Текст книги "Иезуит"
Автор книги: Эрнест Медзаботт
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)
Благовонная лампа, горевшая в соседней комнате, вспыхнула и погасла…
СМЕРТЬ МОНАРХА
В Лувре с семи часов утра был всеобщий переполох. Привратники и офицеры ходили как унылые тени. Тяжелая траурная атмосфера царила во всем дворце, чувствовалось, что смерть вошла в обитель королей и удар был нанесен не простой жертве.
Действительно, тот, который лежал бездыханный на своей кровати, под большим балдахином из красного бархата, с вышитыми лилиями, был не кто иной, как Франциск де Валуа, король Франции и Наварры. Известие о его смерти как молния распространилось по городу. Смерть эта казалась тем более загадочной, что на другой день никто не знал, куда пропал великий констабль Франции герцог де Монморанси, глава военных сил Франции и охранитель общественного порядка. Впрочем, принц Генрих, сделавшись так неожиданно королем, взял тотчас же бразды правления в свои руки с такой энергией, с такой предусмотрительностью, каких никто не ожидал от него.
Но как же умер король? Произошло все так. Офицер, который охранял дверь королевских покоев, был допрошен кардиналом д'Оссе и великим превотом Дюшателем, и объявил, что на рассвете он услышал в комнате короля сдавленный крик. Он очень испугался и постучал в дверь, но не получил никакого ответа; предчувствуя что-то недоброе, он побежал искать герцога де Гиза, начальника дворцовых покоев, и вместе с ним решил войти в покои короля.
Франциск лежал на постели. По положению его тела видно было, что его захватило внезапное удушье: очевидно, он старался вскочить с постели, но почувствовал боль, обессиленный упал и остался без движения и без дыхания.
Амброзий Паре, первый медик тех времен, пришел немедленно и приложил руку к сердцу короля, но оно не билось. Зеркало, которое поднесли к его рту, не потускнело от его дыхания. Тогда только капитан стражи, получив приказание от нового короля Генриха II (так как он был уже совершеннолетний и сейчас же вступал на престол), объявил во всеуслышание с дворцовой лестницы:
– Божьей волей король Франциск I скончался; да здравствует король Генрих II!
– Да здравствует король! – повторил небольшой кружок придворных, бывших так рано уже в передней дворца.
Спустя несколько времени седой высокий дворянин вошел в решетчатые ворота Лувра и направился к королевским покоям.
– Куда вам нужно пройти? – спросил вежливо его один из офицеров.
– Мне нужно говорить с королем, это мне дозволено, – сказал дворянин.
– К какому королю? – спросил офицер.
– Как к какому королю? Я знаю только Франциска I!
– Король Франциск I умер, сударь, и теперь сын его провозглашен королем.
Бомануара, которого читатели уже, наверное, узнали, как громом поразило.
– Умер?! – вскричал он. – Король Франциск умер?
– Умер? – повторил испуганный голос с низу лестницы. И Анна де Монморанси, бледный, зеленый, с признаками перенесенных страданий, вошел в залу. Бомануар и констабль обменялись взглядами, полными ненависти друг к другу. Но в настоящую минуту более серьезная мысль поглощала их, это мысль о приключившемся несчастье.
– Могу повторить, господин, – сказал офицер, кланяясь герцогу Монморанси, – что это несчастье постигло нас сегодня утром; его высочество находится все еще на своей постели; может быть, вы желаете посмотреть на него?
Констабль утвердительно кивнул головой и направился к комнате короля, сопровождаемый Бомануаром, который шел, как пьяный. Войдя в комнату, они остановились перед смертным одром короля. Смерть уже наложила свою печать на лицо Франциска.
Монморанси, который перед тем был в положении, сто раз хуже смерти, смягчился сердцем и, став на одно колено, шептал молитву. Бомануар, видя своего товарища мертвым, не мог удержаться и, схватив свисавшую с края постели окоченелую руку монарха, поцеловал ее и зарыдал. И никто из окружающих не сомневался в искренности его отчаяния.
