Текст книги "Стыд"

Автор книги: Эстер Гольберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Прекрати, вряд ли кто-то из ваших меня знает.

– Именно. В Рамат-Шемер все друг друга знают. Неместных видно издалека. А вы очень красивая, так что к цет акохавим вас будет обсуждать весь район.

– Как мило, спасибо.

– Я говорю, как есть, – фыркнула я, намекая, что это не комплимент.

Она опять меня не слушала. Смотрела по сторонам, точно мы свернули не туда и теперь вместо Рамат-Шемер шагали по Луне. В моменте она казалась забавной. Представилось, что за пределами родного района я выгляжу так же. Захожу за угол, а там всё – новый незнакомый мир, пугающий до онемения. Почему-то Хая не боялась. Звонко цокала по скользкой дороге, гордо переступая мусор, не прятала взгляда от пялящихся прохожих.

– Все еще хочу знать, что ты здесь делаешь? – спросила она на этот раз спокойно, без пышущего энтузиазма.

– Так для всех лучше. В моей семье, – забытое чувство зацарапало язык, – Случился разлад. Я бы не вышла замуж в родном районе. С Гликман у меня больше шансов.

Не перебивая и не пытаясь разузнать всё в деталях, Хая дослушала и понимающе покивала.

– Это объясняет твою панику, – прозвучало как вердикт, – Боишься, что Мойра бросит тебя, как родители. Из-за этого ты такая правильная.

В ее бессовестном цинизме я видела отчетливое желание бестактно залезть в мое сердце, нанеся кровавый след. Я остановилась посреди улицы и развернулась к ней всем телом. На ее умиротворенном лице не было и намека на сомнения.

– В таком случае, это объясняет и то, что я добровольно осталась с вашими детьми, когда вас они перестали волновать. Выходит, я просто разделяю их чувства.

Я гневно дернула рукой, чуть не потеряв единственные часы. Казалось, в радиусе пяти метров всё притихло, ожидая продолжения сцены.

Хая озадаченно нахмурилась.

– Я сказала это не для того, чтобы тебя обидеть.

"Так для чего же?" – пронеслось в моей голове, но для меня этот разговор уже был окончен.

– Доброго вечера, госпожа Хадад, – бросила я и скрылась за стеклянными дверями "Кетар-центра".

7

– Хабибти…

Мягкий тихий голос крадется по темноте грез. Его хозяйки не видно. Она в густом горячем воздухе, и мне никак не собрать ее черты воедино. Слышу звук, но больше не разбираю в нем слов. Голос бархатной волной накатывает откуда-то из далека, со всех сторон одновременно. Так хочу вспомнить ее лицо, но мысли разлетаются осколками и парят в невесомости. И лишь взгляд, по-лисьи хитрый и до одури чарующий, всплывает в памяти прежде, чем тело охватывает колючей ночной промозглостью.

– Хабибти, проснись…

В глаза бьет противный желтоватый свет потолочных лампочек. Еле поднимаю со стола тяжелую голову, провожу ладонями по окаменевшему лицу. На нем, кажется, отпечатались складки кофты. Пытаюсь проснуться, сфокусировать взгляд на сидящей рядом Мойре, но глаза слипаются.

– Это ты? Я хотела вас дождаться.

– Ничего, – шепчет Мойра, гладя меня по голове.

– Ты что, плачешь?

Я быстро обернулась на окно, пытаясь сориентироваться во времени. В окне однотонной темно-синей краской застыла последняя зимняя ночь.

– Нет, – ответила Мойра, потирая припухшие морщинистые веки. – Уже выплакала, что могла.

– Дядя?

Тетя покачала головой.

– Что? Он вернулся? – спросила я, с силой концентрируясь на происходящем. Дыхание сбилось.

– Нет. С ним случилась плохая история, Хабибти. Он теперь с Ним, – Мойра указала пальцем на потолок, и ее глаза вновь заблестели от слез.

Ее слова едва цеплялись за мое сознание.

– Где он?

– Он умер, Хабибти.

