Текст книги "Стирбьёрн Сильный"
Автор книги: Эрик Рукер (Рюкер) Эддисон
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)
13. Флот отплывает
Когда было объявлено всем, что меж Стирбьёрном и королем Харальдом ныне дружба, многие удивлялись тому, рассуждая, что же за такой сильный ветер подул и унес прочь давно уговоренное согласие на брак дочери Харальда с королем Бурислейфом. Люди короля в большинстве своем считали, что их правитель явил свою мудрость в этом договоре, и через день-два забыты были все ссоры и распри, что возникли меж данами и людьми из Йомсборга. И многие считали, что в том есть заслуга Стирбьёрна. Люди заметили, что у короля с Стирбьёрном, по крайней мере наружно, полное согласие, и что король обращается с ним, словно тот ему родной сын. Стирбьёрн и Тири без долгих отлагательств вступили в брак.
И вот подошло время, когда должен был Стирбьёрн встретиться с флотом Пальнатоки, и Стирбьёрн послал Бьёрна Асбрандсона, побратима своего, в Йомсборг, дабы рассказать Пальнатоки, как пошли дела, и чтоб Пальнатоки со всем своим флотом пришел в Алаборг, вместо того, чтоб ожидать их в Йомсборге, как было ранее уговорено. Потому что было у Стирбьёрна на уме плыть летом в Английское море и покорять западные земли. Люди одобряли эти замыслы – земля та была богатой и стоила того, чтобы совершать на нее набеги.
Через должное время Бьёрн вернулся. Вот что он рассказал: Пальнатоки и правда был с дружиной уже в Йомсборге, и, помимо того, была с ним великая сила кораблей и людей, что собрал он на востоке. Но когда зашел разговор о том, чтобы идти им всем в Алаборг, они сказали, что прибыли в Йомсборрг, дабы встретиться со Стирбьёрном, и что ни по чьему приказу никуда не поплывут, покуда сам Стирбьёрн не придет и не поведет их. С ним же они согласны были идти всюду, куда ему будет угодно, и во всем ему повиноваться. Стирбьёрн понял, что делать нечего, придется ему самому плыть в Йомсборг. Пошел десятый день, как они гостили у короля Харальда в Алаборге. Сели ужинать, и Стирбьёрн был весел и приветлив, каким не выглядел уже долгие месяцы.
Тем вечером случилась сильная непогода, и так вышло, что в это время один исландец плыл к югу у побережья Ютланда, чуть севернее восточного устья Лимфьорда, возвращаясь из Шведских земель, где вел он торговые дела. Ветер и волны морские прибили его корабль к берегу, и судно было разбито в щепки, однако купец и его люди спаслись и выбрались на берег. Случилось это перед закатом. Купец звался Вормом Гримкельсоном. Прежде часто плавал он по торговым делам в Датскую землю, и король Харальд никогда не отказывал ему в гостеприимстве. Там, где Ворм и его люди вышли на берег, никакого жилья не было, и они решили скорее добраться до Алаборга и просить приюта у Харальда-короля. Бредя под ветром и дождем, они не встретили ни единой живой души, так что, когда вошел Ворм в залу и предстал перед королем, ни он, ни его люди не знали ни о том, что у короля Харальда гостят йомсвикинги, ни о том, что тут же находится и Стирбьёрн. Ворм не знал в лицо ни Стирбьёрна, ни тех, что были с ним в Алаборге.
Король велел трелам позаботиться о людях Ворма, дать им поесть и выпить. А самого Ворма король позвал к столу. Король спросил его, удачна была в этом году торговля, и Ворм отвечал, что лучше, чем в иные годы, но хуже, нежели прежде. Король тогда спросил, откуда они плыли, и Ворм отвечал, что плыли они от Сигтуны.
– Ты первый человек в этом году, – молвил король Харальд, – кто прибыл сюда из Шведской земли. Что нового ты нам поведаешь? Потому что, думается мне, вечером, когда люди наелись и напились, нет ничего лучше, как послушать интересные истории и новости.
Купец на это сказал:
– Ничего нет интересного новее, чем весть о том, как Стирбьёрн Сильный был изгнан из Швеции волей короля Эрика, и о том, как король короновал своего маленького сына Олафа соправителем вместо Стирбьёрна. И его теперь называют Олаф Король-на-Коленях – короновали его сидящим на материнских коленях, ибо ему, говорят, всего две зимы от роду. И ныне эта новость у всех на устах, и по всей Швеции о том идут толки да пересуды.
