Текст книги "Воспоминания гермафродита"

Автор книги: Эркюлин Барбен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Этим я была обязана ее трогательной привязанности к моей тетке, одной из самых любимых ее воспитанниц, с которой ей не хотелось расставаться.

Сказать, что я была счастливапри мысли о перспективе, которую представляла мне эта карьера, было бы совершенной ложью. Я вступал на этот путь без отвращения, это правда, но также и без воодушевления. При этом я и не подозревал еще о бесчисленных сложностях жизни такого подневольного существа, каким, по сути, является учительница начальной школы.

Конечно, сегодня уже всем известно, в каком постыдном для нашего времени зависимом положении находятся в пансионах учителя и учительницы. Они подвергаются многочисленным нападкам и клевете со стороны людей, чьим духовным просвещением занимаются, также им приходится выносить деспотическое и гибельное давление со стороны священника, завидующего их влиянию и пытающегося полностью подчинить их себе, если же это ему не удается, он вполне способен полностью уничтожить их, вызывая в окружающих неприятие любого их поступка. И в своей практике я встречал тому многочисленные примеры. Но тогда мое время еще не настало.

Однако подводные камни, о которых я только что упомянул, неизбежны. Возможно, недоверчивые начнут надо мной насмехаться. Как бы там ни было, я считаю, что исполнил свой долг и уверяю, что, за редкими исключениями, чиновники, против которых я осмелился здесь выступить, встречаются довольно-таки часто.

После приходского священника следующим врагом учительницы является инспектор начальной школы. Это ее непосредственный начальник, человек, от которого зависит вся ее судьба. Одно его слово, сказанное в учебном округе, один рапорт префекту – и она может оказаться изгнанной из преподавательского состава.

Представьте себе человека, получившего должность инспектора начальной школы при помощи различных недостойных ухищрений – я таких видел немало. Он не способен оценить талант или заслуги учительницы пансиона, которая вполне могла бы предложить ему не почетное кресло, а место рядом с наиболее невежественными учениками: в соответствии с его уровнем.

Конечно же, он остережется затрагивать серьезную тему: он провалится. Он начнет привязываться к самым ничтожным пустякам, гтугая детей и лишая их всякой возможности отвечать, что и происходит в действительности. Затем начинаются упреки в адрес учительницы, угрожающий тон, которому приходится подчиняться, дабы господин представитель учебного округа, наделенный неопровержимым преимуществом, не растоптал тебя совершенно.

Представьте себе также, что учительница хороша собой, и что она понравилась господину инспектору – порой такое случается, ибо эти господа тоже могут быть весьма и весьма чувствительны. Вполне возможно признать за ними подобные качества. Бедная девушка, боясь попасть в немилость, лишиться куска хлеба, который позволяет выжить ей и ее пожилому отцу, оказывается еще более уязвимой, более униженной перед высокомерием своего начальника. Последний же, в восторге от того, что напутал ребенка, немного смягчается и в конце отпускает комплимент, который в устах любого другого показался бы оскорблением. Но разве можно невежливо ответить господину инспектору? Нет. Он это прекрасно знает. Как и нельзя остаться безразличной к расточаемым им обещаниям повышения.

Вот они уже в уютном салоне. Этот господин не отказывается от угощения. Тут уже вопросы образования никого не интересуют, он переходит на откровенно фамильярный тон; эта сфера знакома ему гораздо лучше. Смысл его медоточивых слов все более проясняется. После угроз он переходит к обещаниям, но требует благодарности, и тут его речи становятся чрезвычайно многозначительными.

Из страха навлечь на себя его ненависть иногда учительница проявляет к нему благосклонность!!!..

Случается также, что она вежливо просит господина инспектора тотчас выйти за порог и больше никогда его не переступать.

