Текст книги "Олешек"

Автор книги: Эсфирь Цюрупа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Из настоящего, – сказал Олешек.

– Конечно, из настоящего, из какого же ещё? А ну, плечи распрями, крепче шаг. Ать-два, горе не беда!

– А что такое «горе не беда»? – спросил Олешек.

Лётчик надавил ему пальцем на кончик носа, как будто это была кнопка для звонка, и сказал:

– Заруби себе на носу: «горе не беда» значит, что мы с тобой в бою не сдаёмся, перед трудностями не отступаем, носа не вешаем. И даже горе нам – не беда. Подходят тебе такие слова – выйдет из тебя лётчик, не подходят – не выйдет.

– Подходят! – решительно ответил Олешек, и они зашагали дальше.

Олешек ещё сильнее топал валенками и громко командовал:

– Ать-два, горе не беда…

Глава 4. „Я солил перловый суп!“

Вы, может быть, думаете, что в доме отдыха всего одна дверь, та, что скрипит? Нет! В доме ещё много дверей, и они тоже ведут в разные интересные места.

Через боковую дверь Олешек каждый день ходит смотреть, как маляры красят левое крыло. А через заднюю, которая рядом с кухней, можно увидеть, как сгружают в склад продукты. Это удивительная дверь, за ней нет ни пола, ни лестницы, а просто деревянная горка вниз. Олешкин папа подводит к этой двери свой грузовик, откидывает задний борт, а кладовщик сталкивает с машины бочки, ящики и мешки, и они друг за дружкой катятся сами в подвал.

А ещё есть дверь в кухню. На ней написано: «Посторонним вход строго воспрещён». В неё входят только повара, судомойки и доктор Иван Иванович, который каждый день снимает пробу с обеда.

Очень ответственное дело снимать пробу.

Однажды Олешек сидел в папиной машине. Задний борт был уже откинут, а кладовщик всё не приходил. И Олешек вместе с папой глядели из высокой кабины прямо в окна кухни. Там, освещённый солнцем, ходил доктор Иван Иванович в белом халате. Он ходил возле большой электрической плиты и понемножку пробовал каждое кушанье из золотых и серебряных кастрюль. Из-под крышек поднимался белоснежный пар, и сквозь него Олешек видел главного повара Анну Григорьевну в высоком белом колпаке. Она стояла навытяжку с насупленными бровями, важная и строгая, как генерал, а за поясом у неё блестело её поварское оружие – ложка.

– Смотри-ка, сказал папа, – доктор-то наш обед принимает всё равно, как командующий – парад.

– А зачем он всё пробует? – спросил Олешек.

– Проверяет, хороши ли борщи, пропечён ли пирог, можно ли подавать на стол отдыхающим.

Когда доктор всё отпробовал и одобрительно кивнул головой, Олешек с папой увидали, каким довольным сделалось лицо у главного повара Анны Григорьевны. Она улыбнулась, и толстые красные щёки её заблестели, как яблоки на солнце.

– И даже с мороженого ему позволяют снимать пробу? – спросил Олешек.

– Конечно, – ответил папа.

Олешек подумал и сказал:

– Нет, всё-таки я лучше буду лётчиком.

Когда кладовщик разгрузил машину и папа уехал, Олешек решил заглянуть в кухню.

Но только он взялся за ручку двери, как дверь сама открылась, и на пороге в клубах пара появился доктор Иван Иванович.

– Ты зачем сюда пожаловал? – спросил он строго.

– Я посмотреть.

– Никаких «смотреть», – сказал доктор. – В кухне готовят еду для ста человек и должна быть абсолютная чистота. До свидания!

Но Олешек не отступил.

– Я чистый! – сказал он громко. – Глядите! – И – раз! – вытянул вперёд ладошки. – Два! – перевернул ладошки вниз. – Три! – оттянул себе ухо. И вдруг оскалил на доктора зубы и зарычал: – Ы-ы-ы!

– Ты что, кусаться собрался? – удивился доктор.

– Нет, просто показываю, что я зубы чистил.

– Очень хорошо, – сказал доктор, – но в кухню я тебя всё-таки не пущу. Посторонним лицам вход воспрещён.

