Текст книги "Стыд"
Автор книги: Эстер Гольберг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Эстер Гольберг
Стыд
Глава 1. Зима
1
Я точно помню, это была пятница.
Когда я добралась до младшей школы на Бен Яхуды, идеально чистое серое небо только начинало заплывать неуклюжими тучками. Вдалеке, над самыми крышами города, оно казалось слегка желтоватым – ветер принес из пустыни хамсин, а зимнее солнце постепенно сползало за горизонт, скользя по улицам прощальными лучами.
Тетя Мойра стояла на крыльце в компании школьного куратора, который нервно щелкал по экрану мобильника, и двух младшеклассников. Школа, вероятно, уже закрылась на Шаббат, и все давным-давно разошлись по домам зажигать свечи. И Мойра должна была вернуться домой час назад, но по воле Всевышнего осталась с детьми, которых родители не собирались сегодня забирать.
– А! Шалом-шалом! – прокричал в трубку куратор, зажав свободное ухо пальцем, – Вас плохо слышно. Да-да, но школа не имеет права отправлять детей домой одних. Послушайте, мы не можем задерживать учителей в Шаббат. Да, я понимаю!
Мужчина прикрыл микрофон рукой и вопросительно кивнул Мойре, которая все это время старательно привлекала его внимание.
– Скажи, моя Фрида их проводит. Пусть объяснит, как пройти, – перекрикивая ветряной вой, она махнула мне рукой.
– Помощница воспитателя сопроводит их. Меня слышно? Нет, она не может взять трубку, ее семья из Рамат-Шемер. Записываю.
Куратор прижал телефон плечом, вырвал из записной книжки листок и быстро начеркал на нем маршрут. Мойра присела на корточки и с мягкой улыбкой взяла учеников за руки.
– Вы же подскажете Фриде дорогу? Ваша мама опять нехорошо себя чувствует, моя племянница прогуляется с вами. Если Шауль не вернется из командировки в воскресенье – позвоните мне. Вы знаете мой номер? Хорошо.
Школьный куратор протянул мне клочок бумаги и сожалеюще покачал головой, словно извиняясь:
– Лучше идти по Клеунснер, там больше фонарей и относительно многолюдно. Шауль предупредит охрану, чтобы вас впустили. Вы очень нас выручаете.
Я кратко кивнула:
– Шаббат Шалом.
– Увидимся дома, хабибти. Шаббат Шалом, – бросила тетя и стремительно унеслась прочь, надеясь успеть на последний трамвай до религиозного квартала.
Как всегда немногословна. Даже сегодня, когда я впервые пропускаю халу, помогая ей по работе. И впервые за полгода покинула Рамат-Шемер.
Мне казалось, это должно было быть чем-то особенным. Что повод будет более важным, чем сопровождение школьников до дома в пятничный вечер. И я даже готова была расстроиться, что Мойра не попросила Моти, который и так порой прогуливал встречу Шаббата из-за работы. Но Всевышний знает лучше. И Мойра тоже.
Дорога до школы состояла из одинаковых улиц, почти таких же, как в Рамат-Шемер, с бледными трехэтажными домами, не особо ухоженной растительностью вдоль тротуара и мелким мусором, скатывающимся в кучки в сточных канавах. Ничего интересного. А, может, и было что-то интересное, только рассмотреть на лету не удалось, Мойра выразилась ясно: “Несись быстрее ветра, можешь даже бежать, если никто не видит”.
Я не бежала. Попыталась, но старые туфли Мойры, которые и при медленной ходьбе приходилось держать пальцами, быстро потушили мой энтузиазм.
А эта дорога была совсем другой. Как только мы отошли от школы, улицы вдруг начали меняться. Не успела отметить, в какой момент это произошло, но в одно мгновение серый невзрачный асфальт под растянутыми коричневыми туфлями окрасился в яркий, как лепесток олеандра, розовый цвет. Я проследовала глазами за розовой полосой, залазящей на стену дома и вскарабкивающейся под самую его крышу. На незнакомую шумную улицу почти не проникали тусклые солнечные лучи, но эта розовая клякса прямо посреди дома будто излучала манящее глаз сияние, освещающее дорогу вместе с неоновыми вывесками на окнах первых этажей и гирляндами из маленьких желтых лампочек по периметру веранд.
