Текст книги "Искатель. 1975. Выпуск №6"

Автор книги: Эрик Фрэнк Рассел

Соавторы: Сергей Высоцкий,Владимир Рыбин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

20

С тревожным чувством отправился на следующий день Корнилов в дирекцию лесхоза, чтобы повидать бухгалтера Мокригина. Игорь Васильевич уже не сомневался в том, что именно он шел вслед за художником в день убийства. Дежурный на станции Мшинской опознал по одной из предъявленных ему следователем фотографий человека, приехавшего пятнадцатичасовой электричкой. Этим человеком был Григорий Мокригин. Но нет, не признается бухгалтер, что ездил на Мшинскую. Не захочет отвечать на опасный вопрос, почему убежал из леса, оставив на произвол судьбы истекающего кровью художник! Ведь не обмолвился ни словом об этом, когда беседовал с работниками уголовного розыска, узнавшими о его дружбе с лесником!

Но, несмотря на все свои сомнения, Игорь Васильевич шел в леспромхоз и надеялся на успех. Корнилов специально не стал приглашать Мокригина в райотдел – ему хотелось застать бухгалтера врасплох, неподготовленным. Поставленный перед необходимостью отвечать сразу же, немедленно, он может допустить промах, неточность, может растеряться.

«Почему Мокригин не пошел за помощью в деревню? – думал Корнилов. – Испугался, что могут и его убить? Вздор! Тогда бы он прибежал хоть в милицию. Побоялся, что могут заподозрить в убийстве самого? Нет, честный человек сначала окажет помощь раненому, а уж потом подумает о себе. Честный человек… Но ведь бухгалтер в прошлом уголовник. Мог подумать: «Первое подозрение – на меня. Попробуй потом отмойся». И повернул домой, даже к дружку своему не пошел в тот день. А почему же не был потом? Почему не пришел на похороны лесника? Они же были друзьями. Об этом и в лесхозе знают, и во Владычкине. Что-то за всем этим кроется более серьезное… Знал ли Мокригин, кто идет вместе с ним по лесной тропе? Нет, скорее всего не знал. Ведь лесник не встречался с сыном тридцать лет… – И вдруг Корнилова обожгла внезапная мысль: – А что, если пуля предназначалась бухгалтеру? – Игорь Васильевич вспомнил, что рассказывала ему во Владычкине старуха Кашина о приятеле Зотова: «Собою фигуристый, меховая рыжая шапка…» И первое, что он тогда сделал, – попросил проверить, не стряслось ли чего с Мокригиным – ведь убитый был широкоплеч, строен, и шапка на нем была рыжая, лохматая… Дирекция размещалась недалеко от вокзала, в старом, видать, купеческом, доме. Корнилов вошел. В коридоре, стены которого были густо заклеены объявлениями, приказами, сводками, курили двое мужчин. У обоих поверх пиджаков были надеты меховые безрукавки.

– Где мне найти бухгалтера? – спросил у них Игорь Васильевич. – Григория Ивановича Мокригина.

Один из мужчин молча показал на лестницу в конце коридора. Корнилов поднялся на второй этаж и отыскал дверь с надписью «Бухгалтерия». «Если там будут посетители, я подожду», – подумал он. Вообще-то в бухгалтерии работали двое, старший бухгалтер Мокригин и еще одна женщина. Еще вчера Игорь Васильевич уговорился с работниками ОБХСС, и они вызвали ее в это время на беседу.

Корнилов приоткрыл дверь и сразу увидел Мокригина. Бухгалтер сидел за большим столом и сосредоточенно считал на арифмометре. На Корнилова он не обратил никакого внимания, даже голову не поднял. Игорь Васильевич подошел к его столу и сел, положив на колени шапку. Мокригин продолжал крутить ручку, беззвучно шевеля губами. Верхняя губа у него была тонкая, злая, а нижняя пухлая и отвислая. Закончив считать, он записал на бумажке какие-то цифры и только тогда поднял голову.

– Вы ко мне?

Бровей у него почти совсем не было, и оттого лицо казалось каким-то бесцветным, блеклым.

– Да, я к вам, Григорий Иванович. – Корнилов достал удостоверение, представился.

Мокригин хотел что-то сказать, но только облизнул вдруг свою толстую нижнюю губу. В лице у него ничего не изменилось, не дрогнуло. Он замер.