Отряхнувшись от дремы, я придвинула стул ближе к столу и села ровно.

Тетя крепко взяла мою руку своими и, ничего не давая сказать, продолжила:

– Не спеши лить по нему слез, он сейчас в лучшей ситуации, чем мы. Шимон попал в плохую историю и оставил ее нам в наследство. Мы никому не скажем, – строгий взгляд исподлобья говорил куда красноречивее ее самой, – Моти и Сара знает, детям знать не надо. Пусть оплакивают отца, как следует.

В ту ночь я не узнала, что именно Мойра запретила рассказывать. Сонный разум, занятый бессознательной скорбью, не мог принять, что смерть Шимона была взрывом, от которого раскатываются во все стороны испепеляющие живое волны. Я понимала только, что дела достаточно паршивые, чтобы снова нужно было врать. Второй раз за месяц – многовато. Скрывать что-то от семьи тяжело. Между нами и так было достаточно молчания, чтобы связь, вымоленная мною за месяцы совместного проживания, начинала неуклонно блекнуть. Эта мысль легла на душу очередным камнем. А вот осознание, что Шимона больше нет, не приходило.

Я неуклюже стянула резинку с волос и перевязала хвост.

– Сколько раз просила не трясти волосами на кухне, – прохрипела Мойра и, решив, что конструктивного диалога со мной не выйдет, махнула рукой. – Ладно, иди спать. Тебе скоро вставать.

Я поднялась из-за стола и поплелась на выход, но Мойра придержала меня за локоть.

– Еще кое-что. Это очень важно. Никому не нужно знать, что ты работаешь. Теперь лучше говорить, что ты следишь за домом и учишься быть хорошей хозяйкой, ясно?

Я помолчала пару секунд.

– А деньги?

– Про это не думай. Все равно скоро выйдешь замуж, не о чем будет думать. Все, иди спать.

Не спеша я устремилась назад в безгорестный мрак.

Глава 2. Весна

1

Наша весна начиналась с похорон. Восточное солнце слепило скудную процессию. Несоответсвующе ясный и душный день отвлекал от траура назойливым жужжанием проснувшихся жуков и попискиванием младенца на моих руках. Ребенок верещал, пугаясь плача Сары, его матери, поэтому я вышла с ним за ворота кладбища. Сегодня Сара была не только матерью, но и ребенком, прощавшимся с отцом.

За полгода я привыкла к Шимону. Не более. Оттого его смерть переживала лишь в почтительной печали. Меня успокаивала мысль о том, что стремившийся к праведной жизни так верно и самозабвенно, дядя давно обеспечил себе место в лучшем мире. Таким был Шимон. Всю жизнь молился и изучал Тору, из-за этого не всегда мог работать, зато знал сто пятьдесят псалмов почти дословно и слыл в общине человеком исключительно честным и грамотным. Общине лучше знать – мы с Шимоном пересекались за ужинами и практически не общались.

Малыш притих и засопел на моем плече, тогда в воротах показалась Сара. Она осторожно переложила его в коляску, жмурясь на солнце, почесала скулу, соленую от слез.

– Я пойду, – предупредила я.

Не поднимая глаз, Сара кивнула и покатила коляску вниз по улице.

Мне нужно было уйти. Все дома знали, что я не разделю их трагедии. Моя поддержка была словами постороннего, я не хотела вынуждать их ее принимать из вежливости. Я знала, чем действительно могу помочь – приготовить завтрак и сходить на работу, чтобы заплатить за электричество.

"Приходи к 12. Хадад отведет детей сам”.

Спасительное сообщение от Шауля подарило мне надежду не пересечся с Арье и не краснеть со стыда из-за нелепого всплеска эмоций. Господин Хадад был последним человеком, при которым стоило позориться. Если и Хая поделилась с ним впечатлениями от прогулки по Рамат-Шемер, Шауль, должно быть, позвал меня к полудню,чтобы попрощаться. Сказать Мойре об увольнении после похорон мужа невозможно. Это разобьет ей сердце. С такими новостями лучше не возвращаться домой вовсе.

