Текст книги "Роковая монахиня"

Автор книги: Эрнст Теодор Амадей Гофман

Соавторы: Иоганн Апель,Виллибальд Алексис,Иоганн Хебель,Фридрих Герштеккер,Йоганн Музойс,Карл Август Варнхаген фон Энзе,Теодор Шторм,Фридрих Лаун
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

Невилл Килвингтон
Сети смерти

(Отрывки из зашифрованного дневника Джекоба Трезбонда, члена Ботанического общества)

12 октября, 11 часов вечера.

Этот день был отмечен двумя событиями, вызывающими у меня глубокое удовлетворение. Во-первых, в пол второго ночи я поясом от халата задушил свою жену и закопал ее тело в своей самой большой оранжерее. Приятно вспомнить то отрешенное спокойствие, с которым я проделал всю операцию. Она взволновала меня не больше, чем студента-медика, производящего вивисекцию над лягушкой. Сам процесс действительно оказался для меня чрезвычайно интересным, в особенности из-за того, что в нем присутствовала особая прелесть новизны. Фрэнсис долго страдать не пришлось, так как сознание она потеряла на удивление быстро. Было любопытно наблюдать, как выкатываются из орбит ее глаза и вываливается язык. Какая замечательная вещь рефлекс! Ее руки и ноги продолжали дергаться, а тело корчилось еще несколько минут после того, как она была мертва. Я так увлекся наблюдением за этими спазматическими движениями, что даже пожалел, что они прекратились. Я наблюдал бы за ними вечно.

Должен признать, что шесть лет супружеской жизни были для меня сущим бедствием. Без сомнения, я сам частично виновен в этом. Мне никогда не следовало бы жениться. То, что я влюбился, я сейчас оцениваю как мою единственную серьезную ошибку в жизни. Она не вписывается в рамки того трезвого, расчетливого рассудка, которым я всегда старался руководствоваться и который, на мой взгляд, венчает формирование совершенного человека. Так хладнокровно расправившись с Фрэнсис и избавившись от суеверного ужаса перед возмездием, который гложет рассудок людей, задумавших убийство, я в собственных глазах восстановил чувство уважения к себе.

Фрэнсис была прелестным маленьким существом, с лицом, похожим на белый цветок, и руками, напоминающими льнущие ко всему усики растения. Наше супружество было для нее столь же несчастливым, сколь и для меня, так что то, что я совершил, явилось, без сомнения, счастливым исходом для нас обоих. Конечно, я мог бы позволить ей продолжать вести жизнь так, как ей хотелось, пока не появились бы основания для развода. Если бы гордиев узел был разрублен таким образом, я был бы весьма рад, но внимание публики в любом его проявлении глубоко противно мне. Шаг, который я предпринял, является, очевидно, наилучшим в данной ситуации.

Сейчас, когда Фрэнсис мертва, я могу жить очень экономно, и ничто не будет отвлекать меня от работы. А Фрэнсис, склонная к развлечениям, всегда готова была отправиться куда-нибудь в увеселительное путешествие. Не скажу, что мы хотя бы раз ездили вместе, более того, даже дома я редко виделся с ней. Я был слишком занят ботаническими исследованиями. Дело не в этом. В моей работе мне постоянно нужны деньги, но ежегодная рента, оставленная мне дядей, жестоко страдала от ее сумасбродств. Из-за них мне приходилось отказываться от многих редких, ценных видов растений и мои оранжереи часто приходили в ветхое состояние из-за недостатка средств. Может быть бесцельно потеряна даже тысяча лет, если у человека есть жена, которая проводит лето, праздно шатаясь по Лондону, а зиму на Ривьере.