– Ты живешь в синагоге? – неожиданно спросил мальчишка, оторвав меня от разглядывания перескакивающей через розовую полосу девушки в лимонных колготках.
Мальчишка тащил на спине два небольших рюкзачка, а его младшая сестра молча плелась рядом, опустив голову и изучая брусчатку. Я мельком взглянула на рисунок, делая вид, что остановилась именно для этого, но видя, что девочка уже ушагала вперед, направилась следом.
– Не совсем. Мойра запрещает так называть ее квартиру. Мама водит вас в синагогу?
Мальчик дернул сестру за плечо, чтобы та не встретилась носом со столбом. Девочка негодующе дернула его в ответ, перескочила на другую сторону и бесцеремонно взяла меня за руку.
– Водит, когда бабушка приезжает, – пролепетала девочка, перепрыгивая с плитки на плитку. – Я с няней ходила, но у ее дочки теперь есть малыш, поэтому она уехала.
– Зака, – устрашающе вытаращив глаза, перебил ее брат.
– Что? Она может быть новой няней. Папа разрешит.
Мальчишка сердито цыкнул и мотнул головой, чтобы стряхнуть с лица светлые кудряшки, затем кивнул в направлении улицы с разнообразными высокими ограждениями, неровной линией уходящими вверх к горе.
– Здесь.
Тяжелые металлические ворота с треском распахнулись, как только мы приблизились к Ибн Эзра, 12. Это был крайний участок, скошенный и у самой горы. В сумерках показалось, что даже дом на нем стоит под наклоном. Мойра бы сошла с ума, живи она в “доме-под-наклоном”. Ей было бы достаточно увидеть криво свисающую с потолка люстру, чтобы заработать какой-нибудь тик. Хотя дом все равно выглядел потрясающе. Квадратный особняк с панорамными окнами на обоих этажах и с широкой деревянной террасой, на которой умещались четыре больших плетеных кресла. Внутри дома свет не горел.
На лужайке возник низенький седоватый мужчина в потертых спортивных штанах. Он приветственно махнул секатором и указал на вход.
– Шаббат Шалом, – еле слышно произнесла я, сконфуженно убрав взгляд с оголенного потного туловища.
Путешествие пора было завершать. Я остановилась перед воротами, чтобы попрощаться, но Зака настойчиво потянула меня за собой.
– Пойдем. Там темно и Акива будет меня пугать.
– Мне нельзя сегодня задерживаться. Дома уже наверняка начали волноваться…
– Ну пожалуйста! На одну минуточку, пока включу везде свет.
– Только на минуточку, – вздохнула я, изображая необходимое негодование.
На самом деле мне хотелось попасть в этот дом. Прямо сейчас, пока для этого есть важная причина. От мысли о том, что в таком громадном домище могло бы уместиться три-четыре семьи и для одной это слишком, я непроизвольно прищурилась, старательно усмиряя излишний трепет, но с вымощенной дорожки не сошла, а лишь ускорила шаг, догоняя удаляющихся детей.
На улице стемнело, и смысла торопиться домой практически не осталось. Всяко лучше возвращаться, когда достаточно поздно, чтобы все благочестивые соседи расселись по квартирам и занялись шаббатними делами, а никак не делами семьи Гликман. Тем более еще одного шанса увидеть это стеклянное чудо изнутри не представится.
Я видела не так много домов, почти все одинаковые, цвета сухого песка с маленькими окнами и металлическими уличными лестницами, обязательно ржавыми и не создающими впечатление чего-то надежного. Забавно, что наш дом в Цфате почти ничем не отличался от дома Шимона и Мойры Гликман. Разве что отсутствием порядка и складом тканей в гостиной.
