Текст книги "История неустрашимого капитана Кастаньетта (На русском и французском языках)"

Автор книги: Эрнест Катрель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Эрнест Катрель
ИСТОРИЯ
НЕУСТРАШИМОГО
КАПИТАНА
КАСТАНЬЕТТА

Предисловие

Вряд ли найдется хоть один из вас, друзья мои, кто никогда не слышал о Человеке с деревянной головой. В детстве я и сам частенько приходил к Дому инвалидов, чтобы увидеть этого храбрейшего из храбрых. Но какие-то роковые случайности, даже не могу точно сказать какие, всегда мешали мне познакомиться с ним.

Человек с деревянной головой, уверяли меня, – ужасный смутьян, больше всего на свете он любит играть в шары и чуть ли не каждый день ссорится на эспланаде со своими бывшими товарищами по оружию. Наверное, поэтому он перед смертью решил завещать им свою драгоценную голову, чтобы они пользовались ею в память о нем. Видимо, таким способом он хотел и после смерти участвовать в своей обожаемой игре.

А я сейчас расскажу вам историю неустрашимого капитана Кастаньетта, племянника знаменитого Человека с деревянной головой.

I
РАННЕЕ ДЕТСТВО
1770–1793

Кастаньетт (его звали Поль-Матюрен) появился на свет в Париже 15 августа 1770 года, ровно год спустя после рождения мальчика, которому суждено было стать императором Наполеоном I. Кровавые эпизоды Революции происходили у него на глазах, и это сделало юного Кастаньетта настоящим философом. Он видел столько страданий, что в конце концов стал принимать все как должное. Да и к нему самому судьба не благоволила: к пятнадцати годам он успел трижды вывалиться из окна, дважды упасть в колодец и четыре раза – в реку.

Один из его приятелей выбил ему глаз кулаком за то, что Кастаньетт отказался кидать камни в королеву Марию-Антуанетту, когда ту вели на эшафот (16 октября 1793 года). «Подумаешь, – сказал он, вернувшись домой одноглазым, – я же был косым с двумя глазами, зато теперь наверняка не буду косить…»

II
ОСАДА ТУЛОНА
1793

В 1793 году, в достаточной степени насмотревшись на кровавое торжество Революции, Кастаньетт решил, что лучше ему пойти в солдаты и отправился к дяде, который был тогда сержантом знаменитого полка санкюлотов.

Мне не хотелось бы, дети мои, чтобы вы подумали, будто эти самые санкюлоты[1]1
  От французских слов sans – без и culotte – короткие бархатные штаны. (Здесь и далее – примеч. пер.).


[Закрыть] ходили совсем без штанов, как какие-нибудь шотландцы, которые предпочитают юбки. Нет, санкюлотами называли самых яростных республиканцев, и только из-за того, что они носили вместо коротких штанов с шелковыми чулками длинные брюки из грубой материи, а это считалось в те времена ужасным нарушением правил хорошего тона.

Итак, Кастаньетт уехал в Тулон, предстал там перед самим Бонапартом и так понравился молодому военачальнику, что тот приказал немедленно принять новобранца в батальон департамента Кот-д’Ор, который сразу же был послан в атаку на Гибралтар.

17 декабря солдаты пошли на приступ, и юный Кастаньетт проявил такие чудеса храбрости и так напропалую рисковал, что английским ядром ему оторвало левую руку. Заглянув в походный лазарет, где лежали раненые, Бонапарт увидел там своего отважного рекрута.

– Как?! Ты уже покинул поле боя?!

– Ни в коем случае, мой командир! Как только я смогу снова взяться за оружие, я стану служить своему Отечеству!

– Сколько тебе лет?

– Двадцать три года.

– Как мне жаль, что тебя так покалечили! Я всем сердцем сочувствую тебе!

– Вы очень добры, мой генерал, но не стоит так уж меня жалеть и тем более сочувствовать. Понимаете, в левой руке у меня как раз начинался чертовски мучивший меня ревматизм, а теперь я совсем выздоровел от него.