– Григорий Иванович, я пришел к вам поговорить о леснике Зотове. Мне сказали, что вы были с ним друзьями…

Бухгалтер по-прежнему был спокоен. Никаких признаков паники. Только сузились глаза, стали маленькими точками зрачки. «Он давно ждал, что к нему придут, – подумал Корнилов. – Успел приготовить себя».

– А что бы вы хотели узнать о Зотове? – Мокригин явно не собирался распространяться о своей дружбе с лесником.

– Вы, наверно, знаете, Григорий Иванович, что Зотов убил сына и сам повесился. – Игорь Васильевич сказал это нарочито спокойно, буднично. – Мне хотелось бы знать об их отношениях.

Мокригин неопределенно пожал плечами.

– Что ж рассказывать? Я не знаю… – Он посмотрел на Корнилова, чуть-чуть прищурившись. – Вы лучше задавайте вопросы. Я отвечу.

«Ого, да он тертый калач, – подумал Корнилов. – Школа видна. Такого голыми руками не возьмешь». – И спросил:

– С Зотовым давно знакомы?

– Давно.

– А вы неразговорчивы, Григорий Иванович. С вами трудно, – улыбнулся Корнилов, бухгалтер пожал плечами, машинально крутанул ручку арифмометра.

«Так мы будем разговаривать неделю, – подумал Игорь Васильевич. – Интересно, надолго ли ему хватит выдержки?»

– Вы были знакомы с Тельманом Алексеевым, сыном Зотова?

– Нет.

«Отвечает не задумываясь. На лице ни один мускул не дрогнет», – отметил Корнилов.

– А знали о его существовании?

– Знал.

– Они были в ссоре?

Мокригин горько усмехнулся:

– Ссорой это не назовешь. Они с войны не виделись. О покойниках плохо не говорят, но Тельман оказался свиньей. Да же не подумал разыскать старика, помочь ему… – Лицо бухгалтера стало злым.

– А Зотов просил его о помощи?

– С какой стати?! Он и не искал сына. Случайно узнал о нем, – неожиданно громко сказал, почти выкрикнул Мокригин. – Чего ему унижаться перед чистеньким сыном! Я, я только и помогал старику, – сказал он с необычной горячностью. – И деньгами, и по хозяйству. Да мало ли… – Он с какой-то безнадежностью махнул рукой и замолк, словно испугался своего порыва.

– А как узнал старик о сыне?

– В журнале портрет увидел. В «Огоньке».

– И решил его разыскать?

– Откуда я знаю? – проворчал бухгалтер. – Он мне не докладывал.

«Наверняка знает, что старик разыскивал сына, – решил Корнилов. – Только зачем скрывает?»

– А где вы познакомились с Зотовым, Григорий Иванович?

Бухгалтер вдруг посмотрел на Корнилова с откровенной ненавистью:

– Там и познакомился. Будто не справились… – И сказал с вызовом: – Кто еще у бывшего зека другом может быть? Такой же зек, как и он. Вот мы со стариком и держались друг друга.

«Старый друг лучше новых двух, – вдруг вспомнилась Корнилову поговорка. – Старый друг лучше новых двух… – И какая-то совсем смутная догадка мелькнула у него, скорее не догадка, а предчувствие того, что за этой неожиданной горячностью бухгалтера, за его словами о старой дружбе отверженных обществом людей и кроется разгадка к трагедии.

– Вы, Григорий Иванович, не женаты? – спросил Игорь Васильевич. Он всегда так вел беседы, перескакивая с одного во проса на другой, лишая своего собеседника возможности понять, что же интересует подполковника больше всего.

– Нет, – отчужденно ответил Мокригин.

– А у вас есть родные?

– Какое это имеет значение? Вы ведь хотели узнать о Зотове, а не обо мне?

– Простите, если задал неприятный вопрос, – дружелюбно сказал Игорь Васильевич. – Я не хотел вас обидеть.

Бухгалтер посмотрел на Корнилова с такой ненавистью, что Игорь Васильевич утвердился в своей догадке: одиночество мучает Григория Мокригина.

– А зачем Зотов убил сына?

