Текст книги "Аттила"

Автор книги: Эрик Дешодт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Разрыв

После смерти Керки со всех сторон хлынули соболезнования. После кончины Эски они удвоились. Аттила ответил всем, кроме Аэция, отметившегося оба раза. Что он ставил ему в упрек, раз не отреагировал на знаки внимания, которые должны были тронуть его больше прочих после сорока лет дружбы, не подорванной их общим стремлением к власти в одной и той же местности? В чем состоял расчет Аттилы? Какой сигнал он хотел подать?

Причину, если не смысл его, с ошеломлением обнаружил Констант: Аттила послал тайных гонцов в Галлию. Конкретнее – к багаудам. (Багауды – галлы, недовольные Римом, – вывели из-под его власти обширные территории галльских земель и жили там, неподвластные римским чиновникам и сборщикам налогов.)

В V веке римская Галлия была лишь красивой легендой. На деле ее поделили между собой мирные варвары, союзные варвары, враждебные варвары, игнорируемые варвары, несогласные галлы и «римские» анклавы, составлявшие теперь в общей сложности лишь малую толику жемчужины империи. Раздробленность царила везде. Даже багауды разделились: они управляли занятыми областями или опустошали их, в зависимости от темперамента тех, кого считали своими вождями.

Аттила не сблизился бы с багаудами, если бы в голове у него не созрел какой-то план против Рима – иначе говоря, против Аэция, как заключил Констант, который потерял сон, пока Аттила не послал его к Аэцию с тайным поручением.

Значит, связь между ними еще не порвана, с облегчением решил Констант. Аттила хочет расставить всё по своим местам: до сих пор амбиции друзей дополняли друг друга, а теперь их пути расходятся.

Аттила считал, что настало время поговорить о судьбе Западной империи. Восточная вышла из игры. Страх перед Аттилой заставлял ее сидеть тихо и платить дань. Но Запад предстояло завоевать, Аттила был к этому готов, но хотел узнать о намерениях своего друга. Чего он хочет?

Чего хочет Аэций? Восток после Феодосия? Разделить Запад со своим другом?

Он, Аттила, удовлетворился бы Галлией и передал бы ему свои завоевания на востоке – Вторую Паннонию, Фракию и Фессалию.

Или же Аэций хочет перераспределить всё? Или предпочитает править вдвоем?

Аттила хотел обсудить это с ним.

Констант уехал, получив эти инструкции, и вернулся с ответами. Аэций не хочет ничего менять.

У каждого из них, считает он, достаточно дел в своей сфере влияния, чтобы не ввязываться в новые авантюры. И потом, Аттила – император, а Аэций – всего лишь патриций. Любая перемена была бы преждевременной.

Преждевременной! Аттила понял, чего ждет Аэций: свадьбы своего дорогого сына с дочерью императора, благодаря которой дорогой сын станет наследником империи, а любящий отец – фактическим императором, хоть и без титула.

Похоже, Аттила упал с небес на землю. Друг отверг его великолепные предложения ради весьма ненадежного союза с императором, учитывая жгучую ненависть Валентиниана III к незаменимому, а потому невыносимому Аэцию. Между ними обнаружилось непримиримое различие. Аэций избегал главных ролей, даже доверился Валентиниану, который был воплощением коварства. Далеко же он ушел от мечтаний их юности.

Император гуннов окончательно охладел к извечному другу. Открывшись Аэцию, он потерпел неудачу, после чего произошел разрыв с несоизмеримыми последствиями, подтвердив то, о чем тогдашние наблюдатели могли догадываться: главная цель Аттилы – Рим.

Завоевания на Востоке, Балканы, Македония, Греция – лишь разменная монета. Как и всех его восточных предшественников, этого гениального азиата неудержимо тянуло на Запад. Притягательность Европы затмевала весь остальной мир.

Расстройства

Именно в этот период его жизни (ему было 55 лет) в поведении императора гуннов стали появляться признаки расстройства. Шантажист закусил удила, царственный шут слетел с катушек. В припадке мании величия он совершенно терял голову. Несравненный дипломат тогда скатывался до недостойного шутовства.

Два из таких приступов произошли в 450 году.

14 июля в 11 часов утра и в двух тысячах километров друг от друга два гонца императора гуннов явились во дворцы Феодосия и Валентиниана с одинаковым посланием: «Аттила, мой и твой повелитель, приказывает тебе подготовить для него дворец, ибо он скоро явится».

На следующий день Констант предстал перед Аэцием. Сообщил ему по приказу Аттилы об этих двух посланцах и не стал скрывать своего замешательства: что у императора гуннов в голове? Аэций не нашелся, что сказать: он знал о любви Аттилы к подобным шуткам.

Две недели спустя, 28 июля, Феодосий упал с лошади, разбил себе голову и умер на месте. Его тело выставили в большом аудиенц-зале его дворца. Хрисафий вышел из дома, чтобы проститься с покойным, его сопровождала малая свита. По дороге его узнали, освистали, свита перепугалась и разбежалась. Его забили камнями.

