Текст книги "Глаза Ангела"

Автор книги: Эрик ван Ластбадер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 34 страниц)

* * *

Сначала Ирина услышала плеск воды, а затем крик дельфина.

– Боже мой, – радостно воскликнула она, – какое чудесное животное!

Женщина подошла к бортику бассейна, наклонилась и опустила руку в воду, чтобы дотронуться до круглого носа дельфина.

– Как тебя зовут, красавец мой? – спросила она у животного и неожиданно увидела голову человека, вынырнувшего из воды рядом с дельфином.

– Его зовут Арбат, – ответил незнакомец, смеясь над изумлением Ирины, а как ваше имя?

Ирина совершенно забыла про дельфина и широко открытыми от удивления глазами смотрела на смеющегося человека, чья кожа фосфоресцировала при неярком освещении, не могла оторвать глаз от бледного лица, странных, заостренных черт. А какие у него были глаза! Господи, какие необыкновенные глаза! Ирине казалось, что в их глубине она видит все цвета, когда-либо существовавшие на Земле. Она смотрела и смотрела в эти глаза, как будто хотела навечно впитать в себя их силу и свет.

Единственной растительностью на лице космонавта были длинные темные ресницы. Ни малейшего намека на пробивающуюся щетину усов или бороды – одна гладкая безволосая кожа; как ни странно, необычная безволосость не делала его женоподобным, а лишь усиливала его обаяние. Ирина на мгновение представила, что смотрит не на человека, а на мифическое существо – тритона.

Дельфин игриво суетился рядом с космонавтом, и Ирине сначала показалось, что и космонавт вроде бы тоже находится в игривом настроении, но через некоторое время поняла, что за его игривостью скрывается совсем другое чувство. И будто наяву услышала голос Наташи Маяковой: «Придет день, и ты тоже встретишь своего Эдварда Олби, который откроет тебе новый мир, и твоя жизнь совершенно изменится. Самое главное – не упустить такую возможность и, когда она появится, сделать так, как поступила я: в нужный момент послать всех к черту, забыть об опасности и смело идти вперед, к своей цели!»

– Ирина. Меня зовут Ирина, – прошелестел над бассейном чей-то голос, и в этом голосе Ирина едва узнала свой собственный. – А как тебя зовут?

– Добро пожаловать, Ирина, – сказал Виктор и потянул ее за руку к себе, и в этот момент она подумала, что ее окружили одновременно солнце, луна и звезды. Волшебная музыка послышалась близко-близко, и Ирина всей душой окунулась в океан этой незнакомой музыки. – Ты можешь называть меня именем Одиссей, – сказал космонавт.

* * *

Хонно с любовью всматривалась в красочную панораму родного Токио. Солнце сверкало над крышами высотных домов. Оно отражалось в зеркальных стеклах окон последних этажей, оставляя без внимания средние и нижние, и те стояли в тени и жили как бы в подводном мире, куда не достает солнечный свет, где все – зеленоватый полумрак и темные тени.

"Мне только нужно сконцентрироваться и сжать мою внутреннюю энергию – ва – до размеров теннисного мяча, думала Хонно, – и вот он, этот мячик, зажат в моей ладони: могу разжать пальцы и бросить его на город, и он будет гулять по улицам, и переулкам, и домам, подобно шарику на игровом поле.

Прежняя жизнь Хонно теперь казалась ей призрачным видениям, далеким, забытым, словно пачка старых, пожелтевших и никому не нужных фотографий, валяющихся на пыльном чердаке. Другая жизнь, другая женщина.

– Госпожа Кансей!

«Разве еще существует госпожа Кансей?» – спросила себя Хонно, наблюдая, как в аэропорту Нарита идет на посадку сверкающий в полуденном солнце самолет.

– Я хочу сменить имя, – резко сказала она, отворачиваясь от окна и от прекрасного, раскинувшегося внизу города. – Разве подобные вещи не в обычаях якудзы?

Большой Эзу согласно кивнул.