Моти как-то показывал фотографии домов в светском районе Тель-Авива, сделанные во время его подработки. Совсем другое дело. Разноцветные, с огромными рисунками уличных художников и плакатами с машину размером. Они Моти жутко понравились. Я бы сфотографировала для него и этот дом, жаль, что не на что. Потому что этот дом был гораздо лучше.
Внутри потрясающая своим фасадом вилла оказалась не такой привлекательной. С самого порога в нос ударил неприятный кисловатый запах, доносящийся с открытой кухни. Этот запах сразу нарушил планы. Пока дети переодевались наверху, я быстро отыскала его источник – упаковку из-под сырой индейки, которая, судя по всему, появилась здесь задолго до моего прибытия. Ликвидация зловонного объекта посредством засовывания в мусорный пакет помогла, и запахи на кухне почти перестали вызывать тошноту. Этого, конечно, было недостаточно.
Я оглядела мрачное пространство первого этажа в надежде наткнуться на признаки присутствия взрослого, но увы, дом был безысходно пуст.
С мытьем полов удалось справиться гораздо быстрее, чем с грязной посудой и всем множеством картонных коробок из-под сухих завтраков и упаковками с полуфабрикатами, частично испорченными и оставленными на съедение жадным муравьям. Несмотря на то, что для своих лет дети оказались на редкость самостоятельными и приспособленными к жизни без присмотра, они по-прежнему оставались детьми и рано или поздно сдались бы, заблудившись в мусорных лабиринтах.
Быть чьим-то благословением в Шаббат приятно. Это слегка успокаивает, притупляет тревогу от ночного пребывания в абсолютно неизвестном месте с детьми, которых ты впервые видишь. Убраться несложно. И приготовить детям ужин и завтрак из остатков продуктов в холодильнике – задача не сверхъестественная. Труднее всего уверить себя в правильности этого решения. Стоило позвонить домой, но Шаббат, никто не подойдет к телефону. Или в полицию и застрять носом в чужих делах, не оставив путей к отступлению. В любом случае я не могла знать наверняка, что произошло с хозяйкой дома, и обвинить ее раньше времени было бы грешно и глупо.
Судя по беспорядку, нажитому детьми за время самостоятельного существования, ее не было дома довольно продолжительное время. Может, неделю или около того. Видимо, дети продолжали ходить в школу все эти дни, раз никто не забил тревогу раньше. С домашними делами справлялись сами и очень неплохо, но на импровизированный ужин все равно набросились с аппетитом шахтера после смены. Соскучились по человеческой еде.
Показания Акивы и Заки по поводу матери расходились. Сперва они оба твердили, что до сегодняшнего вечера она была дома, просто не выходила из спальни. Однако, когда Акива смог окончательно оторваться от куриной отбивной “на скорую руку”, вспомнил, что мать заходила к нему в комнату прошлой ночью.
– Она не говорила, куда уходит?
Мальчик пожал плечами.
– Она ничего не говорила. Увидела, что я проснулся, и ушла. Как привидение.
Акива сделал акцент на последнем слове и резко повернулся к сестре. Зака, едва не подавившись, замахнулась ладошкой над головой, чтобы хорошенько влепить по нагло лыбящейся физиономии брата, но в последний момент он успел соскользнуть с высокого стула.
– Мама сказала тебе так не делать!
– Мама сказала тебе не есть лакричные палочки, а ты ела, пока она болела!
– Не ври, я только одну съела!
– Тише-тише.
Я встала между детьми, предотвращая открытие бойцовского клуба на кухне.
– Тсс! Не будем ругаться перед сном, ладно? – строго сказала я.
Вышло на удивление удачно. От ощущения, что трюк сработал, в груди заиграла уверенность. Приятно побыть в роли хозяйки этого гигантского стеклянного дома. Привести его в порядок, накормить детей и теперь отправить их спать. Идеальная игра. Идеальная жизнь, подаренная Всевышним за помощь Мойре в Шаббат. Хоть и всего на пару часов. Сложно поверить, что кто-то может добровольно от такого отказаться, но кто я такая, чтобы судить.
