Текст книги "Тихие дни в Перемешках"
Автор книги: Эрленд Лу
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)
Телеман лежит на диване и сердится из-за ролика с «YouTube» под названием «Найджела идет по магазинам». Она покупает кольца для салфеток в итальянской гамме, чтобы сервировать вечером стол для гостей, которых будет потчевать бараниной по-калабрийски или чем-то типа того. Телеман хочет честно разобраться в истинных причинах своего неприятия ролика. Оно беспокоит его. Значит ли оно, что их с Найджелой отношения начинают себя исчерпывать? И он вот-вот потеряет ее? Тогда у него останется один только театр, думает Телеман.
Возможно, его задевает, что она не дома. Место Найджелы у плиты, думает Телеман, но сам же себя и одергивает, он вовсе не считает, что бабам только на кухне и место, он никогда так не думал, но что-то в нем восстает, раз он так раздражается, видя Найджелу в магазине всякой ерунды для дома. Это не та Найджела, которую он знает. Это другая Найджела. На улице Нина играет и хохочет с Сабиной и Бертольдом, какая– то летняя возня, наверняка катаются в траве, в фашистской наци-траве, думает Телеман. Ого, наци-трава! Вот это театр, черт возьми. Надо бы записать. Он вскидывается и записывает на случайно подвернувшейся газете: НАЦИ-ТРАВА!!! Большими буквами и с восклицательными знаками. Но тут же недовольно исправляет – стирает восклицательные знаки.
Они смотрятся ужасно глупо. Разве это настоящий театр? Глупость и все.
Незадолго до того, пока Нина с детьми ходила в магазин, Телеман выпил бокал вина, и теперь он смежает веки. Смех за окном. Обычные баварские шумы где-то на заднем плане. Зной. Он дремлет. И где-то в сумерках между сном и бодрствованием он видит что-то непонятное, может быть, это пьеса, думает он, это было бы превосходно, потом он годами рассказывал бы журналистам дома и за рубежом, что сюжет этой грандиозной, поистине революционной пьесы просто привиделся ему, когда он однажды задремал в Малых Перемешках, но привиделся заслуженно, потому что он дозрел до этой пьесы, потому что, грубо говоря, подошла его очередь.
Но нет, он видит не пьесу. А что это, не совсем понятно. Какая-то вроде бы фантазия, причем у Телемана есть подозрение, что она окажется недостойна его, но пресечь ее, остановить он не в силах, фантазия властно увлекает его. Он в Лондоне, в кафе, неловко пролил себе чай на брюки, обжегся, смутился, и какая-то дама за соседним столиком проявила к нему сочувствие, давайте, мол, зайдем ко мне, сейчас мы все быстренько уладим, я живу фактически за углом; и вот они входят в синюю лондонскую дверь, поднимаются по довольно высокой лестнице и оказываются в огромной квартире, дама предлагает Телеману снять брюки, чтобы она застирала и высушила их, и он снимает штаны, а дама спрашивает, не голоден ли Телеман, и он отвечает, что да, голоден, а она признается, что отлично поет и танцует, но полный профан в смысле готовки, зато ее подруга действительно искусная кулинарка, и дама идет звонить подруге, и, пока она говорит по телефону, до Телемана доходит, что он в доме Кейт Буш, той самой Кейт Буш, только она не сегодняшняя, а какой была в начале восьмидесятых, но он не признается, что узнал ее, он инстинктивно чувствует, что это все испортит, поэтому он молчит, а Кейт садится за рояль и говорит, что ей интересно, понравится ли ему песня, которую она только что написала, и начинает напевать «Suspended in Gaffa» время от времени, когда позволяет аккомпанемент, кидая на Телемана взгляды, которые невозможно истолковать иначе, как болезненное ожидание, песня затихает, Телеман всплескивает руками, намереваясь сказать, что это было чудо, и в эту секунду в дверь вплывает Найджела с пакетами еды и в любимой кофточке Телемана, той самой, сине-зеленой, Кейт вводит Найджелу в курс дела, и она без лишних разговоров принимается взбивать крем для какого-то утешительного десерта, но неловко капает на блузку, Кейт предлагает ей снять кофточку, чтобы застирать, пока не поздно, Найджела мнется, Кейт настаивает, потом пытается стянуть блузку силой, конечно же, сама обливается кремом, теперь впору раздевать ее, возникает заминка, дамы нерешительно мерят друг друга придирчивыми взглядами, испытывая противоречивые чувства, чтобы затем как кошки броситься друг на друга и сорвать всю одежду, так что вскоре они стоят нагие и чуть смущенные посреди кухни, бросая вороватые взгляды на Телемана и его достоинство, которое величественно и удивленно выпирает из-за резинки трусов, а потом Найджела, подхватив крем, плошку клубники и кастрюльку с растопленным шоколадом, берет за руку Кейт, и они начинают наступать на Телемана, и...