– Да, пожалуй. Иногда такое случается. – Он, не отрываясь, наблюдал за Хонно, менявшейся буквально на глазах, моментально приобретавшей новые качества, оттенки характера, поведения, словно разноцветные стеклышки калейдоскопа каждый раз складывались в другую картинку, другой узор.

– Кои, – после минутного размышления предложила Хонно. – Я беру себе имя Кои, оно мне нравится.

Имя, которое выбрала себе Хонно, помимо названия одного из видов японского карпа, имело ряд и других значений: «темный», «сильный», «власть императорского трона», «переодеваться».

В определенной степени все значения слова «кои» подходили к Хонно. Новой Хонно.

– Так вот, Кои, – сказал Большой Эзу, сидевший за массивным деревянным письменным столом, – твой друг, самурай Какуэй Саката, имел веские причины для самоубийства.

Большой Эзу показал на пачку бумаг, которые он забрал из квартиры Асаку Хитазуры, знакомого Гиина, и произнес такую речь:

– У нас имеется полный перевод записей, содержавшихся в тетрадях Сакаты. Саката-сан был человеком необыкновенно скрупулезным и аккуратным, поэтому сведения, которые он собрал, имеют особую ценность. Здесь в мельчайших деталях зафиксировано все: самые разнообразные случаи взяточничества, вымогательства, назначения на министерские должности с целью личной выгоды и так далее. Подробная энциклопедия человеческих грехов – чего тут только нет! Алчность, зависть, похоть, жадность, гордость, даже обжорство! Ниточка тянется от твоего бывшего босса Кунио Миситы прямиком к Министерству международной торговли и промышленности. Какуэй Саката, посредник Миситы, служил лишь ширмой, – на самом деле посредничеством занимался мой заклятый враг Хитазура.

– Хитазура... – задумчиво произнесла Кои, перебирая страницы лежавших у нее на коленях тетрадей Какуэя Сакаты, – не так ли звали человека, которого я убила вчера?

Большой Эзу не отвечал. Он был ошеломлен спокойным тоном, каким Кои говорила о совершенном недавно убийстве, словно речь шла об обыкновенном, ничего не значащем деле. Неужели ей было все равно, и она не испытала никаких чувств, когда сломала позвоночник Асаку Хитазуре? Что ж, если это так, тем лучше. Фукуда хорошо поработала, ее уроки не пропали даром. И все-таки опытный и мудрый Большой Эзу, обладавший сильно развитой интуицией, ощущал в душе некоторую тревогу, какое-то непонятное беспокойство.

«Эта женщина – фанатичка, – рассуждал он про себя, – Хонно осознала свою силу. Теперь единственным смыслом ее существования будет убивать, убивать и убивать. Похоже, это ей нравится... Не завидую тому человеку, который встанет у нее на пути».

– Асаку был младшим братом оябуна Хитазуры, – ответил Большой Эзу на вопрос Кои. – Сейчас его люди с безумным упорством прочесывают весь город, чтобы разузнать, кто убил Асаку.

– Пусть ищут, – махнула рукой Кои, – кроме вас, меня и Фукуды никому ничего не известно.

– Насчет Асаку одно могу сказать точно. Он был настоящим гением дешифровки.

– Асаку – высокомерная дрянь, – заявила Кои. – Он смотрел на меня свысока только потому, что я – женщина. Он смеялся мне в лицо.

– Смеялся потому, что разозлился. Ведь ты с легкостью проникла в его квартиру. Ты напугала его так, что он был готов наложить в штаны.

– Я не только напугала его, но и сделала кое-что еще.

...Большой Эзу вспомнил, какое лицо было у Хонно-Кои после того, как она убила Асаку Хитазуру. Оно стало безжизненным, как лицо одного из персонажей кукольного театра бунраку, на представлении которого однажды был Большой Эзу. Кукла изображала какое-то божество, какое – Большой Эзу точно не помнил; на ее умело нарисованной физиономии удивительным образом слились воедино жалость и восторг. В течение всего представления Большой Эзу не переставал восхищаться куклой и даже хотел найти мастера, с таким искусством выполнившего свою работу, но потом все-таки не стал наводить справки, боясь, что встреча с мастером не принесет ему ничего, кроме разочарования.

