Текст книги "История неустрашимого капитана Кастаньетта (На русском и французском языках)"

Автор книги: Эрнест Катрель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

XIII
ВЕНСЕНН 1814 год

Домениль с горечью наблюдал за тем, как иностранцы окружают его крепость.

– Честное слово, генерал, мне кажется, что сейчас может исполниться самое горячее мое желание. Я теперь ни к чему не пригоден, и от всего происходящего траур поселился в моей душе. Но мне всегда хотелось знать, какие чувства испытывает человек, взлетая на сотню футов в воздух. Поскольку я уверен, что в ваши намерения совершенно точно не входит распахнуть пошире ворота перед этими горлопанами, которые так грубо требуют впустить их, я попросил бы вас… Впрочем, нет, вы не захотите…

– Да говори же, говори, чего ты хочешь? – нетерпеливо спросил Домениль.

– Нет, может быть, это заставит вас отказаться от собственных намерений… Нет, наверное, моя просьба покажется вам чересчур нескромной…

– Ты что, хочешь взорвать порох, что ли?

– Генерал, вы читаете в моем сердце, как в открытой книге! Если вы подольше поговорите с этими бешеными, а потом позволите им войти да пройти подальше, я обещаю вам сыграть в их честь такую музыку, что запляшут даже самые ленивые: что-то вроде грома с молнией под аккомпанемент извержения Везувия…

Некоторое время шли переговоры. В конце концов генерал решил уступить другу почетный пост, который приберегал для себя самого.

Прежде чем начать действовать, Кастаньетт решил поближе познакомиться с противником и поднялся на крепостные стены.

– Эй, вы, там внизу! – крикнул он, обращаясь к прусскому офицеру, который волновался, казалось, еще больше, чем остальные. – Чего вам надо?

– Черт побери! Чего надо? Чтоб открыли!

– Плохо слышу! Чтобы вскрыли? Что? Живот?

– Чтоб открыли ворота, говорю!

– А-а-а… Тогда вы явились не по адресу! Постучитесь в другом месте!

– Позволь теперь действовать мне, – сказал Кастаньетту генерал Домениль, спускаясь вниз. – Возвращайся-ка на свой пост, а я пока приму чрезвычайного и полномочного посла, которого прислали ко мне союзники…

Посланец пруссаков вошел в маленькую калитку.

– Могу ли я узнать, сударь, что привело вас, да еще с таким вооружением, к стенам Венсеннской крепости?

– Мы пришли потребовать сдачи этой крепости, а в случае отказа…

– Какой может быть разговор об отказе! Я думаю, вы пришли, имея на руках приказ о том, чтобы я открыл ворота?

– Естественно. Вот, он, этот приказ. Я счастлив видеть, что вы не собираетесь сопротивляться, и…

– Наверное, тут вкралась какая-то ошибка, – прервал словоизвержение пришельца Домениль, – вы, очевидно, перепутали бумаги. Та, что вы принесли, не имеет ко мне никакого отношения. Вы видите: приказ подписан каким-то Александром, каким-то Фридрихом-Вильгельмом… А у меня нет иного господина, кроме императора Наполеона I!

– Наполеон больше не император. Узурпатор бежал. Вы просто притворяетесь, что не знаете об этом.

– Нет, действительно ничего такого я не знаю. И, пока у меня нет никаких доказательств, думаю, вы сочтете справедливым мое решение сдать крепость только тому, кто сможет фактами подтвердить правоту ваших слов.

– Берегитесь, генерал, еще слово – и мы устроим здесь хорошенькое представление с салютом!

– По-моему, сударь, – спокойно продолжал генерал, – вы забыли, что я пока нахожусь на своей территории и что мне одному решать, в чью честь устраивать салют. Вы думаете, что я взлечу в воздух? Нет, мне доставит удовольствие посмотреть, как летаете вы… И вообще, я лучше вас разбираюсь в этом деле… А впрочем, если вы не возражаете, пожалуй, мы полетаем вместе!

В устах генерала эти слова не были пустой угрозой. Всему свету были известны бесстрашие и мужество того, кого объявили во время осады крепости Сен-Жан д’Акр еще в 1799 году самым храбрым. По толпе, собравшейся у ворот Венсенна, пробежала дрожь.