Истинная владелица Ибн Эзра, 12 могла отлучиться по невероятно важному делу, на фоне которого оставить на произвол судьбы детей не было преступлением. Они в некотором роде были не одни. С ними был тот седоватый мужчина, открывший ворота, охранник или садовник, кто разберет. И я. Если Всевышний послал меня, чтобы дети не остались без Шаббата, значит беспокоиться не о чем. Теперь, когда миссия здесь завершена, а дети, накормленные и довольные, смотрят свои сны, можно благополучно вернуться к семье, запечатав в тайном уголке воспоминаний эту странную сказку. И Мойра не будет ругаться.
Уйти я не успела. Лишь выскочила из детской на лестницу, услышав, как в дом кто-то зашел.
– Не так уж ты хорош, получается, раз я знаю ее подруг, а ты нет, – звонкий мужской голос разрезал молнией тишину.
– Они не общались несколько лет, а если и общались, то не настолько близко. Я бы запомнил, – виновато ответил другой мужчина.
Его голос был глухим, как у старика, звучал гнусаво и недовольно.
Мужчина быстро прошагал в сторону кухни, удивленно помотал головой, наткнулся взглядом на меня. От страха ноги подкосились, и пальцы с силой впились в деревянный поручень, не давая скатиться вниз. Вот тебе и благословение.
Сжимая дрожащие губы, я подняла ладонь, приветствуя и сдаваясь.
Мужчина, казалось, был сбит с толку не меньше меня. Лицо с арабскими нотками, унылое и изрезанное морщинами, застыло как у кабана, выскочившего на трассу. Увидев его смятение, к нему подошел второй и весело воскликнул:
– Шаббат Шалом! Шауль не предупредил, что у нас новый персонал. Забывает подруг, забывает предупредить о людях в доме… В любом случае добро пожаловать! Если Шауль забудет еще и зарплату вам выплатить – жалуйтесь без промедлений.
Мужчина со звонким голосом пребывал в перевозбужденном состоянии, из-за которого все время поправлял идеально сидящий на широких плечах, явно сшитый на заказ пиджак. Но безупречная доброжелательная улыбка делала его скорее взволнованным, чем отпугивающе дерганым. Крупные белые зубы выгодно выделялись на фоне его смуглого лица, широкие брови, абсолютно ровная щетина, темные уложенные волосы и неожиданно светлые глаза собирались в портрет кинематографичного красавца, каких в Рамат-Шемер точно не встречалось.
Созерцание оборвалось треском распахивающейся вновь двери.
– Господин Хадад, – донеслось из коридора.
Я не видела, кто вошел, но, судя по голосу, это был еще один мужчина, и он был не один.
– Подожди в машине, – бросил господин Хадад менее дружелюбно, чем обращался только что ко мне.
Во всем доме повисло натянутое молчание. Несколько осторожных шагов нарушили тишину. Главная интрига этого вечера достигла кульминации и понеслась к развязке. Это была она.
Потерянный взгляд блуждал по залу и ни за что не цеплялся. С растрепанных каштановых волос капала вода, окоченевшие пальцы будто застыли в спазме, а грудь судорожно подергивалась от сбитого дыхания. Женщина сделала еще пару неуверенных шагов вперед и остановилась. Господин Хадад протянул к ней руки и умиротворенно улыбнулся своей потрясающей улыбкой:
– Барух ха-Шем, ты дома.
Женщина не сдвинулась с места. Атмосфера в комнате, которая должна была разрядиться ее появлением, внезапно стала еще более напряженной, и я никак не могла понять причину. Шауль проскользнул по стенке мимо женщины, встал ближе к выходу, при этом не упуская меня из поля зрения. Завороженная зрелищем, я больше не помнила, что продолжаю находиться там, где меня быть не должно и что мне очень-очень надо домой. Это было лучше всякой малотиражной писанины из городской библиотеки. Господин Хадад ждал.
