Текст книги "Дневник мотоциклиста: Заметки о путешествии по Латинской Америке"

Автор книги: Эрнесто Че Гевара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Приложения

Перу. Из путевых заметок

Лима не очень похожа на Кордову, но на ней всегда лежала и будет лежать печать города колониального или, лучше сказать, провинциального. Мы отправились в консульство, где нас ожидала почта и, прочтя ее, пошли взглянуть, как обстоят дела с рекомендацией, к одной канцелярской крысе, которая, разумеется, послала нас куда подальше. Бродя из казармы в казарму, мы наконец выклянчили немного риса, а днем навестили доктора Пеши, который принял нас с любезностью, действительно странной в главном лепрологе. Он выбил нам места в больнице для прокаженных и пригласил вечером поужинать у себя. Говорун он оказался отменный. Спать легли поздно.

Встали тоже поздно и позавтракали, после чего нам сообщили, что распоряжения кормить нас не поступало, так что мы решили съездить в Кальяо и разузнать все сами.

Поход оказался долгим, так как было 1 Мая и транспорта не было, поэтому пришлось пройти 14 километров пешком. Смотреть в Кальяо особенно не на что. Даже аргентинских судов не было. Для закалки мы еще разок зашли в казарму поклянчить еды, предприняли отступление курсом на Лиму и снова поужинали у доктора Пеши, который рассказал нам о своих приключениях с классификацией проказы.

Утром пошли в музей археологии и антропологии. Отличный музей, но у нас не хватило времени осмотреть его целиком.

___ оставляет желать много лучшего, но зато в ней есть каталог, превосходный по ясности и методу организации, а также по количеству заполненных карточек. Само собой, вечером пошли ужинать к доктору Пеши, который, как обычно, проявил себя приятнейшим собеседником.

В воскресенье нас ожидало великое событие – первая возможность увидеть бой быков, и, хотя это была, что называется, «но– вильяда», иначе говоря, коррида, в которой участвуют быки и тореро поплоше, я был весь ожидание – вплоть до того, что едва мог сконцентрироваться на книге Тельо, которую читал утром в библиотеке. Мы появились на корриде, но, когда пришли, новичок уже приканчивал быка, однако способом, отличным от обычного, то есть оглушив его ударом в затылок. В результате бык еще десять минут мучился, лежа на досках, пока тореро не прикончил его; публика свистела и визжала Третий бык заставил несколько поволноваться, когда театрально подцепил тореро рогом и подбросил его в воздух, но и только. Праздник закончился безболезненной и бесславной смертью шестого животного. Искусства я в этом не вину; до определенной степени– мужество; ловкости – немного; эмоции – так себе. В конечном счете все зависит от того, как человек настроился провести воскресенье.

Утром в понедельник мы снова отправились в антропологический музей, а вечером, как у нас уже было принято, пошли к доктору Пеши, где познакомились с профессором психиатрии, доктором Валенсой, очень приятным собеседником, который рассказал нам несколько анекдотов про войну и еще несколько примерно в таком роде: «Зашел я как-то в кино посмотреть фильм с Кантинфласом. Все кругом смеются, а я ничего не понимаю. Но ничего странного, потому что остальные тоже ничего не понимали. Чего тогда смеяться? На самом деле они смеялись над собой, каждый из присутствующих смеялся над какой-то своей чертой. Мы народ молодой, без традиций, без культуры, почти неизученный. И они смеялись над всеми недостатками, которые не смогла устранить наша младенческая цивилизация… Так что же получается: разве Северная Америка, несмотря на свои небоскребы, машины и состояния, превзошла нас, перестала быть молодой? Различия только формальные, а не по сути, это роднит всех американцев. Пойдя на Кантинфласа, я понял, что такое панамериканизм!»

Вторник не принес ничего нового в том, что касается музеев, но в три часа дня мы отправились на встречу с доктором Пеши, который подарил Альберто белый костюм, а мне – пиджак такого же цвета. Все сошлись на том, что теперь мы мало-мальски похожи на людей. В тот день это было самое важное.