Большой Эзу хорошо помнил маску, так сильно понравившуюся ему когда-то, и вдруг – о, чудо! – он увидел точно такое же живое человеческое лицо. Такое лицо было у Кои в то время, когда она убивала, и после убийства. Большой Эзу любил и ценил всякого рода редкости, собирал их, и со вчерашнего вечера решил, что самым большим его приобретением стала Хонно. Он мечтал со временем превратить Кои, так же как раньше превратил Фукуду, в совершенное физическое воплощение своей внутренней сущности.

Фукуда пришла к нему в состоянии эмоционального надлома, нервная, не удовлетворенная жизнью. У Большого Эзу был опыт, он знал, что все люди, а особенно женщины, становились очень уязвимыми, если жизнь наносила им незаживающие душевные раны, которые постоянно кровоточили, и не было на свете лекарства, чтобы залечить их.

До того момента, пока он не увидел на лице Кои выражения неизвестного божества, Большой Эзу считал Фукуду высшим своим достижением, но теперь он склонялся к мысли, что Кои намного превзойдет Фукуду.

После того как она безжалостно расправилась с Асаку Хитазурой, Большой Эзу отвез Кои на ту самую квартиру, которая так нравилась его американским друзьям и которую он предоставил в полное распоряжение женщины. Приехав домой, Кои сразу же отправилась в ванную, и Большой Эзу последовал за своей «ученицей» и с интересом наблюдал, как она подставляет тело под струи горячей воды; затем он закатал рукава рубашки и, намылив Кои с головы до ног, долго тер ее мочалкой, смывал пену под душем, намыливал снова. Глядя на сильное, тренированное тело Кои, Большой Эзу неожиданно поймал себя на том, что завидует ей. Наконец Кои смыла с себя всю пену и грязь, почистила ванну, наполнила ее горячей водой и с наслаждением погрузилась в воду. И первый раз за все время заговорила:

– С самого раннего возраста мне внушали, что женщины с рождения несут на себе проклятие и в течение всей жизни не могут от него избавиться, что женщина – существо нечистое. То, что каждый месяц у женщин наступает период кровотечения, считается лишним подтверждением ее грешной, злой сущности, порочных страстей, присущих слабому полу. – Кои посмотрела в глаза Большого Эзу. – Что же говорить обо мне, если я не только являюсь женщиной, но еще и родилась в год хиноеума, год жен-убийц.

Большой Эзу ничего не ответил. Он был доволен. Ему было приятно и смотреть на Кои, и слушать ее. От общения с ней он получал такое же эстетическое наслаждение, как и в тот день, когда пошел на представление кукольного театра и, с замиранием сердца глядя на освещенную сцену из темноты зрительного зала, следил за спектаклем.

Женщина подняла руки; вода струйками стекала с них, и эти струйки блестели, переливались, отражая свет, и тут Большой Эзу заметил, что маникюр на ее ногтях был ярко-красного цвета.

– Теперь я знаю, что я – сильная, – продолжала говорить Кои, – и я могу управлять своей силой в зависимости от моего желания. Захочу – и выпущу ее на волю, как я сделала это вчера, а захочу – и она будет дремать, как уставший любовник после бурно проведенной ночи. Право выбора остается за мной.

Женщина откинула голову назад, закрыла глаза и глубже погрузилась в воду; линии ее тела стали размытыми, колеблющимися, из-за чего Кои стала казаться какой-то нереальной.

Размышляя, Большой Эзу продолжал наблюдать за ней. Сегодня эта женщина взяла себе новое имя, желая забыть прошлое, стереть из памяти все, что было связано с именем Хонно. Прочь старые лохмотья! Теперь ей нужна новая одежда, подходящая для недавно родившейся женщины-воина. Кои будет идти, не останавливаясь, только вперед, туда, где темнота. Глубина. Сила. Власть...

* * *

– Итак, кроме вас, меня и Фукуды никто ничего не знает, – повторила Кои и, отвернувшись к окну, снова стала смотреть на город.

