Текст книги "Стирбьёрн Сильный"

Автор книги: Эрик Рукер (Рюкер) Эддисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Итак, они вышли на берег и сели на корабли. Край неба заполнили грязно-серые облака, и большие дымные столбы темных грозовых туч клубились со стороны моря. Море было темным, словно железо, испещрено белыми барашками и с синевато-серой полосой вдалеке – то дул с северо-востока резкий хлещущий ветер.

– Куда же поплывем мы теперь? – спросил Бьёрн. – Если, конечно, не потонем.

Стирбьёрн отвечал ему, сказав:

– Мы поплывем на север.

7. Эрик и Стирбьерн

Было в те времена у короля в Уппсале трое, к которым он относился с добром и хорошо содержал. Остальной народ их недолюбливал, и люди поговаривали, что этих троих стоит называть скорее негодяями, нежели удальцами. Их звали Хельги и Торгисль, и Торир. Никто не знал их отца или сродников, но большинство полагало, что они бастарды короля Эрика, благодаря тому, дескать, он с ними милостив. В пользу такого суждения говорило то, что король и теперь, в преклонные лета, не менее, чем раньше, был пристрастен к женщинам, и себя в том не удерживал.

Прохаживались однажды эти трое туда-сюда, беседуя и насмехаясь, когда мимо них прошла в королевскую залу Сигрид-королева. Была она светла, словно луч солнца в ясный день, и держала на руках дитя свое и Эрика, которого нарекли Олафом. Минуло тому дитяти к тому времени около года.

Торгисль сказал:

– Вот это будет нам король в свое время.

– Этого следует ожидать, – молвил Хельги, – если только Стирбьёрн не отошлет его до времени в холодные чертоги. Потому что пестовать дитя врага – все равно, что кормить волка.

– Для людей вроде нас, – сказал Торир, – лучше уж король-на-коленях, чем Стирбьёрн, когда вернется он домой.

– Король-на-коленях? Как так? – спросили остальные.

– Тот, что тихо сидит на материнских коленях, – отвечал Торир, – и не мешает нам учинять по-своему.

Хельги сказал:

– Уж не знаю, что о том думаете вы, но я бы не удивился, узнав, что Стирбьёрн уже оседлал эту кобылку, и что щенок прижит скорее от него, нежели от короля. Что-то эдакое было и есть между этими двоими.

– Как? Неужели княжон Хольмгарда ему не довольно? – спросил Торир.

Но Торгисль сказал:

– Слишком уж скор твой язычок, Хельги. Лучше тебе оставить эти дурные речи.

– Это уж как тебе угодно, – молвил Хельги. – Тем не менее, можно попробовать половить рыбку в мутной воде. Мы сможем обернуть все себе на пользу, ежели он на следующий год приедет и начнет строить из себя короля.

– Думаю я, – сказал Торир, – что нам троим придется несладко с этим гаденышем, рядом с которым нам, может, и жить-то не захочется. Но тут надо подойти с умом, ибо он вошел в силу за те два года, что провел в чужих землях, а на следующий год наберет еще силы.

Так толковали меж собой эти трое. Но через день-два пришла немаловажная новость: Стирбьёрн приплыл в Низину с сотней кораблей. Люди судили и рядили, что станет делать король и как-то примет он то, что Стирбьёрн заявился в родные края за полгода до того, как вышел его срок. И большинство склонялось к тому, что король вряд ли спустит это с рук – так что поддерживавшие Стирбьёрна были опечалены вестью о его возвращении, а недоброжелатели его радовались в душе.

Стирбьёрн оставил основную часть своих кораблей и войска в Низине, а сам с несколькими кораблями поплыл к Сигтуне. Там взял он лошадей и приехал в Уппсалу к королю, своему дяде. И при их встрече ни один не спросил и не сказал, сколь долго думает оставаться; ничего не было сказано о нежелательности этого приезда. Ничего также не было сказано ни Стирбьёрном, ни королем, по чему могли бы люди судить, собирается ли король наказать ослушника или же закрыть на ослушание глаза. Король держался со Стирбьёрном чуть более прохладно и отчужденно, чем всегда, проходили дни за днями, и все было тихо, и люди не знали, что и думать. Некоторые считали, что король чересчур мягок со Стирбьёрном и не может найти в себе силы поступать жестче. Двое-трое, у кого ума было поменьше, считали, что король его опасается. Торгнир и те, что лучше всех знали короля, думали, что он добивается своей цели, испытывая Стирбьёрна – сможет ли тот, в конце концов, поступить по правилам без угроз и свары.