– Откуда я знаю! – закричал бухгалтер. Веко на правом глазу у него задергалось. От его несокрушимого спокойствия не осталось и следа. – Что вы не даете покоя старику? Он умер! Умер! И никто не узнает, зачем он убил Тельмана.

Корнилов подождал, пока бухгалтер успокоится, и примирительно сказал:

– Ладно, оставим в покое Зотова, начнем с другой стороны…

Он достал из папки стопку бумаги, авторучку. И вдруг почувствовал, как напрягся Мокригин. Лицо у него стало каменным, только зрачки еще больше сузились.

– Григорий Иванович, – сказал Корнилов. – У меня есть поручение следователя допросить вас по делу об убийстве Тельмана Алексеева. По вновь открывшимся обстоятельствам… – Мокригин молчал. – Предупреждаю вас, что за дачу ложных показаний вы будете нести ответственность. – Игорь Васильевич подвинул бухгалтеру первый листок. – Распишитесь, что я предупредил вас об этом.

Мокригин достал из кармана авторучку, молча расписался.

– Когда вы виделись с Зотовым в последний раз?

– Пятого января… На день рождения он ко мне приезжал.

– А вы?

– Что я? – не понял бухгалтер.

– Вы когда у него были? У Зотова.

– Сразу после Нового года. Съездил, по хозяйству помог.

– Как вы праздновали день рождения? Много было гостей?

– Нет, никого не было, кроме Коли. Посидели в ресторане – и домой.

– В каком ресторане? – спросил Игорь Васильевич.

Мокригин осклабился:

– И этим интересуетесь? В «Радуге».

– Где вы были тринадцатого января с часу дня и до полуночи?

– Ездил в Ленинград, – нехотя процедил Мокригин. – На электричке в тринадцать тридцать.

– Расскажите мне последовательно, где вы были в Ленинграде?

Бухгалтер недобро усмехнулся:

– Если это так необходимо… Попробую вспомнить. – И начал перечислять магазины. Он врал умно, с оглядкой. Корнилов мысленно проследил его путь по городу – все магазины выстраивались по маршруту третьего трамвая.

– Ни один из этих магазинов не был закрыт на переучет? – Игорь Васильевич заметил, как на скулах Мокригина вздулись желваки.

– Нет, на переучет закрыты не были, – медленно ответил он. – Правда, в каком-то из них отдел не работал… Только не помню в каком.

«Интересно, почему Мокригин не спрашивает меня, для чего этот допрос и в чем он провинился? – подумал Игорь Васильевич. – Хочет показать свое безразличие».

– Вы что-нибудь купили себе?

– Нет. Искал пальто на меховой подкладке, да не повезло…

«Еще бы! Такое пальто и летом по большому блату не достанешь. А уж то, что его зимой в магазинах не бывает, – в этом-то, голубчик, ты наверняка уверен. Беспроигрышно играешь».

– Значит, ничего не купили?

– Ничего.

– Когда вы приехали в Ленинград, какая там была погода?

– Пасмурно. Снежок шел, – сказал Мокригин, и Корнилов вдруг увидел, как его лоб внезапно покрылся мелкими капельками пота. Бухгалтер заерзал, стал вдруг перекладывать с места на место бумаги, лежавшие перед ним на столе.

Корнилов помнил, что по сводке метеобюро пасмурная погода со снегом была на Мшинской, а в Ленинграде днем было ясно.

– Григорий Иванович, а когда вы уезжали из Ленинграда? Время? Погода?

– Не помню, – отрывисто бросил Мокригин. Похоже, что нервы у него совсем сдали.

– Когда пришли домой?

– В двенадцать.

– Это вы на фото? – Игорь Васильевич вынул из кармана фотографию Мокригина, которую по его просьбе сделали гатчинские оперативники.

– А вы что, не видите? – огрызнулся бухгалтер. – И что это за допрос?! Я в чем-то виноват? Вы даже не потрудились мне объяснить!

– Служащие станции Мшинской, Григорий Иванович, опознали в этом мужчине пассажира, который сошел тринадцатого января с пятнадцатичасового поезда и направился по лесной тропе в сторону деревни Владычкино…

– Я был в Ленинграде, – упрямо сказал бухгалтер.