В подобных случаях учительница почти наверняка пропала. Разве она сможет победить человека, чьи высокие моральные качества уже вошли в поговорку? Начнем с того, что она боится скомпрометировать только себя, не нанеся ему ни малейшего ущерба: поэтому она молчит. Затем следуют различные неприятности, в префектуру начинают поступать докладные записки, и на нее обрушиваются грозные выговоры.

Если же при этом против нее настроен и приходской священник, то все кончено, ей приходится отступить. Он же, не имея возможности изгнать ее, прилагает все усилия, чтобы семьи отдавали своих детей на воспитание монахиням, которых заблаговременно пригласили в город.

Я видел, как на моих глазах разворачивались просто невероятные, самые гнусные и низкие сцены, свидетельствующие о настолько возмутительных злоупотреблениях властью, что я не в состоянии их описать.

У меня и в мыслях нет пытаться принизить это достойное, трудолюбивое и заслуживающее уважения сословие, призванное выполнять тяжелую задачу просвещения нашего сельского населения.

Никто больше, чем я, не может оценить их стремление к добру, их неустанные усилия поддержать все, что связано с нравственной стороной образования. Моей единственной целью было поднять здесь вопрос общественной морали.

Я был принят в педагогический институт. Меня отделяли от него всего несколько миль. Тем не менее, это путешествие воспринималось мною как событие. Предстояло плыть по океану, и я заранее предвкушал очарование перемен.

Я прибыл в Д., и капитан отвез меня в училище, находящееся под покровительством монашек. С виду оно было скромным и неброским, как и жизнь его обитательниц.

Не знаю точно, что за тягостное чувство охватило меня, как только я перешагнул порог этого дома. Это было что-то похожее на боль, на стыд. Мои ощущения невозможно было передать обычными словами.

Без сомнения, это покажется невероятным, ведь я уже не быларебенком, мне было семнадцать лет, и я вскоре должна былапредстать перед девушками, причем некоторым едва исполнилось шестнадцать. Теплый прием начальницы оставил меня равнодушным, и, странно, но когда она привела меня в класс старших воспитанниц, от вида этих свежих очаровательных улыбающихся лиц у меня сжалось сердце.

В их молодых глазах я виделарадость, удовольствие, однако я была грустна и испугана).Что-то инстинктивно протестовало во мне и, казалось, мешало войти в это святилище девственности. Однако любовь к знаниям возобладала надо всеми этими чувствами и вывела меня из странной рассеянности, завладевшей всем моим существом.

Кандидаток на получение свидетельства о профессиональной пригодности было от двадцати до двадцати пяти. Кроме нашего класса, в том же заведении было, по меньшей мере, сто девочек – как пансионерок, так и экстернов, объединенных в два отдельных класса. Все мы располагались в огромном дортуаре, где стояло примерно пятьдесят кроватей.

По краям этой комнаты на двух отделенных белыми занавесками кроватях спали монашки. Поскольку я уже давно привыклак отдельной комнате, эта необходимость жить в коллективе доставляла мне невыносимые страдания. Особенной пыткой было для меня время пробуждения, мне бы хотелось иметь возможность скрыться от взглядов моих любезных товарок: не то чтобы я пытался их избегать, для этого я слишком их любил, но инстинктивно я ощущал стыд, ибо физически сильно от них отличался.

В этом возрасте, когда развиваются все женские прелести, я не мог похвастаться ни грациозной легкой походкой, ни округлыми формами, которые являются отличительными чертами цветущей юности. Мой болезненно бледный цвет лица выдавал постоянно терзавшие меня страдания. Мои черты отличались резкостью, которую трудно было не заметить. Легкий пушок, с каждым днем становившийся все гуще, покрывал мою верхнюю губу и часть щек. Понятно, что эта особенность часто делала меня объектом шуток, которых я пытался избежать, частенько используя ножницы в качестве бритвы. Однако, как и следовало ожидать, мне удавалось добиться лишь того, что он становился еще более густым и заметным.