Другим примечательным событием сегодняшнего дня было то, что я стал обладателем одного из двух семян гигантской лианы, которые Арманд привез в июле из бассейна Амазонки. Он пришел показать мне его сразу же после возвращения в Англию. Семечко было очень похоже на черный грецкий орех. Арманд сказал, что лиана, когда вырастет, достигнет гигантских размеров, идобавил, что это абсолютно новый, никем еще не открытый вид. Его рассказ об особенностях растения возбудил во мне страстное желание заполучить семечко. Арманд предложил его мне, намекнув, что испытывает финансовые трудности и что одно из этих семян он уже продал за пятьдесят фунтов человеку, который с удовольствием заплатит такую же сумму и за другое. Арманд объяснил что даже эти два семечка стоили жизни трем его парням. Не знаю, с какой стати он оценивает жизнь троих черномазых в сто фунтов, но считаю, что его усилия тоже кое-чего стоили.

Денег у меня тогда не было (благодаря Фрэнсис), и Арманд пообещал подержать семечко у себя до октября, когда я получу полугодовое содержание. Если же я не востребую семечко к этому сроку, предупредил он, то он его продаст кому-нибудь другому.

Когда, наконец, пришли деньги, моя жена принялась хныкать о своем ежегодном вояже на Ривьеру. Для видимости я согласился оплатить поездку, но в душе решил раз и навсегда положить конец ее забавам, безжалостно пожирающим деньги.

В полседьмого утра, благополучно закопав Фрэнсис, я на машине отправился в Лондон. Выезжая так рано, я преследовал двойную цель. Во-первых, я хотел застать дома Арманда, прежде чем он отправится на конференцию в Брюссель, и, во-вторых, я не хотел, чтобы соседи видели, что со мной не было Фрэнсис. Я позволил ей разболтать по всей округе, что сегодня она уезжает на Ривьеру и что я сам отвезу ее в город. Она находила какое-то злорадное удовольствие в том, чтобы дразнить знакомых рассказами о своих всевозможных поездках и видеть зависть на их лицах.

Прислуга покинула дом еще вчера, если не считать человека, время от времени исполняющего для меня кое-какую работу в оранжереях. Он вернется на следующей неделе после небольшого отпуска. Раз в неделю приходит его жена, чтобы убрать в доме. Готовить я могу отлично и сам – с помощью ножа для открывания консервов. Это привычное положение дел, когда уезжает Фрэнсис, и никто не заметит ничего необычного. Примерно через неделю я заявлю, что не получил ни весточки от Фрэнсис, и пусть себе полиция разыскивает ее где-нибудь на дне пролива Па-де-Кале. Не думаю, что кто-нибудь сможет доказать, что Фрэнсис так никогда и не доехала до Дувра. Ни один кондуктор, работающий на поездах Южной железной дороги, не сможет поклясться в том, что не видел ее.

Отъезжая, я постарался, чтобы двигатель моей машины издал такой шум, чтобы все деревенские сплетники, лежа в постелях, сказали: «Ага, Трезбонд и его жена едут в Лондон», – и затем продолжали храпеть, черт бы их всех побрал.

Когда я добрался до дома Арманда, находившегося на Оукли-стрит, Челси, случилось неприятное происшествие, предупредившее меня о том, что нужно следить за своими нервами. Я собирался позвонить, когда на дверце красного почтового ящика – а он был свежевыкрашен, и на нем не было ни пятнышка – увидел две тусклые овальные тени. Постепенно они сгущались, и казалось, будто их отбрасывает свет какого-то волшебного фонаря. В момент, когда они стали наиболее отчетливыми, они показались мне похожими на широко открытые глаза моей жены, когда она была уже мертва. Примерно через пятнадцать секунд они исчезли. Галлюцинация, конечно.

Арманд, судя по его виду, вовсе не жаждал передать мне семечко даже тогда, когда я показал ему пятьдесят фунтов в купюрах. Я спросил, почему он сомневается. Его лицо вытянулось, и он пожал плечами.

– Дело в том, – сказал он, – что семечко, которое я продал другому человеку… Оно проросло.

– Вполне естественно, что оно проросло, – ответил я, – было бы странно, если бы это было не так.