Но Монморанси внезапно прервал наступившую тишину.
– Господа, – сказал он, подымаясь, – пока нет другого приказа короля, высшее правление государства принадлежит мне, так же как ключи от королевских замков, арсенала и казначейства.
Несколько придворных тотчас же поспешили объявить это всем.
– А что касается вас, маркиз де Бомануар… – продолжал он угрожающим голосом. Но вдруг остановился. Бомануар незаметно исчез.
– Он испугался, – прошипел констабль.
Тем, что Монморанси так вовремя явился во дворец, чтобы принять в некотором роде политическое и военное наследство, он обязан лишь доброму отцу Лефевру. Один из новичков, пришедший к преподобному на исповедь, увидел его, с завязанным ртом, запертым в шкафу раскаяния. Новичок приблизился к шкафу и, не колеблясь, освободил своего учителя, и был настолько благоразумен, что не спросил, по какой причине отец Лефевр попал в шкаф. Вскоре новичок получил полное одобрение за свой поступок и назначен был священником церкви де Сент Жермен в самый богатый приход Парижа; затем его очень быстро произвели в епископы де Сэнли, а спустя несколько лет он сделался кардиналом.
Тайное и властное покровительство общества Иисуса окружало его и заменяло ему достоинство и ученость. Вообще общество это не забывало тех, кто был ему полезным. Освобожденный Лефевр не терял времени и даже не позволил себе маленького отдыха. Первым делом он стал искать вход, через который ворвались его враги в комнату. Он скоро нашел его, так как беглецы вовсе не подумали поставить поваленный шкаф на место. Иезуит, сопровождаемый новичком, прополз в отверстие, ведущее в подземелье. Благодаря свету факела отец Лефевр легко обнаружил на грязном грунте следы беглецов. Вскоре он дошел до тюрьмы, откуда слышался громкий стон Монморанси.
Когда иезуит появился перед ним, герцог подумал, что это ангел явился спасти его. Разговоров было мало; двух слов было достаточно иезуиту, чтобы понять, что случилось. Кроме того, не было лишнего времени для расспросов. С помощью новичка и инструментов, оставленных Доменико на земле, цепь была отделена от стены, и Монморанси, влача за собой эту неприятную тяжесть, прибыл в монастырь иезуитов, где его окончательно освободили от оков. Вскоре после этого герцог пошел во дворец и встретил там Бомануара. Об этой встрече читатели уже знают.
Уходя быстро из дворца, Бомануар встретил на пороге Лувра знаменитого медика Амброзия Паре.
– Ах, доктор, – сказал Бомануар, бывший большим другом Паре, – какое ужасное несчастье!
– Да, действительно несчастье, – ответил серьезно Амброзий. – Франциск имел недостатки, но был настоящий король!
– И вот от моего друга только и осталось одно воспоминание, вот этот платок. Я взял его на память с тела усопшего.
И он показал Амброзию платок. Паре был поражен особенно острым запахом, который распространялся от платка.
– Великий Боже! – воскликнул он. – Вы говорите, что этот платок взят вами от короля?
– Даже из его руки, – ответил Бомануар.
– Идемте скорее, маркиз! – вскричал медик, таща за собой Бомануара. – Может быть, у нас в руках нити большого преступления.
Бомануар шел за ним, не понимая, в чем дело. Медик же бежал, как угорелый.
– Вообразите себе, сегодня утром, перед приходом моим в Лувр, я был позван к одной моей молодой соседке, умершей тоже внезапно этой ночью. В комнате, где она лежала, чувствовался острый запах, точно такой же, каким пропитан этот платок.
И Паре, сжав конвульсивно руку пораженного Бомануара, спросил:
– И знаете вы, кто была женщина, умершая такой же таинственной смертью, как король? Это была красавица Арнудина, любовница Франциска, с которой он провел эту ночь!
Бомануар вскрикнул.