– Капитан, – обратился Бонапарт к одному из своих адъютантов, – прикажите пришить сержантские нашивки к рукаву этого славного воина: они помогут ему скорее, чем повязки лекарей!

III
АРКОЛЕ
15, 16 и 17 ноября 1796 года

Три года спустя, при Арколе, Кастаньетту снова выпал случай быть замеченным своим молодым генералом.

Вы, конечно, не раз видели, дети мои, картинки с изображениями знаменитой атаки на Аркольский мост. Трижды французы бросались на приступ, и трижды австрийцы отбрасывали их назад. Бравые гренадеры Ожеро дрогнули под дождем снарядов.

Тогда Бонапарт сам возглавил войско со знаменем в руках и кинулся вперед, не обращая внимания на пули и пушечные ядра, сыпавшиеся со всех сторон. Прикрывая командующего своим телом, генерал Ланн получил три ранения. Адъютант Наполеона Мюирон, который уже спас ему жизнь при осаде Тулона, был убит совсем рядом с ним. И именно здесь то же ядро, которое убило Мюирона, оторвало у бедняги Кастаньетта обе ноги.

Бонапарт, который решил, что надо покинуть Арколе в тот же вечер, когда французами была одержана грандиозная победа, обходя войска, обнаружил увечного сержанта в повозке с другими ранеными.

– Это ты? Опять тебя задело? – удивился Бонапарт, узнав старого знакомого.

– Вы же видите, мой генерал. На этот раз – ноги: вороватое ядро украло у меня обе сразу. Ну и замечательно, не было бы счастья, да несчастье помогло, как говорится…

– Какое же в этом счастье?

– Понимаете, мне кажется, что без этого маленького несчастья могло бы произойти большое: я отступил бы перед огнем противника. Ядро помешало мне стать трусом, потому и стоит поблагодарить его за это.

– Побольше бы таких «трусов», как ты, только с ними и можно выигрывать сражения. Ты кажешься мне очень мужественным и славным парнем, и я сожалею, что уже не смогу помочь твоей военной карьере. Ведь теперь-то ты наверняка оставишь службу?

– Вот теперь как раз ни за что, мой генерал! Сразу видно, вы меня совсем не знаете. Если позволите, я продолжу кампанию в кавалерии, и деревянные ноги не помешают мне крепко сидеть в седле!

– Да ты действительно храбрый солдат! Когда окажешься вне опасности – заходи ко мне за эполетом, ты его заслужил!

Три месяца спустя у Кастаньетта было больше одним серебряным эполетом (он получил офицерский чин), но оставалось одним глазом, одной рукой и двумя ногами меньше.

IV
ВЕНЕЦИАНСКАЯ ПАСХА
Май 1797 года

После веронского кровопролития Кастаньетт оказался лежащим среди убитых на поле боя. Когда, через несколько часов, его все-таки нашли живым, то узнали только по деревянным ногам. Ударом вражеской сабли ему снесло все лицо: теперь у него не было ни лба, ни глаз, ни носа, ни щек, ни губ, ни подбородка.

Несколько дней его лечили, а когда он первый раз посмотрелся в зеркало, безудержно расхохотался.

«Надо признаться, физиономия у меня единственная в своем роде, и все случившееся опять-таки пошло мне на пользу, – думал он. – Судьба не перестает играть мне на руку. Я косил – мне выбили глаз; меня мучил ревматизм в левой руке – мне оторвало эту руку; только я собрался отступать под огнем – меня лишили обеих ног, так что я не смог совершить трусливый поступок, и волей-неволей стал героем. Я всегда сокрушался, что во мне всего пять футов четыре дюйма роста – и вот теперь у меня чудесные деревянные подпорки, с которыми я достиг целых шести футов. Наконец, только вспомнить, какой у меня был крючковатый нос, какой смешной рот, какой бесформенный подбородок, – и где это всё? Один удар сабли – и ничего безобразного не осталось! Теперь я могу заказать себе рожу по вкусу, да к тому же и бриться больше не придется!»