Олешек зашагал прочь. Пройдя немного, он вдруг обиделся и крикнул:

– У меня не постороннее лицо! Я на кухню вместе с папой все кастрюльки и все поварёшки привёз!

Но доктор уже закрыл за собой дверь.

Это было давно. А сегодня утром мама сказала:

– Сбегай, сынок, к Анне Григорьевне на кухню, очки она забыла у нас, отнеси.

– Меня туда доктор не пускает, – насупился Олешек.

– А ты как увидишь доктора, так сразу и скажи: «Я очки принёс!» – И мама положила очки Олешку в карман курточки.

Олешек отправился к главному повару Анне Григорьевне.

Он смело взошёл на порожек, потянул дверную ручку, и сразу из кухни вырвались навстречу шипение, пар, звон и вкусные запахи, и весёлые голоса:

– Самый главный хозяин пришёл!

Не успел Олешек оглянуться, как чьи-то ласковые быстрые руки втянули его в дверь, подхватили под мышки, поставили на табуретку и мигом натянули на него, поверх тёплой курточки, длинный белый халат.

Олешек стоял высоко посреди кухни и испуганно хлопал глазами.

– Ну, хозяин, теперь можешь пробу снимать!

Тут Олешек огляделся и сразу узнал всех своих знакомых поварих и судомоек. Они весело смеялись, и кто-то уже сунул ему в руку большой кусок сладкого пирога с вареньем.

Вдруг в кухню вошла Анна Григорьевна, главный повар. Она увидала Олешка и всплеснула руками.

– Батюшки! – закричала она. – Да разве можно! Да нас с вами доктор заругает! – А весёлые, добрые её глаза улыбались, разглядывая Олешка.

– Я очки принёс! – громко сказал Олешек и вынул из кармана очки.

Анна Григорьевна обрадовалась, подбежала к Олешку, обхватила его своими мягкими руками и звонко поцеловала в обе щеки.

– Ах ты, помощник! Да тебя премировать надо. Выбирай скорей, какую тебе премию!

– А с мороженого сегодня не надо пробу снимать? – спросил Олешек.

– Обязательно надо! – Анна Григорьевна взяла ложку на длинной ручке, зачерпнула по очереди из трёх глубоких банок и положила на блюдце три шарика мороженого – один розовый и два кремовых.

– Ну-ка, отпробуй, хозяин, да скажи: можно ли наших отдыхающих людей угощать?

– Можно, – ответил Олешек.

Он сидел посреди кухни на табуретке и уплетал свою сладкую пробу за обе щеки и слушал весёлый кухонный шум. Вокруг него всё скворчало, шипело, булькало, судомойки звенели посудой, а подавальщицы в белых кружевных коронах, как принцессы из сказки, заглядывали из столовой в кухню через раздаточное окно и кричали на разные голоса:

– Пять щей! Пять борщей! Один судачок! – и особенно заливисто выкликали, как будто песню пели: – Моро-о-женое! – и подмигивали Олешку.

Анна Григорьевна попробовала из большой кастрюли суп.

– Перловый недосолен! – громко сказала она. Зачерпнула большой ложкой-поварёшкой соль и протянула Олешку: – А ну, сынок, посоли. Может, из тебя повар выйдет.

Олешек слизнул с тарелки последний кусочек мороженого, влез ногами на табуретку и кончиками пальцев осторожно взял из ложки щепотку соли.

– Нет, – засмеялась Анна Григорьевна, – я варю суп на сто ртов – значит, и щепотка будет во сто раз больше. Сыпь разом всю!

Олешек взял поварёшку, всыпал соль в суп и громко сказал «ой», потому что боялся пересолить.

– Спасибо, милый, теперь суп хорош, – сказала Анна Григорьевна. – До свидания, помощничек. – Она ласково кивнула Олешку и стала переворачивать на большом железном противне румяные котлеты.

– До свидания, – ответил Олешек.

Он снял белый халат и пошёл к двери. Но вдруг ему очень захотелось, чтобы его знакомый лётчик сегодня ел не борщ и не щи, а обязательно перловый суп. И, пока Анна Григорьевна смотрела на котлеты, Олешек шмыгнул от двери вбок, к раздаточному окну, встал на цыпочки и заглянул в столовую.