Прошло еще несколько дней, и мы в полной боевой готовности, но по-прежнему точно не знаем, когда отправимся. Это должно было случиться еще два дня назад, но грузовик, который собирался нас подобрать, так и не выехал. С разных точек зрения, наше путешествие продвигается нормально: в научном плане мы посетили почти все музеи и библиотеки. Единственный по-настоящему ценный – это археологический музей, созданный доктором Тёльо. С точки зрения нашей специальности, то есть проказы, нам удалось познакомиться только с доктором Пеши, все остальные лишь его ученики, и им не хватает еще многого, чтобы добиться чего-то весомого. Как и везде в Перу, здесь нет биохимиков, и лабораторные исследования проводят специально обученные врачи. Альберто поговорил с некоторыми из них, чтобы они связались с людьми в Буэнос-Айресе. С двумя разговор у него получился, но с третьим… Дело было так: он представился доктором Гранадо, специалистом по проказе и т. д.; его приняли за врача, и один из опрашиваемых разоткровенничался: «Нет, биохимиков у нас нет. Поскольку существует распоряжение, запрещающее врачам заниматься фармацевтикой, мы не позволяем фармацевтам совать свой нос в то, чего они не знают». Альберто чуть было не набросился на него, так что пришлось мне слегка двинуть его локтем по почкам, чтобы он успокоился.

Несмотря на всю свою незатейливость, нас больше всего тронуло прощание больных. Они собрали больше 100 солей, которые вручили нам вместе с красноречивым, хоть и кратеньким посланием. Потом некоторые приходили проститься лично, и не у одного в глазах стояли слезы, когда они благодарили нас за ту малую толику жизни, что

мы им дали, пожимая им руки, принимая их скромные подарки и сев вместе с ними послушать футбольный радиорепортаж. Если что-либо и заставляет нас всерьез заниматься проказой, то это нежность, которую больные проявляют к нам повсюду

Как город Лима не оправдывает ожиданий своей прочной репутации города вице– королей, но зато ее жилые кварталы очень симпатичные и просторные, и новые улицы также широкие. Интересно было видеть полицейский разъезд, окруживший посольство Колумбии. Не менее 50 полицейских, в форме и без, несут постоянную охрану всего квартала.

Первый день поездки не принес ничего нового, дорогу до Ла Оройи мы знали, а остальную часть пути проехали в беспроглядной темноте, рассвет застиг нас в Серро-де-Паско. Компанию нам составили братья Бесерра, по прозвищу «старьевщики», сокращенно «старье», которые оказались очень хорошими людьми, особенно старший. Мы продолжали ехать целый день, понемногу спускаясь в более жаркие районы, отчего у меня заболела голова и ухудшилось общее самочувствие, и без того неважное, начиная с Тиклио – самой высокой точки» расположенной на высоте 4853 метра над уровнем моря. Когда мы проехали Уануко и приближались к Тинго Мария, сломался наконечник оси левого переднего колеса, но так удачно, что колесо застряло в ограждении, и мы не перевернулись. Пришлось задержаться на ночь, и я пытался сделать себе укол, но в результате только разбил шприц.

Следующий день прошел скучно и астматично, однако к вечеру дело приняло более благоприятный для нас оборот – Альберто пришло в голову меланхолично произнести, что сегодня, 20 мая, исполняется ровно полгода, как мы в пути; под этим предлогом в ход пошли стаканчики с «писко»; на третьей бутылке Альберто встал, пошатываясь, и, выпустив обезьянку, которую держал на руках, исчез со сцены. Младший из «старьевщиков» прикончил бутылку и последовал за ним.

На следующее утро мы поспешили убраться до того, как встанет хозяйка, потому что не заплатили по счету, а «старье» чуть не село на мель из-за ремонта оси. Мы ехали весь день, пока дорогу нам окончательно не преградил барьер из тех, которые ставят военные, чтобы перекрыть движение, когда идет дождь.

Снова день езды, и новая остановка в конце выстроившейся цепочки машин. С наступлением вечера караван тронулся с места только для того, чтобы снова остановиться в Нескилье – конечной точке нашего пути.

На следующий день, так как машины на шоссе все еще стояли, мы зашли в местный комиссариат, чтобы раздобыть морфия, и днем уже выехали, везя с собой раненого, присутствие которого позволило бы нам проехать даже там, где поставлены заграждения. И действительно, через несколько километров все остальные машины снова остановились, а наша спокойно проехала дальше, до Пукальпы, куда мы прибыли уже под вечер. Младший «старьевщик» заплатил за ужин, а потом мы, в честь прощания, взяли четыре бутылки вина, после которого он рассентиментальничался и поклялся нам в вечной любви (…).