Однажды собралось много народу на замерзшем ледниковом озере, называемом Кизинг, для игры в мяч. Был там и Стирбьёрн, и самыми значительными из присутствовавших там его людей были Бьёрн Асбрандсон, называемый Витязем из Броадервикера, Бесси Торлаксон, Гуннстейн Ревун и Одд из Маркланда, и другие витязи Йомсборга. И вот, когда собрался народ на озере, Стирбьёрн направился прямиком к Хельги, стоявшему с Ториром и Торгислем, и пригласил его сыграть.

– Что ж, это мы охотно, – отвечали те.

– Давайте поделимся, – сказал Стирбьёрн. – Я и мои йомсборжцы сыграем против вас, здешних. И будет отличное состязание.

– Нам это по нраву, – отвечал Хельги.

– Отличное состязание? – спросил Бьёрн. – Скорее уж, отличная распря. Лучше уж, Стирбьёрн, будешь ты на одной стороне, а Хельги со мною вместе на другой. А остальные поделятся поровну, чтоб на каждой стороне были и йомсборжцы, и здешние.

Стирбьёрн сказал, что его не заботит, как устроить команды – была б игра хороша.

– Лучше будет, – сказал Хельги, – поделиться так, как посоветовал Бьёрн. Ибо вы, йомсборжцы, столь сильны и искусны во всяких уловках, что легко возьмете над нами верх. И тем более, Стирбьёрн, раз стал ты таким знаменитым – везде, кроме Шведской земли, имею я в виду, твоей вотчины и законного королевства.

Итак, пошли они делиться на команды, как сказал Бьёрн. И не раз и не два, но много раз Хельги и дружки его подтрунивали и насмехались над Стирбьёрном будто бы по-дружески; каждый раз он отшучивался по видимости беззаботно и весело, будто и не чуя, куда дует тот зловонный ветер.

Когда игра началась, никто не мог ни удержать Стирбьёрна, ни отыграть у него мяч. Он играл почти все время против Хельги, и Хельги рядом с ним казался наихудшим игроком среди всех. Пока, наконец, когда Хельги пытался удержать его, не давая завладеть мячом, Стирбьёрн схватил его и так приложил о ледяную твердь, что тот на несколько мгновений лишился чувств, из носа его хлынула кровь, а колени и локти ободрались о шершавый лед. Теперь-то Хельги стало ясно, как решил отплатить ему Стирбьёрн. Такое обращение было ему не по нраву, но он постыдился жаловаться, ибо произошло это в игре. А затем Бьёрн с другой стороны запустил мяч прямо Ториру в живот – с такой силой, что едва не выбил из него дух.

Ярл Ульф в то время вместе с Торгниром Законником наблюдал за игрой. Он сказал Торгниру:

– Легко заметить, кто тут самые сильные игроки, хоть и поделились все на команды честно.

– И без этих игр, – отвечал Торгнир, – довольно было зависти и несогласий, теперь же они разгорелись еще пуще.

– Ты и я не всегда были заодно, – сказал ярл, – однако же я вижу, нам с тобой легко идти по одной тропке, не толкаясь локтями. Но думаю, согласишься ты со мной в том, что хорошо бы мой воспитанник распрощался и отбыл до конца зимы, согласно велению короля и своему собственному слову.

– Многие, – сказал Торгнир, – легко распрощаются со Стирбьёрном, но не все из них пожелают ему счастливого возвращения.

– Этого я уж не ведаю, – молвил ярл. Затем он добавил: – Давай будем говорить в открытую. Как по-твоему, что у короля на уме?

Торгнир бросил на него взгляд из-под своих нависших бровей.

– Я знаю о том не лучше тебя.

– А что говорят Хельги и его дружки? – спросил ярл. – Тебе, верно, ведомы их секреты.

– Они мне не друзья, – молвил Торгнир.