– Подойди ко мне, – попросил мужчина настойчиво.
Его тон почти не изменился, но по спине пробежали мурашки, и я почувствовала, как от стресса сводит желудок. Навязчивая мысль о том, что я становлюсь свидетелем чего-то неправильного, с новой силой вспыхнула в голове и расплылась по щекам обжигающим пламенем. Да, эта лестница – последнее место, где мне сейчас нужно находиться.
Господин Хадад решил не выпускать из-под контроля ситуацию, которая постепенно приобретала странное настроение. Мужчина приблизился к жене и прижал ее к себе сильными руками. Она вздрогнула и приоткрыла рот, словно готовилась вскрикнуть, но крепкие объятия прервали порыв.
– Тише, детка. Вот так. Хорошо. Мы с этим справимся, – прошептал мужчина, покачиваясь на месте, будто убаюкивая младенца. – Все хорошо. Ты дома.
Ком волнения откатил прочь и самообладание начало возвращаться. Я изо всех сил старалась не поднимать глаз, но гремучая смесь стыда, страха и любопытства напрочь отбила понимание правил приличия. Я быстро захлопала черными ресницами, словно они хоть как-то препятствовали баловству, и вдруг словила на себе взгляд этой женщины.
Пульс застучал в висках. Сперва мне привиделся страх, но это был не он. На ее кажущемся расслабленным лице застыл беззвучный и бездвижный крик, который отражался в тающем блеске стеклянных глаз и постепенно растворялся в оковах объятий мужа. Она была в отчаянии.
Шауль не видел лица женщины, но я знала, что его сердце колотится в такт моему. Его выдавал постукивающий по полу ботинок и настороженно выпученные глаза, устремленные на потолочный плинтус.
Сверху, на лестнице, на которой я скрывалась, что-то зашуршало, и мимо меня, теряя на ходу тапки, на всех парах пронесся ребенок.
– Папа?!
– Акива.
Хозяйка дома прикрыла лицо ладонями, словно желая спрятаться или, наоборот, не желая смотреть. Господин Хадад присел на корточки, приложил к щекам сына большие ладони, мягко поцеловал в лоб и ласково потрепал по волосам.
– Уже поздно, малыш, вернись в кровать.
Мальчик уткнулся носом в плечо отца и расстроенно засопел.
– Ты так долго не приезжал, у нас игра в среду, ты придешь? Мама сказала, не придешь, у тебя много работы. А еще я выбил Моше зуб мячом, но это случайно вышло, он не обиделся, – пытаясь успеть передать самые важные новости, протараторил Акива.
– Мама права, много работы, – господин Хадад печально вздохнул. – Но я найду время и обязательно заскочу посмотреть. В конце недели кое-куда поедем. Это пока секрет, но тебе точно понравится.
– Обещаешь?
– Да, малыш. А теперь беги наверх, твоя новая няня тебя уложит.
2
Тяжелая от воды обувь норовила слететь с ног и безбожно хлюпала. После первых шаббатних звезд религиозный квартал, наполненный лишь шумом февральского ливня, пустовал и предавался сонному забвению. Фонари потухли до субботнего вечера, в редком окне поблескивали огоньки свечей, а грязные лужи периодически подсвечивались сверканием молний, приводя ночного путника в тревожный трепет.
Было далеко за полночь, когда, прошлепав пару пролетов по металлической лестнице, я замерла в нерешительности перед дверью. Постучать или, еще хуже, позвонить, я ни за что бы не посмела, если бы не единственные туфли, которые наверняка развалятся от таких водных процедур. И если бы не прилипшие к окоченевшим ногам колготки и еле сгибающиеся пальцы.
Старательно выжав толстый шерстяной кардиган и подол юбки, я все же поднесла кулак к двери, еле слышно постучала и прислушалась в надежде услышать хоть какое-то шевеление. Ничего. Только торопливый шепот капель. Значит, придется ждать шахарит.