– Они нанесли двойной удар, – продолжал медик, – и королю, и его любовнице… тут или ревность… или же принц Генрих…
Разговаривая таким образом, они дошли до лаборатории Паре; это было красивое и большое каменное здание, составлявшее собственность медика. Паре вынул из кармана ключ и, открыв дверь, вошел в прихожую дома, сопровождаемый грустным и задумчивым Бомануаром.
ВОСКРЕСЕНИЕ МЕРТВЫХ
Они вошли в большую комнату, залитую ровным светом, проникавшим через круглое окно на потолке. Комната эта служила лабораторией и была устроена на самом верху его дома, так что никакой шум не доходил до слуха медика, когда он работал здесь, и, кроме того, никто не мог проследить все тайны его работы. Несколько печатных книг, много исписанных пергаментов на латинском, греческом, коптском и армянском языках, составляли библиотеку ученого Амброзия Паре. Стол, находившийся возле одной из стен, был заставлен колбами, ретортами, банками и другими предметами. В глубине комнаты виднелась кровать.
– Сядьте, мой друг, – сказал медик. – В двух словах я вам объясню все. Сегодня утром я стал читать в одной из моих книг параграф об отравлениях, как вдруг услышал страшный стук в двери. Я велел открыть, и ко мне в комнату рыдая, ворвался золотых дел мастер Николай, муж красивой Арнудины. Он мне объяснил, что вскоре после ухода короля он вошел к жене и хотел поцеловать ее, но нашел ее холодной и окоченелой. Он просил меня пойти с ним, так как ему казалось, что ее можно было спасти. Надеясь придумать какое-нибудь новое средство, я поспешил туда. Но, несмотря на все мои старания, Арнудину привести в чувство мне не удалось. Я не знал, чему приписать такую скоропостижную смерть, как вдруг почувствовал странный запах, совершенно похожий на запах от платка, который вы мне показывали. Я удалил всех из комнаты и начал подробно все осматривать. Вскоре я убедился, что запах исходил из двух источников: из умывальной чашки с водой и этой склянки… в которой осталась еще одна капля. Посмотрите, если хотите, но не очень приближайтесь. Испарение этой жидкости, наверное, смертельно. И вот в ту минуту, когда я был занят розысками, прибежали из Лувра позвать меня, уверяя, что король умер… Я тотчас же поспешил и увидел то, что вы уже знаете. Теперь я возвратился и не буду иметь покоя, пока не открою этой тайны.
И медик, закатав рукава, открыл один ящичек и вынул оттуда различные бутылки. Открыв одну из них и взяв золотую пластинку, он налил на нее немного кислоты и в кислоту уже влил каплю из склянки Дианы.
– Это странно, – сказал медик, внимательно осмотревший действие этой смеси. – Не происходит никакой окраски! Ничего! Значит, здесь нет разъедающего вещества.
Медик углубился в размышления, подперев голову рукой.
– Да, да, – сказал он минуту спустя. – Да, иначе быть не может. Тут сильное усыпляющее средство; взятое в большом количестве, оно приводит к смерти. Но каким образом мог проглотить монарх такое значительное количество яда? Если Арнудина была замешана в этом, каким же образом умерла она? О, наука! Будь мне путеводителем в этом лабиринте тьмы!
Говоря таким образом, его блуждающие по комнате глаза упали нечаянно на большую занавесь, скрывающую постель.
– Ага! – воскликнул он тоном победителя. – Я не могу дотрагиваться до священного тела короля, для выяснения причины его смерти; но это тело принадлежит мне, и в его внутренностях я буду искать тайну.
И, встав с места, он открыл занавеску. Бомануар, о котором медик совсем забыл, издал громкий крик удивления и жалости.
Арнудина, все еще одетая в тот же самый костюм, лежала, как заснувшая, на постели. Руки ее были сложены на груди, сверкавшей ослепительной белизной.
– Боже!.. Какое прелестное создание! – прошептал маркиз.
– Этого же мнения был и Франциск, – сказал Амброзий Паре, который, будучи углублен в науку, никого и ничего не уважал. – И все же это прекрасное тело вскоре разложится; на этих губах не останется ни малейшей краски. Но прежде чем это случится…
И медик схватил свой скальпель.