– Не друзья, – сказал ярл, – однако же не преминут воспользоваться твоей мудростью.

– Мною никто не сможет воспользоваться, – отвечал тот, – кроме короля. Или ты этого не знал?

– И это мне ведомо, – сказал тогда ярл. – И оттого еще более странно мне, что этих Хельги, Торгисля и Торира часто видят вместе с тобой. А затем подумалось мне, что, хотя никто не может использовать как орудие твою мудрость, ты не остановишься перед тем, чтоб использовать первое попавшееся на твоем пути орудие, чтоб самому заиметь выгоду, коли дело выгорит.

Ярл, говоря так, наблюдал за ним, прищурившись. Но в лице старика он мог разглядеть не более, чем в резьбе старого домового столба. Торгнир молвил:

– Нельзя не признать, что весьма неглуп тот, кто может использовать вилы для навоза вместо копья. Но отчего решил ты, что для такого случая они мне требуются? Я предпочту выждать.

Тут пошел снег, завертелся большими, словно перья, белыми хлопьями. Однако игроки были столь же проворны, как и ранее. Королева смотрела за игрой, кутаясь в плащ из шерсти, окрашенной в цвет рябиновых листьев начала осенней поры, подбитый лебяжьим пухом. Она надвинула капюшон, так что гордое прекрасное лицо ее и рыжие волосы выглядывали оттуда, словно из устья белой заснеженной ледяной пещеры. Лицо ее разрумянилось от снега и ледяного ветра, а глаза со вниманием и страстью следили за игрой. Народ заметил ее, и люди толковали между собой:

– В новинку такое, что женщине по нраву смотреть на игру в мяч, да еще при таком ветре.

Но вот снег пошел гуще и гуще, пока, наконец, стало невозможно разглядеть мяч, и игроки перестали хорошо видеть друг друга. Тогда игру прекратили. Когда они возвращались в королевский дом, королева пошла рядом со Стирбьёрном. Она сказала:

– Ты всех их переиграл в мяч, сродник Стирбьёрн. А уж с тем сынком бонда и вовсе ладно вышло.

– Королевский сынок или крестьянский, – отвечал тот, – такое только веселит кровь.

Она посмотрела на него, и ее лицо было как алый рассвет над снежными полями.

– Ты их измотал, – сказала она, – однако, вижу, и сам едва дышишь.

– Надоело! – сказал он. – Не с кем там состязаться – не с Хельги же.

Он встретился с ней глазами и засмеялся.

Когда вернулись они в залу, королева пожелала, чтоб Стирбьёрн пошел с ней в ее покои, где сидели за вышивкой ее рабыни, и где нянька качала на руках ее сына. Нянька принесла дитя, которое протянуло ручки и засмеялось, но королева велела няньке держать дитя у себя, а другим приказала принести Стирбьёрну пива. Они принесли рог, отделанный золотом, и королева сказала Стирбьёрну выпить и сесть подле нее у огня. Он смотрел на огонь, а она на него. Так они сидели, беседуя: больше говорила королева, припоминая прошлые времена, спрашивая его о том, что он поделывал два года в чужих краях, в Гардарики, и в Бьярмаланде, и в Стране вендов, и в Йомсборге. Стирбьёрн отвечал коротко, скупо, так как никогда он не был хорошим рассказчиком. Временами он улыбался, впадая в задумчивость от окружающего покоя и тишины, убаюканный и расслабленный теплой и ласковой речью, которая действовала на него как старое вино, глубоко и покойно; до странности приятен был ему покой после ярости и злости, приятно было тепло после ветра и снега.

Все короче и короче становились их речи, дольше тянулось молчание между словами. И после долгого молчания королева, нагнувшись поправить полуобгоревшую головешку, выкатившуюся из очага, вдруг спросила:

– Почему ты приехал до срока?

– Так уж вышло, – отвечал он.

– Отчего? – спросила она.

Он помрачнел, потом улыбнулся.

– Не знаю. Так вышло.

– Но для чего ты приехал?

– Я уже сказал тебе.

– Это против королевского приказа, – сказала она.

– Но он не сказал и слова против.

– Что же такое в Швеции могло вызвать тебя из самого Хольмгарда?

Он ничего не ответил.