– Подумайте, генерал, – снова заговорил тот, кого Домениль в насмешку назвал чрезвычайным и полномочным послом. – Подумайте: ведь всякое сопротивление с вашей стороны совершенно бесполезно. Взорвемся мы или не взорвемся, Франция все равно останется в нашей власти. Останется Венсеннская крепость целехонькой или будет лежать в руинах – дело, за которое вы сражаетесь с таким пылом, проиграно!

– Я вижу вы не придаете большого значения тому, буду ли я сам при этом обесчещен или не буду, следовательно, вас не удивило бы, если бы я ничего не предпринял. Вот и возвращайтесь к тем, кто вас послал, и скажите им: я сдам крепость только тогда, когда они вернут мне ногу, которую их ядра оторвали под Ваграмом!

При этих словах Домениль концом трости указал незваному гостю на дверь, давая тем самым понять, что аудиенция закончена. Тот, вне себя от бешенства, удалился.

А что же Кастаньетт? Где в это время был он и что делал? Наш храбрый друг дожидался развития событий в подвалах крепости, поблизости от хранившихся там восемнадцати сотен бочек с порохом. Некоторые из безумцев, просочившихся в крепость, принялись искать оружие, чтобы захватить его. Этих ненормальных становилось все больше и больше. Кастаньетт слышал, как людские волны накатывали на лестницу, как они скатывались по ступенькам, и вот уже самые отчаянные стали стучать в дверь.

«Чудесно, чудесно, вот и настало мое время! – подумал Кастаньетт. – Все идет как надо. Позабавлюсь-ка я пока с этими детишками, а тут и вся толпа соберется…»

– Кто вы? Чего хотите? – прокричал он, пригнувшись к замочной скважине.

Услышав его голос и поняв, что подвалы охраняются, кое-кто – скорее всего, просто из ротозеев – призадумался, кто-то пустился вверх по лестницам с такой же быстротой, с какой только что скатывался вниз. Но очень многие остались у запертых дверей.

– Мы пришли по поручению правительства запастись порохом.

– Отлично! Валяйте – запасайтесь!

– Так откройте же нам!

– А у вас есть приказ генерала, командующего крепостью?

– Откройте, мы вам передадим этот приказ.

– Товарищи! Друзья! – закричал громовым голосом Кастаньетт, делая вид, что у него в подвалах полно помощников. – Займите места, как договорились, у входа в каждый подвал! Готовьте бикфордовы шнуры! И помните: Родина смотрит на нас!

Услышав такое, из подвалов побежали вверх новые дезертиры, но у двери осталось человек тридцать самых упорных и решительных. Они приготовились штурмовать вход.

«Ах, если бы было не так грустно думать, что находятся храбрецы, которые служат самому что ни на есть неправому делу! – размышлял Кастаньетт. – Что ж, постараюсь хотя бы выиграть время. Может быть, здесь соберется сотня-другая таких храбрецов, – с каждой минутой их вроде бы становится больше, – и мне приятнее будет умереть в большой и веселой компании…»

Одна из петель уже стала поддаваться… Кастаньетт просунул одну из своих деревянных ног под дверь, чтобы помочь ей продержаться хотя бы несколько лишних минут. Но нападавшие навалились все разом, дверь затрещала и упала внутрь, раздавив обе ноги бедного капитана.

Он не мог подняться: на одной его ноге стало сразу две ступни, а на другой – семь пальцев, поэтому он докатился по полу до открытой заранее большой бочки с порохом и нырнул в нее, как в ванну. Едва Кастаньетту удалось оказаться в бочке, он снова принялся кричать, теперь: «Да здравствует Император! Ура!» Кричал он так громко, будто ему от Бога был дан не один голос, а сразу десять.

Капитана сразу же окружили.

– Не приближайтесь!.. Не подходите, тысяча миллионов чертей! – вопил он. – Подальше, подальше, не то я отправлю вас на крышу куда быстрее, чем вы спустились вниз! Ах ты, Боже мой! Вы хотите обесчестить славный французский порох, заставив его бороться с французами? Нет, не выйдет! Это я, капитан Кастаньетт, вам говорю: ничего у вас не выйдет!