– Боже! – воскликнул испуганный маркиз, – ведь это святотатство!
– Вы называете святотатством то, что безжизненная материя служит для здравия живых созданий Бога? Разве вы не знаете, что тайны, открытые в трупах людей, дают мне возможность вылечивать сотни живых? Полно, Бомануар, будьте мужчиной.
Сказав это, медик совершенно обнажил грудь молодой женщины, и, взяв поудобнее скальпель, готовился сделать разрез… Но вдруг он сразу побледнел и весь затрясся, так что Бомануар не мог не заметить его страха. Вооруженная скальпелем рука опустилась, прежде чем могла нанести удар.
– Что случилось, маэстро? – спросил Бомануар, испуганный страшной переменой лица медика.
– Содрогание… трепет… – шептал Паре. – Неужели остаток жизни хранится в этом теле?..
И он прибавил, содрогаясь:
– Может быть, я находился в положении Весаля и чуть-чуть не разрезал человека, который еще жив…
– Как?! Она живая? – вскричал Бомануар. – Но признаки смерти… такие же самые, как у короля… И если это правда…
Амброзий уже больше не слушал его. Между бесчисленным множеством склянок, бывших в шкафу, он выбрал сильно отрезвляющее средство и поднес к носу Арнудины. Мнимо усопшая вздрогнула всем телом.
– Она живая! – закричал Амброзий Паре, почти обезумев от радости. – Да будет благословенно мое любопытство! Через него я спасу несчастную от самой ужасной смерти, а может быть, спасу и самого Франциска.
Между тем у любовницы короля признаки возвращения к жизни усилились: сперва она шевельнула рукой, потом головой и, наконец, открыла глаза. Сначала сознание было не ясно, но вскоре оно вполне возвратилось. Она потянулась и села на кровати, но, увидев двух незнакомых мужчин, вскрикнула от страха.
– Не бойтесь ничего, дитя мое, – сказал Амброзий Паре. – Я маэстро Амброзий Паре, медик его высочества, и по его приказу должен лечить вашу болезнь.
– Король? – спросила молодая женщина, сложа руки. – Так король жив?
– Я вам повторяю, что вы здесь по его приказанию.
Молодая женщина подняла глаза к небу, и взгляд ее был полон благодарности.
– Но, дочь моя, – прибавил медик, бросив выразительный взгляд на маркиза, как бы прося его содействия, – король имел ту же самую болезнь, какая постигла вас. И так как мы думаем, что здесь кроется преступление, то покорнейше просим подробно рассказать все.
Арнудина побледнела, не знала, что говорить, и видимо волновалась.
– Вы колеблетесь, – сказал медик, нахмурив брови. – Значит, вы боитесь чего-нибудь? Почему вы отказываетесь все рассказать нам?
– Потому что, – решилась, наконец, Арнудина, – тут идет дело об очень сильных людях… и они заставили меня поклясться.
– Никакая клятва не действительна, когда в ней есть преступление, – сказал строго медик, – и если вы опасаетесь открыть нам правду, то я и господин Бомануар даем вам честное слово, что все останется между нами.
Арнудина посмотрела внимательно на обоих стариков и решилась, наконец, открыть им все, начиная с появления Дианы и кончая последним словом короля. Она объяснила, что впала, по всей вероятности, в сон потому, что понюхала воду, в которой Франциск мыл руки.
При этих словах и медик, и Бомануар вскочили со своих мест.
– Вы слышали, Бомануар? – воскликнул Паре. – Оказывается, дело идет об усыпляющем средстве, которое, однако, не убивает. Под этим кроется какое-то страшное злоумышление. Побежим, может быть, мы поспеем вовремя.
Бомануар был готов в одну минуту.
– Ты подожди нас здесь, – сказал он Арнудине. – Если наши заботы окончатся удачей, то я могу смело сказать, что ты будешь первая дама во Франции по почету.
