Текст книги "Легион обреченных"

Автор книги: Эсенов Рахим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Как дальше жить? Ни друзей, ни родичей... Гол как сокол. Домой вернуться? Только простят ли его собачью верность Атда-баю? В могиле бы тому перевернуться! Это он отучил его от всякого полезного труда.

Попался Мурди Чепе на глаза главарю шайки контрабандистов и стал промышлять запретным промыслом. Ходил в Сеистан, Ирак, пока не угодил в лапы полиции. В зиндане ему приказали: «Бери всю вину на себя. Надо выручать главаря. Иначе каюк тебе». Четыре года отсидел в тюрьме Мурди Чепе, чуть не загнулся, а выйдя на волю, искал своих старых дружков, но те словно сквозь землю провалились.

И пошел он куда глаза глядят, добрел с такими же, как сам, до Мешхеда. Человек подобен собаке – ко всему привыкает. Так Мурди Чепе смирился со своей горькой долей, и теперь у него были даже свои радости: когда монету или горсть кишмиша подадут. И нет ему никакого дела до людей, до всего белого света. Да сгорит все белым пламенем! На кого только не ишачил... Они все в тепле и сыты, а он – нищий. И какая ему забота, что творят в мечети эти вооруженные люди, выдававшие себя не за тех, кто они есть. На русских не похожи, пугливы... А тот, русоволосый? Но он отдавал команды по-русски.

И Мурди Чепе подумал, что он уже где-то слышал голос этого русоволосого, но отвлекли шаги за спиной – так ходил его напарник. Чего в такую рань притащился? Хотел спросить, да не успел. Из калитки по одному выбегали военные, с большими туго набитыми мешками, озирались по сторонам. А русоволосый торопил с погрузкой.

– Смотри, смотри! – Напарник, завидев русоволосого, коснулся плеча Мурди Чепе. – Тот самый русский, про него я рассказывал. Помнишь? В селении Хырда с этими же вояками он увел у мельника молодую жену, а ему сказал, что в Иране власть советская, потому и жены теперь общие. Смотри, да ведь они святую мечеть обчистили!..

– Я его тоже, кажется, знаю, – прошептал Мурди Чепе, не сводя глаз с русоволосого.

А тот, стреляя по сторонам глазами, заговорил с носатым, дежурившим у машины, Мурди Чепе, вглядевшись в них, вспомнил обоих... Урочище Ярмамед, байский колхоз в Каракумах, его бухгалтер, пивший беспробудно и спаливший юрту Атда-бая... Предводитель каравана, привозивший из-за кордона оружие, грузы... Да, этот русоволосый – Михаил Грязнов, а носатый – перс Гуламхайдар!

– Михаил! Гуламхайдар! – Мурди Чепе, не задумываясь, бросился к машине. – Я – Мурди Чепе!

Грязнов вздрогнул, потемневшими от злобы глазами уставился в подбежавшего нищего. Тот, почуяв недоброе, попятился, но поздно: русоволосый почти в упор выстрелил в Мурди Чепе.

Полуторка рванула с места. Грязнов вскочил на подножку, а Гуламхайдар, замешкавшись, опоздал и неуклюже побежал за машиной.

– Не оставляй меня, Михаил! – кричал он, протягивая руки.

– Да разве такого кретина оставишь?! – Грязнов, разозлившись, что его на всю улицу назвали по имени, остервенело разрядил барабан в своего помощника. Гуламхайдар удивленно глянул и, отстав от машины, рухнул на пыльную мостовую.

Вскоре на место происшествия прискакал комендантский взвод красноармейцев. Помощник коменданта гарнизона, молодой лейтенант-таджик, ссадил с коня мальчика, сообщившего о нападении на мечеть, и вызвал к калитке седовласого ахуна. Тот был знаком с лейтенантом, говорившим на фарси, молча протянул красную бумажку, оставленную Грязновым.

– Фальшивка! – возмутился лейтенант. – Подпись начальника гарнизона подделана!..

– Позвольте! – раздался за спиной хрипловатый голос английского вице-консула Кейли, с которым советскому офицеру доводилось и раньше встречаться по делам службы. – Разрешите взглянуть...