Странное создание без рук и без ног вынырнуло наружу, этот бесформенный обрубок непонятно каким образом стал крутиться в бочке, используя для защиты обломок деревянной ноги. Даже самые храбрые и решительные попятились. Они не могли понять, что за фантастическое существо вот так вращается в темноте, почему в нем нет ничего человеческого, кроме голоса, да и голос-то тоже сильнее грома…

Кастаньетт тем временем погрузился в порох до подбородка, а горящая трубка так и осталась торчать у него изо рта. Трубка пыхтела и то и дело вспыхивала, бросая странный свет на серебряную маску, украшенную драгоценными камнями. Каждый вздох Кастаньетта оживлял огонь в этой огромной трубке, и металлическая маска то сверкала под его лучами, то, когда огонь угасал, исчезала в кромешной тьме, наводя на мысль, что перед глазами людей, столпившихся вокруг бочки, отнюдь не человек, а какой-то выходец из иного мира. У самых смелых задрожали коленки и душа опустилась в пятки…

– Даю вам две минуты на то, чтобы собраться с силами и прокричать: «Да здравствует Император!» Если хоть один из вас усомнится в необходимости этого, я роняю в порох трубку и…

Тридцать луженых глоток разом выдохнули: «Да здравствует Император!», – несмотря на то что каждому казалось, что увиденное и услышанное парализовало его и ему больше никогда не удастся воспользоваться собственным языком. Потом они, пряча глаза друг от друга, выскользнули за дверь и пустились наутек, но продолжали кричать: «Да здравствует Император!», пока не оказались далеко за крепостными стенами.

Домениль повстречался с беглецами на лестнице и успел хорошенько отделать кое-кого своей тростью, хотя, правду сказать, их уже не надо было торопить, они и сами хотели как можно скорее оказаться подальше от проклятой крепости. Зато сам Домениль очень спешил: отделавшись от вражеского посланца, он вспомнил о том, какой приказ отдал Кастаньетту, и настолько быстро, насколько мог со своей деревянной ногой, помчался к подвалу, чтобы помешать произойти катастрофе.

– Кастаньетт!.. Остановись, Кастаньетт! Это я, Домениль! – кричал он, задыхаясь. – Где ты? Где же ты?

– Я здесь, мой генерал. Вы пришли как раз вовремя.

– Чем ты тут занимаешься?

– Принимаю ванну из пороха, чрезвычайно полезную для моего расстроенного здоровья. Перед тем как вы появились, я как раз собирался немного разогреть эту ванну, выплюнув туда трубку.

– Не смей делать глупостей!.. Наоборот, держи свою трубку в зубах покрепче. Выбирайся потихоньку из бочки и следуй за мной.

– Глубоко сожалею, что не могу повиноваться вам, мой генерал, но и последовать за вами не могу никак: обе мои ноги сломаны.

Взволнованный донельзя Домениль совсем забыл, что обе ноги у Кастаньетта деревянные.

– Как?! Они сломали тебе ноги?! Разбойники!.. Негодяи!.. Ну, они дорого нам за это заплатят!.. Погоди, дружок, я сейчас пришлю к тебе хирурга.

– Если вам безразлично, кого позвать, мой генерал, я предпочел бы столяра: он разок проведет рубанком, забьет несколько гвоздиков – и все мои раны тут же исцелятся.

Домениль от души расхохотался, поняв свой промах, и десять минут спустя славного Кастаньетта уже с торжеством несли по двору крепости, а маленький ее гарнизон приветствовал его криками и овациями.

XIV
ОТЪЕЗД НАПОЛЕОНА НА ОСТРОВ ЭЛЬБУ
ВОЗВРАЩЕНИЕ С ОСТРОВА ЭЛЬБЫ
ВАТЕРЛОО
20 апреля 1814 года;
1 марта 1815 года;
18 июня 1815 года

Дорогие мои дети, вы, конечно, читали в своих учебниках истории и других серьезных книгах об этом периоде жизни Франции, более славном для побежденных, чем для победителей. И, наверное, вы, как и мы все, были взволнованы, когда узнали об этих бедствиях и страданиях, наверное, как и мы все, не могли не восхищаться Наполеоном в момент его падения.