И после этого они удалились, оставив очень удивленную Арнудину ожидать их. Минуту спустя в комнату вошел какой-то человек лет пятидесяти, доброго и честного вида, одетый в длинную черную мантию, какая употреблялась в то время работающими врачами. Он нес в руках поднос с чашкой, наполненной дымящимся бульоном, издававшим аппетитный запах.
– Мой учитель Амброзий Паре поручил мне приготовить вам этот бульон. Я не такой хороший медик, как он, но зато умею готовить чудный бульон! Ха-ха! – и улыбка гордости озарила говорившего.
Хотя вид его вполне внушал доверие, тем не менее, Арнудина колебалась выпить бульон. Помощник Паре заметил колебание, но не подал никакого вида.
– Позвольте, – сказал он, – отведать мне, достаточно ли в нем соли… Это довольно важная вещь, пересолен ли бульон или недосолен? Отличный, – прибавил он, отведав.
Видя, что он отпил немного из чашки, Арнудина больше не боялась: она взяла чашку и с удовольствием выпила все до дна.
Внезапно она побледнела, выпустила чашку из рук, которая, упав на пол, разбилась вдребезги, и свалилась на постель. Арнудина немного вздрогнула, на губах появилась кровавая пена, и все было кончено.
Тогда невинная улыбка сошла с лица мнимого помощника.
Это был преподобный отец Лефевр. Он с чертовской ловкостью сумел бросить смертельный порошок в бульон после того, как отведал немного, чтобы успокоить ее. Лефевр нагнулся над Арнудиной и, положив ей руку на сердце, прошептал:
– На этот раз нам удалось. Этот болван Паре не поспеет вовремя вернуться, таким образом, самый важный свидетель устранен, и если этим двум и удастся спасти Франциска, то они останутся обманщиками и клеветниками… Обидно, что пришлось уничтожить такое прелестное создание: каприз короля мог бы продлиться еще долго…
И ворон, принесший смерть, ушел, не взглянув больше на несчастную жертву его.
КАБАН В СЕТЯХ
– Черт возьми! Господа, скоро ли кончится эта несносная комедия? Клянусь святым Дионисием, моим покровителем, я велю вас всех повесить, от первого до последнего, ослы вы этакие!
И человек, полураздетый, с перекосившимся от ярости лицом, вбежал в трапезную, где пять монахов сидели за завтраком. Служители Бога при виде этого бешеного человека вскочили с мест и схватили, что попало под руку, вилку или нож, и стали за стулья. Но скоро появились четверо горцев, которые, по знаку монахов, схватили этого бешеного и связали его. Он стал кричать, как сумасшедший, но на это не обращали внимания и снесли его в ближайшую келью. Там он, наконец, опомнился: почувствовал себя слабым, одиноким и обессиленным. Тогда он понял значение и силу своего несчастья и заплакал. Опишем этого несчастного. Это был человек высокого роста, с благородным лицом. К нему в келью вошел настоятель монастыря – монах с умной физиономией и глубоким, пронизывающим взором. Он подвинул себе кресло и сел около постели связанного.
– Меня уведомили, – сказал он гнусаво, – что на вас напал новый припадок ярости. Я сомневался, но эти веревки подтверждают сообщение.
Пленник хранил угрюмое молчание.
– Ну, полно, скажите мне, как аббату этого монастыря, с вами плохо обращались? Вы чем-нибудь недовольны? Говорите спокойно, сын мой, чего вы хотите?
– Я желаю, чтобы кончилась эта отвратительная и подлая комедия, – ответил резко пленник. – Хочу, чтобы мне возвратили мой чин, мое положение и мою власть!
Аббат с жалостью посмотрел на него.
– Если вы извинитесь все передо мной за всю эту мерзкую комедию, – продолжал пленник, – то я прощу вас, в ином случае…
– Позвольте, сын мой, вы говорите про чин, про почтение… За кого же вы считаете себя?
– Кто я? – закричал пленник. – Я Франциск I, король Франции.