Телеман!
У?
Телеман!
Что?
Ты можешь проснуться?
Я не сплю.
Отлично. Тогда можешь съездить на корт за Хейди?
Ладно. Минут через пять. Я чего-то задремал, надо немного проснуться.
Прошу прощения, но у тебя, по-моему, эрекция.
Не знаю.
Думаю, мужчина это чувствует. Выглядит, по крайней мере, так.
Раз ты видишь, значит, есть.
Круто. А что, если нам не упускать такой случай?
Разве мне не надо ехать за Хейди? А как же Бертольд и Сабина?
Они у Бадеров.
Понятно. Хорошо. Ну не знаю.
Обычно тебя не приходится долго уламывать.
Слишком много неожиданностей одновременно. Я растерялся.
Что тебе снилось?
Не помню.
Я?
Да... возможно.
Во всяком случае, не театр?
Нет. Я не помню, чтобы это был театр. Хотя иногда он и вызывает у меня эрекцию.
У тебя были обо мне... фантазии?
Все было очень размыто... но можно сказать и так.
Как романтично. Так ты не хотел бы...
Знаешь, наверно, не сейчас. Тогда оставим на другой раз.
Да, оставим на другой раз.
«Во всем виноваты жиры». Хм, довольно оригинальный деньрожденный подарок. Спасибо.
Телеман, попробуй прочесть название еще раз.
Наверняка человечество владеет многими секретами приготовления диетической пищи, о которых не знаю не то что я, но и сама Найджела.
Телеман, название.
«„Во всем виноваты жиды": история антисемитизма от античности до наших дней»? Ты даришь мне книгу об антисемитизме?
Мне показалось, она может тебя заинтересовать.
Угу. Так. Вот. Я уже свыкся с мыслью, что это толстенная книга рецептов, теперь мне нужно время перестроиться.
То есть ты немного разочарован?
Немного. Но дай время, и я, конечно, обрадуюсь. И большое тебе спасибо за книжку.
На здоровье. А поцелуй мне положен или как?
Положен.
С днем рожденья!
Спасибо.
И я подозреваю, что у детей свои подарки.
Самодельные?
Да.
Здорово.
Телеман чувствует себя не в своей тарелке. Подарок его встревожил. Он боится, что Нине стали известны его отношения с Найджелой и, соответственно, его ревность к Чарльзу Саатчи. Неужто подарок – это завуалированный намек? Трудно заподозрить Нину в такой утонченности, но кто знает? Что мы, по сути дела, знаем о другом человеке? Можно жить с кем-то годами и не знать, что в его голове. А потом выясняется, что параллельно с вашей вроде бы общей жизнью человек имел другую жизнь, делал детей своей же дочери. За дверью потайного подвала. А вел себя как ни в чем не бывало. И все-таки важно отделять политику от конкретных персоналий, думает Телеман. Если уж на то пошло, у него нет еврейского пунктика, он просто не любит одного конкретного Чарльза Саатчи. И для него Израиль не проблема, это уж увольте, на такое клеймо он не согласен. Телеман любит государство Израиль. Ну хорошо, это некоторое преувеличение, но дарить ему на день рождения книги об антисемитизме тоже странно.