Большой Эзу встал из-за стола, подошел к ней и тоже посмотрел в окно: небо было затянуто тучами, голубизна, которая проглядывала между ними, изменила свой цвет на грязновато-желтый из-за смога, висевшего над Токио, а Фудзияму – символ Японии – совершенно не было видно.

– Хитазура наверняка подумает, что я замешан в убийстве Асаку, – сказал он. Находясь близко от Кои, он явственно ощущал ее внутреннюю силу и гордился этой женщиной, как мастер гордится своим творением, испытывая чувство благодарности судьбе, пославшей ему Кои. – Это лишь вопрос времени. Рано или поздно Хитазура доберется до нас, и придет он не один.

– Ну и что? Пусть приходит, – ответила Кои, и на ее лице появилось странное выражение – смесь отчаяния, удовольствия и угрозы. Большой Эзу почувствовал напряжение в воздухе, словно приближалась гроза, – Я встречу его с распростертыми объятиями, – пожала плечами женщина.

Большой Эзу самодовольно подумал о том, что это он сумел сделать из Кои воина, сумел прижечь ее душевные раны, после чего в сердце этой женщины не осталось места ни жалости, ни сочувствия к людям, ни любви. Жестокая, злая ярость и сознание собственной силы заполнили ее существо. Большой Эзу был удовлетворен. «Приходи, я жду тебя, проклятый ублюдок Хитазура, – мысленно обратился он к своему давнему врагу, – у меня есть для тебя сюрприз – замечательная женщина, творение моих рук. И эта женщина – не человек, она – безжалостно убивающая машина».

Токио

Тори в который уже раз держала фотографию Ариеля Солареса – он стоял рядом с небольшим парком недалеко от своего дома – и до боли в глазах вглядывалась в нее, пытаясь понять, почему эта самая обыкновенная фотография имела такое огромное значение для Ариеля. Она посмотрела на обратную сторону карточки – на ней была дата: «21 мая». А что, если все дело в дате? Тори попыталась вспомнить в подробностях сверхсекретное досье, касающееся производства и распространения суперкокаина, которое Бернард Годвин дал ей для изучения, но попытка эта принесла ей мало пользы. Вернее, никакой.

Насколько было известно Тори, Бернард Годвин и Рассел Слейд хотели, чтобы она вернулась в Центр потому, что именно она, и никто другой, могла оказать действенную помощь в операции по ликвидации производства страшного наркотика. В соответствии с информацией, собранной Соларесом, непосредственное отношение к суперкокаину имели японцы, а в Центре не было человека, который бы лучше Тори знал Японию и японцев. После событий в Колумбии перед Тори встала новая задача – выяснить, каким образом в пакетах с наркотиками оказались упаковки с шариками из гафния и зачем вместе с кокаином в Японию отправляется стратегически важный металл, а также куда деваются эти упаковки, когда партия наркотика приходит в Японию. Тесты, проведенные Деке, показали, что упаковки гафния лежали в обычном, «чистом» кокаине, и в этом случае была непонятна связь между суперкокаином и гафнием, а она, несомненно, существовала. Если верить Эстило, намекнувшему на то, что Хитазура замешан в этом деле, а, другими словами, – является покупателем гафния, то тогда подтверждаются сведения Солареса о том, что супернаркотик производится не в Колумбии, а в Японии. Если дело обстоит именно так, то Хитазура обязательно должен знать, кто и зачем производит новый наркотик.

Тори закрыла глаза, сделала дыхательные упражнения, замедлив биение пульса. Глубоко задумалась. После того, как открылся секрет ее аргентинского друга, она больше не могла доверять Эстило. Но вот могла ли она положиться на Хитазуру? В глубине души Тори боялась, что слова Эстило окажутся правдой, и в этом случае она потеряет не только своего старого верного товарища, но и человека, которому будет чрезвычайно трудно найти достойную замену. Кроме того, в определенной степени такой поворот событий станет ее провалом.