Лицо короля Харальда осветилось зловещей улыбкой.
– Это новость что надо, – сказал он, – будь же теперь осторожнее в речах, ибо в кресле напротив тебя восседает Стирбьёрн Сильный, и я думал прежде, что ты его знаешь, раз ездил ты торговать в Шведскую землю.
У купца колени подогнулись, когда он уразумел, что это и правда Стирбьёрн. И глаза всех присутствовавших обратились к Стирбьёрну, следя за тем, как примет он эту новость. Когда впервые назвали его по имени, Стирбьёрн покраснел до ушей и корней волос. Однако когда он услышал о коронации Олафа Короля-на-Коленях, он побледнел от ярости. Подался он вперед, опершись локтями о стол, ноздри его расширились, а глаза вспыхнули от гнева как у рыси, готовой прянуть на добычу. Случилось так, что в правой руке он держал рог для питья, и столь сильно стиснулась его рука, что рог треснул и сломался, и пиво пролилось на стол. Купец застыл в страхе, и остальные также пришли в ужас, ибо казалось, что Стирбьёрном овладела ярость берсерка, и они думали, что многим придется плохо, если Стирбьёрн кинется на них. Потому никто не шевельнулся и не заговорил, но все лишь глядели на Стирбьёрна. Затем он, казалось, овладел собой и сказал:
– Когда же провели эту коронацию?
– Господин, – отвечал купец, дрожа, – мне говорили, что это случилось на третий день, как покинул ты Уппсалу.
Стирбьёрн смял в руке треснувший рог, отшвырнул его прочь и, запрокинув назад голову, разразился хохотом. Затем он снял с предплечья золотое кольцо, тяжелое и широкое, и бросил его Ворму, сказав:
– Это тебе в благодарность за новость о Короле-на-Коленях.
Поднялся он затем со своего места и взял за руку Тири, которая вздрогнула и побледнела от всех этих новостей.
– Идем, милая, – сказал он, – пора спать. С рассветом должен я плыть в Йомсборг.
Стирбьёрн снарядился плыть на восток на рассвете следующего дня, взяв с собой девять кораблей. Прежде чем пробудились остальные его люди, он около часа говорил о чем-то с Бьёрном наедине. Бьёрн должен был отплыть с ним и Бесси Торлаксоном. Остальную дружину оставлял он под началом Буи Толстого и велел им дожидаться его возвращения в Алаборг на тридцатый день. Король Харальд все это замечал и был бы не прочь узнать, что задумал Стирбьёрн. Однако тот ничего ему не сказал, лишь просил подождать его в Алаборге.
– А как будет с Тири? – спросил король. – Странно, что она тебе успела надоесть после того, как ты прокувыркался с ней в постели семь дней подряд.
– Тири поплывет со мной, – отвечал Стирбьёрн.
– На восток в Йомсборг? – удивился король. – Ты не можешь привести свою жену в Йомсборг. Не было еще такого, чтобы туда приводили женщин.
– Это не твоя забота, – сказал Стирбьёрн.
Королю это пришлось совсем не по нраву.
Затем все поднялись на борт и отплыли. Но Харальд-король, оставшийся в Алаборге, находился в дурном расположении духа. Он расспрашивал Буи и Сигурда, и других из оставшихся ярлов Йомсборга, но не мог выжать из них ни словечка. И он все раздумывал над тем, чтоб отплыть из Лимфьорда самому, не дожидаясь возвращения Стирбьёрна, или еще каким способом избавиться от йомсборжцев. Но это было небезопасно. Так что он остался, озлобившись и не зная, что предпринять. И каждый день даны стекались в нему в Алаборг, так как до того он наказал им собраться здесь, чтоб дать Стирбьёрну обещанные корабли с дружиной.
Стирбьёрн прибыл в Йомсборг на третий день в час полуденного прилива. Пальнатоки, увидев Тири, отвел Стирбьёрна в сторону и сказал:
– Это еще что такое? Она должна вернуться. Ты знаешь наш закон – в Йомсборг не должно приводить женщин.