Смиренно вздохнула и прислонилась к ржавым перилам. Дождь наконец начинал стихать. Надо было сразу вернуться. Есть правила. Ничего хорошего не происходит, если их нарушать. Не стоит обманываться и ссылаться на волю Всевышнего, он бы ни при каких условиях не подтолкнул на шастанье по чужим домам, прогулки по ночам в одиночестве. Если бы какой-нибудь сосед с бессонницей ненароком заглянул в окно и застал мокрую до нитки хасидку, гуляющую в шаббатней тьме, она бы больше никогда не смогла выйти на улицу.
В общине любят слухи. Особенно неработающие жены с оравой детворы, с утра до вечера готовящие мужьям кошерные обеды. Хотя у них и до моего появления было достаточно поводов тайно презирать семью Гликман.
С Гликман всегда все было неладно. Они были слишком бедны даже для Рамат-Шемер, женщины трудились по несколько смен на благо богачей из новых районов, старшие дети постоянно разъезжали по побережью в поисках хоть какого-то заработка, а младшие шатались по улицам без присмотра. Мужчины общины жалели старого Шимона, но у свахи про его сыновей интересовались неохотно. А вот женщин судьба отпрысков Гликман интриговала больше, чем хорошенькая любовная бульварщина, доступ к которой им был от рождения закрыт. На предыдущей неделе жена ребе Минкин, встретив Мойру в продуктовой лавке, поделилась предположениями на счет моего скорого и успешного замужества:
– Говорю тебе, твоих сыновей она точно перегонит. Девушкам в этом плане проще, конечно, родителей жениха меньше волнует, что семья живет на краю квартала.
Мойра выразительно покосилась на собеседницу, но промолчала. Подобные диалоги происходили стабильно раз в неделю, и она давно перестала пропускать их через себя. Когда среди меньшинства ты входишь в состав еще меньшего меньшинства, из всех средств у тебя остается лишь чувство собственного достоинства. И им Мойра и ее дети научились владеть филигранно.
В своей общине мы оставались чужими, для внешнего мира нас не существовало вовсе.
Но Всевышний неизменно был на стороне Гликман, так что, стоило мне прикрыть усталые глаза, дверной замок щелкнул.
– Шаббат Шалом, тебе повезло, что Ривка боится грома, – недовольно покачала головой высокая женщина в ночном тюрбане.
– Шаббат Шалом, вы мое благословение, тетушка!
– Тише-тише, иди в комнату. Я принесу тебе полотенце. Туфли!
Я ликующе юркнула в каморку у самого входа, куда пару месяцев назад Мойра заставила Моти перетащить из детской кровать, чтобы мои ранние подъемы на работу не будили младших. Несмотря на отсутствие хоть какого-то отопления и печально свисающую с потолка лампочку, своя комната была настоящей роскошью. Своей комнаты не было ни у кого из детей Гликман. Никто трагедии в этом не видел. Кроме Моти, который хоть и не возмущался вслух, зато, когда в комнате у входа в очередной раз отваливалась полка, не спешил доставать инструменты.
Из детей в доме Гликманов я была второй по старшинству, так как Сара вышла замуж и съехала до моего неожиданного появления. Всевышний наградил меня счастьем быть у своих родителей младшим ребенком и потому прожить почти девятнадцать лет в беззаботном избегании пеленок и слюнявчиков, которые в больших семьях вверяются в надежные руки старших дочерей вместе с парой-тройкой поочередных младенцев. По тем же удачно сложившимся обстоятельствам и полгода назад, когда я впервые оказалась на пороге квартиры Гликманов, все четверо младших детей Мойры уже посещали начальную школу. Не ту, в которой Мойра работала вечерним воспитателем. В школах в религиозном квартале не было вечерних воспитателей, ярких плакатов в коридорах и электронных досок, зато были черно-белые мальчики и девочки в длинных юбках. Эти юбки, к слову, совсем не мешали играть в футбол и лазать по крышам, гоняя ленивых ворон. Особенно они не мешали Ривке.