Он покрывал практически все мое тело, и поэтому я тщательно избегал обнажать свои предплечья, как это делали мои товарки, даже в самую сильную жару. Что касается моей фигуры, она оставалась до смешного тощей. Все это бросалось в глаза, и я замечал это постоянно. Однако нужно сказать, что меня любили практически все мои начальницы и подруги, и это теплое отношение было взаимным, однако со своей стороны я чувствоваланекоторый страх. Я была рождена,чтобы любить. Моя душа была способна лишь на это: под видимой холодностью и почти безразличием у меня скрывается горячее сердце.

Эта несчастливая черта характера очень скоро навлекла на меня упреки и сделала меня объектом пристального внимания, но я подчеркнуто это игнорировал. Вскоре близкие отношения установились у меня с очаровательной юной девицей по имени Текла, которая была старше меня на год. Конечно же, физически внешне мы сильно отличались. Моя подруга обладала совершенно отсутствующими у меня свежестью и грацией.

Нас называли неразлучными, и действительно мы ни на миг не теряли друг друга из виду.

Летом, когда уроки проходили в саду, мы сидели рядом в обнимку, придерживая книгу одной рукой.

Время от времени на меня падал взгляд нашей учительницы, когда я склонялся к своей подруге, чтобы поцеловать ее то в лоб, то в губы, как ни трудно представить себе подобное. Это повторялось по двадцать раз в час. Тогда наставница требовала, чтобы я пересел на другой конец сада, чему я подчинялся без особой охоты. На прогулке повторялись те же сцены. По странному стечению обстоятельств в дортуаре я занимал кровать под номером 2, а она под номером 12. Но это нисколько меня не смущало. Поскольку я не мог уснуть, не поцеловав ее, я устраивал так, чтобы все еще оставаться на ногах, когда все уже лежали в кроватях. На цыпочках я направляласьк ней. Когда наше прощание подходило к концу, иногда меня застигала врасплох наша учительница, от которой меня отделяла лишь кровать номер 1. Сперва она принимала мои объяснения, однако так не могло продолжаться вечно. Эта прекрасная женщина на самом деле любила меня, мне это было известно, и мои действия ужасно ее огорчали и удивляли. С другой стороны, поскольку мы уже не были детьми, она старалась воздействовать на наши чувства, не прибегая к наказаниям.

И на следующий же день она нашла предлог, чтобы вызвать меня одну в сад и там, взяв меня за руки, как если бы она была моей сестрой, начала трогательно увещевать, напоминая о сдержанности, которой требовали мораль и уважение к религиозному заведению. Я никогда не мог слушать ее без слез, настолько ее вдохновляли темы, в которых, по сути, не было ничего человеческого.

У меня достаточно жизненного опыта, и я могу утверждать, что это была возвышенная натура. Ручаюсь, что, если бы самый скептический человек в мире пожил рядом с этим настолько неземным, настолько чистым, настолько истинно христиански настроенным существом, он бы почувствовал себя просто обязанным восхвалять религию, способную порождать подобные характеры. Мне ответят, что это редкость: да, к несчастью, я это знаю; но от этого такими людьми еще больше восхищаешься, ведь далеко не всем удается достичь совершенства, и никто не осмелится этого от них требовать?

Святая и благородная женщина! Воспоминания о тебе поддерживали меня в трудные часы моей жизни!! Они являлись мне в минуты заблуждения, подобно небесному видению, дающему мне силы и утешение!!

Скромная и смиренная, но возвышенная душой, сестра Мари дез Анж старательно избегала любых разговоров о своем известном многим знатном происхождении. Она была дочерью генерала, долгое время занимавшего дипломатический пост и сделавшего блестящую карьеру, но рано отказалась от будущего, которое сулили ей его имя и состояние, посвятив себя исключительно заботам о бедных и больных. Ее обширные и необычные для женщины познания заставили начальство назначить ее главой педагогического института в Д. Мало сказать, что ученицы ее любили. Все ее обожали. Поэтому даже легкие упреки с ее стороны в наш адрес были редкостью; ее желания были для нас приказами, которые мы исполняли еще до того, как они были сформулированы.