– Будет вот так, – сказал Стирбьёрн; глаза его метали молнии ярости и речь была более обычного запинающейся. – Все остальное, что принадлежит мне, беру я с собою, собираясь плыть к северу в Швецию и взять страну силой. Но ее я не возьму. Ее я оставлю у тебя в Йомсборге, чтобы хранил ты ее для меня. Она королева. Она мне дороже зеницы ока, Пальнатоки.
Пальнатоки замер, глядя на него своими орлиными глазами.
– Вот как все повернулось, – сказал он. – В Швецию, значит?
– Я узнал тут кое-какие новости, – отвечал Стирбьёрн. – Не торопился я начать войну против короля Эрика. До сих пор он был добр ко мне. Ты знаешь, я сохранил мир, когда руки злой Судьбы положили распрю меж мною и им, хоть он и удалил меня от наследия моего отца. Я готов был все так и оставить, и не начинать войны с ним. Но теперь он принес мне позор и поступил со мною дурно, короновав сосунка на мое место. Это похуже, чем даже быть изгнанным навек из своего королевства. И эта пощечина – даже без раздумий и отлагательств, как раз тогда, когда мое сердце едва не разрывалось, пока я старался сдержать свою ярость. Но теперь уж ничего не поделать. Должно быть нынче решено, кто из нас сильнее и кому быть королем в Уппсале.
Пальнатоки взял его за руку.
– Я делаю это для тебя, Стирбьёрн, – сказал он. – Я бы не сделал этого ни для кого другого, и даже для себя самого. Она войдет в город. А теперь надо нам порешить со всеми важными делами.
Таким вот образом королева Тири была принята в Йомсборге. Двадцать и два дня все снаряжали корабли и готовили новобранцев из Вендланда и других покоренных Стирбьёрном восточных земель, пока не была готова сотня и еще почти два десятка кораблей, больших боевых и малых, с полной командой и снаряжением; все они были снаряжены в бухте Йомсборга. На рассвете двадцать третьего дня взошли все отплывающие на корабли. Утро было серым и туманным, безветренным, и мелкая изморось висела в воздухе. Стирбьёрн спустился к кораблям вместе с Пальнатоки и Сигвальди. Сигвальди должен был остаться в Йомсборге за старшего. Пальнатоки ослаб от хвори, которой мучился четыре или пять дней, но ничто не могло удержать его от того, чтобы плыть вместе со Стирбьёрном.
К своему шлему Стирбьёрн прикрепил вороновы крылья. Когда Сигвальди это увидел, он промолвил:
– Многие посчитают тебя нечестивцем, Стирбьёрн, увидев, как ты вознесся в нечестивой гордыне, поместив крылья ворона на свой шлем. Потому что подобное не дозволено никому из людей, и даже богам, но лишь одному Всеотцу. Если ты хоть немного слушаешь меня, сними их. Потому что, мне думается, они принесут нам неудачу.
– Они будут сняты лишь тогда, – отвечал Стирбьёрн, – когда будут срублены в битве при Уппсале. Или же когда я сяду там королем. И никак иначе.
– Я заклинаю тебя, – сказал Сигвальди, – моей к тебе приязнью и дружбой. Глядя на тебя, могут сказать что ты свою добрую удачу запер в золотой клетке. Даже во время твоего злого уныния прошлой зимой я менее боялся за тебя.
Стирбьёрн засмеялся.
– Полынья обреченного, – сказал он, – никогда не замерзнет. Брось эти страхи, приличные лишь женщинам.
Но несчастья все же начались – поднимаясь на борт корабля, Пальнатоки поскользнулся и сломал ногу. Все посчитали это странным и дурным знаком. Но несмотря на это и на свою болезнь, которая усилилась, Пальнатоки не желал оставаться, пока, наконец Стирбьёрн сам не переговорил с ним и не убедил, что в битве он будет бесполезен и лучше ему остаться в Йомсборге, а Сигвальди чтоб поехал вместо него в Швецию. И некоторые были готовы биться об заклад, что в этом есть дурное знамение, как и в вороновых крыльях. Но большинство столь уверено было в своей силе и силе своего оружия, и в Стирбьёрне, что не волновалось из-за таких пустячных вещей. Сигвальди без возражений собрался и без промедления готов был ехать вместо Пальнатоки. Но знавшие его видели, что душа его не лежит к этому походу.