Тори видела, что Рассел ждет не дождется, когда же она начнет расспрашивать Хитазуру о вещах, которые их интересовали, но не спешила с вопросами. Непрекращающаяся война Хитазуры с Большим Эзу и появление на поле боевых действий Фукуды оправдывало непонятную для Рассела медлительность Тори. Самым лучшим вариантом было бы тихонько отвезти Хитазуру в укромное место и все выяснить, но поступить так Тори не могла, и не только потому, что боялась узнать правду, но и потому, что знала – японцы не любят торопливость и прямолинейность – они никогда не идут напролом, предпочитают обходные пути. Итак, Тори была вынуждена ждать благоприятного момента для разговора и придумывать, какой подход к Хитазуре будет наиболее эффективным.

Хитазура разговаривал по телефону. Рассел подошел к Тори и тихо спросил у нее:

– Тебе не кажется, что сейчас самое подходящее время рассказать мне о том, как и почему возникла вражда между тобой и Фукудой?

– Хорошо, – согласилась Тори, подумав про себя:

«А почему бы не рассказать Расселу всю правду?» – Однажды она попыталась меня убить.

Помнишь, какую информацию мне удалось раскопать незадолго до моего ранения?

Рассел кивнул.

– Прекрасно помню. Благодаря этой информации ты стала подозревать, что существует какое-то японо-советское совместное предприятие, о котором не знали даже дотошные японские власти. Честно говоря, я тебе не верил и считал дальнейшую разведку бессмысленной тратой денег и сил, но Бернард был целиком на твоей стороне и лично настоял на том, чтобы ты продолжала работать в этом направлении. Ты же знаешь, как фанатично Бернард относится ко всему, что связано с Советским Союзом. Сейчас, когда эта империя развалилась, он еще больше сходит с ума по русским, если такое вообще возможно. Мне очень жаль, что тогда в споре победил Бернард; если бы мне удалось переубедить его, у тебя бы не было сейчас искусственного бедра.

Тори так посмотрела на Рассела, словно не знала, что ему ответить. Потом сказала:

– Очень мило с твоей стороны, что ты неравнодушен к моему здоровью, но искусственное бедро оказалось лучше настоящего, и физически я стала сильнее. Поэтому хорошо, что случилось так, как случилось. Она застенчиво улыбнулась Расселу, надеясь скрыть за улыбкой свои настоящие чувства, и продолжила: – Все-таки слухи о том загадочном совместном предприятии могли оказаться правдой. Жаль, что мне не довелось довести свою работу до конца, – Фукуда вывела меня из строя раньше, чем мне удалось узнать что-либо определенное о совместном предприятии.

– А что, собственно, Фукуда имела против тебя?

– О, это долгая история, и в ней замешан мужчина. Даже не мужчина, а юноша, почти мальчик. Ему было не более двадцати, но, несмотря на свой юный возраст, он был личностью выдающейся. Я слышала о нем еще о Деке, который называл его цукуру-хито. В переводе слово означает «человек, обладающий большой внутренней силой», которым все восхищаются. Таких японцы ценят превыше всего.

– Он был из клана якудза?

– Ты будешь долго смеяться, но он не был якудза, хотя связь с мафиози поддерживал. Его звали Йен Ясувара, но я не уверена, что это имя – настоящее. Йен был большим знатоком международного права и часто помогал якудзе в сложных вопросах бизнеса. Он был человеком насмешливым, ироничным, любил втихомолку посмеиваться над собой и другими людьми. Он весело и легко шагал по жизни, хотя и не совсем законной дорогой.

Йен никогда не шел на компромисс с собственной совестью, что довольно необычно для японца; презирал бесконечные уловки и ухищрения, облегчающие жизнь в консервативном, свято чтящем обычаи и традиции японском обществе. Йен не хотел просто тихо плыть по течению, заботясь лишь о благополучии. Он мечтал достичь не только богатства, но и славы. Он желал выделиться из толпы, яркой звездой блеснуть на небе респектабельного делового мира Японии. Не удивляйся, Рассел, что я говорю о Йене в эдакой поэтичной манере, но он сам любил выражаться витиевато и даже напыщенно, и я делаю это для того, чтобы у тебя сложилось о нем более-менее правильное представление.