– Да, но как оно проросло. Оно заняло целую оранжерею, но даже этого оказалось для него мало. Оно разбило стекло и вырвалось наружу. Его попытались обрезать, но от этого оно росло еще быстрее. Тогда решили его выкопать, но корни, казалось, протянулись до центра земли. В конце концов, они уничтожили его серной кислотой. Обыкновенные средства на него просто не действовали.

– Но зачем же было убивать его? – спросил я.

Он немного побледнел. Я отнесся к его страхам с пренебрежением и продолжал настаивать на том, чтобы он продал мне семечко. Он достал его из сейфа и вернулся к камину. Некоторое время он смотрел на семечко, и это меня раздражало. Потом он покачал головой и протянул руку, чтобы бросить его в огонь. Я выругался и рванулся вперед, чтобы остановить его.

И в это мгновение произошла странная вещь. (Я должен следить за собой). Неизвестно откуда материализовалась рука, маленькая, пухлая женская рука. Под ногтями она имела тот самый коричневатый оттенок, который приобретает человеческая плоть через несколько часов после смерти. Она отвела руку Арманда от огня, направила ее к моей и заставила его разжать пальцы, чтобы семечко упало мне в ладонь. После этого странная рука исчезла.

– Хотел бы я знать, что заставило меня отдать его вам, ведь я был намерен его сжечь, – сказал он.

Я дал ему деньги и встал, чтобы уйти. По правде говоря, я чувствовал себя не очень уверенно. Перед уходом Арманд спросил у меня:

– Вы не разрешаете детям – ну, например, соседским – играть возле вашего дома?

– Нет, – ответил я.

– И не разрешайте, – предупредил он, – у вас, кажется, есть две собаки, не так ли?

– Да. Это мои единственные друзья.

Он сочувствующе кивнул, зная, как мало жена и я значим друг для друга.

– Держите своих собак подальше от этого, – сказал он, предостерегающе указывая пальцем на карман, в который я положил семечко лианы.

13 октября, 3 часа ночи.

Не могу спать. Надеюсь, что нервы больше не будут беспокоить меня. Вечером, записав в дневник события прошедшего дня, я лег в постель и, устав за день, сразу же заснул. Проснулся я от ощущения, будто кровать содрогается от конвульсий. Возле меня что-то беспокойно металось и извивалось, похожее на корчащееся от боли тело, и все это сопровождалось звуками, как будто кто-то задыхался. Я включил свет. Было ровно полвторого. Постель была разбросана в разные стороны – конечно же результат моего собственного беспокойства. Иного объяснения просто быть не могло. Я попытался снова заснуть, но сон не приходил, каждое мгновение меня прошибал холодный пот и нападали приступы дрожи. В конце концов, мне пришлось встать, и вот сейчас я пишу этот дневник, чтобы заняться хоть чем-то. Облегчение придет с рассветом, и я смогу приняться за работу. Я собираюсь посадить растение в самой большой оранжерее, чтобы у него было достаточно места для роста. Это как раз там, где зарыта моя жена, – но мне нужно забыть обо всем этом. Как жаль, что я не спросил Арманда, какой вид почвы преобладал там, где он обнаружил лиану, но мне, без сомнения, поможет исследование геологии Южной Америки. У меня в кабинете имеется книга на эту тему.

14 октября, 4.45 утра.

Вот уже три часа я расхаживаю по комнате, потягивая бренди, чтобы остановить эту ненавистную дрожь. Конечно, все дело в нервах. Вчера вечером я не брался за дневник, полагая, что мысли, которые возникнут у меня, когда я буду писать, смогут вызвать у меня волнение, и я не смогу заснуть.

И все равно ничего не изменилось. Хорошо спал я лишь до полвторого. Потом началось то же, что и прошлой ночью: те же конвульсии и то же удушье; правда, у меня появилось ощущение тела рядом с собой. Оно не имело приятной теплоты, свойственной живому телу, было холодным и испускало слегка неприятный запах. Когда я зажег свет, поблизости ничего, конечно же, не было.