Тири спустилась к кораблям вместе со всеми. Она была с виду бодра и весела. Но Бьёрн, вспомнив все, что случилось в Роскилле два года тому назад, понимал, как трудно ей держать лицо и подавлять свои страхи, когда муж ее собирался плыть на север с большим войском.
При штиле и безветрии прошли они врата бухты Йомсборга. Стирбьёрн стоял на корме своего корабля «Железный нос». Корабль этот был длиннее и выше других, так что все остальные должны были поднимать голову, чтоб увидеть Стирбьёрна, а Стирбьёрн смотрел на остальных сверху вниз. Темны и велики были вороновы крылья над его головой, и приличествовали они более богу, нежели смертному. Туман рассеялся, и солнце выглянуло из-за края земли, и осветило его чистым и свежим сиянием утра.
Флот повернул к западу; Тири стояла на стене йомсборгской гавани, прощаясь с ними. И казалась она одиноким цветком, что виден издалека на сером склоне обвеваемой ветрами скалы. Туман снова сгустился и скрыл Тири и Йомсборг, оставляя видимым только море вокруг кораблей да ясные небеса и солнце над головой. Но когда корабли проходили мимо мыса, выходя в открытое море, в тумане показался темный силуэт Моулди, который смотрел на них с уреза моря.
Итак, через четыре дня, на тридцатый день, как и было условлено, вернулся Стирбьёрн в датскую землю, и с ним Сигвальди и Бьёрн, и другие ярлы из Йомсборга, и было с ними пятью двадцать и еще одиннадцать кораблей разного вида, все с полной командой. Еще две сотни кораблей йомсборжцев уже стояли в Лимфьорде прямо против Алаборга, и вдобавок сто и сорок королевских кораблей.
Стирбьёрн сошел на берег и прямо направился к Харальду-королю. Король сказал:
– Не собрался ли ты навести мост через Лимфьорд своими кораблями, Стирбьёрн?
Стирбьёрн отвечал, что он просит короля созвать Тинг прямо в Алаборге. Тогда король велел созвать Тинг, и когда Тинг собрался, Стирбьёрн объявил, что он намерен делать.
– А теперь, – сказал он, – мне от тебя, тесть, нужно нечто большее, чем добрые слова. Три сотни кораблей из Йомсборга привел я, и они готовы отплыть со мной. И от тебя я жду всяческой поддержки – и кораблями, и людьми.
– Это дело, – молвил король Харальд, – такое дело, над которым следует хорошенько пораздумать. Не ищу я ссоры с королем Швеции. В западный викинг мы, даны, ходим всюду, куда захотим. Но есть старая поговорка, что даже волны восточных морей поют песни, чтобы потешить короля свеев.
– Такой ответ не по мне, – отвечал Стирбьёрн.
Король сказал:
– Снова ты играешь в старые игры, пытаешь загрести жар чужими руками.
А затем он добавил:
– Раз уж ты мой зять, хоть я и против этой распри, но мы дадим тебе помощь – четыре десятка кораблей, надежных и с должной дружиной на каждом.
– Мне следует отучить вас от мелочности, – отвечал на это Стирбьёрн. И такой он дал им выбор: либо снарядить для него две сотни кораблей и сверх того из знатных людей, кого он сам выберет – если же нет, то Стирбьёрн и его дружина останутся в Датской земле, станут жить в жилищах данов и подъедят все их припасы.
– Уж тогда вам придется несладко, вы почувствуете, что значит тяжкое бремя. И поймете, что править должен сильный.
В конце концов, понимая, что выбора у них нет, король и его народ согласились. Стирбьёрн тогда сказал, что он выберет, кто с ним отправится.
– И это будет Харальд-король.
Король пришел в бешенство, однако все его протесты и предложения Стирбьёрна не тронули. Сейчас Стирбьёрн казался человеком, что, положив руку на кормило, с легким сердцем правит судно при свежем попутном ветре к своей цели.