Как-то раз Йен признался мне, что мечтает провернуть какое-нибудь такое дело, от которого вся Япония встанет на уши.

– Что-нибудь вроде совместного предприятия с русскими?

– Ну да! Теперь понимаешь, почему я решила познакомиться с Йеном? «Японии необходим хороший пинок под зад», – это его любимые слова. А когда я узнала его ближе, то поняла, что он говорит это на полном серьезе.

– Что значит, ты «узнала его ближе»?

– Не забегай вперед, Рассел. Итак, Йен работал в известной токийской юридической фирме «Будоко Ассошиэйтед». Фирма небольшая, но пользуется отличной репутацией. Отец Йена и один из высокопоставленных компаньонов фирмы – земляки, родом из какой-то деревни на Хонсю, так что с происхождением у Йена было все в порядке, и образование он получил отличное, – ну, и все остальное тоже в самых лучших традициях. Короче говоря, со всех точек зрения замечательный японский гражданин. "Как только я достиг, чего хотел, – объяснил мне Иен, – я начал готовить одну из своих «примочек».

– "Примочек"? Что он имел в виду, черт его возьми?

– Точно не могу сказать. Если бы я как следует подумала, то, наверное, пришла бы к выводу, что Йен собирался «подложить мину» в современное японское общество, устроить ему эдакую встряску, Юкио Мисима, известный писатель, сделал себе харакири в знак протеста, осуждая своих соотечественников за мягкотелость, за утерю воинственного характера, а вот Йен, наоборот, видел проблему не в мягкотелости, а в экономическом успехе Японии. Он презирал страну за ее самодовольство, презирал богатых японцев, которые разъезжают по всему свету, приобретая одежду у Тиффани, Картье, Унгаро, скупая недвижимость, вкладывая деньги в строительство курортов – каких-нибудь мини-Токио на Гавайских островах, но при этом изображают из себя нуворишей. Сегодняшняя Япония напоминает мне одновременно промышленно развитую индустриальную Америку пятидесятых годов и разбогатевшие на нефти арабские страны семидесятых, – говорил Йен, – сейчас мы ничуть не лучше других стран. Прогресс превратил мою родину в скопище кровавых преступников".

– Я смотрю, твой юрист-международник большой философ. Такая опасная философия может далеко завести.

– Вот именно. Могла бы, если бы не его потрясающее обаяние. Я никак не приняла это в расчет, когда встретилась с Йеном первый раз. Разумеется, я подстроила нашу встречу – в поезде. Якобы случайно налетела на нашего юриста-философа. Между нами завязался разговор, который очень увлек меня: Йен оказался удивительным собеседником, но что было у него на уме – одному Богу известно. Йен мне тогда сообщил, что направляется в Кокедеру – знаменитый монастырь; говорят, он окружен садом, в котором насчитывается не менее сорока видов мха. Чтобы понять очарование того места, где расположен монастырь, необходимо там побывать. Нельзя передать словами необыкновенную тишину и умиротворение, которые там царят; над озером струится туман, солнце лукаво выглядывает из-за ветвей криптомерий и сосен, и его блики падают россыпью на разноцветный мох. Но, поверь мне, Рассел, всю эту красоту лучше увидеть собственными глазами. Волшебное, благословенное место. Время там не движется, создается впечатление, что оно остановилось навечно, – настолько сильно очарование окружающей природы и самого монастыря. Думаю, если бы Йен и я находились в другом месте, я вряд ли бы так быстро поддалась влиянию своего нового знакомого. За исключением его внешности, в нем не было ничего детского, да и некоторая размытость черт лица, детская пухлость, что ли, не портили его. Мне тогда абсолютно все в нем казалось образцом совершенства, словно этот человек являлся физическим воплощением ауры необыкновенного монастырского сада. Устоять перед Йеном было невозможно.

– Ну, знаешь, Тори...