Лейтенант протянул Кейли фальшивый ордер на обыск, недоумевая, откуда так быстро мог появиться англичанин. Сюда уже прибежал и полицейский.

– Похищены большие ценности. – Ахун сокрушенно разводил руками. – Светильникам, золотым кувшинам, подносам и чашам цены нет...

– Это грязно сработанная фашистская провокация! – Лейтенант спрятал в карман красную бумажку. – Будем искать бандитов.

– Нам, союзникам, надо работать рука об руку, – медоточиво проговорил вице-консул. – Мы должны информировать обо всех вражеских происках. – Кивнув на трупы, неожиданно спросил: – Это кто? Тот, что в форме советского военнослужащего, явно бандит, – не унимался он, испытующе ощупывая глазами лейтенанта. – А вот человек в лохмотьях случаем не ваш?..

– Нет, агай, – вмешался в разговор запыхавшийся полицейский, не поняв намека англичанина, которому еще хотелось и выведать, не знают ли что о носатом. – Это нищий Бинам, я знаю его давно. А второго, что в форме кизыл аскера, где-то встречал. Видать, перс...

– Хорошо, служивый, – перебил Кейли полицейского, боясь, что тот сболтнет лишнее, ибо в убитом он сразу признал своего давнего агента Гуламхайдара, служившего и немцам. – Мы еще поговорим с вами. Проклятые немцы, принуждают работать на себя и персов. Ничем не брезгуют, чтобы рассорить союзников и персов против нас восстановить. Боже мой, как обезумел мир!..

– Тут видели напарника Бинама, – угодливо осклабился полицейский. – Он, пожалуй, кое-что знает. Я его приведу сию минуту! – и бросился искать нищего, но того и след простыл.

Лейтенант вежливо распрощался с Кейли, с ахуном и ускакал вместе со взводом.

Запершись в своем небольшом кабинете, Кейли заканчивал составление шифровки в Лондон. Годы заметно располнили его, прибавив к розовому подбородку еще один, такой же обвислый. Те же выпуклые, с чуть испуганным выражением глаза, та же щетка выцветших усов. Его пухлые короткие пальцы, поросшие рыжими волосами, старательно выводили цифры, а мыслями Кейли был далеко-далеко...

Ровно за год до начала второй мировой войны семью Кейли постигло несчастье: умер тесть, Кейли-старший, которому Изя был обязан не только своей фамилией, но и карьерой разведчика. Беда не ходит одна: в ту пору и Черчилль, большой друг их семьи, оказался не у власти. Это было даже печальнее, чем смерть тестя. Кто теперь за Изю словечко замолвит? Теперь-то могут ему припомнить, что он вовсе не Кейли, а Изя Фишман...

Будь он чистокровный англичанин, отыскалось бы и для него теплое местечко в самой Интеллидженс сервис. Мало ли там старых перечниц? А у него за плечами колоссальный опыт, как говорили в старой доброй Одессе, городе его юности, прошел Крым, Рим и медные трубы. Одна закавыка: еврей. Талдычат, Германия – страна антисемитизма. Будто в Англии евреям рай. Боже мой!.. А еще эти спесивые лорды пыжатся: Британия – страна справедливости и демократии! Держи карман шире!..

Кейли вздрогнул – на столе затрещал будильник, напомнил о времени вещания берлинского радио на Иран. И на этот раз немецкий диктор сообщил на фарси об успехах немецких войск, собирающихся победным маршем войти в Иран, затем, скептически отозвавшись о союзе между СССР, Англией и Ираном, о договоре, заключенном между этими государствами, призвал всех иранцев саботировать его, требовать отставки правительства, а премьер-министра изгнать из страны – он, мол, еврей, и потому ведет свой народ к гибели...

И тут евреев честят! Кейли, обозлившись, хотел выключить приемник, но что-то его удержало. Вслед за подстрекательскими призывами радио как бы между прочим передало короткую информацию, поразившую даже резидента. «Взвод красноармейцев под командованием капитана, фамилию которого выяснить не удалось, – вещал женский голос, – средь бела дня разграбил мешхедскую мечеть, святыню иранского народа. Похищены большие ценности, реликвии мусульманства. Хуже того, верующим запрещено моление в мечетях Мешхеда. Этот запрет введен советским командованием...» Потом выступил «очевидец», рассказавший, как на его глазах красноармейцы во главе с русоволосым командиром ворвались в мечеть, избили священнослужителя, вывезли на грузовике все ценности, а двух иранцев, пытавшихся помешать грабежу, убили...