Инспектора хорошо ее знали, поэтому их посещения были редкими и., как правило, краткими.

Распорядок дня для учениц выпускного класса строился следующим образом: утром – как летом, так и зимой – всех поднимали в пять часов. В шесть часов – церковная служба, либо в часовне, либо в приходской церкви, расположенной в пяти минутах от заведения.

В семь часов начинались занятия и продолжались до восьми, когда всех приглашали на завтрак. В девять часов занятия возобновлялись. По утрам мы упражнялись во французском языке, в стиле, в сочинениях и в географии.

В одиннадцать часов обед, потом перемена для молодых пансионерок и экстернов. За это время мы едва успевали выполнить утренние задания. С часа до половины пятого мы занимались математикой, чтением и французским языком. Некоторые дни были отведены для занятий вокальной музыкой и рисунком. Начиная с пяти часов, мы были свободны, однако продолжали работать, и надо сказать, что это не было для нас в тягость. Мы не теряли ни минуты. Если получалось так, что мы опережали программу обучения, мы пользовались этим либо для того, чтобы заняться шитьем, либо для разрешения новых сложных вопросов. Вот почему мы добивались быстрых успехов. Мое отвращение к рукоделию все усиливалось. Иногда я спрашивал себя, как бы я поступил, если бы однажды мне пришлось признаться своим ученицам в полной неспособности к этому. Пока мои подруги совершенствовались в подобных занятиях, я предавался своему любимому развлечению, то есть чтению.

Летом, если погода позволяла, после ужина мы отправлялись на прогулку по берегу моря. Нас сопровождали монашки, которые нам нисколько не докучали. У стен нашего заведения, отделенный от него всего лишь земляной насыпью, простирался огромный, почти всегда пустынный пляж. Разбушевавшаяся стихия частенько обрушивала на эту дикую часть побережья сильнейшие ураганы, после которых оттуда открывался особенно великолепный вид. В этой пустынной местности нередко громыхали воистину устрашающие грозы, которые даже представить себе трудно.

Однажды я присутствовалапри подобном ужасном зрелище, забыть которое не в силах и по сию пору.

Это было где-то в середине июля.

Днем стояла изнуряющая жара. Ни малейшего дуновения свежего ветерка не ощущалось в воздухе, который даже к вечеру оставался знойным. Как обычно после ужина мы вышли на часовую прогулку по земляному валу. В этот момент все вокруг резко переменилась. С моря внезапно подул сильный ветер, а на горизонте появились черные тучи.

Стало ясно, что вскоре разразится буря.

Я торопился вернуться домой, потому что с тех пор, как я прибыл в Д., гроза вызывала во мне страх. Однако до того дня ничего подобного переживать мне не случалось. Текла опиралась на мою руку, дрожавшую, несмотря на все мои усилия это скрыть.

Мы уже собирались в обратный путь, когда ужасная вспышка буквально пригвоздила меня. Небо разверзлось, извергнув молнию, которая упала в нескольких метрах от того места, где мы находились, однако не оставив после себя никакого следа.

Я былав ужасе. Однако ураган еще не набрал полную силу.

К полуночи его мощность увеличилась. Молнии сверкали одна за другой, все быстрее, освещая дортуар, так что горевший там ночник был совершенно лишним.

Никто не спал. Две монашки, отодвинув занавески на кроватях, вслух читали молитвы, которые повторяли некоторые мои подруги.

Монотонные звуки этих голосов, смешанные с нарастающими раскатами грома, были невыразимо тоскливыми.

Накрыв голову одеялами, я дышал с трудом. Чувствуя, что больше не выдержу, я немного высвободился и посмотрел вокруг.