Фестиваль самобичевания прервался пронзительным гудком. Высокий черный автомобиль выехал на пешеходный переход и преградил мне дорогу, и прежде, чем я успела отскочить назад, его передние окна опустились. Арье Хадад поприветствовал меня с водительского места.

– Фрида? Я тебя подвезу, пообщаемся. Только садись вперед, сзади полный завал.

"О, Всевышний, неужели ты меня оставил…"

– Давай быстренько-быстренько, нельзя стоять посреди дороги, – шутливо подогнал он меня.

Я забралась в машину как на эшафот, и как только захлопнула за собой массивную дверь, мы тронулись.

– Твои нашлись? – поинтересовался мужчина.

– Ага.

– Хорошо. Хорошо.

Я старательно не смотрела в его сторону. Возможно, он ждал развернутого ответа, но я не могла решить, как обо всем рассказать, поэтому молчала. Хадад тоже молчал.

– Думала, вы всегда ездите с водителем, – я подала голос, боясь, что он читает мысли.

Боковым зрением уловила, как мужчина бросил на меня беглый взгляд.

– А, да. Он, скажем так, не справился со своими обязанностями. Найду получше. Как вы с Хаей вчера прогулялись?

"Ясно, – пронеслось в голове. – Сейчас отправит меня вслед за водителем".

– Ну, она хотела посмотреть район…

– Собралась переезжать? – Арье изобразил удивление.

От его легкого тона мандраж слегка поунялся.

– Вряд ли такое в ее вкусе, – отшутилась я.

Мы ехали достаточно медленно, хотя на дороге было слишком свободно для начала рабочего дня. Хадад постукивал пальцами по кожаной обивке руля и периодически покачивался под песню в динамиках.

– А она что-нибудь говорила…необычное?

Снова беглый взгляд. Постукивания прекратились.

Пытаюсь решить, что из сказанного ею было не "необычным", но затем качаю головой:

– Вроде ничего такого.

Тишина. Арье заворачивает на Ибн Эзра, тормозит возле первого забора и еще некоторое время всматривается в зеленую улицу.

– Иногда из-за болезни у нее возникают странные мысли. Шауль должен был предупредить.

– Он не вдавался в подробности.

– Ты знаешь, что такое "биполярное расстройство"?

Пожимаю плечами.

– Ладно, послушай.

Он наконец заглушил двигатель и обратил ко мне свой настороженный взор.

– Хая хороший человек. И очень талантливый. Но это расстройство заставляет ее говорить и делать непонятные вещи, которые причиняют вред ей и детям, – он сделал ударение на последнем слове и перевел дыхание. – Пока ее состояние нестабильно, она не может себе помочь.

– Разве ей не лучше? – искренне удивилась я. – В ней столько энергии, она все время чем-то занята, задает кучу вопросов…

– Это лишь часть болезни.

Арье с досадой надавил на руль, и мышцы его оголенных предплечий напряглись.

"Потрясающе", – сказала про себя и нахмурилась от собственной дурости.

– Этот ее подъем сил, мания, через две-три недели сменится депрессией. Если повезет – сразу ей. Затем энергия и веселье опять вернутся и опять исчезнут. И так снова, и снова, и снова, если не принимать таблетки.

– Так есть лечение?

– Есть, – утвердительно кивнул мужчина, подхватывая мое воодушевление. – Болезнь никогда не пройдет целиком, но ее проявления можно смягчить. Поэтому я надеялся поговорить с тобой лично, чтобы убедиться, что ты хочешь ей помочь так же сильно, как и я.

Господин Хадад наклонился ближе; запах его дорогого парфюма заиграл для меня новыми красками.

– Болезнь рушит ее жизнь. Она избегает общения с родными. У нее почти не осталось друзей, она никого к себе не подпускает.

"Сдается мне, не поэтому у нее друзей нет", – вчерашняя обида не собиралась меня отпускать.