Инцидент произошел два дня назад, а немцы уже о нем передали. Ну и пройдохи! Видна геббельсовская школа. Вот у кого поучиться! А самому Кейли позвонил какой-то мужчина и, не представившись, на хорошем фарси сказал: «Красные только что ограбили мечеть. Это же кощунство! Убили безвинных иранцев...» – и тут же повесил трубку. Старому интригану Кейли такие штучки-дрючки не в новинку: немцы хотят столкнуть русских и иранцев, а у англичан вызвать недовольство. Работают как мясники, будто топором машут. Но зато оперативно сработано, хотя и рассчитано на неискушенных.

Над Мешхедом опустилась ночь. Во двор консульства ужом проскользнула машина. Через несколько минут с зашторенными окнами она снова закружила по городу и остановилась неподалеку от караван-сарая мануфактурщиков. С нее сошел Кейли и заспешил по узенькой улочке, уходящей к базару. Дойдя до знакомых ворот, юркнул в заранее открытую калитку. Он с легкой душой шел на конспиративную квартиру. Уже стало невмоготу ездить в такую даль, в Бендер-Шахпур, где стояли английские войска и военные корабли, чтобы встречаться со своим агентом.

А с агентом ему повезло, сам в руки приплыл. В английское консульство в форме командира Красной Армии пришел некий Ахмед Каламов и заявил: «Я из гарнизона советских войск. Ненавижу Советы, с ними у меня особые счеты. Ждал удобного момента уйти в Турцию, к моему родичу Закиру Вахидову. Он рассказывал мне об англичанах много доброго...» Кейли опешил – не подставила ли Каламова советская разведка? Но чекисты так грубо не работают. «Отец мой крупный торговец, сочувствовал троцкизму, расстрелян в тридцать седьмом году, – продолжал Каламов, вселяя радость в сердце резидента. – Помогите мне добраться до Стамбула, все расходы возместит профессор Вахидов, который и сейчас не прекращает борьбы против большевиков...»

На ловца и зверь бежит. Ахмеда, конечно, проверили, после переправили в Бендер-Шахпур, где натаскали шпионскому ремеслу. Кейли успел изучить своего нового агента, сообразительного, неглупого, но уж больно обозленного на большевиков. Это плохо! Так он сразу выдаст себя с ушами. И резидент терпеливо вдалбливал ему при каждой встрече, как важно уметь скрывать свои чувства.

– Главное вжиться, – наставлял Кейли сидевшего перед ним Каламова, черноволосого, крепкого мужчину лет тридцати. – Документы у вас настоящие. Месяцев шесть вас с ними в армию не призовут. Устраивайтесь на работу, приглядывайтесь ко всем, особенно к антисоветски настроенным людям...

Кейли внимательно взглянул на Каламова и продолжал:

– Нас интересуют, прежде всего, экономический потенциал, обороноспособность Советов, какую военную продукцию выпускают предприятия Средней Азии. Начните с экономики города и района, где обоснуетесь. С хлопка – это порох, снаряды, парашюты. Сколько этого стратегического сырья производят в районе, области. Затем поедете по Средней Азии. К тому времени мы пришлем вам новые документы. Нам важно знать, стоит ли помогать нашему союзнику. А если они не одолеют немцев? Тогда вся наша помощь пойдет коту под хвост, и это может усилить немцев... Мы за политику балансирования сил, никто не должен победить, кроме нас, Англии. Одно время Гитлер устраивал нас больше, чем Сталин. Времена меняются, политика как ветер, может задуть с другой стороны. Но Советы, большевики были и остаются нашими врагами. Нам нет никакого дела до договоров, до того, что Сталин и Черчилль обмениваются письмами и говорят друг другу приятные слова. Правители приходят и уходят, а разведка остается.