Прошло немного времени, и Кастаньетту сделали восковое лицо. Ему еще не исполнилось и тридцати, и он отбыл в Египет.

V
ЕГИПЕТСКИЙ ПОХОД
1798–1799

В течение некоторого времени бравому лейтенанту Кастаньетту явно не везло: фортуна отвернулась от него, и его ни разу не ранили. Однако, когда армия Бонапарта шла по жаркой пустыне, его восковое лицо растаяло и расплылось. И именно в таком состоянии он встретился с Наполеоном.

– Неужели это ты, мой славный Кастаньетт? Эк тебя угораздило! Прямо не узнать!

Бедняга, не стесняясь, рассказал генералу о своих злоключениях.

– Ничего, ничего. Если мы оба доберемся до Каира, я помогу тебе купить серебряное лицо!

25 июля войска вошли в Каир, 26-го Кастаньетт постучался в дверь к генералу Бонапарту.

– Мой генерал, я пришел за лицом, которое вы изволили мне пообещать…

– У тебя оно будет, да еще такое, о каком ты даже и не мечтаешь! Но нужно некоторое время на то, чтобы изготовить его. Подожди несколько дней – и получишь из моих рук.

Что же произошло на самом деле?

Две недели спустя Бонапарт назначил генеральный смотр войскам.

«Вот ненадежный тип, – горестно думал Кастаньетт, – это же надо: забыть о своем обещании! Да уж, наверное, он отложил дело с моей новой физиономией в долгий ящик…»

Но вы сейчас увидите, дети мои, как храбрый воин ошибался!

Бой барабанов возвестил, что генерал собирается выступить с речью. Перед ним выстроились десять тысяч человек, но было так тихо, что муха пролетит – услышишь… Бонапарт приказал лейтенанту Кастаньетту предстать перед строем и тогда, в присутствии всех своих храбрецов, сказал ему:

– Лейтенант, вы сумели доказать свою храбрость, а это было нелегко, учитывая все обстоятельства. Ваши боевые товарищи, желая выразить свое страстное восхищение вами, попросили меня от их имени преподнести вам это почетное лицо, которое заменит потерянное вами под жарким солнцем Египта. Приблизьтесь ко мне!

Кастаньетт почувствовал, что его деревянные ноги выстукивают по бокам лошади дробь не хуже барабанных палочек, которые старались вовсю. Хорошо, что он сидел верхом, не то непременно бы упал прямо носом в землю. Ах да, у него ведь теперь не было носа – чем же было падать?

Под крики «виват!» всей армии офицер-герой получил из рук генерала изумительное серебряное, украшенное насечкой лицо. На лбу крупными буквами были выгравированы такие слова:

«КАСТАНЬЕТТУ ОТ ЕГИПЕТСКОЙ АРМИИ».

Губы на этом чудесном лице были сделаны из розовых кораллов, глаза – из драгоценных сапфиров, нос усыпан рубиновыми веснушками, зубы – чистый белоснежный жемчуг, а на щеках искусный гравер золотыми буквами обозначил названия битв, в которых довелось принимать участие нашему храбрецу.

Но каким бы ни было его удивление от созерцания столь необычайной награды, как бы ни был он растроган, все эти чувства удвоились по силе, когда Кастаньетт снова услышал барабанную дробь и увидел, как вперед выходит полковник.

А полковник между тем провозгласил громовым голосом:

– Во имя Республики и в знак благодарности за заслуги перед Отечеством лейтенант Кастаньетт отныне становится капитаном нашего полка!

Услышав приказ о своем назначении, наш герой побледнел и задрожал, как девчонка, впервые пришедшая на исповедь. Ему пришлось спешиться. Это был самый прекрасный день в его жизни.