– С этого же поезда сошел и Алексеев, – продолжал Корнилов. – У него были лыжи. Он ушел вперед, но на одной лыжине сломалось крепление. – Мокригин уже не мог справиться с собой, лицо его перекосила какая-то странная гримаса – не то ужаса, не то боли. Он весь подался к Корнилову, впился, в него взглядом. – Да, забыл одну деталь – у Тельмана Алексеева была такая же шапка, как у вас. – Он повернулся к вешалке, на которой висели пальто и мохнатая шапка бухгалтера. – Рыжая, мохнатая.

Мокригин молчал.

Тогда Игорь Васильевич наклонился к нему и сказал, положив свою руку на руку бухгалтера:

– А ведь это вам приготовил старик пулю, Григорий Иванович. За что?

Мокригин резко вскочил, уронив стул. Несколько секунд он молча смотрел на Корнилова, словно не зная, что предпринять, а потом вдруг громко, горячечно зашептал:

– Не докажете, не докажете! Не мог он в меня. У него и был-то один друг на свете – Гриша Мокригин! Один! Все от него отвернулись, все! И Тельман этот тридцать лет не знался, а тут – нате, поперся к папочке. Кому он нужен, Павлик Морозов! Говорил я деду – доживай свой век без чистеньких. Не послушал – умереть ему прощеным захотелось! Тьфу! – Мокригин плюнул и, будто опомнившись, спросил, пристально глядя в глаза Корнилову: – А я-то, я в чем виноват, товарищ хороший? Мне-то вы зачем о прошлом напоминаете? Мало ли в кого стрелял старик. Он и расчелся. Не я ведь стрелял! – И снова закричал: – Что вы мне душу терзаете, все старых грехов забыть не можете!

Дверь в комнату приоткрылась, и заглянула испуганная женщина. Мокригин посмотрел на нее с такой злостью, что женщина моментально исчезла.

– Вы садитесь, – спокойно, но настойчиво попросил Корнилов. Так мучивший его все последние дни вопрос – зачем убил старый лесник своего сына – перестал быть вопросом… – Я не о старом пришел напоминать. – Мокригин сел. Веко у него все дергалось, а руки не находили покоя. Он хватался то за лицо, то за шею, не в силах совладать с собой. – Дело ведь вот в чем, Григорий Иванович: бросили вы Тельмана Алексеева в беспомощном состоянии. Умирать в лесу. А его спасти можно было, если бы вы сходили за помощью.

– Мертвый он был, мертвый, – упавшим голосом пробормотал бухгалтер. – Старик без промаха бил. – Его передернуло, словно от холода.

– Экспертиза свидетельствует – несколько часов жил. Вот за это преступление вам отвечать придется. Оно доказуемо…

– Мертвый он был, – опять сказал Мокригин. Вид у него был затравленный.

«Опытный дядя, – думал Игорь Васильевич, разглядывая бухгалтера, – а нервишки подводят. Эк он распсиховался, когда я сказал, что пуля ему предназначалась!» И быстро спросил еще раз:

– Григорий Иванович, а за что все-таки хотел убить вас лесник? Неужели не догадываетесь?

Мокригин шумно вдохнул в легкие воздуха, лицо его сделалось таким багровым, что Корнилов испугался, не хватит ли бухгалтера удар.

– А если и догадываюсь, – наконец выдохнул он, – вам-то какая с этого корысть? К делу не пришьете! – Мокригин неожиданно улыбнулся, но улыбнулся дико и зловеще. Глаза у него при этом блеснули. Корнилову даже показалось, что как-то гордо блеснули.

– Боялся меня Николка, – сказал бухгалтер. – Своего прошлого боялся. Сыну хотел чистеньким представиться. А меня, значит, побоку?! Рылом в чистенькие не вышел! Курва! – Он так же внезапно погасил свою жуткую улыбку и замолк.

Остальная часть допроса пошла спокойно. На все вопросы Мокргин отвечал безучастно и односложно: «да», «нет». Он подтвердил, что услышал выстрел перед тем, как выйти из леса на поляну, и через несколько минут наткнулся на тело лыжника. Думал якобы сначала, что выстрел случайный, что поблизости охотники. Боясь, что могут выстрелить еще, он спрятался за ель и только тогда увидел справа на горке спину удалявшегося человека. Это был Зотов.