Резидент назвал адрес конспиративной квартиры в городе Байрам-Али, имя ее хозяина, сотрудничавшего с англичанами еще со времени гражданской войны в Туркестане.

Выйдя на улицу, Кейли заметил мелькнувшую рядом тень. Он растерялся, страх сковал его, подумал: «Ловушка!» – и, похолодев, нащупал за пазухой пистолет, шагнул... Тьфу ты, бродяга какой-то! Тот молча протянул руку за подаянием, но Кейли, еще под воздействием страха, пнул того в низ живота, затем нанес сильный удар по голове рукоятью пистолета – и нищий без звука рухнул на землю.

У полевой кухни войсковой части помощник коменданта советского гарнизона заметил нищего. Лицо его показалось знакомым, хотя голова до самых глаз была перевязана грязной тряпкой. Тот тоже узнал лейтенанта-таджика, но нерешительно переминался с ноги на ногу.

– Я напарник и земляк Бинама, – наконец решился он. – В тот раз я испугался. Бинам знал человека, убившего его...

И он рассказал лейтенанту все, что знал о своем несчастном товарище Мурди Чепе, о бессердечном английском вице-консуле, частенько приезжавшем по ночам в один загадочный дом, по соседству с которым нищий ютится в заброшенном сарае. Показав на голову, пожаловался, как жестоко обошелся с ним Кейли, и не подбери его случайные прохожие – истек бы кровью.

Присоединившийся к их беседе улыбчивый командир с двумя шпалами в петлицах, видно, очень заинтересовался рассказом нищего. Он отвел пострадавшего в санчасть, где тому наложили на рану швы, сделали перевязку. Уже после, за обедом, командир как бы между прочим переспросил у нищего адрес загадочного дома, у которого тот встретился с Кейли.

Оперативное совещание в Байрам-Алийском отделе НКВД вел Чары Назаров, приехавший в район вместе со старшим оперуполномоченным Василием Родионовичем Стерлиговым. На небольшом столе перед начальником республиканской контрразведки лежали фотографии, план поселка городского типа, испещренный синим карандашом. Здесь, на окраине, вот уже второй месяц жил Ахмед Каламов, с которого чекисты не сводили глаз.

Назаров разглядывал фотографии. Старые знакомые! Братья Какыш и Дедебай Аннамурадовы, бывшие агенты Джунаид-хана, теперь содержали конспиративную квартиру. Их арестовали еще в двадцать пятом году, но Шырдыкули, пробравшийся в Ташаузское окружное ГПУ, помог им уйти от наказания. С того времени скрывались в Узбекистане, а в последние годы затаились в Байрам-Али, видимо, по команде из-за кордона.

– Больно уж перезрели для шпионов. – Назаров откинул фотографии братьев. – Как ведут себя?

– Кроме Каламова, на них никто не выходил, – ответил начальник районного отдела НКВД, молодой туркмен в штатской одежде.

– У англичан шпионские кадры постарели, – сказал Стерлигов, потянувшийся через стол за фотографиями. – Вроде меня...

Назаров удивленно взглянул на своего коллегу, досадливо произнес:

– Союзники называются. Наши люди на фронте головы кладут, а они?.. Впрочем, под союзниками мы понимаем честных людей, солдат и офицеров, борющихся с фашизмом. К сожалению, не они делают политику.

– Каламов устроился в райземотдел, – продолжал местный чекист. – У него диплом инженера-экономиста. Данными для своих хозяев он, уже запасся. Нервничает почему-то, судя по всему, собирается уйти...

– Как, куда? – вырвалось у Стерлигова.

Участники совещания невольно засмеялись.

– Чего ржете, батеньки? – Стерлигов неприязненно блеснул глазами. – Шпиона брать надо, пока не сбежал.

– Судя по вашей докладной, товарищ Гидженов, – Назаров, пропустив мимо ушей реплику Стерлигова, будто рассуждал с самим собой, – Каламов на связь ни с кем не выходил, о наблюдении за собой не подозревает. Так? Уж не думает ли Кейли, что Каламова подставили мы? И проверяет его. Конспиративную квартиру-то ему дали самую завалящую. Что, если его выпустить, повести под нашим контролем до Мешхеда? Кейли окончательно поверит ему и снова пошлет его сюда, но уже с более серьезным заданием, даст ему новые адреса...