Кастаньетт очень хотел последовать на остров Эльбу за своим императором, но Домениль объяснил другу, что там он станет для Наполеона обузой, а не помощником, что там ему нужны только крепкие и здоровые, готовые к любому испытанию люди. Кастаньетт покорился судьбе и заперся в своем сельском домике, оставаясь в одиночестве до тех пор, пока не узнал, что Наполеон 1 марта 1815 года высадился в бухте Жуан, неподалеку от мыса Антиб.

– Я знал, я всегда знал, что этим дело не кончится! – воскликнул наш друг, и слезы радости полились из его единственного глаза. – Давай-ка, мой старый мундир, вылезай из сундука, как давно ты лежал без дела, но скоро тебе снова предстоит пережить великие дни!..

6 марта Наполеон прошел через Гап на Гренобль, взволнованные жители которого принесли ему… снятые с петель ворота – за неимением ключей от города. 9 марта он занял Бургуан. 10 марта вступил в Лион, доставшийся ему, как и все прочие города без единого выстрела, во главе пятнадцатитысячной армии, готовой идти в сражение, едва прикажет император. Но боев не понадобилось: уже 20 марта изгнанник триумфатором вернулся в Париж.

Не прошло и нескольких месяцев, как Наполеон, преобразовав и укрепив армию, неожиданно напал на союзные силы, сконцентрировавшиеся в Бельгии.

Когда Кастаньетт узнал об отъезде императора на войну, в нем проснулся старый боевой дух, и прежний инстинкт воина потребовал выхода. Ах, сколько там англичан, и пруссаков, и голландцев, и саксонцев – есть от чего слюнкам потечь! Нет, сопротивляться подобному искушению совершенно невозможно! Но как в таких условиях оказаться полезным калеке – ведь наш капитан, вы же помните, дети мои, был инвалидом?

Прогулка по Зоологическому саду помогла ему найти ответ на этот вопрос.

Кастаньетт бродил между клетками и вольерами, разглядывая животных. Он позавидовал хоботу слона, который с помощью этого хобота обходился без рук. Он позавидовал длинным мощным ногам страуса, а потом крыльям орла, которому ноги были вообще ни к чему. Потом он остановился у вольера с носорогом, только что прибывшим из Африки и потому, наряду с жирафом, привлекавшим больше всего публики.

– Вот посмотрите, мадам Потен, – говорил какой-то благонамеренный на вид буржуа стоявшей рядом с ним женщине, – вот посмотрите на это животное: вся сила у него в носу! Нос у него такой же могучий, как шея у быка или задние ноги у лошади. И просто ужас, до чего это злобный зверь! Там, на родине, все его боятся… Понимаете, поскольку у него нет ни рук, ни ног, Природа, мать всего сущего, способная предусмотреть все, подарила ему вот это вот небольшое орудие на кончике носа, и носорог пользуется им для того, чтобы вскрывать животы своим врагам.

Эти объяснения пролили яркий свет на судьбу Кастаньетта.

«У меня, как у носорога, нет ни рук, ни ног, – подумал капитан, – и я не могу атаковать своих врагов, которые являются и врагами Франции, так, как это делают другие солдаты. Но я могу возместить то, чего мне не хватает, и – вперед, носороги Великой Армии!..»

Кастаньетт тотчас же отправился к оружейнику и сказал ему:

– Сделайте мне хорошенький и очень легкий шлем, туго облегающий голову. Выложите его изнутри чем-нибудь мягким, не забудьте об отверстиях, чтобы можно было видеть и дышать, пусть он крепится на цепочках – как удила у лошади, и пусть сверху, вроде громоотвода, будет укреплен крепкий и очень острый четырехгранный штык семи дюймов длиной.

Когда заказ был готов, Кастаньетт пошел к своему старому знакомцу по Ковно – маршалу Нею и попросил у того разрешения отправиться с ним на войну в качестве добровольца.

Маршал с удовольствием согласился, и 15 июня Кастаньетт и Ней прибыли в бельгийское селение Катр-Бра, находившееся в пяти лье от Шарлеруа.

Интересно иногда ведет себя судьба, – думал Кастаньетт, собираясь в поход, – если я погибну в бою под этой деревней, на моей могиле напишут:

ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ КАПИТАН КАСТАНЬЕТТ, БЕЗРУКИЙ И БЕЗНОГИЙ КАЛЕКА, КОТОРЫЙ УМЕР У КАТР-БРА[2]2
  Название селения Катр-Бра в переводе с французского означает четыре руки.