На четвертый день после того, о чем было сказано прежде, Стирбьёрн со всем великим войском йомсборжцев и данов двинулся на север. Король Харальд хотел было идти на своем корабле, но Стирбьёрн принудил его плыть на борту «Железного носа». Король уже усвоил старую мудрость «не правь против течения» и более не решался противостоять Стирбьёрну. Бьёрну же Стирбьёрн сказал:
– Я доверяю своему тестю очень мало. Пока не кончится битва, стану я держать его при себе как игрушку. Так лучше и для него, и для тех, кто следует с ним. Они поймут, что если перестанут быть мне верны, я прикончу его сразу же.
Итак, вышли они из гавани и поплыли к устью Лимфьорда, а там поставили паруса и пошли в открытое море. И направились к юго-востоку в узкие проливы меж Сьеландом и Сконе, собираясь плыть вдоль побережья Сконе к северу до Сигтуны и Уппсалы. Но столь велик был флот, и столь много простора ему требовалось, что первые корабли и последние были друг от друга на большом расстоянии, как и те, что были ближе всего к берегу, и те, что были всего далее в море.
И сложили даны, что оставались в Ютланде, такую строфу об этом:
14. Король Эрик собирает войско
С самого конца весны Эрик-король неусыпно следил за тем, что происходит на юге. Когда принесли ему весть, что в Йомсборге и в датской земле собирают силы, имел он совет с Торгниром Законником.
– Так случилось, – сказал король, – что должны мы думать не о том, дыбы просто прогнать данов и чужаков, как было всегда. Ибо если весть правдива, придется иметь дело с человеком одной со мною крови и рода. Думаю я, человек тот не должен уйти живым из Шведского королевства, раз поднял он на меня руку. И человек этот также любим в народе.
Торгнир некоторое время молча смотрел в лицо короля.
– Повелитель, – сказал он затем, – всегда имеется два пути.
– Я вижу лишь один, – отвечал король.
– Это, – молвил Торгнир, – оттого, что ты держишь голову столь высоко, и в величии своем не видишь того другого пути. И это правильно, ибо не пристало королям видеть то, что могут видеть простецы. Однако же, коль скоро ты спрашиваешь моего мнения, оно не может быть половинным. Есть два пути.
– Остаться или сбежать? – сказал король Эрик. – Для королей есть лишь один путь.
Торгнир отвечал:
– Вот и дал ты мне ответ.
И после того он снова замолчал. Король отвел взгляд и сидел, тяжело оперев подбородок на руку. Торгнир теперь мог свободно изучать его лицо, и оно казалось ему лицом человека, оставившего позади себя как хорошее, так и худое, и глубоко погрузившегося в ток своей судьбы. Некоторое время смотрел Торгнир в его лицо, а затем сказал:
– Не стану я медлить с советом, повелитель. И вот каков он: вели прямо сейчас созвать Тинг в Уппсале. И там, каковы бы ни были прошения бондов, реши их сразу же. И лучше бы законы были на стороне простых людей, и пусть решения будут в их пользу – так, чтобы сердца всех их были на твоей стороне. А уже после того пусть посылают стрелу [22]22
способ сбора ополчения. «Он приказал вырезать ратную стрелу и послать ее на четыре стороны, созывая к себе всех бондов. Он объявил, что собирает общее ополчение для защиты страны. Все, кто были неподалеку, собрались к конунгу». («Сага о Магнусе Добром»)
[Закрыть], и да будут люди со всей страны созваны в войско. И также хорошо бы перекрыть все морские пути в Уппсалу, дабы иной дороги не было кораблям, как только через Низины.
Они долго толковали обо всем этом, и король счел, что Торгнир посоветовал мудро, и решил поступать по его совету. Велел король созвать священный Тинг, и собралось множество народу на площади Тинга перед Уппсалой, были там и бонды, и люди простого рода, и люди короля, и дружинники ярлов, и землевладельцы, что пришли к королю с просьбами со всех концов и земель Шведского королевства. Прибыли туда и ярл Аунунд из Фьядрундарланда, и ярлы из Хельзингланда и Тентланда, и из Восточного Готланда, Бодвар Аузурсон из Лейкберга и с ним множество народа, Хермунд Старый из Эйеланда, Колль Сигмундсон со Старой Пашни и Хьярранди, брат его, Ан Черный из Ярнбераланда, Старкад-Убийца из Бурного Устья, Кальф Онгьяльдсон из Кальмара, Стейнфинн из Хизинга, Дэй Херьольфсон, а также ярлы из Ямтланда и из Лощин, Йорунд из Веара, Льот Льотсон с Холмов, Оливер Кожаная Шея из Дальби и многие другие. А прежде всех знатных людей прибыл Скогал-Тости, отец королевы Сигрид. Как только достиг Тости приказ короля, он сел на коня и скакал из Арланда два дня и ночь без остановок и сна, пока не прибыл в Уппсалу.