Неделю назад самая младшая Гликман была поймана с поличным, приведена в кабинет директора и оставлена после уроков до прихода Мойры. Мойра, мягко говоря, в восторге не пребывала, но по большей части из-за вынужденного ухода с работы, из-за которого ей и пришлось выйти на смену перед Шаббатом.
Проступок Ривки ее не волновал ни малейшим образом, как и проступки всех остальных – если работаешь по двадцать часов в день, совмещая воспитание школьных и домашних детей с хозяйством, невольно начинаешь экономить силы на возмущениях.
– Не умеешь бегать – не вставай с места, – проворчала Мойра в качестве поучения и постучала ладонью себе по лбу.
На этом воспитательный процесс был завершён.
Настойчивый шепот над самым ухом заставил мгновенно оторваться от подушки.
– На нашем пороге мужчина. Прежде чем выйти, скажи мне, что собираешься сказать ему.
Мойра стояла, согнувшись над моей кроватью, в полосатом халате из толстой флисовой ткани и выжидающе смотрела. Растерянно захлопав сонными глазами и сфокусировав взгляд на часах, я чуть не словила очередной удар. 6:53. На 1:23 больше, чем должно было быть. Я вскочила с кровати так резко, что Мойра отшатнулась к дверному проему и едва удержала равновесие.
– Прости, кажется, через восемь минут я потеряю работу, – протараторила я, реактивно вылетев в коридор.
– Хабибти! – испуганно прикрикнула Мойра, забывшая от удивления про спящих по комнатам домочадцев. – Шаббат.
Я замерла. В голове со свистом пронеслись события вчерашнего дня и сегодняшней ночи.
– Благословен Ты, Господь Бог наш, Царь вселенной…
Я облегченно выдохнула и приложила руку к дрожащей от стука сердца груди. Голова адски гудела, и правое ухо заложило от бодрого подъема.
– Он сказал, это очень важно.
Мойра одарила меня небезразличным взглядом и, плавно покачиваясь, двинулась к входной двери. Я суетливо заметалась между комнатами, принимая достойный вид.
Шаулю было немногим больше сорока, но для своих лет выглядел он довольно печально. Абсолютно гладкий череп поблескивал, точно натертый керамический тазик, глаза, широко распахнутые кофеином, покрылись сосудистыми звездочками, а колено в усердно выглаженных джинсах никак не возвращалось в состояние покоя.
"Будто одной ногой танцует", – подумала я и прикусила щеку, чтобы сдержать идиотскую улыбку. Бессонные ночи плохо влияют.
– У меня уже есть работа.
– Да, твоя тетя рассказала, но послушай: я предлагаю хороший график и оплату в два раза выше. И Мойра считает, тебе будет полезно приобрести опыт ведения домашнего хозяйства, – объяснил мужчина, говоря для убедительности медленно и постоянно кивая.
– Не знаю, разве так правильно? – я замялась. – Дядя не позволит…
– Мойра разберется, – перебил Шауль. – Я знаю ее не первый год, она умеет решать подобного рода вопросы. Я обещал ей, что буду платить две твои зарплаты, но, если согласишься, заплачу три, треть наличными, сможешь оставить себе.
От того, что "Мойра разберется", спокойнее не стало. Если нужно "разбираться", значит, дело сомнительное и ничем хорошим не кончится.
В гудящую голову лезли все мысли сразу, трудно было сосредоточиться на одной. Я угрюмо покосилась вниз на улицу. Она была такой узкой, что ее едва ли можно было назвать улицей. С лестничной площадки, на которой мы стояли, ее почти не было видно. Зато был виден старый парк, в котором за полгода я бывала лишь пару раз с младшими детьми, конечно, до того, как в жизни появилась швейная мастерская с двенадцатичасовыми сменами.
Видя, что на торг я не настроена, Шауль звучно втянул воздух горбатым носом и задумчиво пробормотал:
– Если женщина из Рамат-Шемер работает в другом районе – дела плохи.