– Но ты ей, похоже, понравилась. Не знаю, о чем уж вы там с ней говорите, но она очень-очень в тебе заинтересована.

– Я не думаю…

– Поверь мне, мы с ней знакомы не первый день, – сказал он, мягко улыбнувшись уголком рта. – Если бы ты стала для нее другом, который поможет справляться с болезнью, проследит за приемом таблеток и за тем, чтобы она не вписалась в очередные неприятности, ты могла бы буквально ее спасти. И нашу семью тоже.

Его печальные светло-серые глаза смотрели прямо на меня, и я не пыталась сопротивляться. Захлопнув приоткрывшийся рот, я втянула носом сладковатый воздух и опустила взгляд.

– Я постараюсь. Сделаю, как вы скажете, но не могу гарантировать, что все получится.

Арье заметно оживился.

– Замечательно! Шауль тебе поможет, расскажет по поводу лекарств и прочего, не переживай. У тебя есть мой номер?

– Нет.

– Кину тебе звонок. Самое главное, – он слегка замедлился, чтобы я ничего не упустила. – Как только тебе покажется, что с Хаей происходит что-то неладно или она говорит что-то сомнительное, или уезжает куда-то без Шауля – пиши мне.

– Да, поняла.

– Я рад, что мы на одной стороне. Спасибо, Фрида.

Господин Хадад подмигнул мне на прощание и разблокировал двери.

2

Искусственный сумрак зала, созданный плотными римскими шторами, отлично гармонировал с нескладной лиричной мелодией, временами перебиваемой приглушенной руганью. Поджав под себя правую ногу, Хая сидела за фортепиано и сосредоточенно щелкала по клавишам. Мне показалось, что меня она не заметила, поэтому я решила не мешать и начать уборку со второго этажа.

– Больше не здороваешься? – прокатилось эхом по высоким стенам, как только я завернула к лестнице.

– Не хотела отвлекать, – отозвалась я и вернулась в полутьму зала.

Хая убрала руки от инструмента, похожего больше на космический пульт управления с афиши, чем на что-то земное, попереключала режимы на напольной лампе и спустила ниже рукава толстовки, пряча в них кисти.

– Мне стоит извиниться? – спросила она.

– Если считаете нужным.

Подсказывая, я скрестила руки на груди.

Она прикусила губу и с тяжелым вздохом наклонила голову в бок, словно извинения требовали от нее физических усилий, а потом вновь выпрямилась и покорно кивнула:

– Ладно. Прости, что высказала свое мнение, о котором ты не спрашивала.

Это конечно не было тем, что я надеялась услышать. Эти извинения – серый шум, смысла в них не больше, чем в грохоте камней. Однако на большее рассчитывать не следовало, поэтому я удовлетворенно кивнула.

– Я вас прощаю. Вы тоже извините, мне не следовало такое говорить.

Хая махнула рукой и с надменной ухмылкой заявила:

– У меня иммунитет. Значит, мир-дружба-жвачка и ты сваришь мне кофе? Брр, пока я не окоченела.

Хая мерзляво поежилась, хотя в комнате было довольно тепло.

– Может включить обогреватель? Или плед из детской принести?

Она помотала головой.

– Всегда морозит, если не сплю. Так что лучше кофе.

Шауль не покупал кофе, но я все же проверила каждый кухонный шкафчик прежде, чем вернулась к фортепьяно,опять не решаясь прервать работу. Руки Хаи без конца наигрывали один и тот же набор нот, а сама она вполголоса напевала что-то, покачиваясь и глядя куда-то перед собой. Ее диковатый вид казался знакомым. Она словно молилась на выдуманном языке какому-то неизвестному Богу, усердно и рьяно, но он отказывался слушать.

– Не нашла? – сквозь моления спросила Хая и, не дожидаясь ответа, захлопнула тетрадь. – Грёбаный Шауль с его грёбаной паранойей! Обувайся.

– Куда мы идем? – крикнула я сама себе, наблюдая, как Хая со вселенской яростью уже натягивает джинсы на пижамные шорты.