VI
ЧУМА В ЯФФЕ
1799 год

И вот теперь мы обнаруживаем нашего смельчака Кастаньетта в лазарете Яффы. Чума несет с собой чудовищное, невиданное опустошение; армию так и сметает ее бурным потоком; кажется, что чума воюет на стороне турков и мечтает отомстить за них. Там, где оказались бессильными ядра и шрапнель, торжествует чума. Невидимый враг стучится во все двери, наступает со всех сторон. Тягостным зрелищем был тогда расположенный в Яффе лазарет, и требовалось немало мужества, чтобы решиться хотя бы заглянуть туда…

Тем не менее Бонапарт в сопровождении боевых генералов Бессьера и Бертье, своего распорядителя кредитов Дора и главного врача Деженетта не только решился на это, но и не испугался беседы с теми, кто страдал больше других, мало того, он прикасался к их ужасным ранам, чтобы подбодрить несчастных и внушить им веру в выздоровление.

Среди больных он заметил Кастаньетта и сразу же подошел к нему.

– Ах, это ты, бедный мой герой! Что же, всякий раз, как я зайду в какой бы то ни было лазарет, я найду тебя там?

– Ей-богу, мой генерал, теперь-то мне кажется, что дело дрянь, что на этом будет поставлена точка. Но до чего же грустно, оставив на полях сражений чуть ли не все свои конечности, подыхать на больничной койке, словно презренный буржуа!

– Деженетт, – обратился Бонапарт к главному врачу, стоявшему подле него, – сделайте все, понимаете, абсолютно все, чтобы спасти этого человека. Это один из самых храбрых моих офицеров, и я очень им дорожу. Понимаете? Надо сделать все возможное и невозможное!

И, пожав руку невыносимо страдавшему от чумы Кастаньетту, генерал двинулся дальше.

Час спустя Деженетт вернулся к бравому вояке, которого и узнать-то теперь было трудно, так он был измучен болезнью, и сказал ему:

– Не могу и не хочу скрывать от вас, дорогой, что жить вам осталось всего лишь несколько мгновений… Но все-таки есть один-единственный шанс спасти вас, и это операция, которой, честно вам скажу, мне еще никогда не доводилось делать и которая заставила бы отступить самого бесстрашного…

– Что за операция?

– Замена желудка!

– Только-то? Приступайте, доктор, с этим мерзавцем я так намучился, что рад от него отделаться!

– Вы еще шутите! – вздохнул Деженетт, подозвал своих ассистентов и взялся за инструменты.

Кастаньетт даже не пошевелился. Первый сделанный скальпелем надрез он встретил веселым насвистыванием: конечно же это была мелодия «Марсельезы». Часом позже дело было сделано: у храбреца появился новый – двойной кожаный – желудок, и он был спасен!

VII
ВОЗВРАЩЕНИЕ БОНАПАРТА ВО ФРАНЦИЮ
1799 год;
17 вандемьера VIII года;
18 брюмера

22 августа Бонапарт приказал выпустить прокламацию, в которой объявлял своей армии о том, что возвращается во Францию, а командование войсками поручает генералу Клеберу. Кастаньетт был потрясен и подавлен этим известием: Бонапарт всегда был его любимым героем. Храбрецу казалось, что родная Франция навеки потеряна для него. И тем не менее он рискнул обратиться к Бонапарту с просьбой разрешить ему сопровождать генерала, ссылаясь на изменившееся в связи с многочисленными ранениями состояние здоровья. И Бонапарт дал такое разрешение.

Во время морского перехода наш славный Кастаньетт не раз нашел случай возблагодарить Провидение за все, что с ним случилось.