Так думает Телеман.
А обязательно слушать дойче-музыку каждый божий день?
Что значит – обязательно?
По моим наблюдениям, мы слушаем ее каждый день.
Она тебе не нравится?
Ну как сказать. В ней слишком много тоски. Это через некоторое время приедается.
Вся музыка вырастает из тоски.
Порядком обрыдшей тоски.
Можно сказать и так.
И чего народ тоскует?
Людям всегда не хватает самых обычных вещей.
Как то?
Как то: любовь, друзья, семья.
Театр?
Не думаю, чтобы все тосковали по театру.
А я уверен.
Хорошо.
Я думаю, сплошь и рядом люди полагают, что тоскуют по чему им там кажется, а на самом деле они в это время тоскуют по театру.
Неужели?
Представь себе.
То есть у тебя целая теория, что истинная тоска человека – это пратоска по театру?
Да.
Понятно.
У людей есть глубинная потребность: собраться вместе в темной комнате, и чтобы им рассказали историю о реальных людях, которая заставит их взглянуть на себя в ином свете.
Понятно.
А вся эта музыка, йога, фитнес – это все фуфло.
Ну да.
Им театр нужен.
Понятно.
А ты не мог бы пойти тоже, Телеман?
Я бы лучше поработал.
Тебе на пользу погулять в горах, продышаться и зарядить аккумуляторы. Пьеса твоя все равно стоит на месте.
Вот именно. Потому мне и важно начать. Расписаться.
И Бадеры с нами идут.
Господи!
Нина с Бертольдом, Сабиной и Бадерами идут к станции подъемника на вершину Цугшпитц.
Телеман принимается думать о театре. Он думает о театре пять минут, десять, он думает о театре уже пятнадцать восхитительных минут, когда приходит Хейди и зовет его съездить с ней на тренировку.
Даже не знаю. Я думал поработать немного.
Ты никогда не ходишь на мои тренировки.
Ну, это все же не совсем так.
И когда ты приходил в последний раз?
Тогда... зимой.
А сейчас какое время года?
Господи помилуй, хорошо, я иду с тобой на тренировку. Но, чур, мне разрешается отвлекаться от корта и кое-что записывать.
Сколько угодно.
Уговор.
Телеман усаживается на трибунах с ручкой и блокнотом, найденным в доме. Он закуривает сигарету, закрывает глаза, но появляется сторож с сообщением, что вся примыкающая к кортам территория уже два года как объявлена свободной от никотина. Европа катится чертям под хвост, думает Телеман. И европейский театр заодно.
Телеман смотрит на Хейди, которая играет против русской девочки. Она здорово играет. Русская. Телеман думает о том, что в России талантов отбирают года в три-четыре и взращивают, взращивают так, что они не видят в жизни ничего, кроме тенниса, а когда лет в восемнадцать-двадцать все же выясняется, что они не станут первыми ракетками мира, жизнь летит под откос. Хейди растет в иной культуре, ей будет куда отступать. В лучшем случае у нее будет много вариантов в запасе, в худшем – хотя бы пара. А все же есть что-то трусоватое в подобной заботе о запасном аэродроме. Так думает Телеман. Когда отступать некуда, тогда человек звереет, становится диким и опасным. Какими и должны быть примы, и в спорте, и в театре. Телеман уже почти отключился от всего вокруг, достиг того заветного состояния, когда разум уходит в свободный полет, порождая идеи. Ему знакомо это чувство. Он достает ручку, чтобы записать мысли о России, стороже и опасности, потому что все это очень театрально, из этого может получиться пьеса, но в глаза ему бросается идиотский логотип, проставленный вверху каждой страницы, «HAPPY TIME» голубенькими буквами. Черт возьми, вот говно! Ну как можно писать Пьесу на листах с «HAPPY TIME». Бадер в своем репертуаре – сдал дом с такой пакостью. В этом наци-инцестном поясе махровым цветом цветет отвратительная любовь ко всему миленькому. Хуже китча, чем здесь, нет нигде в мире. Телеман в гневе, ему приходится сделать несколько глубоких вдохов, чтобы хоть чуточку успокоиться. Так, надо записать и это – о китче. Что он существовал до нацизма. Что он вещь опасная. Но нужен другой блокнот. Он окликает Хейди, она отвлекается и пропускает мяч.