Главная проблема состояла в том, чтобы добраться до Икитоса, так что мы полностью посвятили себя этой цели. Первым объектом, по которому мы решили нанести удар, был некто Коэн, про которого нам сказали, что он евреи, но человек хороший; что он еврей, было очевидно, хороший ли он человек – сомнительно. Короче, он отвязался от нас, отфутболив к агентам компаний, которые тоже отвязались, отфутболив нас к капитану некоего судна, который принял нас совершенно нормально и в виде максимальной уступки пообещал, что возьмет с нас за билеты третьего класса, а потом устроит в первом. Потом мы поговорили с начальником гарнизона, который сказал, что ничего не может для нас сделать. Затем – с его заместителем; после отвратительного допроса, в котором тот проявил всю свою тупость, он пообещал нам помочь.

Вечером пошли купаться в Укайали, с виду похожую на верховья Параны, и встретили там субпрефекта, который заявил, что имеет сообщить нам нечто чрезвычайно важное: капитан судна, из почтения к нему, согласился взять с нас за билеты третьего класса, а потом устроить в первом – что ж, отлично!

Там, где мы купались, некая парочка ловила рыбу необычной формы, которую местные называют «касаткой» и которая, по преданию, пожирает мужчин, насилует женщин и вытворяет еще тысячу подобных бесчинств. Вероятно, это речной дельфин, у которого, помимо прочих странных особенностей, гениталии очень похожи на женские; индейцы пользуются этим как заменой, но сразу после соития должны убить животное, потому что гениталии сокращаются и не дают высвободить член. Вечером нам предстояло одно из самых неприятных дел – встретиться со своими коллегами из больницы, чтобы попросить у них ночлега. Само собой, прием был оказан холодный, и нас чуть было не послали подальше, но наша пассивность взяла верх, и нам предоставили две койки, чтобы упокоить наши намаявшиеся косточки.

* * *

Было воскресенье и еще довольно рано, когда мы причалили к пристани Икитоса. Не теряя ни минуты, мы вступили в переговоры с начальником Международной службы сотрудничества, поскольку доктора Чавеса Пастора, к которому мы были рекомендованы, в Икитосе не оказалось. Так или иначе, нас приняли очень хорошо, разместили в палате для больных желтой лихорадкой и накормили в больнице; моя астма не унималась, и, будучи не в силах разобраться в причинах бедствия, постигшего мои дыхательные пути, я вкалывал себе по четыре дозы адреналина в день.

На следующий день картина мало изменилась, и я провел его в кровати, «адренализируясь».

На следующий день решил совершенно ничего не есть с утра и только немного – вечером, исключив рис, и мне действительно стало чуть получше, но ненамного. Вечером смотрели «Стромболи» с Ингрид Бергман в постановке Росселини: сказать, что это фильм «плохой», значит ничего не сказать.

В среду произошли кое-какие сдвиги: нам объявили, что завтра мы отбываем; это нас сильно обрадовало, поскольку астма мешала мне двигаться и мы проводили дни напролет, валяясь в постелях.

На следующий день, с раннего утра, началась психологическая подготовка к отбытию. Однако день прошел, а корабль так и не снялся с якоря; объявили, что отплытие состоится завтра днем.

Уверенные в лености начальства, которое могло задержать отплытие, но ни в коем случае не отбыть раньше времени, мы спокойно выспались и, прогулявшись, пошли в библиотеку, где нас разыскал помощник капитана, очень взволнованный, потому что «Лебедь» отплывал в 11.30, а было уже 11.05. Мы быстренько сложились и, так как я все еще задыхался, взяли машину, шофер которой содрал с нас полфунта за восемь крохотных городских кварталов. Мы прибыли на судно, где выяснилось, что отплывает оно только в три, но к часу все уже должны были быть на борту. Мы не осмелились ослушаться и пойти поесть в больницу, а с другой стороны, это нас не очень устраивало, потому что так мы могли «забыть» шприц, данный нам взаймы.

Мы плохо и дорого поели за компанию со странно разукрашенным индейцем в короткой юбке из красноватой соломы и таких же соломенных браслетах; он был из племени ягуас, прозывался Бенхамин, но почти не говорил по-испански. Над левой лопаткой у него был шрам от пули, стреляли почти в упор и, как он сказал, «из мести». Ночью покоя не было от комаров, которые оспаривали между собой нашу почти девственную плоть. В психологическом плане плавание получило особый оборот, когда мы узнали, что из Манауша в Венесуэлу можно перебраться по реке.