Все судили и рядили о прибытии Стирбьёрна: одни говорили, что он уже высадился на побережье за Мёркским лесом и сжег весь лес; другие утверждали, что он отправился в Норвегию и там в решающем бою сразил ярла Хакона, и вскорости прибудет через Киль в Швецию. Третьи твердили, что он со всеми кораблями повернул к востоку в Гардарики и опасность миновала. Иные считали, что венды заперли его в Йомсборге, иные – что он уже мертв. Были те, которые думали, что у него снова с королем дружба и даже что он тайно пребывает в королевском доме в Уппсале. Ото всех этих толков и пересудов на Тинге стоял неумолчный гвалт. Неясно было, сколько народу согласны встать на сторону короля и идти с ним, коли случится битва, а сколько собираются примкнуть к Стирбьёрну. Но, когда король обратился к ним и стал говорить об улучшении законов и устранении несправедливостей, как и советовал ему Торгнир – те, кто был готов служить королю, принялись еще горячее восхвалять его и кричать, что он должен вести их в бой; противоположная же сторона либо хранила молчание, либо же изменила свое мнение.
А затем король объявил о всеобщем сборе войска.
На пятый вечер, когда король и его люди собрались за ужином, пришел человек и принес достоверные известия с юга, что Стирбьёрн с большим войском и таким множеством кораблей, какого никто из живущих ныне еще не видывал, плывет из Лимфьорда вдоль побережья со стороны Сконе к Швеции. Король не успел еще закончить трапезу, как в залу вошел один из его телохранителей и известил, что ярл Ульф, опекун Стирбьёрна и брат его матери, въехал на королевский двор, весь в грязи по брюхо лошади.
– И он желает говорить с тобой, повелитель, но не осмеливается вверить себя в твои руки, разве только ты пообещаешь ему неприкосновенность и безопасность.
– В том нет нужды, – сказал король. – Разве случалось ему видеть меня изменником, коварным и лицемерным, пусть даже в моих руках был бы мой злейший враг? К тому же он мой друг и сродник. Скажи ему, что его никто не тронет.
Когда ярл Ульф вошел в залу и предстал перед королем Эриком, тот сказал:
– Ты не поехал на Тинг. Бедняк, говорящий правду, достойнее в моих глазах, чем ярл, который лжет.
– Раз я явился к тебе, король, – отвечал ярл, – то стану говорить правдиво. И никогда еще не было столь большой нужды в доверии меж сродниками, как теперь. Это и привело меня к тебе, несмотря на все опасения и угрозу моему благополучию.
– Ты выглядишь испуганным, – заметил король. – Меж тем я знаю тебя за храбреца.
– Не за себя я страшусь, – отвечал ярл, – но за тебя, король, и за других.
– Не Стирбьёрн ли послал тебя ко мне? – спросил ярла король.
– Нет, – отвечал тот, – я прибыл тайно, скрываясь. Он меня не посылал. Но, думаю, он примет меня с охотой, если ты отправишь меня к нему.
– Желаешь ты говорить о нем?
– Да, – отвечал ярл.
– Он высадился на берег?
– Король, – молвил ярл, – он высадился южнее леса Мёрк. Вчера поздно вечером.
– Один? – спросил король.
– С малой дружиной, с которой в битве делать нечего, – сказал ярл. – Времени осталось мало – видишь, сколь сильно спешил я к тебе. Я загнал двух лошадей…
– Зачем? – спросил король. – Предложить мне помощь против него?
Взглянув на короля, в его холодное лицо, встретив тяжелый ледяной взгляд и услышав его голос, неприязненный и бесстрастный, будто море, накатывающее на покрытый галькой берег, ярл задрожал, как дрожит человек на пронизывающем ветру.
– Я пришел к тебе, король, – молвил он, – дабы примирить вас, пока еще есть время.