Там было много народу. Все сидели и ели. На белых скатертях стояли цветы, подавальщицы бегали с подносами, полными тарелок. Звенели ножи и вилки.

У окна за дальним столом Олешек увидал седую голову лётчика. Он ел, склонившись над тарелкой, и о чём-то разговаривал с соседом.

Олешек стал подавать ему разные знаки, махал рукой и подпрыгивал. Но окошко было высоким, на нём стояла посуда, и трудно было издалека, из столовой, разглядеть Олешкину подпрыгивающую макушку, лоб и два глаза, чуть видные из-за горы тарелок.

Тогда Олешек подпрыгнул повыше, уцепился руками за окно и повис.

– Я солил перловый суп! – крикнул он что было сил и свалился на белый кухонный пол.

Там, за раздаточным окном, в столовой, стало вдруг тихо-тихо. А в кухне поднялся шум. Все побежали к Олешку: Анна Григорьевна, и молодые поварихи, и судомойки. И вдруг, откуда ни возьмись, – доктор Иван Иванович.

– Я принёс очки, я принёс очки! – пискнул ему Олешек.

Но доктор не обратил на эти слова никакого внимания. Он помог Олешку встать и стал ощупывать его руки и ноги.

– Мне ничуть не больно, – мужественно сказал Олешек.

– Зато сейчас будет больно, – ответил доктор и звонко подшлёпнул Олешка по мягкому месту, тому самому, на которое он только что упал. – Ты как сюда попал? – сказал доктор сердито.

– Это я его позвала, вы уж на него не сердитесь, – проговорила поспешно Анна Григорьевна. – Он меня выручил, очки принёс…

– А ну, марш отсюда! – грозно скомандовал доктор Олешку.

И Олешек грустно поплёлся прочь.

Он был уже у самой двери, когда Анна Григорьевна догнала его.

– Ты мои помощничек, – сказала она ласково и сунула ему в руку что-то круглое и тёплое.

И у Олешка на душе сразу стало веселее.

Глава 5. Зимовью́шка

Когда человеку уже шесть лет и в руке у него сладкий коржик, который можно кусать на ходу, – такой человек не станет унывать по пустякам.

Олешек идёт по заснеженной дорожке. Идёт он не просто, а вприпрыжку. То на одной ноге прыгает, то сразу на двух, то прямо, то боком. И командует:

– Раз – боком, два – скоком!

Конечно, такой команды не бывает, но зато под неё хорошо прыгать.

Вдруг позади Олешка кто-то громко сказал:

– Ловко ты скачешь!

Олешек обернулся: его догонял лётчик. Он торопился и на ходу запоясывал свою меховую куртку меховым ремнём. Олешек очень ему обрадовался. И лётчик, видно, тоже обрадовался Олешку, и они друг другу улыбнулись.

– Здравствуйте! – звонко крикнул Олешек и стал на самый край дорожки, чтобы пропустить лётчика вперёд, потому что дорожку обступили тесные сугробы.

Но лётчик не стал обгонять Олешка.

– Здравия желаю, товарищ Звонок! – ответил он и подёргал Олешка за меховое ухо шапки. – Значит, ты солил перловый суп?

Олешек просиял от гордости:

– Я сам! Это я вам кричал. Вы услышали?

– А как же! Все услышали, – усмехнулся лётчик. – Добрый суп. А ты… – Он озабоченно взглянул в радостное лицо Олешка, – ты ничего не разбил, когда приземлился, а?

– Нет, там все тарелки целы, – успокоил его Олешек.

– Чудак человек, разве я про тарелки? – И лётчик осторожными пальцами потрогал синяк на Олешкином лбу.

Олешек замотал головой, как козлёнок, которому трогают рожки.

– Эта шишка не считается, она старая! – и поскорей спросил: – А можно я с вами пойду?

– Пойдём, – согласился лётчик. – А куда?

– А вы куда?

– Я просто шёл догонять. – И лётчик завязал тесёмки от шапки под Олешкиным круглым подбородком.