День прошел спокойно, мы дремали, сколько могли, чтобы отоспаться за ночные часы, проведенные в битве с насекомыми; около часа ночи меня разбудили, когда я сладко дремал, чтобы предупредить, что мы в Сан-Пабло. Немедленно оповестили главного врача колонии, доктора Брешиани, который очень любезно принял нас и предоставил комнату на ночь.

Следующий день, воскресенье, застал нас уже на ногах, готовых осмотреть колонию, но для этого надо было перебраться через реку, так что поехать мы не смогли, потому что был выходной день. Мы навестили монахиню-распорядительницу, мать Сор Альберто – женщину мужского склада и внешности, и пошли играть в футбол, причем оба действовали на поле хуже некуда. Астма немного отпустила.

В понедельник отдали часть нашей одежды в стирку и утром отправились в дом призрения. Больных 600 человек, живут они в типичных для сельвы хижинах, ни от кого не завися, делая то, что им хочется и свободно занимаясь своим ремеслом, организованные в общину со своим ритмом жизни и характерными чертами. Здесь есть делегат, судья, полиция и т. п. Уважение к доктору Брешиани чувствуется во всем, и заметно, что он координирует дела колонии, предотвращает стычки и помогает договориться враждующим группам.

Во вторник снова посетили колонию; сопровождали доктора Брешиани, обследовавшего нервную систему больных. Он готовит капитальное исследование о нервных формах проказы, основываясь на 400 случаях. Это действительно может оказаться очень интересной работой, учитывая количество случаев заболевания проказой на нервной почве в этом районе. До сих пор я не видел ни одного больного с отклонениями такого типа. Как заявил Брешиани, доктор Соуза Лима заинтересовался преждевременными нервными сдвигами у выросших в колонии детей.

Потом мы посетили часть колонии, где живут здоровые – всего 70 человек. Здесь не хватает основных удобств, которые будут установлены в течение этого года, таких как постоянное электроснабжение, холодильник, наконец, лаборатории нужен хороший микроскоп, микротом [15]15
  Микротом – лабораторный инструмент для получения тонких срезов со специально обработанных тканей организма для дальнейшего исследования под микроскопом.


[Закрыть]и специальный работник – поскольку сейчас это место занимает мать Маргарита, очень симпатичная, но не очень сведущая, – а также хирург, который снимал бы нервное напряжение, присутствовал при последних минутах больного и т. д. Любопытно, что, несмотря на огромное количество нервных заболеваний, слепых почти нет, что, возможно, доказывает, что (…) имеет к этому кое-какое отношение, поскольку большинство никогда не проходило специального лечения.

Побывали мы в колонии и в среду, а в промежутках ловили рыбу и купались, и так весь день; вечером я играю в шахматы с доктором Брешиани или занимаемся болтовней. Дантист, доктор Альбаро, человек удивительно простой и сердечный.

По четвергам в колонии – день отдыха, так что мы туда не ездили. Днем сыграли в футбол, и я неплохо отстоял в воротах. Утром без толку пытались рыбачить.

В пятницу мы снова посетили приют, но Альберто остался делать бациллоскопию вместе с подхалтуривающей тут монахиней, матерью Маргаритой; я поймал двух сумби, которых здесь называют мота, одну из которых подарил доктору Монтойе за его наживку.

* * *

Утром в воскресенье мы отправились в гости к племени ягуас – индейцам в нарядах из красной соломки. После получаса ходьбы по тропинке, которая придает уверенности в разноголосой сумрачной се льве, мы подошли к жилищу одной семьи. У них существует любопытный обычай жить в герметичных хижинах из пальмовых листьев, где по ночам они укрываются от атакующих их сомкнутым строем насекомых. Женщины сменили традиционную одежду на обычную, неприметную. Дети пузатые и костлявые, но у стариков полностью отсутствуют признаки авитаминоза в противоположность несколько более цивилизованным горцам. Основу их рациона составляют юкка, бананы, финики, а также мясо животных, на которых они охотятся с ружьями. Зубы сплошь изъедены кариесом. Говорят они на собственном диалекте, но некоторые понимают и по-испански. Днем играли в футбол, отчего мне стало немного лучше, но гол я пропустил ужасный. Ночью меня разбудил Альберто, у которого страшно разболелся живот, потом боль локализовалась в правой подвздошной пазухе; мне слишком хотелось спать, чтобы заниматься чужими болячками, поэтому я посоветовал ему потерпеть и проспал до утра.