Ученица, находившаяся рядом со мной, была не так напугана, она встала и подошла, чтобы меня успокоить.

Когда пугающий свет озарил все помещение, я схватил ее за руку.

Затем тотчас же последовал грохот, подобного которому мне не приходилось слышать никогда.

В то же время окно над моей кроватью с шумом распахнулось. В полном смятении и тоске я вскрикнул, и мой крик в этой обстановке прозвучал как предвестник настоящего несчастья.

До того, как кто-либо успел понять, что происходит, я перескочил, сам не знаю как, через кровать, отделявшую меня от моей наставницы.

Как будто пораженный электрическим разрядом, я упал вне себя на руки сестры Мари дез Анж, которая не смогла высвободиться из моих неожиданных объятий.

Ее руки обвивали мою шею, в то время как моя голова с силой прижималась к ее груди, прикрытой лишь ночной сорочкой.

Когда первый испуг прошел, сестра Мари дез Анж тихонько напомнила мне, что я не одет. Конечно, я не думал об этом, но сразу все понял.

Я была вся охваченанепонятными ощущениями и сгорала от стыда.

Мое положение невозможно было описать.

Возле кровати стояло несколько воспитанниц, они смотрели на эту сцену и объясняли мое нервное возбуждение исключительно страхом… Теперь я не решался ни встать, ни взглянуть на внимательно рассматривавших меня девушек. Мое искаженное лицо было мертвенно бледным. Мои ноги подгибались.

Охваченная жалостью, моя чудесная наставница пыталась приободрить меня. Я упалана колени, положив голову на кровать. Моя наставница попыталась приподнять ее одной рукой, положив другую на мой лоб. Я почувствовал, что эта рука обжигает меня.

Я резко отстранил ее и прижал к губам с незнакомым мне доселе ощущением счастья. В любое другое время она бы упрекнула меня за эту фамильярность, которой она никогда не переносила. Однако она только убрала руку, попросив меня вернуться на свою кровать.

Охваченный чувствами, которые трудно описать, я уже не слышал глухих раскатов продолжавшейся грозы. Я вернуласьна место, не решаясь взглянуть на свою наставницу. У меня в мыслях царила полная сумятица. В моем воображении беспрестанно прокручивались пережитые мною ощущения, и я терзаласьими, как будто совершилапреступление… Это можно понять, учитывая, что тогда я совершенно не разбирался в жизни. Чувства, волнующие людей, были мне совершенно неведомы.

Я всегда жил в определенном окружении, меня воспитывали таким образом, чтобы оградить от познаний, которые, несомненно, могли бы сделать меня несчастным и погубить. Случившееся не стало для меня откровением, но лишь заставило меня страдать.

Часто я чувствовал колебания, отправляясь к святому причастию после ночей, когда меня посещали странные видения. Но могло ли быть иначе? После того происшествия моя природная сдержанность в присутствии моих подруг еще увеличилась. Могу привести тому один пример, который никого не скомпрометирует.

В течение всего лета ученицы, любившие морские купания, предавались этим полезным для здоровья упражнениям под присмотром монашки. Я же постоянно отказывался идти с ними.

Нам уже давно обещали экскурсию в Т., расположенный в наиболее живописной части острова. Наконец этот день настал. Нужно было пройти пешком, по меньшей мере, пять километров, и столько же обратно. Это путешествие предназначалось только для педагогического класса, ибо остальные ученицы были слишком малы. Поскольку в Т. также находилось религиозное заведение, похожее на наше, мы должны были там заночевать, что делало нашу прогулку еще более заманчивой.

Стоял август. Чтобы избежать путешествия по сильной жаре, мы вышли в путь в пять часов утра. Нас сопровождали начальница и две монашки. Нам предстояло пересечь болотистую местность, где растительность никак нельзя назвать обильной.

Всюду песок, что придает этим краям сходство с унылыми пустынями Африки.

