправились обедать в какой-то китайский ресторанчик, в котором предлагалось съесть, сколько сможешь, всего лишь за шесть долларов и девяносто девять центов, но пахло вкусно.

– Эй, не оставляйте здесь вашу тачку, – крикнул нам худющий негр, выглядевший полным доходягой-наркоманом. Он встал с тротуара и направился к нам. – Припаркуйте ее напротив, иначе вам ее разденут в момент. Счастье ваше, что я вас увидел.

Я сказал «спасибо» и направился было назад к машине, но Авихай сказал, чтобы я секунду подождал, и что негр просто несет чепуху. Негр от этого несколько напрягся, его также насторожил странный язык, на котором мы разговаривали между собой, и еще раз сказал, чтобы мы переставили автомобиль, иначе нам его растащат. Он продолжал бормотать, что это хороший совет, отличный совет, совет, который спасет нам машину, и что такой совет уж точно стоит пяти долларов.

Пять долларов человеку, говорил он, который помог вам сохранить в целости автомобиль, пять долларов голодному демобилизованному солдату, да благословит вас Господь. Меня уже достал весь этот его разговор об автомобиле, и я захотел уйти, поскольку начал чувствовать себя идиотом, но Авихай продолжал разговаривать с ним. «Ты голоден? – спросил он негра. – Пойдем, пообедаешь с нами». У нас было как бы неписаное правило не давать наркоманам наличные деньги, чтобы они на них не купили себе дозу.

Авихай положил ему руку на плечо и попытался повести в ресторан. «Я не люблю китайскую кухню, – отшатнулся негр, – ну, дайте, наконец, пятерку, не жмитесь, у меня сегодня день рождения. Я спас вам тачку. Я заслужил, я заслужил, я заслужил в свой день рождения поесть, как человек».

– Поздравляю, – бесконечно терпеливо улыбнулся Авихай. – День рождения – это действительно нечто праздничное. Давай, скажи нам, чего тебе хочется, и мы пойдем поедим с тобой.

– Хочется, хочется, хочется, хочется, – раскачивался негр. – Ну, дайте мне пятерку. Не будьте такими, это действительно далеко.

– Нет проблемы, – говорю я ему, – у нас машина, поедем туда вместе.

– Вы не верите мне, а? – продолжал негр. – Вы думаете, что я врун. Это некрасиво, особенно после того, что я спас вам автомобиль. Не следует так относиться к человеку в его день рождения. Вы плохие, плохие, плохие. У вас нет сердца.

И вдруг ни с того ни с сего он начал плакать.

Так мы оба стояли возле этого худого плачущего негра. Авихай сделал мне знак «нет», но я все-таки вытащил купюру в десять долларов у себя из сумочки на поясе.

– Вот, возьми, – сказал я негру и добавил, – мы сожалеем.

Хотя сам я не очень и понимал, о чем мы сожалели. Однако негр не соглашался притронуться к деньгам, только плакал и плакал. Потом он сказал нам, что мы назвали его вруном, что у нас нет сердца, и что так не относятся к демобилизованному солдату. Я попытался засунуть ему купюру в карман, но он не давал мне приблизиться к нему и все время отступал. В какой-то момент он начал как бы убегать такой медленной раскачивающейся походкой и с каждым шагом все больше ругался и плакал.

После того, как мы пообедали в том китайском ресторане, мы отправились посмотреть на Колокол свободы, который считается одним из главных символов американской истории. Простояв около трех часов в очереди, мы, наконец, подошли к нему и увидели какой-то невзрачный колокол, в который позвонил кто-то там известный после того, как американцы провозгласили независимость или что-то в этом роде.

Ночью в мотеле я и Авихай подсчитали деньги, которые остались у нас. Включая три тысячи долларов, которые мы надеялись получить за продажу автомобиля, у нас было почти пять тысяч. Я сказал ему, что не возражаю, если он оставит у себя все деньги, а мою часть вернет мне по возвращении в Израиль. Авихай сказал, что сначала продадим автомобиль, а там уж видно будет. Он остался в комнате смотреть какой-то детективный сериал, а я пошел в круглосуточный магазинчик напротив мотеля купить нам кофе.

Когда я вышел из магазина, увидел на небе огромную полную Луну.

Действительно огромную, в жизни такой не видел.

– Большая, а? – спросил у меня какой-то пуэрториканец, с красными глазами и фурункулами на лице, сидевший на ступеньках магазина. Он был одет в короткий ему тренировочный костюм с портретом Мадонны; его вены на сгибе локтя были все исколоты.

– Огромная, – ответил я. – Никогда не видел такой Луны.

– Самая большая в мире, – проговорил пуэрториканец и попытался встать, однако это ему не удалось.

– Хочешь купить ее? Для тебя – 20 долларов.

– Десять, – сказал я и протянул ему купюру.

– Знаешь, – улыбнулся он мне улыбкой от уха до уха, – пусть будет десять – ты мне кажешься хорошим парнем.