[Закрыть].

В Линьи наш друг для тренировки, по примеру носорогов, вскрыл своим штыком животы шести англичанам, трем пруссакам и двум саксонцам. Никогда еще у него на душе не было так радостно.

Несколько дней спустя состоялась знаменитая битва при Ватерлоо. Вряд ли перед каким-нибудь другим сражением был так велик энтузиазм в императорских войсках, все обещало блестящую победу Наполеона, и, если бы предательство и рок не вмешались и не помогли нашим врагам, наверное, удары Блюхера и Веллингтона не были бы столь сокрушительны. Именно на этого последнего Кастаньетт сердился больше всего, и, надо сказать, вмешательство бравого капитана чуть не изменило исход событий. Во время атаки у фермы Э-Сент, воспользовавшись начавшейся свалкой, он проскользнул под брюхо боевого коня английского генерала и всадил свой штык прямо в это брюхо. Тяжело раненный конь встал на дыбы и сбросил всадника.

Все было бы кончено для нашего смертельного врага, если бы случившийся рядом генерал Пирч не помог ему выпутаться из сбруи и встать. Тогда Кастаньетт набросился на Пирча, и тот спустя несколько секунд уже лежал мертвым рядом с лошадью героя, который впоследствии занял место, в течение долгого времени принадлежавшее Мальборо в английском Пантеоне.

Прошло несколько часов и – из-за невмешательства маршала Груши – все обернулось против нас. Блюхер, стоявший во главе тридцати тысяч пруссаков, объединился с Веллингтоном. Среди французов началось волнение, некоторые предатели закричали что есть сил: «Спасайся, кто может!» – и результатом стало беспорядочное бегство солдат с поля боя. Восемь гвардейских батальонов, которые поддерживали Камбронна и маршала Нея, были буквально смяты откатывавшейся с места битвы массой дезертиров. Наполеон напрасно старался удержать их, напрасно бросался в самую гущу толпы: темнота мешала французам увидеть своего императора, крики бегущих заглушали его голос. Тогда принц Жером воскликнул: «Всякий, кто носит имя Бонапарта, должен умереть здесь!» Император понял, что хотел сказать его брат, и со шпагой в руке ринулся в бой один, явно ища смерти, которой удалось избежать его генералам. Один раненый английский солдат, увидев Наполеона, приподнялся с земли и, выхватив пистолет, прицелился ему в грудь. Прозвучал выстрел, но не Наполеону досталась вражеская пуля: Кастаньетту хватило времени прикрыть императора своим телом. Он и получил эту пулю прямо в грудь, но она пробила только его кожаный желудок и застряла там. Тогда храбрый капитан вытряс ее оттуда и, смеясь, предложил Наполеону:

– Примите эту пулю в дар, сир, она предназначалась вам!

– С удовольствием, – сказал в ответ император. – И я думаю, что, предложив тебе в обмен это, не заплачу слишком дорого за то, что ты сделал.

Наполеон снял с собственной груди сверкавший на ней орден и протянул его Кастаньетту. Капитан покрыл жаркими поцелуями императорскую руку. И в этот момент внимание Наполеона привлек странный головной убор воина.

– Слушай, а из какого ты полка?

– Не старайтесь понять, к какому полку я принадлежу, сир, я сам – вот и весь мой полк. Можете назвать его, если вам угодно, гвардейским полком обрубков. Но этот полк никогда не предаст вас, будьте уверены!

Только услышав эту речь, Наполеон узнал своего старого друга, знакомого ему еще по Египетской кампании и по временам Директории. Не в силах вымолвить ни слова от волнения, он сам прикрепил орден к груди славного своего гвардейца.

– Конечно, перед вами теперь не тот Кастаньетт, каким он был когда-то прежде, сир. От того Кастаньетта остались лишь отдельные, разрозненные части. Но даже если от него останется одно лишь сердце, оно всегда будет биться только ради вас!