– Не думаю, товарищ Назаров, – нетерпеливо возразил Стерлигов. – Маниловщина все это! Война идет, тут кто кого скорее прихлопнет. А гадать на кофейной гуще не занятие чекистов. Вы уверены, что Каламов вернется?

Назарову хотелось сострить: «Придется спросить у самого Кейли», – но, зная вздорность Стерлигова, не понимавшего юмора, воздержался.

– Какие сведения секретного характера может унести с собой Каламов?

– Об экономике района, – Гидженов заглянул в свои бумаги, – его потенциальных возможностях. Об одном предприятии местной промышленности, изготавливающем запалы для гранат, о производительности швейных мастерских, где шьют военное обмундирование...

– Вот видите! – подхватил Стерлигов. – А вы хотите отпустить врага с ворохом секретных данных.

Назаров чувствовал, как поднимается в нем раздражение против этого человека. Так глуп? Иль с умыслом? Чего гадать, советовал же ему Касьянов: «Не место Стерлигову в органах. Если человек дурак, то это надолго. Пусть на пенсии гуляет...» Не послушался он своего учителя, пожалел Стерлигова, вернувшегося с ранением, принял на работу в свой отдел: кадров-то чекистских не хватало. Две трети чекистов республики сразу ушли на фронт, призвали и Стерлигова. До передовой он, правда, не дошел – на учениях, неосторожно обращаясь с боевой гранатой, раньше времени выдернул чеку и вместо того, чтобы забросить ее подальше, растерялся, швырнул на землю, а сам задал стрекача. Граната взорвалась, ранив его самого. Вернулся живым – работай, радуйся жизни... Так, говорят, хвастается своим ранением, будто полученным при выполнении особого боевого задания...

– Из двух зол выбираем одно, – решительно заключил Назаров. – Отпустим Каламова. Думаю, что данные, кои он передаст англичанам, не отразятся заметно на боевых действиях Красной Армии. Но зато раскроем в дальнейшем сеть английской агентуры.

Главный ахун иранского города Гомбеде-Кабус был неимоверно тощ. Угодники же восхищались, превознося его воздержанность и аскетизм, хотя знали, что тот ест за троих, да, видно, не в коня корм, а жадностью, пожалуй, превосходил даже Каруна. Люди потрезвее считали: духовный наставник так худощав от своей желчности и злобы на весь белый свет. Ближних, от которых не зависел, презирал, а перед власть имущими или влиятельными иностранцами стоял на задних лапках.

Так думал о нем Метюсуф Атаджанов, сидя на молитвенном коврике, расстеленном на глиняном полу мечети. А впереди него, в нескольких шагах, молился главный ахун, вернее, прыгал как на иголках и потому напоминал лягушку. «О аллах! Огради нас от козней большевиков, зло творящих! – громко причитал священнослужитель. – Это они стоят на пути германцев, наших освободителей, братьев по вере...»

Что за ахинея? С каких это пор немцы стали туркменам братьями по вере? И Атаджанов вспомнил, как накануне вечером ахун в своем доме при Мадере перепевал галиматью, услышанную им по берлинскому радио, будто аллах и древнегерманский бог – братья, а Гитлер, мол, став двенадцатым имамом, принял ислам и теперь во всем мусульманском мире его зовут Гейдаром. При чем тут немцы? Вот турки – это действительно братья! За них Атаджанов страдал и от Советов, и от старого Реза-шаха.

Говорят, вскормленное сливками дитя прилежным не станет. Чепуха! Хотя в детстве Метюсуф и рос балованным ребенком, но простофилей не стал. Он унаследовал ум и изворотливость отца, нажившего большое богатство. Близкий ко двору, тот устроил своего сыночка кятибом хивинского хана Исфендиара. Когда этого развратника и душегуба зарубил Эшши-хан, то Атаджанов поставил это себе в заслугу: «Без моей помощи не прикончили бы Исфендиара...» Но он умолчал, какие щедрые подношения делал ему в свое время сам хан. «Заслуги» кятиба признавал и Джунаид-хан, который, став хивинским владыкой, установил в крае кровавую диктатуру, возвел басмачество на пьедестал государственной власти. Это был фашизм, но свой, мусульманский, под зеленым знаменем пророка.