По понедельникам в приюте раздают лекарства; за Альберто ухаживает его любимая мать Маргарита, которая набожно колет ему пенициллин каждые три часа. Доктор Брешиани сообщил мне, что приближается плот с животными и оттуда можно взять несколько бревен, чтобы смастерить маленький плот; воодушевленные этой мыслью, мы тут же стали строить планы, как доберемся до Манауша и т. д. У меня был нарыв на ноге, так что вечернюю партию пришлось отложить; мы обсудили с доктором Брешиани все мыслимые и немыслимые темы, и улегся я далеко за полночь.

К утру вторника Альберто окончательно поправился, и мы зашли в приют, где доктор Монтойя руководил операцией на локтевом суставе с диагнозом «проказа на почве неврита»; результаты, на первый взгляд, блестящие, но техника оставляет желать лучшего. Днем отправились половить рыбу в лагуне и, конечно, ничего не поймали, но на обратном пути я пересек Амазонку, на что ушло около трех часов, доктор Монтойя был в полном отчаянии, потому что не хотел долго ждать. Вечером устроили семейный праздник, из-за чего возникла серьезная потасовка с сеньором Лесамой Бельтраном, человеком изнеженным и к тому же, похоже, гомосексуалистом. Бедняга напился и в отчаянии, что его не пригласили на праздник, стал выкрикивать оскорбления, пока ему не подбили глаз и хорошенько не пересчитали ребра. Мы переживали из-за случившегося, потому что бедняга, хотя и был извращенцем и жутким занудой, с нами обошелся хорошо, дав по 10 солей каждому, так что в результате я набрал 479, а Альберто 163,50 очков.

В среду с утра лило, поэтому мы не заходили в приют, и день прошел впустую. Я начал было читать Гарсия Лорку, а потом мы увидели плот, который ночью пристал к берегу.

Утром в четверг, когда больные в приюте не работают, мы с доктором Монтойей отправились на поиски съестного и проплыли по одному из притоков Амазонки, за бесценок ступая папайю, юкку, маис, рыбу, сахарный тростник, и сами тоже кое-что поймали: Монтойя – обычную рыбу, а я – моту. На обратном пути поднялся сильный ветер, и река разбушевалась так, что рулевой Роджер Альварес даже обгадился, когда увидел, как волны захлестывают каноэ; я попросил у него руль, но он не захотел мне его отдавать, мы пристали к берегу – подождать, пока буря не уляжется.

Часа в три дня мы вернулись в колонию и тут же велели приготовить нам рыбу, но утолить голод удалось лишь отчасти. Роджер подарил каждому по майке, а мне вдобавок еще и брюки, чем приумножил мое духовное благосостояние. Плот был уже почти готов, не хватало только весел. Вечером из приюта явилась группа больных, чтобы исполнить в нашу честь благодарственную серенаду, в которой преобладала туземная музыка, аккомпанировавшая слепому певцу; оркестр состоял из флейтиста, гитариста и баяниста, у которого почти не было пальцев, из числа здоровых им помогали саксофонист, еще один гитарист и человек, игравший на свистке. Затем наступило время приветственной части, и четверо больных по очереди, запинаясь, произнесли каждый свою речь; один из них, отчаявшись, что не находит больше слов, закончил так: «Троекратное ура докторам!» Затем Альберто в цветистых выражениях поблагодарил за прием, сказав, что природные красоты Перу не идут ни в какое сравнение с красотой этого момента, что он так тронут, что не находит слов и может только, сказал он, раскрывая объятия в пероновской манере и с пероновскими интонациями, «поблагодарить всех присутствующих».

Больные отчалили, и суденышко стало мало-помалу отдаляться от берега; до нас еще доносился какой-то вальсок, а слабый свет фонариков придавал людям фантасмагорический вид. Потом мы зашли к доктору Брешиани пропустить по паре рюмок и, немного поговорив, отправились на покой.

В пятницу мы отбывали, так что с утра отправились с прощальным визитом к больным и, сделав несколько фотографий, вернулись с двумя ананасами – подарком доктора Монтойи; искупались и поели; около трех начали прощаться, а в половине четвертого плот под названием «Мамбо» отплыл вниз по течению: за команду были мы двое, да еще какое-то время нас сопровождали доктор Брешиани, Альтаро и Чавес – строитель плота.

Нас вывели на середину реки и там предоставили самим себе.