«Да уж, мне неслыханно повезло! – думал он, глядя, как страдают от качки его спутники. – Просто неслыханно! Как я мучился от морской болезни во время предыдущего плавания! А теперь благодаря моему новому двойному кожаному желудку остаюсь свеженьким как огурчик! Если бы все, кто путешествует морем, знали, до чего удобно и приятно иметь такой желудок, они непременно обзаводились бы им, прежде чем пуститься в плавание…»

9 октября (17 вандемьера VIII года) флотилия, направлявшаяся во Францию, встала на рейд во Фрежюсе. Опасное плавание среди вражеских судов продолжалось ровно сорок один день. 16 октября, после триумфальных приемов, устроенных в честь его генерала последовательно в Эксе, Авиньоне, Балансе и Лионе, где все происходило особенно бурно и торжественно, Кастаньетт прибыл в Париж. В каждом из городов, где делали привал и принимали восторги толпы, сияющее лицо нашего капитана вызывало всеобщее восхищение, и Бертье, начальник штаба триумфатора, не раз испытывал жгучую зависть и ревность по отношению к своему подчиненному, которого встречали такими сумасшедшими овациями.

Итак, Бонапарт прибыл в Париж. Столичный гарнизон, да и сами парижане встретили его с энтузиазмом, правительство – более чем холодно, даже враждебно. Бонапарт сделал вид, что удалился от дел, как уже было после взятия Тулона и заключения Кампоформийского мирного договора. Он встречался лишь с учеными и некоторыми особоприближенными, преданными ему душой и телом людьми, среди которых в первых рядах находился, естественно, наш друг капитан Кастаньетт.

Бедняга решил всего себя отдать в распоряжение того, кого уже заранее считал будущим властелином мира. Ни одна жертва не показалась бы ему чрезмерной, если бы она понадобилась для восшествия на престол его героя. И он оказывал свои неоценимые услуги с такой скромностью, почти в тайне, что казалось, будто он в долгу перед тем, кто на самом деле чуть ли не всем обязан ему. Но он был небогат, наш храбрец. Один за другим продал он все жемчуга, вставленные в его челюсти в Египте, все они были заменены фальшивыми. Потом настал черед и драгоценных камней, украшавших его серебряное лицо. Вырученные за них деньги, разумеется, шли в помощь будущему императору. А когда тот спрашивал, откуда у отважного капитана такие средства, Кастаньетт отделывался какими-то россказнями про поддержку семьи, хотя на самом деле это он содержал свою семью благодаря строжайшей экономии личных расходов. Таким образом Кастаньетт принимал участие в построении огромного здания будущей Империи, внося туда и свою золотую песчинку.

18 брюмера, когда Мюрат, стоявший во главе гренадеров, захватил зал заседаний Совета пятисот, Кастаньетт присутствовал при операции и, закрывая своим телом Бонапарта, получил в живот такой сильный удар кинжалом, что кинжал этот сломался. Вечером, ложась спать, наш герой обнаружил обломки лезвия в своем камзоле.

Сначала сгоряча Кастаньетт не почувствовал ни малейшего недомогания: ну, чуть-чуть не хватало воздуха, но кто с таким считается? Но постепенно нехватка воздуха становилась все более и более заметной, дыхание героя стало свистящим, мало того, ему казалось, будто холод проникает в его тело. Оказалось, что у несчастного здоровенная течь в желудке.

Другой потерял бы голову от подобного открытия, другой, но не Кастаньетт – ему ли было терять голову от такой малости? Он взял платок, заткнул им дыру, чтобы помешать дальнейшей утечке воздуха, и отправился к знакомому сапожнику, тачавшему сапоги для его друзей, выбрал в его мастерской кусок шевро цвета бедра испуганной нимфы, особо модного в ту эпоху, и залатал рану. Как он благословлял Деженетта, испытав огромное облегчение после столь несложной операции! Он был исцелен, теперь он абсолютно здоров! Только много позже, с наступлением старости, самочувствие его стало иногда ухудшаться, да и то лишь в те часы, когда приближалась гроза.

Прошло несколько месяцев, и только тогда Бонапарт, ставший к тому времени первым консулом, узнал о жертвах, которые принес ради его возвышения Кастаньетт, догадался, насколько этот человек предан ему лично – предан настолько, что это едва не стоило ему жизни.