– А все же народ там хорош, в Хольмгарде?

– Не так уж плох, – отвечал он.

– Слышала я рассказы о них. Но что же все-таки привело тебя?

– Не знаю. Что-то. То, се – я ничего не мог поделать. Почти три года на чужбине – мне показалось, этого пока довольно.

Хотя до захода солнца было еще довольно времени, снаружи сквозь серый снежистый туман доходил лишь слабый свет; и только огонь очага освещал покой. И огненные сполохи подсвечивали красноватым золотом правильные черты гордого лица Стирбьёрна, лоб, сильные плечи, стройную шею, твердо очерченный рот и линию челюсти – черты его смягчились в неверных отблесках огня и были полны юношеской красоты. Первый пушок на щеках был мягок, а вьющиеся густые волосы были цветом схожи с самородным золотом.

Королева молвила:

– Я следила за тобой, сродник Стирбьёрн, во время игры в мяч. То было состязание, а теперь мне было бы приятно взглянуть на тебя в доспехах и вооруженного, каким ты бываешь, когда собираешься в поход со своими викингами из Йома. Покажись мне таким.

– У меня с собой нет оружия, – сказал он.

– Это моя прихоть, – сказала королева.

– Это блажь, – отвечал Стирбьёрн.

– Неужели сделать мне одолжение для тебя столь трудно? – спросила она. Затем она взглянула на висящее на деревянной стене оружие, и глаза ее блеснули.

– Вот, это как раз сгодится.

– Что это? – спросил Стирбьёрн. – Это короля, моего дяди?

Он встал в замешательстве, словно она вздумала шутить с чем-то, что было вне всяких шуток. Но она также встала и без дальнейших слов созвала своих служанок, велев им снять богато отделанную кольчугу и большой шлем с орлиными крыльями, что принадлежал Эрику-королю, окованный щит и поножи из сверкающей бронзы. Последние она собственноручно закрепила на ногах Стирбьёрна, он посмеивался надо все этим, немного смущенно, словно над безумной выходкой, которая едва ли приличествовала ему, давно вышедшему из детского возраста. Однако он чувствовал, что тут не все детская игра: то, как касалась королева твердых мышц его голени, пока пристегивала поножи – легким ласкающим движением. Он отступил назад, как отступает человек, по оплошности вторгшийся в чужую комнату. Стараясь не терять перед ней самообладания, засмеялся нарочито грубо, беря королевский шлем, который протянула ему служанка, и надевая его на голову. И стоял он в блеске огненных сполохов, покрытый шлемом, в доспехах и со щитом в руке, опоясанный королевским мечом, отделанным серебром. Вздыбленные и сильные, будто сам орел низошел из своего высокого поднебесья, бурые крылья поднимались по обе стороны шлема. Приоткрыв рот, смотрела на него королева. И ни слова не произносила.

– Подходит мне этот убор? – спросил Стирбьёрн.

Королева встретила его смех без ответной улыбки. Только под шелком платья грудь ее высоко поднималась, словно парус, надутый ветром, а темные глаза широко раскрылись, остановившись на его лице. Она скоро овладела собой и взглянула на него со спокойной и легкой веселостью. Но Стирбьёрну, который, несмотря на юность, уже хорошо понимал, в каком тихом омуте кто водится, ясно было, что означают эти широко раскрытые глаза.

– Ну что там мой юный сродник? – спросил он. – Поплывешь со мной, парень, когда войдешь в возраст?

И он взял дитя у няньки и поднял его, стараясь развлечь. Но дитя перепугалось, скривило личико и закричало.

Случилось так, что в это самое время Хельги подошел ко входу в покои и видел все в щель приоткрытой двери. Он отправился к своим приятелям Ториру и Торгислю, и они еще долго толковали тайком меж собой. После того они отправились искать Торгнира Законника. Они не сразу приступили к сути дела, говоря с ним, однако Торгнир был с ними любезен и попросил говорить прямо. И, наконец, они открыли ему свои замыслы – дескать сейчас подходящее время, чтоб выбить из-под Стирбьёрна скамью. И они знают, как это можно сделать – сказать королю прямо: ходят упорные слухи, что Стирбьёрн и Сигрид слишком уж спелись, и что у Стирбьёрна на уме до срока взять силой не только свою наследную часть, но и отобрать у своего дяди все королевство.