– Ну и я с вами пойду догонять!

Лётчик весело рассмеялся, от смеха дрогнули его брови, золотистые, как колоски.

– Ладно, догоняй! Только не очень спеши.

И они пошли вместе.

Снег вокруг стоял высокий. В нём утонули скамьи, наружу торчали только выгнутые спинки. Над головами лётчика и Олешка старые липы сплетали голые ветви. На них кое-где висели семена, круглые, как охотничьи дробинки. А на морщинистых стволах Олешек увидал странные снежные нашлёпки. Они сидели одна над одной, ровно, как пуговицы.

Олешек удивился:

– Что ли Валерка тут снежками кидался? Он же дома сидит, у него же горло болит!

Лётчик засмеялся, подкинул вверх свою шапку-ушанку, тряхнул головой, и шапка села ему обратно на макушку.

– И вовсе не Валерка кидался, а я!

Он сжал в ладони снег, сделал быстрый рывок – р-раз! – и новая снежная пуговица села на дальнюю липу.

– И я буду, – сказал Олешек. – Р-раз!

Олешкин снежок угодил в дупло. А из дупла выскочила белка. И замерла, разглядывая стоявших вблизи людей – большого и маленького. Она была ещё не взрослая белка, а бельчонок. Люди, боясь её спугнуть, молча схватили друг друга за руки.

– Серая, – шёпотом сказал Олешек.

– Рыженькая! – шёпотом ответил лётчик.

А белка была наполовину беленькая, наполовину рыжая.

Олешек не успел открыть рот, чтобы опять сказать «серая», как белка на острых коготках мигом взобралась вверх по стволу, молнией переметнулась на соседнюю ёлку и пропала из глаз. Только зелёная хвоя бесшумно шевельнулась.

– Жаль, спугнули, – проговорил лётчик и поудобнее забрал в свою руку маленькие замёрзшие Олешкины пальцы.

– Ага, правда жаль, – согласился Олешек и поглубже засунул пальцы в широкую тёплую ладонь лётчика.

Они пошли дальше. Вдруг видят: боковая дорожка кем-то расчищена. Не вся целиком, а наполовину. В сугробе торчит деревянная лопата и железный скребок.

– Наверное, мой знакомый дворник дядя Семён тут работал, – сказал Олешек.

– Не дядя Семён, а я, – ответил лётчик. – Приехал отдыхать, а руки работы просят.

Он взялся за лопату и – ж-жих! – снег далеко отлетел к подножию замшелой старой ёлки.

– И мои руки просят, – сказал Олешек и принялся помогать лётчику скребком.

Жжих-звяк, жжих-звяк! Олешек разбивал затвердевшие снежные гребешки, а лётчик сильными взмахами отбрасывал снег в стороны.

– И я хочу лопатой, – сказал Олешек.

– На, пробуй!

Олешек взялся отбрасывать снег. Пыхтел долю, а расчищенная дорожка прибавилась всего на два шага. Лётчик отобрал лопату.

– Она тебе велика. Да ты ещё и топчешься зря, снег понапрасну месишь. Ты работай ровно, как дышишь, как будто песню поёшь. Вот:

 
Раз – лопатой,
два – сбросил,
раз – взяли,
два – к ёлке…
 

Олешек с завистью смотрел, как ровно отлетает снег к дальним ёлкам.

– Я такую песню не знаю, – сказал он сердито. – Я лучше скребком буду.

– Ладно, давай скребком! – засмеялся лётчик.

И опять пошло у них: жжих-звяк, жжих-звяк-звяк…

Так они дружно работали и продвигались все дальше в глубь высоких снегов. Скоро стало работникам жарко. Лётчик сдвинул шапку со лба.

– Перекур! – объявил он и вынул из кармана куртки конфету. – Курить врач запретил. Дисциплина, понятно?

– Понятно! – кивнул Олешек и тоже сдвинул шапку со лба на макушку.

Разломили конфету пополам, а фантик достался Олешку.

Они сидели рядом на спинке скамьи. Кожаные перчатки лётчика торчали у него из кармана, а он разглядывал свои покрасневшие от работы ладони:

– Поработаешь, так человеком себя чувствуешь!