Мне нужен другой блокнот!
Что?
Я пошел за другим блокнотом! Этот мне не годится!
О'кей.
Телеман уходит с кортов и идет, куря сигарету, в сторону центра. Блокнот «HAPPY TIME» он с вызовом, картинно швыряет на землю прямо себе под ноги. Несколько аборигенов, ставших случайными свидетелями этого происшествия, недоуменно таращатся друг на друга. Нам здесь такого, пожалуйста, не надо, думает каждый из них. Какая-то женщина поднимает блокнот. И с приятным удивлением обнаруживает, что он совершенно новый. И вдобавок с надписью «HAPPY TIME» на каждой странице. Миленький. Думает она. Отлично подойдет для писем, например. Разбрасываться такими вещами! До чего мы дожили!
Телеман зашел в книжный и купил обычный блокнот. Удобного формата, со скругленными краями и резинкой, чтобы закрытый блокнот не распахивался при ходьбе. Многие художники и писатели, если верить плакату в книжном, выбирали блокноты этой марки: Аполлинер, Пикассо, Гертруда Стайн, Хемингуэй и прочие. Хотя никто из них не писал пьес, думает Телеман. Они в основном чирикали о всяких пустяках, а некоторые и вовсе рисовали. Видимо, у них не было театральной жилки. Рисовать-то – это не бином Ньютона, рисуют вон даже дети. Не говоря уж о сочинении складных историй и тем более стихоплетстве! Телеман даже усмехнулся. Вот театр – дело другое. Это занятие для избранных. Но блокнотик приличный. Никаких надписей. Пустые страницы. Даже не линованные. Это хорошо. Линейки не сочетаются с театром. Ему соприродны чистые пустые страницы. Пустота. Крик в пустоте. Вопль из недр земли: Страх и Трепет! Вот что называет театром Телеман.
Вернувшись на трибуны, Телеман погружается в записи. Россия, пишет он, обводит слово в кружок и строчит дальше: озверелость, запрет на курение, нацистский китч, сторож, возможно, ему стоит определить сторожа в главные герои, а почему бы нет, у сторожей красивая форма, их профессию легко использовать как символ, поддерживать чистоту, ремонтировать испорченное, «РЕМОНТИРОВАТЬ», пишет Телеман большими буквами и подчеркивает слово, но не обрывает линию, а продолжает ее, превращая в стрелку, которая указывает на следующее слово, которое он еще не написал, да, слово, слово, например, «КЛИМАТ». Он пишет «КЛИМАТ», но тут же жалеет об этом, климат – это скучно, экзистенциально скучно, он вычеркивает Л и М, переставляет на другое место А, добавляет Й и получает «КИТАЙ». Ремонтировать Китай? Это можно считать театром? Телеман долго думает. Наконец улыбается. Черт возьми, конечно же, это театр.
В нескольких метрах от него на трибуне сидит женщина. Телеман принял ее за маму соперницы Хейди. Он заключил это по тому, что она не спускает глаз с русской девочки и пару раз в раздражении вскрикивала и взмахивала руками. В принципе она может быть тренером русской, но Телеману кажется, что русские тренеры так не выглядят. Ей за тридцать. И одета она как американская первая леди. Юбка и такой же жакет, это, наверно, и называется костюмом, думает Телеман. Костюм сам по себе уже театр. Он записывает «КОСТЮМ». Женщина очень привлекательна. Если уж говорить прямо. Он смотрит на нее, и она видит, что он смотрит.
What are you writing?[10]10
Что вы пишете?
[Закрыть]
Oh, nothing, really.[11]11
Так, ерунда.