Конечно, не чувствовал усталости, однако когда мы подошли к дюнам, то под ногами уже не было твердой земли и идти по этой зыбкой почве не представлялось возможным.

С каждым шагом ноги проваливались по щиколотку. Мы решили идти босиком. Моих подруг охватило безумное веселье. Всем известно, что оно передается, но в мои намерения не входило присоединиться к ним.

Этот радостный и искренний смех благотворно действовал на меня, но все же, помимо своей воли, я чувствовалазависть.

Время от времени я склонял голову под грузом печали, которую мне никак не удавалось преодолеть. Мой ум занимало лишь одно. Я чувствовала,что меня терзает неведомая болезнь.

В Т. нас встретили очень гостеприимно. Добрые сестры, жившие в одиночестве и предупрежденные о нашем приходе, приняли нас с распростертыми объятиями.

К делу подключилась вся деревня, и нам подготовили чрезвычайно радушный прием.

На завтрак нам подали свежее молоко, яйца и варенье, которым мы в полной мере воздали должное.

После завтрака мы отправились в сад.

На первом и единственном этаже заведения располагался большой класс, ради нас преобразованный в просторное походное ложе. На пол постелили матрасы и одеяла. Этого было более чем достаточно длястоявшей тогда теплой погоды. Была сильнейшая жара. Я, как и мои подруги, попытался поспать несколько часов, чтобы восстановить свои силы.

Можете сами догадаться, насколько глубоким был мой сон, поскольку его постоянно прерывали зевки или смех учениц. Я и сейчас вижу эту картину.

Полуодетые, лежа бок о бок на наших импровизированных ложах, мы являли собой весьма живописное зрелище. Я не имею в виду себя (естественно).

Под легкими одеждами тут и там угадывались великолепные формы, которые время от времени неосторожные движения открывали моему взору.

Когда я уношусь в это далекое прошлое, мне кажется, что это было во сне!!! Сколько подобных воспоминаний живут в моем воображении!!!

Если бы я написал роман, я мог бы, обращаясь к памяти, создать самые драматические, самые трогательные страницы, о которых не мечтали ни Александр Дюма, ни Поль Феваль!!! Конечно, мое перо нельзя сравнивать с драматическим мастерством этих писателей. Но все-таки не стоит забывать, что я описываю свою собственную историю, причем мои приключения были связаны с самими почтенными людьми, и я никогда не решусь указать на роль, которую они в них невольно сыграли.

Что за участь мне выпала, о, Боже мой! И что за мнение составят обо мне те, кто шаг за шагом проследит за моей невероятной судьбой, подобной которой не было назначено, кроме меня, кажется, еще ни одному живому существу!

Как бы суров ни был приговор, ожидавший меня в будущем, я все же хочу исполнить свою нелегкую задачу.

Вечером того же дня мы отправились осматривать окрестности Т. Ничто не может с ними сравниться.

Деревушка буквально вся погружена в океан вечнозеленых растений, глубокие корни которых веками прорастали в песчаных холмах, называемых дюнами.

Огромный сосновый лес простирался вдоль берега, как преграда, защищавшая местность от моря и от песков, которые, образуя гигантской высоты наносы, представляли собой поистине величественное зрелище.

Рассматривая их в подзорную трубу с самой высокой точки леса, которую называли Обсерваторией, можно было принять их за гигантские серебряные изваяния, особенно когда их освещали солнечные лучи. Мы находились по меньшей мере в четырех километрах от великолепного пляжа, который называли Голова Дикаря. Это была для нас земля обетованная. И мы собирались отправиться туда завтра утром.

Вопреки нашему желанию, ночь тянулась слишком долго.

Поскольку религиозное заведение Т. не могло вместить всех нас, то нескольких воспитанниц решили отправить к услужливым соседкам, которые были счастливы приютить нас. Я был в их числе. В наше распоряжение были предоставлены кровати чистоты необыкновенной. В помещении, где я находился, их было три. Нас же было девять человек.