Спустившись по Ибн Эзра на Клеунснер, мы окунулись в облако из человеческих голосов, смешанных с шумом проезжающих машин, пиканьем светофора и детскими криками. Шли мы очень быстро – пафосный Верхний район не интриговал Хаю так, как замызганный и бледноликий религиозный квартал.

– Тормози, – окликнула меня она, когда увлеченная потоком людей я пронеслась мимо стеклянных дверей "Sunrise cafe".

Внутри было тесновато: аккуратная деревянная стойка с металлической столешницей, пара длинных столиков, по разным углам которых расселись ребята с ноутбуками и всякой канцелярией, и громаднейшая рыба-люстра, тоже деревянная, извивающаяся под самым потолком и подглядывающая сверху в экран белобрысой гойки.

– Мм, что тут у нас.

Хая постучала ногтями по стойке и поправила большие солнечные очки, закрывающие половину лица. Парень за стойкой, наряженный в зеленый фартук, заметался на месте, будто обращение Хаи застало его врасплох.

– Добрый день, – выдавил он, неестественно потряхивая головой от волнения.

– Да, привет. Два двойных фраппе на вынос, пожалуйста, – продиктовала Хая и обернулась в мою сторону. – Фраппе – это кошерно?

Я выразительно закатила глаза.

– Вообще у нас нет кошерных маркировок, так что… – любезно попытался объяснить парень, но встретив угрожающий взгляд Хаи, просвечивающийся сквозь солнечные очки, криво улыбнулся. – Два двойных фраппе на вынос.

– Спасибо, Кенни.

– О, вы запомнили, как мило, – ликующе отметил парень, потирая ладони в перчатках о фартук.

– Ага, – Хая тактично улыбнулась в ответ, косясь на его бейдж, и, аккуратно помахав ему на прощание своим стаканом, вручила мне мой.

Покинув "Sunrise cafe", мы спустились еще на тридцать метром вниз по улице и завернули в тихий сквер, скрытый от случайных прохожих за полосой одинаковых зданий. Плюхнувшись на скамейку, Хая в пару глотков допила свой кофе и с блаженным видом закинула стакан в мусорный бак.

– М-да, жизнь налаживается.

Она растянулась на скамейке, свесив с края кроссовки, стянув очки и опустив голову на сиденье. Но такое положение показалось ей неудобным, поэтому она приподнялась, подползла ближе ко мне, улеглась затылком на мои колени и, чинно сложив на животе руки, прикрыла глаза.

– Нравится?

– На вкус как то, что мне точно нельзя. Но да, это восхитительно, – ответила я, отставляя стакан в сторону.

Хая расплылась в довольной улыбке.

У меня почти получалось не думать о Гликманах. Тепло. Хотя солнце в сквер почти не попадает. Только одинокие лучи тайком проскальзывают сквозь зеленые кроны, монотонно шуршащие из-за легкого весеннего ветерка, обдающего свежестью кожу. Один из лучей устроился на волосах Хаи, подсвечивая непослушный локон. Этот локон назойливо привлекал мое внимание, не давая спокойно насладиться скромным пейзажем.

"Какая она красивая, – мелькнула мысль и плотно увязла в моей голове. – Особенно, когда молчит".

– Надеюсь, ты не думаешь, что обида дает тебе право не рассказывать про свидание, – напомнила Хая, не теряя своего умиротворенного вида – Как прошло?

– Вроде хорошо.

– Хорошо? – переспросила она, поднесла левую ладонь ко лбу и подозрительно прищурилась. – И когда свадьба?

– Не так быстро, мы же не с средневековье, – выдохнула я, вызывая своим негодованием еще большее наслаждение. – Сначала нужно понять, подходим ли мы друг другу и нашим семьям…

– Он тебе понравился?

Я пожала плечами.

– Скорее да. Он очень вежливый и, кажется, добрый.

– Симпатичный? – Хая саркастично ухмыльнулась.