Аббат грустно покачал головой и сказал:
– Послушайте, сын мой, хотя ваши слова вполне доказывают полнейший беспорядок в вашей голове, тем не менее, вы совершенно здраво рассуждаете о других вещах, не касающихся мании величия, и этим вы внушаете мне столько симпатии, что я берусь разъяснить вам ваше положение.
Король, действительный или мнимый, молчал. Аббат между тем начал:
– Вчера я возвращался с моим братом от наших бедных, которым мы помогаем, и брат мой заметил безжизненное тело, лежащее поперек дороги. Полагая, что это какой-нибудь заснувший рабочий или пьяный – видите, как я вам все подробно рассказываю, – мы хотели приподнять это тело и положить на край панели, чтобы его не раздавили. Но, к нашему удивлению, мы заметили, что это был больной или умирающий человек, так как у него еле-еле был слышен пульс… Это тело, бывшее в таком дурном состоянии, было вы сами, сын мой!
– Это был я? – вскричал пленник, удивленный.
– Да, это были вы, и нам с братом не хватило сил снести вас, но, к счастью, в это время проезжала крестьянская телега, и мы привезли вас к нам в монастырь, где и лечили вас, ухаживая за вами с любовью.
– Да, голодом, холодными душами и веревками! Хорошо лечение! – сказал глухо король.
– Сын мой, – отвечал аббат. – Вы своим злым и буйным характером заставили нас поступать так. Если бы вы дали мне сейчас слово вести себя тихо и смирно, то я даже сам развяжу вас сию же минуту.
– Даю вам слово дворянина, что я буду тих и покоен.
– Я вам верю, сын мой, – продолжал аббат. – Как бы я был счастлив, если бы мог забыть вашу грустную манию!
И говоря так, он развязал короля, который, освободившись, уселся на кровати.
– Отец, – сказал он после минутного молчания совершенно покойно, – я вполне понимаю, что многие обстоятельства могли дать вам повод думать, что я сумасшедший.
Аббат поднял руки к небу.
– И все же, – продолжал король, – у меня есть маленькая просьба, в которой, надеюсь, вы мне не откажете.
– Скажите, какая, сын мой, я весь к вашим услугам.
– Благодарю вас, хорошо; пошлите кого-нибудь из ваших братьев в Лувр, чтобы он там попросил позволения поговорить с королем Франциском, и рассказал бы ему, что есть сумасшедший, который присваивает себе его имя. Когда это будет сделано…
– Вы на что-то надеетесь, сын мой, – сказал грустно аббат.
Король вскочил на ноги.
– В эту минуту, господин аббат, двор Франции в страшной тревоге; курьеры скачут по всем дорогам, ища короля Франциска, который пропал; министры, собравшись в совете, не знают, что делать, и боятся объявить народу такое ужасное известие. Прошу вас, аббат, успокойте их всех от моего имени; вас же, так как вы действовали по совести и без всякого предумышления, я назначу епископом и дам вам кардинальскую шапку, как спасителю короля, сделавшегося жертвой недоразумения.
Аббат покачал головой.
– Сын мой, то, о чем вы просите меня, уже сделано.
Король даже привскочил.
– Как?! Уже сделано? – проговорил он.
– Конечно. Первоначальное уверение ваше имело такой правдивый тон, и к тому же вы имеете такое сходство с королем, что я тотчас послал курьера в Лувр для необходимых расспросов.
– И что же курьер узнал в Лувре? То, что я говорил вам? – спросил с жаром тот, который выдавал себя за Франциска.
– Увы, – сказал грустно аббат, – весь двор был объят ужасом, но не потому, что не знали, где король, а по той причине, что было слишком известно, что именно с ним случилось. И курьеры скакали по всем дорогам не для того, чтобы искать короля, а для того, чтобы объявить всем грустную весть.
Король с ужасом слушал.
– И, наконец, – продолжал аббат, – брат, которого я послал в Лувр, по милости Генриха II и благодаря своему монашескому одеянию был допущен в часовню поцеловать руку короля-покойника.
Король громко вскрикнул.
– Умер! Франциск I умер?!