К счастью, кровати оказались широкими. Мы могли спокойно спать на них, хотя каждой досталась лишь треть кровати.

Не буду даже и упоминать о том, как я провел эту ночь!!!

С рассветом нам нужно было отправляться в путь.

Наспех одевшись, мы перекусили, запивая еду холодным молоком.

Добрые монашки приготовили нам провизию, которую погрузили на ослов, предоставленных нам для этого путешествия.

На лесной опушке, на пригорке, который как будто возвышается надо всеми океанскими просторами, находится большой каменный крест. Нет сомнения, что многие поколения моряков преклоняли колени на этих поросших мхом ступенях! Сколько матерей проливали здесь слезы, вспоминая о своих пропавших сыновьях!

Именно там, под чистым небом, мы совершили утреннюю молитву. Сестра Мари дез Анж читала молитвы своим проникновенным, исполненным великой веры голосом. Я стоял на коленях напротив нее и не могу передать, что за чувство охватило меня, когда я смотрел на ее ангельское личико, отмеченное печатью невыразимой нежности и глубокого покоя, свойственного этой девственной душе. Молитвенную тишину прерывал лишь шум прибоя.

Это было нечто воистину великое, полное подлинной поэзии!

У меня лились слезы, а мои подруги в это время повторяли священные слова!

Моя добрейшая наставница была поражена моим угнетенным видом и участливо поинтересовалась моим здоровьем, опасаясь, как бы это путешествие совершенно меня не изнурило. Я успокоил ее как мог, желая избежать разных подробностей и вопросов, на которые у меня не было ответа.

Мы отправились в путь. Как и накануне, для ходьбы нам пришлось снять чулки и башмаки, поскольку песок становился все более глубоким и, следовательно, более зыбким. Иногда мы проваливались по колено, и некоторые падали в нелепых позах, что заставляло нас развеселиться и забыть об усталости от этого изнуряющего похода.

Жара все усиливалась. Мы ускорили шаг, дабы поскорее иметь возможность отдохнуть, в чем некоторые из нас уже сильно нуждались.

Мы были уже близко. Песок обжигал нам ноги. Жажда чувствовалась все сильнее, тем более что теперь у нас перед глазами простирались серебристые волны океана.

Чудесное зрелище, представшее нашим взорам, невозможно описать: для этого требуется перо более изощренное, нежели мое.

Было уже поздно. Немного отдохнув на песке, мы решили утолить голод, который усиливал свежий морской ветерок.

Мы разложили на пляже нашу провизию, и каждая воздала ей должное. Мы подумали обо всем, однако забыли про воду. Где найти ее в этой раскаленной пустыне? Я вызвался всех спасти. Со мной на поиски источника отправились две мои подруги.

Прошло больше часа, прежде чем мы его нашли. И увидев его, обезумели от радости.

Я отодвинуласкрывавшие родник растения и бросилась на землю, чтобы утолить терзавшую меня ужасную жажду. Удовлетворив эту насущную потребность, мы стали думать о возвращении. Нас уже давно ждали и приветствовали воистину торжествующими криками. Нетерпеливые руки вырывали у нас сосуды, даже не думая поблагодарить.

Одна ученица прошла вперед по пляжу и опустила ноги в воду.

Всех неожиданно озарило!

Все мгновенно сбросили с себя верхнюю одежду и, закатав юбки до талии, бросились в эти благодатные волны.

Наши учительницы в сторонке сделали то же самое.

Море быстро поднималось. Нескромные волны порой касались тех мест, которые хотелось защитить от проникновения влаги! Тогда следовал безумный взрыв смеха! И только я наблюдал за этим купанием со стороны. Кто же мешал мне принять в нем участие? Тогда я бы не сумел на это ответить. Чувство стыда, которому я подчинялся почти помимо своей воли, вынуждало меня остаться в стороне, как если бы я боялся, забавляясь вместе с остальными, оскорбить взгляды тех, кто называл меня своей подругой, своей сестрой!