Я попыталась воссоздать в голове его образ, однако из вчерашних воспоминаний вновь и вновь складывалась только одна картина: плохо освещённая улица религиозного квартала, лицо госпожи Хадад, ее слова, стеклянные двери бизнес-центра и новость о дяде. Вчера вечером я была напугана и зла настолько, что едва могу вспомнить лицо потенциального мужа.

– Как вы поняли, что господин Хадад – ваш человек?

Хая ответила не сразу: задумчиво вздохнула, посмотрела на меня снизу вверх. Я смущенно отвернулась.

– Я всегда знала, что мы поженимся. Старший брат лучшей подруги, дома напротив. Мы знаем друг друга всю жизнь, – протянула женщина и будто бы озадаченно подняла бровь. – Хотя, признаться, в школе он меня игнорировал напрочь.

Ее интонация и кривляние меня повеселили.

– Что? Честно! Он был самым популярным мальчишкой в старших классах. Высокий, статный, харизматичный до ушей. Еще и подрабатывал на радио. Тянулся к искусству. На этом мы с ним и сошлись.

Хая меланхолически усмехнулась своим мыслям.

– Он тоже занимается музыкой? – спросила я.

Женщина покачала головой:

– Он на ней только зарабатывает. Это полезный навык вообще-то. Благодаря ему мои песни звучат из каждого утюга, иногда аж самой тошно. У Арье врожденное чутье на деньги, и он потрясающе хорош в переговорах. А талант у него только один – он всегда и все держит под своим контролем.

История приобретала начало, таинственная семья Хадад все больше походила на человеческую.

– А подруга? Сестра господина Хадад. Вы все еще дружите? – поинтересовалась я неизвестно зачем.

Хая еле заметно нахмурилась.

– Не особо. С друзьями детства такое часто случается. Сначала все хорошо, а потом ваши пути начинают расходиться все больше и больше, и больше. И вот – вы друг для друга просто прохожие.

Женщина замолчала. И по ее лицу было вполне ясно, что своим дурацким вопросом я залезла не туда. Мне хотелось сказать что-то, что могло бы исправить ситуацию, вернуть на место ее ликующую безмятежность, но все слова растерялись и оставалось только присоединиться к ее угнетающему безмолвию.

От дребезжание моего мобильника мы обе синхронно вздрогнули.

– Готова поспорить, это Шауль, – буркнула Хая, тяжко поднимаясь с моих коленей. – Не бери.

– Он будет злиться, – простонала я, в нерешительности прикусив губу.

– Ладно, давай сюда.

Она, недолго думая, выхватила из моих рук телефон, облокотилась на спинку скамейки, закинула ногу на ногу и приняла вызов:

– Ну, здравствуй, сладенький.

– Ты же в курсе, что я тебя за "сладенького" посадить могу, да? – донеслось из трубки хрипловатое ворчание.

– Остынь, не я твой работодатель, а Арье. Ему и возмущайся. Что-то хотел?

Хая коварно облизнулась и задергала носом кроссовка.

Голос из трубки не повёлся.

– Не смешно. Во-первых, почему я стою на твоей кухне и держу в руках твой телефон, а тебя рядом с ним нет?

– О, нет, похоже, ты домушник…

– Во-вторых, пока будешь идти домой, подумай, как собираешься играть с трясущимися руками и паническими приходами от таблеток, шлифованых кофеином.

– Вот же предатель! – наигранно воскликнула Хая и, зажав рукой микрофон, прошептала мне на ухо. – Я знала, что этому Кенни нельзя доверять.

– Просил же, честно просил. Хотя бы не перед выступлением… – Шауль не унимался.

– Ой, да не ной, да там кофеина-то почти не было. Всё!

Хая убрала от уха трубку, в которой все еще слышался капризный бубнеж.

– Невозможно, – произнесла она одними губами, надевая очки и подавая мне знак, что пора идти.

– Хая? Хая! – донеслось из динамика.

– Сейчас приду!

– Я говорю, заложница твоя где?

Хая стрельнула в меня многозначительным взглядом и фыркнула:

– Здесь еще. Она мне нравится, съем ее последней.