И закрыв лицо руками, он упал на кровать.
То, что случилось с ним, в действительности переходило всякие границы. В таком положении можно, в самом деле, сойти с ума. Живого человека оплакивали, считая его мертвым; кроме того, считая себя вполне справедливо королем Франции, слышать, что другой взошел на трон, и имея полное сознание свой личности, не иметь возможности доказать все свету. Немудрено, если после таких волнений и страданий Франциск начинал бушевать.
– Если даже я не король Франции, – сказал он, – то должен же я быть кем-нибудь. Ведь невозможно, чтобы человек такой величины, как я, мог внезапно упасть с неба.
Бедняга старался шутить, но слезы наполнили его глаза. В это время аббат вынул из кармана письмо и подал пленнику, говоря:
– Умеете вы читать?
– Я, – сказал Франциск, – поэт.
– Хорошо, хорошо, – ответил снисходительно монах. – Тогда прочитайте это письмо.
Король схватил бумагу и прочел:
«Милый мой Христовый брат.
Монастырь св. Варнавы.
Воскресенье, 2 апреля.
Отвечая на письмо вашего преподобия, мы должны вас предупредить, что в пленнике, описанном вами, мы признали бедного сумасшедшего слугу монастыря, убежавшего пять дней назад.
Этот слуга называется Матурин Гранже; ему сорок пять лет и он имеет замечательное сходство с нашим королем Франциском I; этот слуга отличного характера и весьма послушный, кроме дней припадка, когда он считает себя королем.
Так как бедный помешанный очень любим всеми нами, то мы все очень благодарим вас за попечение о нем. Отошлите как можно скорее его обратно к нам, где его ожидает комнатка и, где он снова будет жить покойно. Мы надеемся, что вы присоедините молитву вашу к нашим мольбам, чтобы бедный Матурин скорее поправился.
За сим, милый брат по Христу, я молю Бога, чтобы Он сохранил вас под своим святым и достойным покровительством, и прошу вас не забыть меня в святых молитвах ваших.
Вильгельм, аббат».
Франциск остановился, смущенный и побежденный. Таким образом, личность его вполне разъяснилась. Он был Матурин Гранже; в этом не было ни малейшего сомнения, а великий и властный Франциск Франции покоился теперь вечным сном. Внезапно другая мысль заставила его встрепенуться.
– Скажите, отец мой, – сказал он, – что думает церковь о переселении человеческой души?
Аббат вовсе не изумился подобному вопросу. Он угадал мысли пленника.
– Сын мой, – сказал он степенно, – церковь учит нас, что человеческие души после смерти тела судятся Господом и идут, смотря по назначению, или наслаждаться радостями, или терпеть муки окаянных. Но есть примеры, что души, покинувшие одно тело, переходят в другое, и это потому, что Бог, по своей бесконечной доброте, приостанавливал окончательный суд и давал душе время покаяться в первых своих грехах.
Франциск громко вскрикнул:
– Вот то-то и есть! Отец мой, вы видите во мне большого грешника. Прежде я был в самом деле королем Франции…
Аббат слегка улыбнулся. Между тем король продолжал:
– Самый большой мой грех был любострастие, и разгневанный Господь Бог послал мне смерть в большом грехе, в объятиях женщины, которая была женой другого. Я был предназначен аду; но Бог, давая мне время покаяться, перенес душу мою в тело Матурина Гранже. Я каюсь, искренне каюсь! Господь Бог, открой мне путь в рай!
И кающийся преклонил голову к ногам аббата.
Аббат, стоя, смотрел с гордостью на побежденного и валяющегося у его ног. Что, неужели это был великий, гордый Франциск де Валуа?!
Выдуманная сказка, которая бы заставила улыбнуться самого глупого простого священника Сорбонны, подействовала настолько, что могла свернуть ум первого господина католического мира.
И аббат имел причину гордиться. Король, лежащий у ног священника, нагло подсмеивающегося над ним, – вот высшая победа этих черных людей, собранных Лойолой и которых он намеревался вести к победе!