Атаджанов, по-прежнему оставаясь другом и советником диктатора, на время оказался в тени. Так ему легче жилось – свое он не упускал, наживая огромное состояние, втайне мечтая самому воцариться на хивинском троне. В то же время искал пути к младохивинцам, но вскоре в них разочаровался: те хотели на коленях вымолить у хана свободу для торгашей и зарождающейся буржуазии, для таких, как его отец. Свободу не вымаливают, ее добывают огнем и мечом. На шашнях с младохивинцами его подловил Хайдар Мирбадалев, советник эмира бухарского, в прошлом провокатор царской охранки, позже резидент английской разведки, который снюхался даже с Лоуренсом и прятал в Бухаре Кейли. Завербовав Атаджанова, он приказал ему уйти от дел, выдавать себя за недовольного политикой Джунаид-хана. Мирбадалев от имени эмира и англичан посулил Атаджанову трон в Хиве. Простаки же и крикуны вроде младохивинцев недоумевали, почему Метюсуф, грамотный и скромный кятиб, вдруг попал в «опалу»?..

Ясновидцами оказались англичане: с победой революции в Хиве Атаджанова назначили наркомом финансов Хорезмской народной советской республики, приняв во внимание его «оппозиционерство». Внутренне он ничуть не изменился – по-прежнему занимался вымогательством, жил одной страстью к наживе да мечтами о троне диктатора.

Однажды к новоиспеченному наркому заявился узбекский торговец Абдулла Тогалак, часто отправлявшийся со своими караванами в Иран, Турцию, Афганистан, Ирак. Уже в годах, но молодившийся, над ним еще зло издевался Исфендиар: «Такого идиота белый свет не видывал. У него молодая жена, красавица писаная, а он из дому бегает, по чужим краям мотается...» Торгаш, подумал Атаджанов, будет поблажки просить, пошлины и налоги уменьшить. А тот предложил неожиданное – с турецкой разведкой сотрудничать. Что он уже в одной служит, не беда, кому это ведомо? И Метюсуф, видя, как Тогалак на его глазах сунул под кресло хорджун, туго набитый чем-то тяжелым, скорее всего царскими золотыми червонцами, согласился не колеблясь. Чутье не подвело пройдоху: турки по-царски одарили своего будущего агента. Сам аллах узрел, что Метюсуф с давних пор вздыхал по всему турецкому...

А дальше все пошло-поехало... Джунаид-хан смылся в Иран, появился Энвер-паша, бывший глава триумвирата в Турции и зять султана, еще из рук германского императора Вильгельма получивший Железный крест. И начал тот лихо – овладел почти всей восточной Бухарой, захватил Душанбе. Метюсуф, получивший весточку от Энвер-паши, воспрянул духом: вот кто наконец-то изгонит большевиков из Туркестана! И Атаджанов наладил с ним связь, тайком посылал к нему своих людей, получая от него письма, устные указания. Но вездесущее ГПУ откуда-то прознало обо всем, и после разгрома банд Энвер-паши чекисты арестовали Атаджанова. Однако не пойманный не вор, и его быстро освободили. К тому времени из Ирана возвратился Джунаид-хан, надеясь вернуть себе хивинский трон, и Атаджанов пошел к нему в советники и заодно кятибом, ибо бывший диктатор едва умел читать.

Хивинский владыка, конечно, не состоялся. Большевики окрепли, набрались сил – вся голытьба за ними ринулась, поверили Советам и дайхане. А Джунаид-хан лишился опоры в народе, не пришли к нему на помощь и заморские батальоны. И кизыл аскеры быстро разгромили его двухтысячный отряд. Тогда и кончилась «дружба» Джунаид-хана и Атаджанова: два ножа в одном чехле не уместятся, хотя вместе были биты красными, вместе бежали в Иран. А там они разошлись, как путники в пустыне. Джунаид-хан подался в Афганистан, а Атаджанов остался в Иране. Обосновавшись в Горгане, он возглавил филиал Туркестанского национального центра, которым из Парижа руководил Мустафа Чокаев.