– Подожди, Расс, лучше скажи, но только честно: разве с тобой никогда такого не случалось? Разве не встретилась тебе, хотя бы однажды, женщина, перед которой ты не мог устоять?

– Во время работы я не позволяю себе лирических отступлений.

Тори в этот момент вспомнила об Ариеле Соларесе, его загадочной фотографии и спросила:

– Ты в случае опасности уничтожаешь компрометирующие документы? Да? Неудивительно.

– Благодарю за приятные слова.

– Извини, Расс, но ты напомнил мне сейчас того Рассела Слейда, к которому я привыкла. Непогрешимого, совершенного и самоуверенного.

– Да ну тебя, Тори, не считал я себя совершенным. Никогда.

– Значит, ты носил маску. Маску суперсовершенства.

– Бог с тобой, Тори, – Рассел был явно удивлен. – Что ты выдумываешь? Можно подумать, что ты говоришь о другом человеке, а не обо мне.

– Возможно. Ты был тогда другим.

– Тот Рассел Слейд больше не существует. Он исчез в красной пыли арены в Медельине.

– Знаешь, – Тори посмотрела на Рассела, – ты меня удивил в тот день, когда успешно разыграл в апартаментах Душки Круса роль эксперта по отлову «кротов». – При этих словах Тори и Рассел дружно рассмеялись, и впервые за все время Тори почувствовала, что общество Рассела ее не тяготит, а даже очень нравится. – А потом ты показал себя молодцом в джунглях. И на корриде тоже. Я-то надеялась, что ты, мягко говоря, обмишуришься, поэтому и уговорила Бернарда отдать тебя под мое начало. Я хотела унизить тебя, посмеяться над тобой и над твоей слабостью.

Голубые глаза Рассела потемнели.

– Понимаю. Я тоже унизил тебя, когда уволил из Центра. В угоду собственным амбициям.

– Похоже, Бернард специально натравливал нас друг на друга, – сказала Тори и почему-то вспомнила историю, рассказанную Эстило о двух близнецах, которые были очень дружны между собой. Эстило посеял между близнецами семена вражды, и эти семена дали богатые всходы. Но Бернард – другое дело. Он никому из них двоих – ни ей, ни Расселу – не желал зла. Эстило же сделал братьев врагами из мести. Странно, отчего эта история вдруг всплыла в памяти?

Тори показалось, что Рассел собирался в чем-то ей признаться, но передумал и вместо этого, вздохнув, сказал:

– Странная штука жизнь. Никогда не знаешь, что ждет тебя за следующим поворотом. Человек бессилен предугадать, что случится с ним в ближайшем будущем. Готовься не готовься, а жизнь постоянно преподносит сюрпризы.

– Верно. С Йеном у меня получилось именно так. Сплошной сюрприз. – Тори помолчала, ожидая, что Расс опять начнет возмущаться, но он воздержался от замечаний. – Мы прекрасно провели день, а потом, расставшись, разъехались в разные стороны. Правда, я не забыла, зачем я завела с ним знакомство, поэтому тайком вернулась обратно и проследила за Йеном до какого-то ресторана в Киото. В ресторане у него была назначена встреча.

– О, можешь не продолжать. Его ждала Фукуда.

– Совершенно верно. Йен и Фукуда находились в близких отношениях.

– О, Господи!

– Ты не понимаешь. Стоило мне узнать, что целью приезда Йена в Киото была встреча с его подругой, как я развернулась на 180 градусов и ушла. К сожалению, в создавшейся ситуации существовало одно «но». Я уже выяснила кое-что интересное, и о Фукуде тоже. И чем больше я узнавала о ней, тем мне становилось хуже. Кроме того, Йен, несомненно, был связан с японо-советским совместным предприятием, если таковое все-таки существовало, и поэтому я не могла позволить себе выпустить своего нового знакомого из виду, вот в чем заключалась проблема.

Я не хотела прекращать наше знакомство, потому что это было мне невыгодно, – я имею в виду свою непосредственную работу. А там, где был Йен, была и Фукуда.