Семечко я посадил, как и планировал, вчера вечером. Когда я занимался этим, нервы сыграли со мной еще одну злую шутку: я ясно услышал тихий женский смех, кольнувший мне голову, будто холодной иголкой. Как хотел бы я сбросить с себя это предчувствие чего-то ужасного, которое овладело мной и тяжелым грузом давило на сердце.

18 октября.

Бесполезно ложиться спать. Я сижу и читаю, чтобы отвлечься от мыслей о… обо всем этом, и подремываю, когда могу, сидя на стуле. Я нахожусь в состоянии отрешенности и полусна, из-за того, что уже долго не сплю, и малейший шум доводит мои обнаженные нервы до белого каления. Не могу понять, что происходит с собаками. Они беспрерывно скулят, отказываются принимать у меня пищу, худеют, а глаза их приобретают дикое выражение. Они больше не приносят мне успокоения. Иногда кажется, что они взбесились, когда начинают хватать что-то невидимое в воздухе.

Я хочу одиночества. Мысль о том, что я увижу кого-нибудь, вызывает у меня содрогание, а сердце начинает бешено колотиться. Я знаю, это глупо, но меня страшит возвращение рабочего и его надоедливой жены, поэтому я им написал, что их отпуск продляется, и приложил к письму чек на порядочную сумму, чтобы они не испытывали финансовых затруднений.

19 октября, 11 часов вечера.

Спасибо небу за то, что оно послало мне интересную информацию для размышления. Сегодня утром семечко взошло и над землей появился росток. Я не ожидал, что лиана будет расти так быстро. Она немного красновато-зеленого цвета, как стебель свекловицы.

От недостатка сна я становлюсь все глупее. Утром я опрокинул горшок с очень ценным кактусом и наступил на него. К тому же весь день я ходил с ощущением какой-то боли в ногах, постоянно спрашивая себя, что такое могло с ними произойти. И только вечером, когда я снял ботинки, обнаружил, что надел их не на ту ногу. Кажется, будто надо всем здесь сгущается какая-то тьма. Боюсь, что собаки умрут. Сегодня я лягу спать. Я обязательно должен немного поспать, и плевать на все, что бы ни случилось.

20 октября, 2 часа ночи.

Боже, я этого не перенесу. Оно явилось опять в полвторого, и с новыми деталями. Я бы сходил на прием к невропатологу, если бы не одно препятствие. Он может передать меня какому-нибудь психоаналитику, а эти ребята умеют чертовски ловко выведывать самые сокровенные чужие тайны.

Когда я лег, то оставил свет включенным. Заснул я довольно спокойно, но через некоторое время был разбужен прикосновением холодной руки, очутившейся между моей шеей и подушкой, и тошнотворный запах разлагающейся плоти ударил мне в нос. Рядом со мной лежала Фрэнсис и обнимала меня своей холодной влажной рукой. На ее голубовато-коричневом лице застыл безжизненный взгляд. Резким движением руки я оттолкнул от себя это лицо. Кожа была влажной и холодной на ощупь, она легко поддалась давлению. Было такое ощущение, будто я пнул мешок с водой. Потом голова стала сморщиваться и твердеть до тех пор, пока не стала походить на семечко лианы; а все тело на моих глазах медленно превращалось в груду перепутанных красновато-зеленых растительных усиков. Внезапно все это исчезло. Я никогда больше не лягу спать и не буду записывать все эти галлюцинации. Я не должен уделять им много внимания.

Того же дня, 11 часов вечера.

Сегодня утром я зашел в оранжерею и обнаружил, что растение, которое вчера было совсем маленьким, достигло высоты в двадцать дюймов. У него появилось три пары толстых листьев в диаметре с чайный поднос. Растение пускает побеги всюду, где только это возможно. Я буду измерять его дважды в день и отмечать темпы роста.

24 октября, полдень.