В тридцать девятом году Атаджанова арестовали иранские власти, предъявив обвинение в шпионаже в пользу Турции. На суде он отрицал свою принадлежность к турецкой разведке, по не скрывал, что мечтал присоединить к Турции иранскую Туркменскую степь, отторгнуть от Советского Союза Среднюю Азию, создать «Великое мусульманское государство», куда войдут еще Афганистан и Иран. Чем плохо для персов? Их и русские цари притесняли, и немцы на их свободу посягали. Англичане же до сих пор выжимают соки иранской земли, выкачивая из нее нефть.

Но судья не дослушал витиеватую речь Атаджанова, грубо прикрикнул на него и вынес приговор. До самого начала войны Германии с Россией просидел Атаджанов в вонючем зиндане, кормя вшей и блох. А освободившись по амнистии, подался в Туркменскую степь к своим дружкам. Пора-то какая настала! Рушатся Советы – творение шайтана. Скоро сгинут в тартарары большевики! Гитлер повел на красных свои железные дивизии. Он всю Европу положил к своим ногам, а уж с русским колоссом на глиняных ногах – так изрек мудрейший из мудрейших имам Гейдар – справится в два счета.

...Атаджанов вовсе не слушал главного ахуна, который наконец-то заканчивал затянувшийся молебен. Какие тут молитвы, когда от дум раскалывается голова! Англичане с большевиками в одном лагере, союзники? А кто еще вчера снаряжал против Советов басмаческие отряды, вооружая их пулеметами, винчестерами? Нет, этот союз ненадолго.

Главный ахун обернулся на шум открывшейся двери и увидел Мадера, который подошел к Черкезу и Ходжаку, тоже сидевшим на полу за молитвой. Немец окинул молящихся скучающим взглядом, а священнослужитель, оборвав молитву на середине, нарочито громко воскликнул приготовленные для ушей Мадера слова:

– Да будет милость аллаха! Тебе, милостивому, поклоняемся и просим помочь нашему спасителю и освободителю. Веди нас, имам Гейдар, по дороге прямой, избранной твоим гением!

– Аминь! Аминь! – гулко раздалось под высоким куполом мечети.

Не убрав за собой молитвенного коврика, ахун сломя голову ринулся к Мадеру и залебезил перед ним. Духовник даже не глянул в сторону Атаджанова, и тот, обойденный вниманием, обиделся на угодливого ахуна. Метюсуф все же заметил, как Мадер бесцеремонно вошел в мечеть: не разулся, гяур проклятый, в пыльных сапогах прошелся по коврикам, будто топча веру мусульман. Таким он раньше не был. Станешь, если у ног твоих вся Европа! А победителей не судят...

На просторной седловине предгорья, зимой теплой, летом прохладной, с наступлением жарких дней появлялись добротные белые юрты известного в округе феодала Пирли-бая, владевшего тысячными отарами и рыболовецкими судами на Каспии. Без его услуг во всей Туркменской степи и на всем побережье не обходились ни власти, ни вожди местных племен и родов. Даже советское интендантство заключило с ним договоры на большие подряды, и он исправно снабжал гарнизоны, войсковые части мясом, рисом, рыбой... Но это не мешало баю привечать заговорщиков, эмигрантов, всех, кто мечтал вернуть свои богатства в Туркмении. Они собирались на глухом становище, удобном тем, что никто из советской военной администрации до сих пор сюда не заглядывал.

В начале лета сорок второго года сюда съехались десятка два представителей туркменской эмиграции, а также гости из Берлина – девять немцев, сохранивших военную выправку даже под иранской одеждой. Правда, немцы заявились незванно, и их появление вызвало у Пирли-бая тревогу: прознают русские, расторгнут договоры, и вообще за это никто по головке не погладит – ни они, ни нынешние правители Ирана.

Закончилась трапеза, в китайских фарфоровых чайниках подали зеленый чай. Мадер хотел было заговорить, но, заметив, как сидящие в юрте смакуют янтарный напиток, воздержался. До недавнего времени в Иране туркменам не разрешалось пить зеленый чай – шахский указ позволял употреблять только черный, и непременно из маленьких стаканчиков, а не из пиал. С приходом советских войск глупый запрет предали забвению.