– Он сидит в открытую в покоях королевы, словно занял место короля как в зале так и в постели, и подкидывает и шлепает королевского сына, так что дитя кричит и жалостно плачет.

– Который из вас перескажет королю эту историю? – спросил Торгнир.

– Пришло нам на ум, – отвечал Торир, – что надежнее всего будет, если ты согласишься поговорить о том с королем, Торгнир – если, конечно, тебе по душе наш замысел.

– Чтобы покончить с этим, – сказал Торгнир, – есть ли хоть слово правды во всей этой истории?

– Сказать по правде, сейчас-то нет, – отвечал Хельги, – но будет – раньше, чем история будет рассказана.

– Недозрелый колос не жнут, – сказал Торгнир. – Что до вашей истории – она не стоит выеденного яйца. Я в этом деле не помощник.

– Идем со мной, – сказал тогда Хельги, – ты увидишь все сам в щель дверей покоя королевы.

– Нет, – отвечал Торгнир, – я в щелки да в глядельца не смотрю.

Так они и ушли от Торгнира ни с чем.

– Что нам теперь делать? – спросил Торгисль.

– Что, как ни пойти к королю самим? – отвечал Хельги.

– Он нас и слушать не станет, – сказал Торир.

В конце концов порешили они, что лучшее, что тут можно сделать – помалкивать обо всем до поры, до времени.

– Но мы станем непрестанно льстить ему и подстрекать к насилию, а уж тогда у короля будет повод выгнать его, чтоб не стряслось что-то похуже.

Стирбьёрн снял королевские доспехи и отнес их в большую залу. Там он сидел до самого ужина, тихо и не обмениваясь ни с кем ни словечком. Всем казалось очень странным видеть его столь тихим и задумчивым. Перед самым ужином он пришел к королю.

– Повелитель, – сказал он, – я поступил нехорошо, приехав до срока. Завтра же с рассветом я уеду к кораблям и уплыву снова на чужбину.

– Хорошо сказано, – сказал король и взял его за обе руки.

– Не для того, дабы досадить тебе, приехал я сюда, – сказал Стирбьёрн. – Прошло столько времени. Казалось, мне ничего не оставалось, как приехать. Ты хорошо обошелся со мной, а теперь я уеду и сдержу свое слово.

Они пожали руки и более ничего не говорили. Но было много невысказанного в глазах короля, когда он смотрел на Стирбьёрна.

На следующий день король проводил Стирбьёрна к его кораблям. Оба они расстались по-доброму, корабли отплыли от Низины и пропали из виду. Король ехал домой вместе с Торгниром. Торгнир молчал. Спустя время король сказал:

– Ты мудр, Торгнир. Однако, думается, кой-чему и я тебя научил.

Торгнир некоторое время молча смотрел на него. Затем сказал:

– Нельзя не признать, король, что сыграл ты хорошо. И получил то, ради чего играл.

Король казался человеком, сбросившим, наконец, груз, который долго тяготил его и натирал плечи – теперь ему дышалось легко и свободно, и все виделось ему в добром свете. Он подмигнул Торгниру.

– Тебе нелегко принять это, Торгнир, но признай, что ты ошибся.

– Я не ошибся, – отвечал Торгнир.

– Довольно, – сказал король с внезапной яростью. – Ты ошибся.

Но старик молча ехал рядом с королем и смотрел прямо перед собой. Он повторил себе под нос:

– Я не ошибся.

8. Король и королева

Стояла зимняя пора долгих ночей, когда Стирбьёрн и его люди плыли на юг вдоль берегов и, после тяжкого путешествия – впрочем, без неудач и потерь, – прибыли в Сконе. Тут они оставили свои корабли и отправились к большому дому ярла Струт-Харальда, которых встретил их как подобает и оставил у себя до конца зимы.