Конечно, они и не подозревали, что за бурные чувства волновали меня при виде этого раскрепощенного поведения, столь естественного среди девушек-ровесниц! Самым старшим из них было двадцать четыре года. Мне было девятнадцать, а многим еще и этого не исполнилось. Некоторые были очень милы, однако не отмечены какой-то особой красотой.

К четырем часам небольшая процессия вернулась в Т. Нас уже ждал обед. Мы сильно устали, однако нам предстояло еще проделать долгий путь, чтобы вернуться в симпатичный загородный домик.

Мы быстро проделали эту дорогу, благодаря нашему желанию восстановить силы долгим ночным сном. Лично я в этом настоятельно нуждался, и можно догадаться, что терзавшие меня ощущения нисколько не прибавляли мне сил.

Хотя мне об этом и не говорили, я замечал, что мое состояние вызывает беспокойство. Наука не могла объяснить мои бессознательные тенденции, вот почему, естественно, все думали, что меня подтачивает некий недуг.

Впрочем, наука не способна творить чудеса, и еще меньше – предсказывать будущее… Но меня довольно долго заставляли следовать особой диете. Бедная сестра, занимавшаяся лекарствами, пыталась найти все новые средства, однако каждая ее попытка оканчивалась полной неудачей.

Настала пора каникул, которая совпадала с экзаменационной. В этом году мне также пришлось принять в этом участие. Вот уже два года как я был в Д. Для молодых кандидаток это воистину тревожная пора. Я же чувствовал ко всему полное безразличие, хотя речь шла о моем будущем.

Мы отправились в Б. в сопровождении начальницы. Она представила нас господину инспектору учебного округа, который произнес перед нами речь о нравственности, приличествующую торжественному моменту. Экзамен должен был состояться в залах префектуры. На следующее утро в восемь часов они были уже заполнены, и начался письменный экзамен.

Результаты стали известны лишь в полдень.

Из восемнадцати кандидаток на свидетельство о профессиональной пригодности я занял первое место. То же самое положение я сохранил до окончания всех экзаменов и, к своей чести, должен сказать, что никто мне не завидовал, поскольку все ожидали именно этого.

Моя мать сияла от счастья, но определенно ни один человек не радовался этому больше, чем мой почтенный благодетель, мсье де Сен-М. Он больше сопереживал моему успеху, чем если бы этого добился его собственный ребенок.

Когда я расставался со своими милыми подругами, у меня болезненно сжалось сердце. Покидая небольшой дом в Д., я ощущал ужасную тоску.

Это было нечто вроде смутного неопределенного предчувствия того, что ожидало меня в будущем.

Может быть, в этих стенах я оставил покой, непоколебимое спокойствие, которое дает чистая совесть?

Может быть, в миру мне предстояла борьба с самыми различными врагами? И как мне удастся выйти из этой схватки?

Я вновь занял в Б. свою скромную комнату и приступил к своим прежним обязанностям у мсье де Сен-М., ожидая, пока инспектор предложит мне пост. У меня были с ним прекрасные отношения.

Он всегда относился ко мне благосклонно. Это был человек редкий и воистину достойный возложенных на него деликатных обязанностей, которые он исполнял со старанием, делавшим честь народному образованию.

Так прошло несколько месяцев, а затем из префектуры мне пришло приглашение явиться в контору учебного округа. «Дитя мое, – радостно сказал мне инспектор, – я думаю, что вы будете довольны. Я хочу предложить вам должность в хорошо известном мне пансионе, где, не сомневаюсь, вам очень понравится. Мадам А. наделена редкими талантами и в то же время исключительным благородством. Если условия, которые она предлагает в своем письме, покажутся вам приемлемыми, то сразу же напишите ей ответ. Я же со своей стороны представлю вас ей».