– Он ступил на землю, – сказал король, – стало быть, время упущено. Я поклялся, что если ступит он когда-либо снова на Шведскую землю, не быть ему живу.
– Не говори так, король, – сказал ярл Ульф, и лицо его стало цвета пепла. – Неужто все прежнее так скоро изгладилось в твоей памяти? Вы с ним столь схожи, что пытаетесь сломать друг друга. Ты, не выслушав, прогнал его и отправил в изгнание. Все, что случилось в ту злую ночь…
– Стой! – воскликнул король, прервав его речь. – Разве не знаешь, что пообещал я: заговоривший о том, что случилось той ночью, расстанется с жизнью? И даже обещанный тебе мною мир не защитит тебя в таком случае.
Ярл склонил голову.
– Во имя прежней твоей приязни и сродства, повелитель, неужели ты не смягчишься – или все прежнее не стоит и мизинца? Ибо сдается мне, что даже малостью можно все уладить: можешь ты забрать под свою руку все королевство, но сделать его наследником после тебя. Даже если твой гнев на него столь велик, что ты изгонишь его прочь до конца твоих дней, все же, думается, это смирит его разум и ярость, и он сможет перенесть изгнание. Ведь хоть и суждено тебе дожить (будем на то надеяться) до глубокой старости – все же он по всему проживет дольше тебя, король, раз он втрое тебя моложе. И тогда после тебя он сядет в Уппсале. Но сейчас ты разбил все его упования и нанес ему непоправимую обиду, короновав своего маленького сына вместо него. Неужто не отменишь ты этого? Если ты сделаешь так – клянусь головой, я уведу его из Швеции, я буду скакать всю ночь, чтоб принести ему эту весть.
Так закончил ярл Ульф, и стоял, ожидая от короля ответа. Король же, слушавший его речи, сдвинув брови, смотря в пол и упершись ладонями в столешницу перед собою, наконец поднял голову и взглянул прямо в лицо ярла.
– Хоть режь меня, хоть брось меня, – сказал он, – а что сделано, то сделано. Многое могу я простить и многое спустить человеку, родному мне по крови, и тяжело мне о том говорить. Но будет все так, как должно быть. С тем, кто хоть раз обнажил против меня меч, примирения быть не может. Теперь должно выясниться, кому из нас двоих сидеть королем в Уппсале.
И столь тяжел был взгляд короля, и столь холодно было его лицо, и столь жестким был голос его, что ярл Ульф не решился более ничего говорить. Некоторое время он стоял, глядя на короля, затем посмотрел на сидящих справа и слева, и каждый раз встречал взгляд его все такие же мрачные лица. Лишь в лице Торгнира он не смог ничего прочесть. Хельги, Торир и Торгисль глядели насмешливо и казались придворными задирами; и, наконец, прекрасное лицо королевы потемнело от гнева, а ноздри ее расширились, будто у красивого хищного зверя, учуявшего кровь.
– Что ж, ярл, останешься ли ты у меня или вернешься к нему? – спросил король.
– Могу ли я выбрать сам, повелитель?
– Да, ты можешь выбрать сам, – отвечал король. – И если выберешь ты уехать, я пошлю тебя с охраной, дабы проехал ты невредимо. Потому что ныне небезопасно тебе ехать на юг из Уппсалы, ибо я объявил сбор войска по знаку стрелы. А ты слишком хорошо известен народу, как и твое родство и дружество.
– О тебе всегда говорили, – сказала тогда ярл Ульф, – что изо всех королей ты самый щедрый и наиболее возвышен в мыслях и суждениях. Однако ты слишком упрям ты и жестокосерд, как показал сегодня. И это может стать истоком бед для многих.
Ярл Ульф покинул короля и с тяжелым сердцем поехал на юг к Стирбьёрну, своему воспитаннику. А в Уппсале меж тем все готовились к битве. В проливе ниже Сигтуны были вбиты колья, бонды запасались оружием и доспехами, а воины распределялись под начало вожаков и ярлов, так, чтобы каждый знал свое место, когда придет пора. Но с такой неимоверной быстротой продвигалось из Дании на север войско Стирбьёрна, что король видел – едва ли третья часть его воинства будет готова; и от часа к часу все больше вестей приносили с юга о приближении Стирбьёрна. Стало теперь ясно, что королю предстоит сражаться с теми силами, которые у него есть, ибо вряд ли у него будет до битвы достаточно времени, чтоб собрать под свои стяги весь народ.