– Почему, мой храбрец, ты никогда ни о чем не просил меня? – попытался выяснить Бонапарт. – Все вокруг, проявляя преданность, требуют за это немедленной и дорогой платы, один ты проливаешь ради меня кровь и истощаешь свои скудные средства, ничего не прося взамен…

– Понимаете, мой генерал, вы ведь для меня – настоящее божество, и я отлично понимаю, что культ божества требует жертв и расходов. Кроме того, одно только пожатие вашей руки делает меня более счастливым, чем любые награды, чины и титулы. И потом, представьте себе, мой генерал, какой из меня получился бы полковник! Можете ли вы вообразить во главе полка человека с деревяшками вместо ног и маской вместо лица?

– Что же, получается, мне и пообещать-то тебе нечего?

– О нет, вам есть, что пообещать, мой генерал! И, выполняя это обещание, вы сделаете меня уже совершенно счастливым. Пообещайте никогда не исключать меня из рядов действующей армии, каким бы бессильным и беспомощным на вид я ни казался. Пообещайте бедному капитану Кастаньетту возможность умереть за вас на поле боя. Снимите с меня эполеты, если я больше не смогу командовать солдатами, но разрешите мне повсюду следовать за вами – не во дворцах, разумеется, которые скоро станут для вас привычным местом жительства, а на полях сражений, где я всегда смогу, надеюсь, на что-то сгодиться, пусть даже только для того, чтобы получить в грудь пулю, коей в другом случае суждено было бы избавить вас навеки от более проворного и более полезного вашего слуги, чем несчастный Кастаньетт!

Бонапарт был очень взволнован. Покидая нашего друга, он думал о том, существует ли на свете что-либо невозможное для человека, под командованием которого служат такие герои.

VIII
ОТ МАРЕНГО ДО ФРИДЛАНДА
14 июня 1800 года;
14 июня 1807 года

Как это ни печально, дети мои, я вынужден сказать вам, что Бонапарт снова увиделся с друзьями своих тяжелых дней только тогда, когда для него снова наступили тяжелые времена. Нет, не то чтобы он позабыл их, просто был слишком занят делами государственной важности. И вот, чем могущественнее становился Бонапарт, тем дальше от него держался наш приятель капитан Кастаньетт.

2 декабря 1804 года в Соборе Парижской Богоматери должна была состояться двойная церемония: венчание и помазание на царство императора. Несмотря на трескучие морозы, Кастаньетт решил посмотреть хотя бы, как двигается кортеж.

Но и тут бушующая толпа смела нашего бравого офицера. Его повалили на стылую землю, повредили ему колено деревянной ноги, а от удара о камни на дороге у него сразу же стала вспухать огромная шишка на голове. «Да уж, ничего не скажешь, похожи у нас судьбы, – прошептал капитан, с трудом поднимаясь. – В то время, как на молодого орла надевают корону, верного служаку венчают шишкой на башке! Что ж, каждому – по заслугам…»

Надо сказать, что к тому времени наш друг успел уже отличиться в битвах при Маренго и при Гогенлиндене, чуть позже – при Ульме, где под ним был убит его боевой конь. Накануне сражения под Аустерлицем именно он, явившись туда инкогнито, обеспечил своему старому другу триумфальную встречу со стороны гренадеров императорской гвардии и первым зажег сделанный из пучка соломы факел, чтобы осветить эту торжественную церемонию.

В кровавой битве при Аустерлице он проявил чудеса героизма, но об этом знали только его умирающие на поле боя враги: капитан Кастаньетт считал недостойными настоящего солдата рассказы о собственных подвигах. Везде, везде – под Йеной, Эйлау, у Фридланда – он сражался не на жизнь, а на смерть, удовлетворяя единственную страсть: стремление честно служить своему Отечеству и своему императору.