– И вы предлагаете мне последовать примеру тети.
– Да, но лишь потому, что хочу помочь! Если ты готова встретить их завтра из школы, я буду платить достаточно, чтобы Мойре не пришлось работать вообще.
В слегка повышенном тоне я сразу уловила зарождающееся раздражение. Видимо, он не ожидал, что кто-то может так долго раздумывать над его предложением, что кто-то может от него отказаться.
– Поверь, это очень хорошая возможность. Будешь работать там, куда ваши не заходят, никто не узнает. Уйдешь, как только решишь выйти замуж. Зато у тебя появится приданное, – вовремя заметив настороженный взгляд, Шауль сменил манеру давления.
– Если соглашусь, оно может мне не пригодиться, – фыркнула я.
Шауль мыслил примитивнее, чем стоило. Тычок носом в бедность был избран им в качестве аргумента и был избран ошибочно. Я повернулась к входной двери, но не успела положить ладонь на ручку. Мужчина преградил мне путь и быстро умоляюще зашептал:
– Их мать очень больна, ты же видела. Им нужна женская забота. Разве ваш Бог не велит вам быть милосердными.
Этот наглый жест был столь ошарашивающим, что шальной искрой запалил внутри смиренного сонного тела гневный огонек.
– Не нужно эксплуатировать мое милосердие и мою веру.
По окну у входа тихонько постучал крепкий женский палец, который вынудил понизить тон.
– Извините, мне нельзя говорить с вами при соседях. Тем более в Шаббат. Дайте мне день.
Мы с Мойрой разминулись в коридоре, она поспешила проводить незваного гостя.
– Ты так быстро убежала, что он не успел передать тебе это.
Вернувшись в кухню, Мойра протянула мне загадочный белый конвертик и, сложив на груди руки, продемонстрировала свое намерение увидеть его содержимое. Я отодвинула стакан, аккуратно извлекла из конверта несколько купюр и тут же засунула обратно.
– Мы должны это вернуть.
– Еще чего, – тетя звонко всплеснула руками. – Всевышний благословляет тебя на трехламповый обогреватель! А ты что? Любишь, когда комнату можно использовать вместо холодильника? О, Всевышний, благослови мою Фриду и на чистый разум…
Легким движением сильной руки Мойра придвинула стул и приземлилась рядом со мной.
– Жизнь делает подарки только тем, кто готов их принять, Хабибти. Они хорошие люди, но главное – Шауль хороший человек, он не останется должен и тебя не обидит. И, подумай, просил бы он тебя так, если бы у него был вариант получше?
– О чем ты говоришь… – прошептала я, уже совсем не понимая, как на это реагировать. – Разве так можно?
– Нет, – спокойно ответила Мойра.
Я растерянно развела руками. Мойра облокотилась на потертую столешницу и прищурилась, складывая в уме схемы решения.
– Скажем всем, что ты теперь присматриваешь за детьми хаззана из Верхнего района. У Шауля есть связи, если что, отвадит любопытные уши.
– А дядя?
– Всем, значит, всем. Нечего ему в твои дела лезть, – Мойра поправила указательным пальцем платок, словно только что придумала самую большую аферу на свете и была собой чрезвычайно довольна. – Шауль уже звал меня.
К этому моменту удивляться я устала.
– Значит, сама не согласилась, а мне предлагаешь.
– С чего бы мне соглашаться?! – Мойра возмущенно затрясла головой. – Шимон бы все понял. Врать мужу – не то же самое, что недоговаривать дяде. И, будем друг с другом честны, ничего, кроме Рамат-Шемер мне не грозит, а ты можешь разыграть удачную карту.
Пыл Мойры спал. Она печально и даже брезгливо проскользила глазами по облезлым обоям, поджала узкие губы:
– Ты сама видишь, мы не может дать тебе то, что нужно. Хабибти-хабибти, с их деньгами у тебя появится шанс. Жаль для того, чтобы исполнить волю Всевышнего, тебе придется сначала ее нарушить.