Наполеон, наконец справившийся с волнением, ответил:

– До свидания, мой бедный друг Кастаньетт, – если когда-нибудь для меня настанут лучшие дни. Прощай, славный воин, – если Небо услышит меня, и смерть не присоединит меня к тем, кто нынче меня предал, и сразит меня на этом поле боя…

Это были последние слова, которые Кастаньетт услышал от своего императора: больше они никогда не виделись.

XV
ВОЗВРАЩЕНИЕ НАПОЛЕОНА В ПАРИЖ
ОТРЕЧЕНИЕ
СМЕРТЬ НАПОЛЕОНА
21 июня, 22 июня, 29 июня 1815 года;
5 мая 1821 года

Здесь не место рассказывать вам подробно, дети мои, к каким печальным последствием привел разгром французской армии при Ватерлоо. Однако позвольте мне хотя бы в нескольких словах напомнить, что 21 июня 1815 года император вернулся в Париж, где все общественное мнение восстало против него. Буржуазия, на которую он до тех пор опирался, покинула его, теперь император казался ей опасным. На стороне Наполеона остался лишь народ, – но кто прислушивался к его голосу? Власти потребовали, чтобы император отрекся от престола, и 29 июня 1815 года он оставил Париж.

Сначала Наполеон двинулся к Рошфору, откуда надеялся отплыть в Америку. Он даже взошел на фрегат, но английская эскадра блокировала выход из порта. Тогда низложенный император после долгих и безуспешных переговоров решил все-таки вверить свою судьбу Англии, представители которой обещали ему достойный прием. Как же он был обманут!

15 июля 1815 года он поднялся на борт британского корабля «Беллерофон», где поначалу его действительно приняли с почестями и предоставили лучшее помещение, но вскоре стало понятно, что англичане рассматривают Наполеона лишь как своего пленника. Ему не предоставили убежище в Англии, его отвезли на далекий остров Святой Елены, губительный климат которого окончательно решил участь убитого горем великого полководца.

Кастаньетт в это время жил в окрестностях Парижа и встречался только со своим дядей и с некоторыми бывшими товарищами по оружию.

Все они с нетерпением ожидали возвращения Наполеона, и любая новость о нем (а чаще всего такие новости бывали ложными) заставляла отчаянно биться их храбрые сердца. Мы уже знаем, что Наполеону не суждено было вернуться: англичане предусмотрели все, а губернатор острова сэр Хадсон Доу знал свое дело лучше, чем любой тюремщик и любой палач.

Теперь, дети мои, пора рассказать вам, как умер наш славный капитан. Приступаю к этому рассказу взволнованный, как никогда, потому что испытываю к этому замечательному человеку поистине сыновнюю привязанность.

Однажды вечером, это было 5 мая 1821 года, в тот самый день, когда Наполеон скончался на острове Святой Елены, капитан задремал, сидя у камина и положив свои деревянные ноги на решетку. Ему снились битвы, в которых он участвовал, снился «маленький капрал», которому он поклонялся… Внезапно деревяшки охватил огонь, но бедняга, разумеется, этого даже и не почувствовал.

В это время ему грезилось, что он снова осаждает Тулон, где он претерпел первое увечье, что он снова сражается в Италии, где потерял обе ноги и лицо… Огонь поднимался по телу все выше и выше, вот он уже достиг кожаного желудка, подаренного капитану доктором Деженеттом. Старый боевой офицер, чувствуя нарастающее тепло, увидел во сне жаркую пустыню Египта, где расстался со своими внутренностями и получил почетное лицо, которыми так гордился. А огонь все поднимался и поднимался, пожирая одну за другой все награды героя – знаки его храбрости и преданности долгу. Несчастному Кастаньетту в это время мерещился пожар Москвы, приведший к столь катастрофическим последствиям…

Вдруг раздался чудовищный взрыв: это означало, что огонь, пробираясь по телу бедняги, дошел до бомбы, которую славный ветеран наполеоновских войн столько лет проносил в спине. Только этот грохот наконец пробудил его. Но было слишком поздно.

От тела Кастаньетта ничего не осталось, оно рассыпалось в прах, распалось на множество блестящих искорок. Только крест, прикрепленный к его груди самим Наполеоном, уцелел, и, увидев, до какой же степени разрушения может дойти человек, оставаясь в живых, мужественный офицер, которого ничто до сих пор не могло вывести из равновесия, умер от удивления.