В то время Струт-Харальд сидел в Сконе будто король, считался в своем краю человеком очень влиятельным, и часто у него бывали гости. Во всем краю Сконе его слово имело вес королевского, и каждый уважал его и воздавал ему почести, и готов был поддержать и повиноваться ему. Ярл не участвовал более в войнах и набегах, будучи очень стар и не склонен к распрям. Однако он не впал в ничтожество, как то бывает обыкновенно со стариками, которые только на то и годятся, чтоб их бросили в дальнем углу – у него были могущественные сыновья и зятья, и под рукой его были молодые люди одного с ним рода, которые чтили и укрепляли его власть. И был он муж приятный видом, несмотря на свои почтенные года – не клонился к земле, подобно людям его возраста, но, сидя или стоя, держался прямо, с расправленными плечами, и голову нес высоко и гордо. Был он росл и кряжист, широк в кости и прям спиной. Одевался всегда в дорогие одежды, отделанные богато и ярких цветов, изукрашенные дорогим шитьем, и оружие его было богато изукрашено и искусной работы, какую редко встретишь. Всякий день, и в доме и вне его, ярл носил шапку, украшенную круглыми золотыми пластинами величиной с женскую ладонь. Говорили, что ярл Струт-Харальд с его шапкой, в которой золота больше, чем в иной королевской короне, живет в роскоши и почете, с которыми лишь самые могущественные короли могут потягаться.

Сигвальди и Торкель Высокий были в Сконе вместе с ярлом, их отцом, и пробыли там всю зиму. Они обрадовались приезду своих друзей и людей Стирбьёрна, и дни и недели до весны прошли в приязни и согласии.

Когда Стирбьёрн пришел к Струт-Харальду, чтобы попрощаться, ярл долго держал его за руки, смотря ему в лицо и ничего не говоря. Затем он промолвил:

– Желал бы я, чтоб ты был мне сыном. Ибо сыновей своих, как бы славны они ни были, я все же не назову вполне хорошими. Хеминг может управиться с кораблем и знатно поигрывает мечом и копьем, но думаю я, что в его натуре лишь следовать за тем, кто поведет его. Торкель – воин, но ума ему не достает. Сигвальди – лис. Он добудет себе богатство, и могущество, и славу, и жизнь его будет долгой; многие последуют за ним и станут ему повиноваться, но достойнейшие из людей его не похвалят. Верно, что лишь немногим дано быть великими и достославными, и прожить долгую жизнь. И думаю я, Стирбьёрн, что первые два из этих трех благ будут за тобой. Но, думается, жизнь тебе суждена короткая.

Остер был взгляд голубых глаз ярла. И казалось Стирбьёрну, что ярл смотрел не на него, но проникал взглядом в нечто, невидимое для остальных людей. Стирбьёрн отвечал:

– Не забочусь я о числе дней своей жизни – были б те дни хороши.

– Счастливой дороги, – сказал ярл. – Желал бы я, чтоб ты был мне сыном.

Из Сконе поплыл Стирбьёрн сперва на юг за море, в Йомсборг. И с ним плыли сыновья Струт-Харальда, а именно Сигвальди и Торкель, со многими кораблями и людьми, и оставались они некоторое время в Йомсборге. Время прошло, дни и недели, прежде чем собрались все остальные ярлы Йомсборга: Пальнатоки и Буи из Борнхольма, и Сигурд, его брат, и многие другие. Пока не стала крепость полна людей, а гавань столь полна кораблей, что сделалась подобна пруду со стоячей водой в пору, когда желтеют и опадают листья, падают на гладь пруда столь густо, что трудно сказать, вода под ними, или твердая земля.

Держали совет, что предпринять, поскольку пришла весна и срок, что должно было Стирбьёрну провести на чужбине, вышел. Многие надеялись плыть со Стирбьёрном на север в Швецию, чтобы взглянуть на короля и на то, как будет принят Стирбьёрн в своем королевстве. Но Стирбьёрн сказал, что не поедет он домой до конца лета.

– Как же так? – спросили его. – Разве не выходит этим летом твой срок, три зимы, что должен ты пробыть в чужих краях?

Он отвечал:

– Может, оно и так, но я поступлю по-своему.