Все эти приготовления составляли главную заботу короля. И заметно было, что сколь бы неутомимо не занимался он всем этим, делал он все без радости и не думая о завтрашнем дне. Он ездил среди своего войска и принимал донесения, и отдавал приказания так же, как кузнец кует или землекоп копает, так что казалось, будто не желания сердца, но лишь сила, мудрость и его железная воля движут и правят им.
Пришла Сигрид-королева к Торгниру и сказала:
– Ты, пожалуй, сочтешь что не женская это забота – однако следует нам сделать все, чтобы удержаться против Стирбьёрна, пока вся дружина наша не будет в сборе. И вижу я, что если будет все идти, как идет, то он выйдет на битву готовым так, как нам бы только мечталось.
– Правда твоя, – сказал Торгнир.
– Не думал ли ты, – молвила королева, – о том, чтоб собрать весь тягловый скот, и волов, и коней, всех, что есть, привязать к ним колья и пики, так чтоб торчали острия перед животными, – и пускай трелы и злочинцы гонят этот скот перед войском прямо на Стирбьёрна и его людей? Это причинит немалый урон и нагонит на них страху, а нам и ущерба не сделает, и может дать преимущество. Что ты на это скажешь?
– Некоторые бы сказали, что худо так поступать, – отвечал королеве Торгнир.
– Если ты сочтешь мой совет небесполезным, – сказала та, – ты можешь предложить этот план королю, как свой собственный. От меня он такого плана не примет. Более того – думается мне, ему и вовсе не следует знать, что этот план исходит от меня.
Тогда же Торгнир изложил этот план королю. Король выслушал его, не меняясь в лице и храня молчание, будто взвешивая слова. Затем он потемнел лицом и промолвил:
– Многие станут обвинять меня за такое дело и скажут, что это нечистая игра. Но разве не нечистая игра, Торгнир, то, на что я замахнулся: вести войну с самим собою? Но я доиграю эту игру и испробую все. И это еще не наихудший план, если только мы сумеем его применить. Давай-ка попробуем.
Когда узнала королева Сигрид, что король план одобрил, она возрадовалась в душе. Послала она за Хельги и сказала ему:
– Хочу я, чтобы ты, Хельги, исполнил следующее: найди того мохнатого бычка, с которым все время возился Стирбьёрн, и сделай так, чтобы он был привязан впереди всей скотины с пиками. Хорошо будет им встретиться в последний раз в настоящей битве, а не так как ранее, понарошку.
Хельги пообещал исполнить пожелание королевы. Однако он так и не смог отыскать Моулди, так как тот был в то время в Йомсборге.
И наступил третий день, как пришли королю Эрику в Уппсалу известия о том, что Стирбьёрн высадился у Мёркского леса. И теперь все было готово, и армия короля вооружена и распределена, и скот с привязанными остриями также был собран, и его погонщики находились в готовности выступить. Король решил дать Стирбьёрну бой на пастбищах и лугах левого берега Фири, в нескольких милях от Уппсалы. Ни в чем не испытывал король недостачи – лишь в людях, и это была существенная недостача, что несла угрозу его державе и его королевской власти. Но свежие силы прибывали и пополняли королевскую армию, некоторые уже прибыли, а другие должны были подтянуться завтра или же через день.
Весь день король был занят, осматривая войско, проверяя все мелочи, вплоть до доспехов и вооружения самых ничтожных людей из его дружины, съестные припасы и все для приготовления пищи, следил, чтобы все люди его были сыты и в должном здоровье перед битвой; он говорил с воинами и возбуждал в них твердость и мужество, которое они должны были явить в должное время. И когда решил он, что все пребывает в должном порядке, поехал король со своими телохранителями и Торгниром вниз к устью реки – дабы развеяться после трудов долгого дня, однако и для того, чтобы самому посмотреть, не поднимается ли флот Стирбьёрна вверх по течению реки, вопреки кольям, что были вбиты в проливе Сигтуны. Случись такое, на королевское воинство и на Уппсалу могли напасть с другой стороны, нежели ожидалось.