Должно быть, в намеках Арманда что-то есть. Мне не нравится, как ведет себя лиана. Она, как всепоглощающий монстр, расползается на пол-оранжереи. Сегодня утром, войдя туда, я обнаружил, что некоторые из моих ценнейших растений перевернуты и многие из горшков – разбиты. Сначала я предположил, что случайно запер в оранжерее на ночь бездомную кошку, но более тщательный осмотр показал, что причиной разгрома стала лиана. Она обвила растения, стащила их на землю и держала свои жертвы крепкими, как проволока, усиками. Я попытался освободить растения, не причиняя вреда лиане, но ее хватка была слишком крепкой, и мне пришлось обрезать побеги. Когда я делал это, растение дрожало от кончика до корней, а обрубленные ветви испускали густую жидкость, темную, как свернувшаяся кровь, и такое зловоние, что меня чуть не вытошнило. Мне пришлось выйти на несколько минут, чтобы глотнуть свежего воздуха. После этого я убрал из оранжереи все растения, какие только мог, чтобы лиана имела достаточно места для роста.

Боюсь, что моя старая бедная Трикси, терьер, долго не протянет. Она очень слаба. Когда я подхожу к ней, она вся сжимается, взгляд ее свирепеет и она кусается.

29 октября.

Лиана, этот отвратительный клубок, расползлась по всему полу оранжереи и сейчас движется вверх. Она почти полностью почернела, за исключением более тонких усиков и прожилок густого каштанового цвета. К тому же она выпустила почки. Как жаль, что я не могу решиться избавиться от нее.

31 октября.

Распустились первые цветы. Они белые и огромные, размером с тарелку, с черной серединой, которая смотрит на вас глазами мертвеца.

2 ноября, 2 часа дня.

Когда сегодня утром я зашел в оранжерею, чтобы полить лиану, какой-то шелест пробежал по всему растению, и громадные белые цветы-лица (а сейчас их были целые дюжины) уставились на меня своими сердитыми черными глазами. Я пробрался сквозь спутанные растительные сети к корням и только было нагнулся, чтобы их полить, как холодные щупальца защекотали мою шею и стали ее обвивать. В этом прикосновении было что-то настолько отвратительное, что я угрожающе замахнулся и сломал стебель одного из цветков.

Не знаю, можно ли заставить кого-либо поверить в то, что растение способно приходить в ярость. Нет сомнения в том, что лиана разозлилась. По ней пробежала дрожь негодования. Она затряслась и зашумела так, как будто надвигалась буря. Растение сжалось вокруг меня, будто желая поймать в свои сети, а белые цветы сердито уставились на меня взглядом, полным злобной ненависти. В тот момент я курил, что я делаю в оранжерее довольно часто, так как табачный дым убивает некоторых паразитов. Из клубка усиков вырвался толстый отросток, обвился вокруг моей трубки и вырвал ее изо рта с такой силой, что один из моих зубов зашатался.

Я выронил ведро из рук и отскочил к двери, а плети рассерженного растения хлестали меня, пытаясь сбить с ног и попадая по лицу. Я слышал, как трещали у меня под ногами толстые, как веревки, стебли, когда я наступал на них. Отвратительный запах выделяющегося сока стал просто невыносимым. Я подумал, что достану бензина и сожгу растение.

Того же дня, 11 часов вечера.

Я узник в своем собственном доме. Сегодня во время послеобеденного чая меня привлек звук разбитого стекла. Когда я вышел посмотреть, что происходит, то увидел, что лиана крушит стекла оранжереи ведром, которое я в панике оставил там. Я побежал за досками, молотком и гвоздями, чтобы заделать отверстие, но, когда я принялся за работу, растение начало хлестать меня по рукам и лицу, и мне пришлось отступить. А очень скоро оно разрасталось уже в саду.

А потом я услышал вой собак. Лиана держала их и душила своими усиками. Я попытался освободить собак, но они встретили меня как врага и тем самым помогли смертоносному растению довершить дело, а руки мои в итоге были жестоко покусаны. Убив собак, растение, выказав почти человеческий рассудок и почти дьявольскую злобу, обратило свое внимание на меня. Я вырвался из его сетей и заперся в доме. Сейчас я жалею, что был настолько глуп, что позволил рабочему продлить отпуск. Как бы я хотел, чтобы он был сейчас здесь! Я не смогу бороться с этой штукой в одиночку.