Итак, Стирбьёрн пошел в набег и на четвертое лето, вместе с Пальнатоки и всей йомсборгской дружиной. С ним на корабле был и Бьёрн Асбрандсон, Витязь из Броадервикера. И видно было, как день ото дня растет и крепнет дружба между ними двумя. Бьёрн был с ним, когда вместе с Буи поплыли они на север в Бьярмаланд и в неведомые земли Кирьяланда [14]14
  Карелия


[Закрыть], привлеченные многими, передаваемыми из уст в уста преданиями о тех краях – в особенности о Кирьяланде. Его-де населяют финны и народ, меняющий шкуру, который может изменять свой облик и оказываться на деле не в том месте, где бывает видим. Помимо того, народ в Кирьяланде почитает великого идола, именем Йомбала, у которого посреди тулова серебряный пояс. Храм его в темной лесной чащобе, полной троллей и злых духов – так что лишь человек, лишенный малейшего страха, дерзнет пробраться туда и искать покровительства Йомбалы. Стирбьёрн и его люди, прибыв туда, не нашли ни троллей, ни народа, меняющего шкуру. Однако они отыскали храм Йомбалы и забрали оттуда серебряный пояс, подобного которому ни один из них еще не видывал – отделанный серебряными гривнами и переплетающимися змеями, – а кроме того взяли в добычу столько серебра и драгоценностей, что никто не мог припомнить, чтоб когда-либо в один день брали такую добычу.

Помимо Бьёрна, еще несколько верных людей было со Стирбьёрном и на корабле, и, сопровождая его как доверенные телохранители в каждом бою, в котором он участвовал. Большинство из них уже много лет были викингами в Йоме, подобно Бесси Торлаксону, Торольфу Ядовитой Голове, Ховарду Дровосеку и Альфу Бахвалу. Другие же, как Гуннстейн Ревун, были с ним вместе со времени отбытия из Швеции, до того еще, как он прибыл в Йомсборг. Кое-кто примкнул к нему в тех землях, где он странствовал – люди, почувствовавшие его силу в бою и теперь тесно связанные с ним, любившие и служившие ему – Вальдемар, сын великого князя из Хольмгарда, Эре-Скегги, что был младшим братом ярла Эстланда, Олаф Венд и многие другие. И так же как Пальнатоки одним видом и силой поддерживал мир меж всеми дерзновенными воителями, что собрались в те дни в крепости йомсвикингов – так же и Стирбьёрн на своем корабле поддерживал доброе товарищество среди людей, разных по языку и обычаям, гордых и склонных к распрям, которые в другом случае не преминули бы, подобно волкам, вцепиться друг другу в глотку. Стирбьёрн совершил большой поход на восток и сражался как на море, так и на суше, и покорил многие воинственные народы – они долго ему сопротивлялись, но Стирбьёрн всегда брал верх; и забрали они там много богатства.

Но когда до зимы оставалось не более пяти недель, Стирбьёрн снарядился для путешествия в Швецию. Он счел, что нехорошо, являться на родину с такой великой силой кораблей и с таким войском, чтобы король его дядя не счел его недругом – дескать, он, которому король дал слово и торжественно пообещал отдать королевство и отцовское наследство, вернулся с войском, чтобы востребовать свое силой меча. Как бы там ни было, с ним отправились Бесси Торлаксон и Гуннстейн, и другие не столь знатные люди – всего на десяти кораблях. Бьёрн в тот раз не поехал в Швецию, так как был нездоров и остался в Йомсборге. Большинство йомсвикингов все еще были в море, потому что не в обычае у них было возвращаться из набегов ранее прихода зимы.

Стирбьёрн и его люди плыли на север при попутном ветре, успешно проплыли Низины и пристали у Сигтуны. Там король Эрик ожидал их с большим обществом, все приехали встретить Стирбьёрна. Король, завидев, как он сходит на берег, спешился и бросился вперед, спеша приветствовать его, и Стирбьёрн тоже поспешил, прыгая по большим камням, добраться до твердой земли. Они пожали руки друг другу, а затем король привлек Стирбьёрна к себе, обнял и поцеловал. Стирбьёрн вырос и возмужал за те шесть месяцев, что прошло с его прошлого приезда в Швецию. Король Эрик превосходил многих ростом и мощью, но люди заметили, что, хоть и стоял король на склоне, а Стирбьёрн пониже его, у моря – глаза короля пришлись вровень с глазами Стирбьёрна, а плечи и грудь последнего были шире и сильнее. И видевшие это говорили, что так тепло, как встретились эти двое, редкие отец с сыном встречаются. И были они уверены, что король Эрик ценил и дорожил Стирбьёрном так, как ни одним чадом своей крови.