[Закрыть]
It must be something.[12]12
А все-таки?
[Закрыть]
Yes. Well, sometimes I hope it is theatre.[13]13
Ну, иногда я смею надеяться, что это театр.
[Закрыть]
Wow. So you are a theatre writer? A, what is it called... a dramatist?[14]14
Ого! Так вы театральный писатель? Как это называется – драматург?
[Закрыть]
That is a big word.[15]15
Это слишком громкое слово.
[Закрыть]
When we are in Moscow we see a lot of theatre.[16]16
Когда мы в Москве, мы часто ходим в театр.
[Закрыть]
A lot.[18]18
Да, часто.
[Закрыть]
So your daughter is interested in other things than tennis, if that is your daughter, I mean?[19]19
То есть ваша девочка интересуется чем-то помимо тенниса? Если, конечно, это ваша дочь.
[Закрыть]
That is my daughter, yes, Anastasia.[20]20
Да, это моя дочь. Анастасия.
[Закрыть]
Like the Tsar daughter?[21]21
Как царская?
[Закрыть]
Excuse me?[22]22
Простите?
[Закрыть]
Your daughter's name is the same as the youngest daughter of the Tsar that was... you know... with his family... in 1918?[23]23
Вашу дочь зовут так же, как младшую дочь царя, которого... вы знаете... со всей семьей... в восемнадцатом году.
[Закрыть]
I am sorry.[25]25
Мне очень жаль.
[Закрыть]
Are you sorry?[26]26
Жаль?
[Закрыть]
That they were killed so brutally, you know, even though something had to be changed... well... anyway. She is a good tennis player.[27]27
Их так жестоко убили... хотя какие-то перемены и требовались... ну ладно... короче. Она сильная теннисистка.
[Закрыть]
Your daughter is good also.[28]28
Ваша дочка тоже хорошо играет.
[Закрыть]
Not as good as yours. But she is ok.[29]29
Не так здорово, как ваша, но тоже прилично.
[Закрыть]
She is not angry enough. But I like her style. [30]30
Ей не хватает злости. Но мне нравится ее стиль.
[Закрыть]
Thank you. And your daughter is angry?[31]31
Спасибо. А в вашей дочери много злости?
[Закрыть]
Oh yes, she's angry.[32]32
О да.
[Закрыть]
How do you keep her angry?[33]33
Как вы поддерживаете ее злость?
[Закрыть]
I have my methods.[34]34
Знаю методы.
[Закрыть]
OK. And your husband?[35]35
Понятно. А ваш муж?
[Закрыть]
What do you mean?[36]36
Простите?
[Закрыть]
What I mean?.. is he a tennis player, too? Is he in Mixing Part as well?[37]37
Я имею в виду – он тоже теннисист? Он сейчас здесь? В Перемешках?
[Закрыть]
Mixing Part?[38]38
Перемешках?
[Закрыть]
Oh, that's what I call this place.[39]39
Я так называю это место.
[Закрыть]
So is your husband here?[41]41
Так ваш муж здесь?
[Закрыть]
No, no. Working.[42]42
Нет, нет. Он работает.
[Закрыть]
So he is a working man?[43]43
Он работающий человек?
[Закрыть]
Absolutely.[44]44
Еще как.
[Закрыть]
Is he... let me guess... something with oil? Gazprom? Is he an oligark?[45]45
А он не... позвольте мне угадать... работает на «Газпром»? Или он олигарх?
[Закрыть]
No, he is not.[46]46
Нет, он не олигарх.
[Закрыть]
Right.[47]47
Понятно.
[Закрыть]
And your wife?[48]48
А ваша жена?
[Закрыть]
At the Zugspitze.[49]49
Она на Цугшпитце.
[Закрыть]
So you see a lot of theatre?[51]51
Так вы пересмотрели много пьес?
[Закрыть]
My husband loves theatre, Anastasia loves theatre, I love theatre.[52]52
Мой муж обожает театр, и Анастасия тоже, и я.