О лыжнике Мокригин все время твердил: «Он был мертвый, лыжник-то. Мертвый. Я ничем не мог помочь». О том, что это был Тельман Алексеев, сын лесника, Мокригин узнал только вчера от директора лесхоза.

Корнилов сел за соседний столик, где стояла большая пишущая машинка и начал печатать протокол допроса. Бухгалтер сидел понурый, время от времени исподлобья поглядывал на Игоря Васильевича. Когда протокол был готов, Корнилов мельком перечитал его и дал Мокригину. Ознакомиться и подписать. Бухгалтер спокойно взял листки и, глядя прямо в глаза Корнилову, разорвал протокол на мелкие кусочки. В лице у него ничего не дрогнуло, ни один мускул.

– Ничего не докажете. Можете хоть сто опознаний делать, – И бросил бумажки на пол.

Корнилову стоило большого труда, чтобы не показать бешенства которое им овладело. «Ох какой подонок, какой зрелый подонок» – подумал он, ощущая нестерпимое желание ударить.

– Вы можете сколько угодно рвать бумажки, но от ответа вам не уйти, Мокригин.

Возвращаясь в райотдел, Корнилов думал о том, что же могло связывать этого злобного бухгалтера и лесника Зотова? Бухгалтера и лесника… Сидели вместе. Верно, сидели. Но раскаявшиеся преступники на свободе избегают друг друга. А уж если объединяются, то закоренелые. На дурное. Наперекор пословице «В счастье – вместе, в горе – врозь».

Бухгалтер и лесник. Правил без исключений нет, но не обязательно ведь эта пара – исключение. Нет, недаром держались они вместе столько лет. Лесник и бухгалтер лесхоза. Что же их связывало? Лес? Воровали лес? Слишком на поверхности…

В райотделе Игорь Васильевич рассказал обо всем начальнику уголовного розыска.

– Свяжитесь с лужской прокуратурой. У них делом об убийстве следователь Каликов занимается. Но стерегите бухгалтера. Сбежать может. Сердцем чую. Попросите обэхаэсэсовцев – пусть займутся лесхозом. Что-то тут нечисто. Бухгалтер и лесник – улавливаете? Сидели вместе. Да уж раз этот Мокригин человечишко подлый, за ним все равно какое-нибудь преступление найдется.

…Дня через два после всех этих событий Игоря Васильевича остановил в коридоре управления Белянчиков.

– Все забываю тебя спросить, Игорь. Когда ты понял, что лесник не в сына стрелял, а в своего дружка, в Мокригина? – Юрий Евгеньевич немножко слукавил – они с Корниловым встречались постоянно, на дню по нескольку раз. И давно бы он мог спросить, да просто дулся за тот разговор. Белянчиков обиды долго помнил.

– На репетиции в театре.

– При чем здесь театр? – удивился Юрий Евгеньевич.

– Да как тебе сказать, – задумчиво начал Корнилов. – В двух словах не расскажешь.

Игорь Васильевич закурил.

– Пригласили меня консультировать одну пьесу. На нашу тему. Там в третьем действии молодой парень убивает свою знакомую. Бежит к другой подружке и в любви ей объясняется, пьют вместе вино как ни в чем не бывало. А на репетиции заминка произошла – не получается эта сцена у молодого актера, и все тут. «Дайте, – говорит, – мне еще время в образ вжиться».

Я сначала решил – не под силу актеру роль. А потом, когда подумал всерьез да всю пьесу вспомнил, другое понял. Это не актера вина. Он-то молодчина. Фальшь уловил. Интуитивно почувствовал, что его герой не мог совершить это преднамеренное убийство, да еще тут же с новой милашкой объясняться!

– Что значит не мог? – спросил Белянчиков.

– Ну конечно, в жизни все бывает: случай, пьянка, вспышка гнева. А чтобы преднамеренно – нет! Этот герой не мог, понимаешь? Логика характера не позволяет, Уж таким сотворил его автор. А потом ссамовольничал.

Белянчиков засмеялся:

– Ну ты чудишь, Игорь! Это уж дело автора, как повернуть…

– Ничего смешного не вижу. Я с тобой как с другом… – Корнилов сердито поглядел на Белянчикова. – Не могу я тебе объяснить, что уж там автор думал…

– Ну а к чему ты мне всю эту историю рассказал? Я ж тебя о другом спросил.