Все было готово, корабли выволокли на сушу, груз был уложен и навьючен на лошадей – и собственные их вещи, и множество даров, которое Стирбьёрн привез из Йомсборга своему дяде королю; сели они на коней и поехали на север в Уппсалу.

Стирбьёрн ехал рядом с королем, они толковали о том-о сем. Стирбьёрн был непривычно тих и иногда словно переставал следить за беседой, словно он хотел нечто услышать, но предпочитал первым о том не заговаривать. И так ехали они, и король продолжал рассуждать о том-о сем, но не касался главного, и Стирбьёрн стал беспокоиться – становился все более хмурым, все короче отвечал он королю, однако держал себя в руках. Король же, заметив это, не собирался, тем не менее, класть тому предел. И вот три четверти пути были позади, они выехали на поросший лесом холмик, на самом верху которого были несколько диких скал, уложенных подобно столу, так, будто это было делом рук человеческих. Оттуда смотрели они на обширное нагорье, леса, воды, и едва видимые дома и храм Уппсалы, король натянул поводья и промолвил:

– Через три недели будет созван Тинг, где будешь ты назван королем Швеции, вместе со мной, так же как отец твой был в свое время.

– Благодарю тебя за то, повелитель, – сказал Стирбьёрн и взял руку короля в свои. Король смотрел на него, а он смотрел на Уппсалу. И король заметил, что настроение его переменилось, и лицо его, что прежде было хмурым, посветлело, как светлеет лик земли в час солнечного зенита.

Они поехали далее. Спустя какое-то время король промолвил:

– Теперь, когда входишь ты во взрослую пору и берешь под свою руку королевство, тебе, Стирбьёрн, хорошо бы жениться. Что ты об этом думаешь?

Стирбьёрн отвечал:

– Я думал о том – действительно, это стоит сделать.

– Положил ли ты уже на кого глаз, показался ли тебе кто подходящим? – спросил король. – Ты за три года объездил много земель, и я еще не слыхивал про страну столь плохую, чтоб в ней не было хоть одной красивой женщины.

Стирбьёрн рассмеялся.

– Это чистая правда, король. Впрочем, я не знаю – как жену…

– Это разные вещи: иметь женщину и жениться? – спросил король.

– Я еще ни одной не нашел, – отвечал Стирбьёрн.

– Скажу тебе, – молвил король, – я тут кое о чем поразмыслил. Есть у короля Харальда Гормсона дочь, Тири. Многие из королей сочли бы себя счастливчиками, когда б получили ее. Дева пригожа собой, как мне говорили, и хорошо воспитана, и зим ей от роду четырнадцать.

Стирбьёрн сказал:

– Я видел ее, когда гостил там прошлым Йолем.

– И что? – спросил король.

– Мне она пришлась по нраву. Но о таком у меня и мысли не было, – отвечал Стирбьёрн.

– Если она по нраву тебе, то она придется по душе и мне, – сказал король Эрик. – Но выбор должен быть за тобой.

Стирбьёрн сказал:

– О таком у меня и в мыслях не было. Но в этом деле, как и во многих других, я поступлю как ты скажешь, повелитель.

Когда они прибыли к королевскому дому в Уппсале, все приветствовали Стирбьёрна. И не было людей, сильнее желавших пожать ему руку, нежели Хельги, Торгисль и Торир. Они столь долго повторяли одно и то же – что нет в земле свеев таких, кто не был бы рад возвращению его в родные края, что они готовы славить его как короля, поддерживать его и споспешествовать ему, как только возможно – что Стирбьёрн насторожился. Торгнир встретил его, как старый злобный цепной или охотничий пес встречает незнакомца, которого велит ему чтить его хозяин, но в которого он сам с удовольствием бы втайне вонзил зубы. Королева поздоровалась с ним холоднее, чем можно было ожидать от старой знакомой. Она говорила с ним мало и недолго пробыла в его обществе, и скоро отходила прочь, когда им случалось встретиться, но когда никто этого не замечал, она все смотрела и смотрела на него.