Олешек растопырил маленькие пальцы. Он обрадовался, что они тоже красные, ему нравилось чувствовать себя человеком.

И вдруг Олешек вскочил.

– А догонять? – воскликнул он. – Скорей! Мы ж забыли!

– Кого догонять? – спросил лётчик.

– А вы кого догоняли?

– Я – тебя, – сказал лётчик.

Тогда Олешек удивился:

– А я кого же?

Тут они вдвоём стали так громко смеяться, что лесное эхо проснулось и стало прыгать за ёлками и их передразнивать.

– Самого себя и догонял… – сквозь хохот с трудом выговаривал лётчик.

– …самого себя… – захлебываясь смехом, повторял Олешек, и звонкий его колокольчик звенел на весь лес.

Они покатывались от хохота и никак не могли остановиться. Наконец лётчик взглянул на часы:

– Пора нам с тобой по домам, Звонок! Приходи сюда завтра. Кончим дорожку и построим с тобой зимовью́шку.

– Какую зимовьюшку?

– Домушку-зимовьюшку. Из снежных кирпичей.

Олешек подпрыгнул от радости. Эх, жалко, что у Валерки горло болит, а то бы взялись втроём!..

И наутро они стали строить домушку-зимовьюшку.

Олешек и не знал, что его знакомый лётчик такой мастер. Всякая работа у него ладилась, и весело было за ним поспевать.

– А где бы нам ведёрко пустое раздобыть? – спрашивал лётчик.

Олешек мчался во весь дух, и вскорости в лесу раздавался гром и звон: это Олешек тащил ведро от гардеробщицы Петровны.

– А как бы нам чайником воды разжиться? – говорил лётчик, и Олешек притаскивал из дому чайник с водой. И всякий раз наливал так полно, что по дороге вода из носика выплёскивалась и застывала на снегу.

– Гляди-ка, – удивлялся лётчик, – наша тропка теперь вся стала в ледяных точках и тире, прямо снежная телеграмма. От кого бы?

– Может, от деда-мороза? – предполагал Олешек.

– Точно, – соглашался лётчик. – Дед нам радирует: «Стройте, ребята, из снега, а я льдом скую, крепко будет!»

Они набирали в ведро снег, поливали его водой из чайника, размешивали палкой.

– Настоящие кирпичи на цементном растворе кладут, а у нас с тобой кирпичи снежные – значит, и раствор из снега с водой. Мороз его прихватит – не разорвёшь. Понял, как кладка кладётся?

Олешку было понятно. Осенью в берёзовой роще каменщики выкладывали кирпич за кирпичом красные стены детского сада. А лётчик с Олешком строили свою зимовьюшку из белых кирпичей. Лётчик нарезал их из слежавшегося снега. Вдвоём они подвозили кирпичи на листе фанеры – она теперь называлась волокушей. Складывали рядами, друг на дружку. Стенка росла, Олешек уже не доставал до края. А кирпичи надо было поднимать всё выше. Иногда лётчик опускал руки и тяжело переводил дыхание.

– У нашего крана мотор пошаливает, – подмигивал он Олешку, – да мы ему не позволим из строя выходить, верно?

– Не позволим! – радостно откликался Олешек.

Он старался помогать лётчику изо всех сил: и притаптывал снег, и прихлопывал, и подгребал, и ладошками приглаживал.

Рта он не закрывал ни на минуту. В морозном воздухе звучал непрестанно его пронзительный голосок:

– А дверь будет? А окно сделаем? А крышу покроем? А трубу поставим?

– Всё будет, Звонок, всё будет, – отвечал лётчик.

Четыре дня подряд они строили свой дом. А когда закончили кладку стен, фанера перестала быть волокушей. Лётчик высоко поднял её на вытянутых руках, выгнул дугой, упёр краями в снежные стены – и получилась крыша. Облепили крышу мокрым снегом. За ночь схватит её морозцем, крепкая станет крыша, ветром не сдует.

– А я знаю, где валяется старый бидон без донышка, – сказал Олешек. – Его можно вместо трубы вставить.