– С логикой у тебя слабовато, Юра. Логикой тебе подзаняться не мешало бы. Да, наверное, поздно. Чему Ваня не вы учился, тому Ивана не обучишь… А если говорить серьезно, то слишком уж страшное это преступление – сыноубийство. Да особенно если совершено оно так расчетливо, обдуманно. Для этого ох какие основания иметь надо! А Зотов полжизни врозь с сыном прожил, даже не встречался.

– Ну и довод у тебя, – тихо сказал Юрий Евгеньевич. – Не слишком профессиональный.

– Логичный довод, – сказал Корнилов. – Простой, человеческий. Да ведь еще и шапки у Мокригина и у Тельмана Алексеева одинаковые были. Мне это сразу в глаза бросилось. – И хлопнул дружески Белянчикова по плечу: – Вот так-то, товарищ капитан. А все-таки бесплодных истин не бывает!

Эрик Фрэнк РАССЕЛ
И НЕ ОСТАЛОСЬ НИКОГО

Рисунки Ю. МАКАРОВА

Диаметр космического крейсера был восемьсот футов, длина – немногим больше мили. Растянулся он через все поле, прихватив половину соседнего. Земля осела под его тяжестью футов на двадцать.

Две тысячи людей на борту четко делились на три группы. Высокие, подтянутые, с прищуренными глазами – экипаж. Коротко стриженные, с тяжелыми челюстями – десантники. И наконец, лысеющие, близорукие, с невыразительными лицами – штатские чиновники.

Экипаж разглядывал этот мир с профессиональным, но безразличным интересом людей, привыкших окидывать планету быстрым цепким взглядом, прежде чем устремиться к другой. Солдаты взирали на него со смесью грубоватого презрения и скуки. Чиновники – с холодным властным выражением.

Эти люди привыкли к новым мирам, посетили десятки их и ничего необычного не испытывали. Освоение новой планеты, как и предыдущих, было всего лишь повторением хорошо отработанной, четко выполняемой программы. Но на этот раз они здорово влипли, хотя еще не знали об этом.

С корабля высаживались в строго установленном порядке. Первым – имперский посол. За ним – капитан крейсера, командир десантного подразделения, старший гражданский чиновник.

Ну и потом, разумеется, сошка помельче, но в том же порядке: личный секретарь его превосходительства, старший помощник капитана, заместитель командира десантников и канцелярские крысы соответствующего ранга.

И так ступень за ступенью, исключая самых низших: парикмахера его превосходительства, чистильщика сапог и слуги, рядовых и нескольких канцелярских служек, взятых временно и мечтающих о постоянном месте. Это сборище несчастных оставалось на борту для уборки корабля под приказом воздерживаться от курения.

Будь планета неизвестной и враждебной, высадка проходила бы в обратном порядке, выполняя библейские предсказания о том, что последние будут первыми, а первые будут последними. Но неизвестной эта планета была только формально, потому что давно уже числилась в пыльных гроссбухах и папках в двухстах с лишним световых года отсюда как поспевший для сбора плод. Задержка объяснялась только сверхобилием других переспевших плодов.

Согласно архивным данным планета лежала на самой дальней границе гигантского скопища миров, заселенных во время Великого Взрыва – переселенческой лихорадки, охватившей Терру, когда двигатель Блидера практически преподнес ей космос на блюдечке.

В те времена каждая семья, клан или племя, решившие поискать счастья, выходили на звездные тропы. Мятущиеся, честолюбивые, недовольные, эксцентричные, антиобщественные, непоседливые и просто любопытные срывались с места десятками, сотнями, тысячами.

Около двухсот тысяч бывших жителей Терры обосновались лет триста тому назад на этой планете. Как обычно и случается, процентов на девяносто поселенцы были знакомыми, родичами или друзьями пионеров, людьми, решившими последовать примеру дяди Эдди или доброго старого Джо.

Если с тех пор они раз в шесть или семь размножились, то к настоящему времени их здесь было несколько миллионов. А то, что они размножились, стало ясным еще при подходе к планете: больших городов не наблюдалось, но обнаружилось изрядное количество мелких городков и деревень.

Его превосходительство одобрительно глянул на дерн под ногами, наклонился и ворча выдернул травинку.