3 ноября, 3 часа ночи.

Я только что поднялся наверх и заперся в спальне. Когда я читал у себя в кабинете, мое внимание привлек легкий стук в окно, и я услышал своеобразный тихий скрипучий голос, напоминающий звук, который возникает, если провести мокрым пальцем по стеклу. Я отложил в сторону книгу (я не помню ее названия, и едва ли способен вспомнить хотя бы слово из нее), подошел к окну, поднял шторы и выглянул наружу. В ответ через стекло на меня уставился батальон злобных цветочных лиц. Потом я увидел, как что-то зависло в воздухе, готовое к броску, и в окно с грохотом влетело полкирпича. Лиана стала вползать внутрь.

Она преследует меня. Я уже могу слышать ее шорох за дверью. Крошечные щупальца, похожие на тонких черных змей, вползают из-под двери…

Еще секунду назад я бросался к двери и топтал эту струйку черных ползучих усиков, каждый из которых способен умертвить два десятка жуков. Но новые щупальца заняли их место и сейчас они ползут ко мне. Они лезут и в окно. Я слышу, как они стучат в окно и пищат. Они выползают из камина. Я чувствую холодные щупальца на шее. Какая вонь!

Они ползут вперед… обвивают меня со всех сторон, эти сети смерти… обвивают мою шею…

(Здесь дневник обрывается. Далее следует записка Арманда).

Когда я возвратился в Англию из Брюсселя, где провел несколько дней, пока не закончилась конференция, я незамедлительно отправился к Трезбонду. Я немного беспокоился за него. В последний раз, когда я его видел, он показался мне странным.

Я приехал к нему ранним утром третьего ноября, сойдя с ночного почтового поезда. Я был уверен, что Трезбонд примет меня даже в такую рань, потому что казалось, что он вообще никогда не ложится спать. Подойдя к дому, я увидел, что в спальне горит свет, но ответа на мой неоднократный стук не последовало. Я обошел дом сзади. Над далекими холмами забрезжил первый луч света, и я, к своему удивлению, обнаружил, что одна из оранжерей полностью разгромлена. Французское окно в кабинете было также разбито. Я споткнулся обо что-то мягкое и тяжелое. Это была одна из собак Трезбонда, лежавшая, мертвая, на боку. Язык у нее вывалился, глаза застыли, конечности были изогнуты в агонии, сопровождавшей смерть. Дальше я заметил и другую собаку, лежавшую в той же позе.

В дом я попал через окно кабинета и, дойдя до лестницы, окликнул Трезбонда. Я знал, что его жена и слуги уехали, потому что он писал мне об этом в своем письме, в котором он также обещал зайти ко мне за семечком лианы. В ответ на мой оклик раздался ужасный вопль. Это был голос Трезбонда. Он кричал: «Уберите это от меня, уберите это!»

Услышав крик, я рванулся вверх по лестнице. Голос Трезбонда не стихал. Дверь спальни была заперта, и я приложил все усилия, чтобы выломать ее.

Бедняга стоял на коленях, весь сжавшись, в углу комнаты. Было странно видеть его расширенные глаза.

* * *

Трезбонда забрали в сумасшедший дом, и, после того как некоторые из его высказываний, произнесенных в бреду, возбудили подозрения, полиция вскопала почву в разгромленной оранжерее и обнаружила там тело его жены, задушенной поясом от халата. Трезбонда судила выездная сессия суда Вудшира. Его признали виновным, но душевнобольным.

Я посвятил много времени расшифровке его дневника, который написан известным только ему очень сложным шифром.

Он никогда не приезжал ко мне в Челси, как пишет, так же как никогда у него не было этого семечка. Все разрушения, нанесенные оранжерее, разбитое стекло в кабинете и убийство двух собак были делом его собственных рук.

перевод Г. Кота