[Закрыть]
Fantastic. What kind of theatre do you see?[53]53
Невероятно! А какой театр вы любите?
[Закрыть]
Chekov, Mayakovsky, Bulgakov, Shakespeare, but also modern things, like Harold Pinter, Sarah Kane. We see everything. You know Sarah Kane?[54]54
Чехова, Маяковского, Булгакова, Шекспира, но современных авторов тоже – Гарольда Пинтера, Сару Кейн. Мы любим самый разный театр. А вы знаете Сару Кейн?
[Закрыть]
Do I know Sarah Kane? Ha! I feel like laughing. Do you mind if I laugh?[55]55
Знаю ли я Сару Кейн? Я сейчас лопну от смеха. Ничего страшного если я посмеюсь?
[Закрыть]
Not at all.[56]56
Сколько угодно.
[Закрыть]
Ha! Ha! Ha! Do I know Sarah Kane? I not only know her. I love her. She is pure theatre. I love Sarah Kane more than myself![57]57
Ха-ха-ха! Я не просто знаю Сару Кейн, я ее обожаю. Она – воплощение театра. Я люблю Сару Кейн больше, чем себя.
[Закрыть]
You love her more than yourself?[60]60
Вы любите ее больше себя?
[Закрыть]
Well... No... I... got carried away. It was... I dont know. I just felt like saying it. But I like her a lot.[61]61
Нет... не знаю... это я увлекся. Само с языка сорвалось. Но она мне очень нравится.
[Закрыть]
I understand.[62]62
Поняла.
[Закрыть]
Thank you.[63]63
Спасибо.
[Закрыть]
I think our daughters are finished now.[64]64
Похоже, наши девочки закончили.
[Закрыть]
So maybe we see each other another day.[66]66
Возможно, мы еще увидимся.
[Закрыть]
Yes. My name is Telemann.[67]67
Возможно. Моя фамилия Телеман.
[Закрыть]
I am Jelena.[68]68
А я – Елена.
[Закрыть]
Как вам Цугшпитце?
Бесподобно! Мы побывали на самой высокой вершине Германии.
Понятно.
И оттуда видно далеко-далеко вглубь Австрии.
И что видно – везде скопления людей в форме?
Пожалуйста, будь так добр...
А вы купили на память наци-китча?
Телеман, по-моему, это не смешно.
Ты права.
А ты?
Да – а я?
Много написал?
Я записал четыре или пять слов.
Хорошо.
Нет, это не хорошо.
Понятно.
Ты знаешь, кто такая Сара Кейн?
Что?
Я спрашиваю, говорит ли тебе что-нибудь имя Сара Кейн?
Боюсь, что нет. А его надо знать?
Давай оставим в стороне «надо – не надо». Меня интересует, знаешь ты или нет.
Я ничего о ней не знаю.
Ясно.
А кто она?
Она написала несколько брутальных пьес, настоящий театр, а в двадцать восемь лет повесилась.
Фу-у.
То-то же.
Фу.
Час спустя:
А почему ты спросил, знаю ли я эту драматургиню?
Интересно.
Как-то ты нехорошо спросил.
Да?
Ты спрашивал не из любопытства.
Думаешь?
Да. Это была проверка.
Не хотел.
Именно что хотел, думаю я. Ты меня экзаменовал.
Нет.
Это была проверка на вшивость, ты хотел знать, чего я стою.
Эй, очнись! Мне просто было интересно.
Нет, ты меня экзаменовал.
Послушай: я подумал о ней, потому что случайно уже говорил о ней сегодня днем с другим человеком. И мне стало любопытно, а вдруг ты тоже ее знаешь, потому что тогда мы могли бы сейчас еще поговорить о ней. Я люблю говорить о Саре Кейн. И лишний раз убедился в этом во время той беседы днем.
С кем ты говорил о ней?
С русской мамашей на корте.
Она красивая?
Не знаю.
Не знаешь?
Я никогда ее не видел.
Ты же с ней разговаривал.