– Трава-то как у нас на Терре, капитан? Это что, совпадение или они завезли с собой семена?

– Совпадение, наверное, – высказал свое мнение капитан Грейдер. – Я уже бывал на четырех травоносных планетах. Есть, наверное, и другие, где трава растет.

– Да, вероятно. – Его превосходительство осмотрелся вокруг с хозяйственной гордостью. – Похоже, там кто-то пашет землю. Маленький двигатель, два широких колеса. Неужели они такие отсталые? – Он потер пару подбородков. – Приведите его сюда. Побеседуем, выясним, с чего лучше начинать.

– Есть. – Капитан Грейдер повернулся к полковнику Шелтону, командиру десанта: – Его превосходительство желает говорить с фермером. – Он показал на далекую фигурку.

– Вот тот фермер, – сказал Шелтон майору Хейму. – Его превосходительство требует фермера немедленно.

– Доставить фермера сюда, – приказал Хейм лейтенанту Дикону. – Быстро.

– Взять этого фермера, – сказал Дикон старшему сержанту Бидворси. – Да поживее. Его превосходительство ждет.

Старший сержант, огромный краснолицый человек, поискал взглядом кого-нибудь рангом пониже, но вспомнил, что все низшие чины убирают сейчас корабль под запретом курить. Миссия, видимо, выпала ему.

Бухая башмаками по полю и подбежав на расстояние окрика к указанному объекту, он продемонстрировал образцовую строевую стойку, испустил казарменным басом вопль: «Эй ты, здорово!» – и призывно замахал руками.

Фермер остановился, вытер пот со лба, оглянулся. По его поведению было похоже, что громада крейсера для него не более чем мираж. Бидворси опять замахал, делая весьма повелительные жесты. Фермер спокойно помахал в ответ и продолжал пахать.

Бидворси выругался и подошел поближе. Теперь ему было хорошо видно обветренное лицо фермера и его густые брови.

– Здорово!

Снова остановив плуг, фермер оперся на него, ковыряя в зубах.

Осененный мыслью, что за последние три года века старый земной язык мог уступить место какому-нибудь местному наречию, сержант спросил:

– Ты меня понимаешь?

– А может один человек понять другого? – осведомился фермер на чистейшем земном языке и повернулся, чтобы продолжать работу.

Бидворси несколько растерялся, но, придя в себя, торопливо сообщил:

– Его превосходительство имперский посол желает говорить с тобой.

– Ну? – Фермер окинул его задумчивым взглядом. – А чем это он превосходен?

– Он особа значительной важности, – заявил Бидворси, который никак не мог решить, издевается ли этот тип над ним или был тем, что принято называть «характером».

– Значительной важности, – повторил фермер, переводя взор на горизонт. Он, видимо, пытался понять смысл, вкладываемый чужаком в эти слова. Подумав немного, он спросил: – Что случится с твоим родным миром, когда эта особа умрет?

– Ничего, – признал Бидворси.

– Все будет идти как прежде?

– Конечно.

– В таком случае, – заявил фермер решительно, – нечего его считать важной особой. – С этими его словами моторчик загудел, колеса закрутились, и плуг начал пахать.

Вонзая ногти в ладони, Бидворси с полминуты вбирал в себя кислород, прежде чем сумел выдавить хрипло:

– Я не могу вернуться к его превосходительству без ответа.

– Да ну? – Голос фермера звучал недоверчиво. – Что же тебя держит? – Потом, заметив опасное увеличение интенсивности окраски лица Бидворси, добавил сочувственно: – Ну ладно, передай ему, что я сказал. – Он запнулся и добавил: – Благослови тебя боже и прощай!

Старший сержант Бидворси, мощный человек весом в двести двадцать фунтов, носился по космосу уже два десятка лет и ничего не боялся. В жизни на его голове и волосок не дрогнул, но сейчас, когда он вернулся к кораблю, его била дрожь.

Его превосходительство уставился на Бидворси холодным взором и требовательно спросил:

– Итак?

– Не идет. – У Бидворси на лбу жилы выступили. – Его бы в мою роту, сэр, на пару месяцев. Я б его так обтесал, что он скакал бы галопом.