И вставили бидон без донышка. А над входом лётчик приладил вертушку из картона, чтоб показывала силу ветра.

Вот и готова домушка-зимовьюшка. Теперь можно и ведро отдать Петровне, и чайник больше приносить не надо. И стало Олешку грустно, что строительство кончилось.

Но оказалось, самые интересные дела только начинаются.

Раздобыли два ящика побольше и поменьше. Получились в домушке стол и стул. Натащили обломков красных кирпичей, сложили посреди домушки очаг, подальше от стенок, чтоб не растаяли.

– Завтра наготовим щепы для растопки, – сказал лётчик. Да чистую жестянку, чтоб чай кипятить, да сухарей насушим.

– Для кого сухарей? – удивился Олешек.

– Для неизвестного друга, – сказал лётчик. – Пойдёт человек по лесу в буран, промёрзнет зуб на зуб не попадает. И вдруг вот она, зимовьюшка наша! Входи, друг, грейся чайком, зимуй хоть целую зиму.

Вечером дома на кухне Олешек выбрал самое сухое, самое прямое без сучков полено и спрятал его к себе под кровать.

– Что за полено в комнате? – удивилась мама. – И зачем ты его завернул в газету?

– Мне нужно! – сказал Олешек. – Мы с моим знакомым лётчиком будем щепки щепать. Придёт человек замёрзший, а для него всё уже готово: пожалуйста, разводи огонь, грейся чайком.

– Да какой человек? – ещё пуще удивилась мама, а папа поднял глаза от газеты и серьёзно и внимательно взглянул на сына.

– Неизвестный друг! – ответил Олешек. И всё рассказал про зимовьюшку.

Тогда папа молча отложил газету, поднялся, раскрыл свой складной нож и нащепал из полена целую стопку щепок. Связал их бечёвкой в аккуратную вязанку и сказал:

– Получай, сынок, неси в свою зимовьюшку! И товарищу лётчику привет передай.

– А сухой заварки у вас небось нету? – спросила мама и положила рядом с вязанкой маленькую, только что начатую пачку чая.

Папа озабоченно покачал головой.

– Отсыреет чай в зимовьюшке, – сказал он. – Отдала бы ты им, Варя, железную банку с крышкой.

И мама вынула из буфета большую красивую банку.

– И колбасу надо, – сказал Олешек.

– Всё тебе отдай. – Мама закрыла створку буфета.

– А хорошо придумали люди, – сказал папа. – Стоит в тайге избушка. Привелось тебе в ней заночевать что нужно, всё для тебя припасено заботливыми руками. А будешь уходить, сам позаботишься о людях, что придут после тебя.

– Ладно, положу кусок колбасы, – сказала мама.

Утром, сияя от счастья, с разгоревшимися щеками Олешек мчался по знакомой тропинке к снежному домику.

В сердечке у него как будто пели самые звонкие птицы.

Олешек прижимал к груди большую железную банку со всякими припасами.

Он спешил поскорей рассказать лётчику, что теперь и мама и папа вместе с ними устраивают зимовьюшку. Хорошие, просто замечательные у Олешка папа и мама, с ними так весело живётся на свете…

Но лётчик в этот день к зимовьюшке не пришёл. Олешек ждал долго. Он смёл еловой веткой с порожка старые листья, принесённые ветром, выкопал в ближнем сугробе удобный погреб, запрятал в него железную банку с припасами и сверху заложил ветками и присыпал снегом.

Лётчик всё не приходил.

Тогда Олешек сам отправился к дому отдыха. Он искал лётчика среди людей, гулявших по дорожкам, и среди людей, отдыхавших в тёплых мешках на плетёных лежанках. Лётчика нигде не было.

Вечером Олешек долго вертелся, никакие мог уснуть.

– Не горюй, завтра наверняка придёт! – сказал папа.

Но и назавтра лётчик не пришёл.

– Погоди, вернётся с работы Люся, мы у неё спросим, – пообещала мама.

Люся, Олешкина соседка, работает в доме отдыха медицинской сестрой. Она всех отдыхающих знает.

И Олешек стал ждать вечера. Но вечером…