Последний рассказ – и все…

В ту ночь, когда черт пришел забирать его талант, он не спорил, не поднимал скандал: «Что честно – то честно», – сказал он, предложил черту круглую шоколадную конфету «Моцарт» и стакан лимонада.

– Было здорово, было просто клево, но сейчас пришло время, и вот ты здесь, и это твоя работа. Я не собираюсь делать тебе проблему из этого. Только, если это возможно, я бы хотел еще один маленький рассказик перед тем, как ты заберешь это у меня. Последний рассказ – и все. Так, чтобы у меня во рту как бы остался вкус.

Черт взглянул на серебристую обертку от конфеты и понял, что сделал ошибку, когда согласился съесть ее. Всегда вот такие симпатяги и создают больше всего проблем. С мерзкими у него никогда не было трудностей. Приходишь, вынимаешь душу, распечатываешь ее, достаешь из нее талант – и все. Человек может ругаться и кричать хоть до завтра. Он, как черт, уже может делать себе маленькую отметочку в бланке и переходить к следующему имени в списке. А эти миляги… Все с тихим разговором, конфетами и лимонадом, – ну что ты им скажешь?

– Ладно, – вздохнул черт, – один последний. Но только чтоб короткий, хорошо? А то уже почти три часа, а у меня еще по крайней мере два адреса, по которым нужно успеть сегодня.

– Короткий, – устало улыбнулся молодой человек, – даже коротенький. Две странички. Ты пока можешь посмотреть телевизор. После того, как он прикончил еще два «Моцарта», черт раскинулся на диване и начал играть с пультом.

Тем временем в соседней комнате молодой человек, который принес ему шоколадки, продолжал стучать по клавиатуре в ровном ритме и не останавливался, как человек, который набирает на каспомате[63]63
  Каспомат (ивритск. неологизм) – автомат для выдачи наличных денег по индивидуальной пластиковой карточке.


[Закрыть] некий секретный код из миллиона цифр.

– Дай Бог, чтобы у него получилось что-нибудь действительно хорошее, – думал про себя черт и рассеянно следил за муравьем, который полз по экрану, – по восьмому каналу шел фильм о природе. – Что-нибудь такое, где много деревьев, и девочка ищет своих родителей. Что-нибудь такое, от чего сразу перехватит дыхание, а конец такой, чтоб народ просто начал рыдать. Он на самом деле приятный человек, этот парень. И не просто приятный, а с уважением.

Черт надеялся, что молодой человек действительно уже заканчивает. Было уже начало пятого, и через двадцать минут, максимум полчаса, неважно – закончил тот, не закончил, – он должен будет распечатать парня, вытащить из него талант и отвалить отсюда. Иначе потом на складе ему устроят такую головомойку, что он даже об этом и думать не хотел.

Но парень действительно был толковый, и пять минут спустя он, с испариной на лбу, вышел из соседней комнаты, держа в руке две напечатанные страницы. Рассказ, который он написал, был и правда хорош. Не о девочке, и дыхания не перехватывало, но все равно здорово зацепляло. И когда черт сказал об этом, парень страшно обрадовался и даже не скрывал этого. Эта его улыбка оставалась на лице и после того, как черт извлек из него талант, сложил его в несколько раз и сунул в специальную коробку с пенопластом… И все это время на лице юноши даже не промелькнуло выражение измученного жизнью «мастера слова», более того – он принес черту еще конфет.

– Передай своему начальству «спасибо», – сказал парень, – скажи им, что я получил огромное наслаждение от таланта и все такое. Не забудь.

И черт обещал, что передаст, а про себя подумал, что, будь он не чертом, а человеком, или, если бы они просто познакомились при других обстоятельствах, они могли бы стать близкими друзьями.

– Ты уже решил, чем будешь заниматься теперь? – спросил черт с тревогой, стоя уже в дверях.

– Не совсем. Наверняка, теперь у меня будет больше времени ходить на море, встречаться с друзьями, что-нибудь в этом роде. А ты?

– Работа, – вздохнул черт и поправил ящик на спине. – Я кроме работы ничего не знаю, поверь.

– Скажи, – спросил парень, – мне интересно просто из любопытства – что, в конце концов, делают со всеми этими талантами? – он кивнул на ящик.

– Я точно не знаю, – признался черт. – Я просто приношу их на склад, там их считают, расписываются в получении и все. А уж что происходит с ними после, у меня понятия нет.

– Если после подсчета у тебя окажется один лишний, я всегда буду рад получить его назад, – рассмеялся парень и легонько хлопнул по ящику.

Черт тоже посмеялся вместе с ним, но таким вынужденным смехом, а, спускаясь четыре этажа вниз, все время думал о рассказе, который написал парень, и об этой своей работе сборщика, которая когда-то ему очень нравилась, но сейчас вдруг показалась отвратительной. «Еще два адреса, – пытался утешить он себя, идя к автомобилю, – еще два адреса, и я выполнил дневную норму».