– Я в этом не сомневаюсь, старший сержант, – утешил его превосходительство. И шепнул полковнику Шелтону: – Он хороший парень, но не дипломат. Слишком резок и голосом груб. Идите лучше вы сами и приведите этого фермера. Не сидеть же нам вечно и ждать, пока найдем, с чего начать.

– Есть, ваше превосходительство. – Полковник Шелтон двинулся через поле и поравнялся с плугом. Любезно улыбаясь, он сказал: – Доброе утро, дорогой мой.

Остановив плуг, фермер вздохнул, как бы покоряясь судьбе, которая иногда приносит и неприятные моменты, повернулся к пришельцу, глаза его были темно-карими, почти черными.

– А чем это я вам дорог? – поинтересовался он.

– Это просто выражение такое, – объяснил Шелтон. Теперь он понял, в чем дело. Повезло Бидворси, наткнулся на раздражительного типа. Вот и сцепились. Шелтон продолжал: – Я просто старался быть вежливым.

– Что ж, – рассудительно заметил фермер. – Я думаю, что ради такого дела стоит постараться.

Несколько порозовев, Шелтон решительно продолжал:

– Мне приказано просить вас почтить своим присутствием наш корабль.

– Думаете, на корабле будут почтены моим присутствием?

– Я уверен в этом, – ответил Шелтон.

– Врете, – сказал фермер.

Побагровев, полковник Шелтон отрезал:

– Я никому не позволяю называть меня лжецом.

– Только что позволили, – отметил его собеседник.

Пропустив это мимо ушей, Шелтон продолжал настаивать:

– Пойдете вы на корабль или нет?

– Нет.

– Почему?

– Зассд, – сказал фермер.

– Что?!

– Зассд, – повторил фермер.

От этого словечка попахивало чем-то оскорбительным.

Полковник Шелтон отправился обратно.

– Строит кого-то из себя, – сказал он послу. – Все, чего я добился, в конце концов, было «зассд», что бы оно ни значило.

– Местный жаргон, – вмешался капитан Грейдер, – за три-четыре столетия развивается со страшной силой. Видывал я парочку планет, где жаргон так распространился, что практически приходилось учить новый язык.

– Вашу речь он понимал? – спросил посол, глядя на полковника.

– Так точно, ваше превосходительство. И сам говорил чисто. Но никак не соглашался прекратить пахать. – Подумав немного, он добавил: – Если бы решение вопроса предоставили на мое усмотрение, я бы его доставил сюда силой под вооруженным конвоем.

– Чем, конечно, поощрили бы его дать ценную информацию, – прокомментировал посол с нескрываемым сарказмом. Он погладил себя по животу, расправил пиджак, взглянул на свои начищенные туфли. – Ничего не остается, кроме как пойти самому с ним побеседовать.

Полковник Шелтон был шокирован:

– Ваше превосходительство, но вам не следует этого делать!

– Почему не следует?

– Идти самому не подобает вашему званию!

– Я отдаю себе в этом отчет, – сухо ответил посол. – Вы можете предложить что-либо другое?

– Мы можем выслать поисковую группу найти кого-нибудь посговорчивее.

– И потолковее, – высказался капитан Грейдер. – От этого деревенского лапотника мы все равно много не узнаем. Я сомневаюсь, известна ли ему хоть толика сведений, которые нам нужны.

– Хорошо. – Его превосходительство оставил мысль об экспедиции собственными силами. – Организуйте группу и давайте, наконец, добьемся каких-нибудь результатов.

– Поисковая группа, – сказал полковник Шелтон майору Хейму. – Выделить немедленно.

– Назначить поисковую группу, – приказал Хейм лейтенанту Дикону. – Сейчас же.

– Поисковую группу вперед, старший сержант, – распорядился Дикон.

Бидворси подошел к кораблю, вскарабкался по трапу, сунул голову в люк и прорычал:

– Отделение сержанта Глида, на выход, да поживей!

Он с подозрением принюхался и пролез дальше в люк. Голос его набрал еще несколько децибел:

– Кто курил? Клянусь Черным Мешком, если поймаю…

С поля доносился звук работающего двигателя и шуршание толстых шин. Рявкнула команда – две шеренги по восемь человек развернулись и зашагали по направлению к носу корабля. Солдаты ступали в ногу, бренчала амуниция, и сверкало на пряжках оранжевое солнце.