Хозяин дома, круглый, словно арбуз, коротышка, не спускал с Мадера спокойно-сосредоточенных глаз, отметил про себя, что этот немец воздержан и вежлив – не в пример белокурому Лоуренсу, некогда гостившему у него. Он даже молчит, пока все не поели, не напились чаю. Что, если нарушить его спокойствие, взять да и спросить: «Почему имаму Гейдару не удалось принять парад германского вермахта в Москве? Большевики так сильны?» Но Пирли-бай, в душе усмехнувшись своим мыслям, заставил себя вслушаться в правильную туркменскую речь Мадера.

– В начале тридцатых годов, – немец сквозь стекла очков буравил глазами потное, довольное лицо Атаджанова, – в пограничных с Туркменией районах мы насчитывали свыше тысячи людей, готовых сразиться с Советами...

– Половина из них туркмены, – не без гордости вставил Атаджанов, – остальные узбеки, персы, курды...

– Сколько вы сможете выставить дополнительно?

– Пятьсот джигитов.

– А вы как считаете, мой эфенди? – Мадер взглянул на Черкеза.

– Мы с Ходжаком проехали по всей Туркменской степи. – Черкез отодвинул от себя чайник. – От Кумушдепе до Хасарчи и столько не насчитали. Какие это джигиты? Любители терьяка, одурманенные и конченые люди. Им нельзя оружие доверить. На кого можно было положиться, те отшатнулись от нас после прихода в Иран русских. Многие бежали домой, в Туркмению, иные умерли, других мы не нашли...

– Вы перечеркнули всю нашу работу! – Атаджанов зло сверкнул глазами.

– Вот список! – Ходжак протянул Мадеру листок бумаги. – Двести с чем-то. Может, там есть люди, о которых говорил господин Атаджанов. Но у них нет оружия, да и условия ставят, торгуются.

– Иные господа забывают о наших джигитах на Трансиранской железной дороге. – Атаджанов не сводил злых глаз с Черкеза и Ходжака. – Англичане охраняют ее от Бендер-Шахпура до Тегерана. Поезда с грузами там под откос не сами валятся. А кто трехкилометровый тоннель Фирузкуха взорвал? Мои джигиты!..

Будь воля самого Мадера, он перебросил бы этих джигитов на север Ирана, за который теперь отвечает, ведь за здешние дела спросят только с него. Но сдерживал наказ адмирала Канариса, вызывавшего Мадера в Стамбул. «Не вздумайте отослать своих людей с юга Ирана, – говорил ему шеф абвера. – Там две дороги – Трансиранская железная и шоссейная. Это важнейшие для англичан и русских транспортные артерии. Они проходят по диким и пустынным местам, горам и ущельям. На трассах свыше двухсот тоннелей и тысячи мостов. Их одними проклятиями в адрес наших врагов не взорвешь. Там нужны отчаянные диверсанты, не боящиеся ни охраны, ни суровых условий... И боже упаси вас, Мадер, действовать по принципу – своя рубашка ближе к телу. Я-то вас хорошо знаю...»

– Русские уже начали перегонять английские и американские автомашины. – Мадер повысил тон, чтобы перебить хвастуна Атаджанова. – Скоро пойдут и самолеты. Смотрите, чтобы джигиты не хлопали ушами...

– Не беспокойтесь, эфенди. Угонять, подрывать, портить – это наше дело. С большевиками у нас свои счеты!

– Не перестарайтесь, Атаджанов. Не подожгите по ошибке промыслы Англо-американской нефтяной компании. Они в целости и сохранности должны достаться рейху. Без нефти наши танки дальше Ирана пойти не смогут...

– Вы уже нас предупреждали, эфенди, – недовольно произнес Атаджанов.

– Повторенье – мать ученья, – жестко проговорил Мадер. – С англичанами воевать легче, они беспечнее русских. На их коммуникациях ваших людей немало, да и денег мы вам не жалели.

Глаза ахуна завистливо блеснули, с укоризной скользнули по лицу Атаджанова: «Немцы деньгу отваливают, а ты ни гугу... Небось к рукам твоим потным прилипли...»