Так ты о русской?
Естественно.
Красивая ли она с лица?
Да.
Я не присматривался.
Не смеши меня. Она красивая?
Да.
Папа, ты со мной почти никогда не играешь.
Но, Бертольд, это не совсем правда.
Это правда.
Нет.
Ты думаешь только о театре.
Да нет же.
Нет да.
Но ты прав, о театре я думаю много. Я его люблю.
Меня ты должен любить больше.
И тебя я очень люблю. Между прочим, сегодня мы с тобой играли в футбол.
Каких-то пять минут. И я футбол тем более почти не люблю.
Не любишь?
Нет.
Так надо было об этом сказать.
Вот я и говорю.
Очень хорошо, тогда мы можем поиграть еще во что-то. Буду только рад, потому что я тоже не фанат футбола.
Так что ж ты молчал?
Вот говорю. Ровно как ты. Но про тебя я и правда думал, что ты футбол любишь.
И поэтому ты делал вид, что тоже его любишь?
Ну, я не делал вид. Родители часто включаются в то, чем увлечены их дети.
Но говорю же, я футбол не люблю.
He любишь, но я не знал.
Теперь знай.
Да. Хорошо. Давай во что-нибудь другое. Твои предложения?
Нету. Ты решай.
Хорошо. Что бы такое придумать? А ну-ка – что, если нам написать пьесу, нам вдвоем? Чтобы по-настоящему озвучить голос ребенка.
Нет.
Не надо говорить «нет». Сначала попробуем, а если окажется скучно, тогда найдем другое дело. Именно так люди узнают себя и свои пристрастия.
Нет.
Не некай.
Телеман, хочешь послушать?
Давай.
Сядь.
Мне надо сесть?
Да.
Сел.
Über aIIen Gipfeln ist Ruh, in aIIen Wipfeln spürest du kaum einen Hauch...
Что это значит?
Да это не важно.
Не важно?
Просто послушай.
Но что это такое?
Гёте.
О-о.
Мне его Бадер дал.
Бадер дал тебе стихотворение?
Да.
Ни черта себе. Слушай же. Давай.
Über aIIen Gipfeln ist Ruh, in aIIen Wipfeln...
Это ты уже читала.
Важно услышать все целиком.
Понятно.
Über aIIen Gipfeln ist Ruh, in aIIen Wipfeln spürest du kaum einen Hauch. Die Vögelein schweigen im Walde, warte nur, balde, ruhest du auch... Красиво?
О да. Очень. Такое звучание. Жалко, не понимаю, о чем речь.
Не надо так зацикливаться на смысле.
Думаешь, не надо?
Нет. Смысл – это самая банальная составляющая текста, Телеман.
Это кто сказал?
Это я сказала.
Понял.
И Бадер.
Он тоже так говорит?
Да.
Угу. Так что это значит?
Ночная тьма опустилась на горные вершины, все спит, замолкли птицы, скоро и ты отдохнешь.
Я?
Ну, не ты, хотя ты тоже. Тот, кто читает стихотворение. Или слушает его.
Значит, и я.
Ну да.
И я скоро отдохну?
Да.
Хорошо.
Что ты думаешь об этом?
Звучит неплохо.
Это гораздо больше, чем неплохо, Телеман.
Допустим.
Я готова сформулировать это резче – я люблю Германию из-за этого стихотворения.
Ого! Не слишком ли сильно сказано?
Нет, не слишком.
Ничего себе.
Я хочу, чтобы ты понял, насколько это прекрасно. Ты в состоянии разделить мой восторг?
Боюсь, не в полной мере.
Но отчасти?
Да.
В твоих словах сквозит скепсис?
Чуть-чуть.
Почему?
Пфа. Гёте мастер, конечно, и в стихотворении есть и ритм, и полнозвучие, все отлично, но разве оно отвратило людей от нацизма? А, Нина? И главное – разве в нем есть театр? Вот о чем я себя всегда спрашиваю. Есть в этом произведении театр или нет?