Когда я вернулась в Токио, то придумала одну хитрость. Я снова встретилась с Йеном, но на этот раз как клиентка фирмы. Помнишь те липовые документы, которые я просила у Центра?

– Да, конечно.

– Я приложила массу усилий для того, чтобы наши с Йеном отношения носили исключительно деловой характер, но Йен хотел от меня другого. Он даже был готов бросить Фукуду. Он говорил, что если я привлекаю его как женщина, никто не может помешать ему быть со мной. При условии моего согласия, разумеется.

– Н-да, любвеобильный парень.

– Не без этого. Только не со всеми. Он не бегал за каждой юбкой, но уж если какая-нибудь женщина очень ему нравилась, он умел о ней как следует позаботиться и не отпускал от себя до тех пор, пока она ему не надоедала. А когда это случалось, он спокойненько бросал ее.

– Как я понимаю, Фукуда к тому времени успела ему надоесть.

– Йен признался, что его чувства к этой женщине прошли, их связь была исчерпана. Надо сказать, что создавшийся любовный треугольник его забавлял, хотя Йен, конечно, понимал, что Фукуда опасна. Правда, он любил играть с огнем, но не настолько, чтобы огонь обжигал пальцы. Так или иначе, а наши будущие отношения с Йеном были под большим вопросом.

– То есть, другими словами, они были маловероятны.

– Нет, почему же? Все зависело исключительно от его желания.

– Звучит великолепно.

– Но разве подобное не в характере мужчин?

– Да брось ты, Тори. Большинство женщин вполне самостоятельны и делают, что хотят.

– Но вот только что у этих женщин на уме? В течение долгих лет им вбивали в голову всякую ерунду. – Тори пожала плечами. – Короче, Йен настаивал на интимных отношениях. Я отчаянно сопротивлялась.

– Верится с трудом.

– Ну, хорошо. Не могу сказать, что я не хотела близости с ним. Я не святая. Что толку быть святой, если я – женщина, живая, из плоти и крови.

– Мне следует понимать твое признание так, что ваша связь имела-таки продолжение. Тори помолчала, потом ответила:

– Да, она продолжалась, но только на поставленных мною условиях: не появляться вместе в общественных местах и у него дома ни при каких обстоятельствах. Какое-то время это помогало. Я не забывала и о своей работе и постоянно намекала Йену, что меня интересует заключение сделок международного характера.

Ничего путного мне выяснить не удалось. Между Хитазурой и Большим Эзу началась война за сферы влияния, за раздел территории и прочее, и Фукуда была срочно вызвана из Киото, где она долгое время работала над заключением одной крупной и сложной сделки по закупке оружия, в Токио. И пошло-поехало. Через двадцать четыре часа после приезда в Токио Фукуда знала, что Йен встречается с какой-то женщиной. Еще через сутки она выяснила, что этой женщиной была я.

– Быстро работает, сука.

– Подожди, слушай дальше. Фукуда постоянно следила за мной, за каждым моим шагом. Понятно, связей в городе у нее было гораздо больше, чем у меня, и, кроме того, она отличалась завидным упорством. А на мне она сразу зациклилась. Когда Деке предупредил меня о грозящей опасности, было поздно. Эта чертова Фукуда уже практически вцепилась мне в горло, и избавиться от нее не было никакой возможности.

– Давай, рассказывай скорее, – торопил Рассел. И Тори подробно рассказала ему, как произошла ее встреча с Фукудой в тоннеле метро, как ревнивая японка ранила ее и, зная, что Тори не могла двигаться, оставила лежать на рельсах, а из-за поворота уже показался поезд.

– Странно, что Фукуда не прикончила тебя сразу. Глупо с ее стороны.

– Ясное дело, это было ее ошибкой. Хитазура оттащил меня с путей раньше, чем подошел поезд.

– Да, не повезло Фукуде.

Тори весело рассмеялась шутке Рассела, хотя и понимала, что Фукуда – смертельный враг, и веселиться ей нечего.

– Но почему ты не рассказала мне все это раньше, в Центре, когда отчитывалась о проделанной работе? – удивился Рассел.