По завещанию Феодосия империя переходила к его сестре Пульхерии. Она тотчас вышла замуж за своего ближайшего друга, полководца Марциана Флавия, ставшего императором Марцианом. Выбор был недурен, Марциан был энергичным и порядочным иллирийцем, прославленным воином, хорошим управленцем пятидесяти девяти лет.

Констант явился приветствовать его от имени Аттилы и прояснить некоторые вопросы.

Со смертью Феодосия и Хрисафия отпали два невыполненных требования его господина, то есть предоставление в его распоряжение дворца в Константинополе и присылка головы главного евнуха. Но это не отменяло выплату дани, которой обложили империю, а не императора.

«Золото у меня для друзей, а для врагов – только железо», – ответил Марциан. Констант ушел от него с пустыми руками. Аттила не настаивал. Он притворился, что не обратил внимания на этот ответ, не заботясь о пословице «молчание – знак согласия».

Однако, как отмечает Бувье-Ажан, большинство современных историков считают, что этот ответ произвел на него неизгладимое впечатление. Рим отвлечет его от этой неудачи.

В октябре 450 года в Вечном городе скончалась Галла Плацидия, мать императора Валентиниана. Ее сыну было 33 года. Трудный ребенок в детстве, извращенец в отрочестве, он превратился в чудовище – скрытное, вспыльчивое, находящее себе всегда отвратительные развлечения. Империей управлял тогда Аэций, мечтая передать ее своему единственному сыну, любезному Гауденцию, которого рассчитывал женить на Евдоксии, единственной дочери Цезаря. Валентиниан его не расхолаживал, напротив, поощрял эти мечты благожелательными намеками и возобновляемыми обещаниями, потому что боялся Аэция так же сильно, как и ненавидел.

Именно этот момент выбрал Аттила, чтобы ответить на предложение о браке пятнадцатилетней давности, которое сделала ему Гонория, сестра Валентиниана. Известная своим беспорядочным поведением, она неоднократно подвергалась заключению в монастыри, в том числе в Константинополе. Со временем она как будто присмирела, и ей позволили вернуться в Равенну. Тут же ее буйный нрав дал о себе знать. Брат запер ее в другой монастырь, откуда она выходила только под конвоем, чтобы изредка появляться при дворе, где ее показывали, точно диковинного зверя.

Аттила созвал расширенный совет, пригласив на него всех своих помощников – Онегесия, Эдекона, Ореста, Берика, Скотту, Эслу… и секретаря Константа. Он узнал, объявил он, что его невеста, письменное предложение руки и кольцо которой он хранит уже 15 лет, подвергается дурному обращению. В своем письме она предлагает ему половину Западной империи, положенную ей в наследство от отца Констанция III. Он не ответил ей сразу, поскольку не мог предложить ей титул ниже титула императрицы.

После смерти Керки и Эски это место освободилось. Поэтому Констант отправится в Равенну и сообщит Валентиниану, что Аттила согласен жениться на его сестре после пятнадцати лет раздумий – срок приличный – и что она станет императрицей гуннов.

Римляне пришли в ужас. Но не утратили способность здраво рассуждать. Валентиниан спешно вернул Гонорию из монастыря и немедленно выдал ее замуж за Флавия Кассия Геркулана, согласного на всё, после чего дал ответ императору гуннов.

Гонория отнюдь не находилась в заточении, сказал он, и даже только что вышла замуж за великолепного Геркулана. Увы, ей уже не возвыситься до императрицы гуннов; Валентиниан очень об этом сожалеет. После пятнадцати лет упустить такое счастье ради нескольких недель! Что же касается раздела империи Констанция III, то римское законодательство не предусматривает подобного дележа. Женщины могут быть регентшами, но не имеют никаких прав на владение землей.

Аттила знал это с раннего детства и всё же обрадовался столь серьезному ответу на свое легкомысленное предложение. По серьезности ответа на гигантскую провокацию можно было судить о том значении, которое ему придают, и об осторожности, с какой к нему относятся, по меньшей мере, в Риме. Валентиниан – это тебе не Марциан.

Констант вновь отправился в Равенну с ответом Валентиниану.

Аттила прекрасно понимает, что теперь, выйдя замуж, Гонория не может сдержать прежнего лестного обещания. Он рад тому, что она свободна и счастлива. Он отдает императору письмо его сестры и кольцо, которое она к нему приложила и которое он носил, не снимая, на своей руке. Он лишь жалеет о чести быть зятем императора Запада, императора Рима. Пусть тот примет серебряный меч, который привез ему гонец, и знает, что во всем мире у него нет более преданного друга, чем он. В ближайшее время он наверняка получит тому доказательство…

Валентиниан принял всё это за чистую монету. И похвалился перед Аэцием: вот как надо обходиться с этим варваром… Аэций не поверил. Учтивость императора гуннов его встревожила. Он прощупал Константа. Тот ответил, что не видит ничего плохого в этих любезностях. На его взгляд, Аттила развлекается. Аэций этого не отрицал, но развлечения Аттилы редко были невинными. Поэтому он лично отправился проследить за укреплением границы, проходившей по Рейну и Дунаю.

Новый гонец от Аттилы к Валентиниану III, Теодорих, король вестготов из Аквитании, пообещал выдать ему дезертиров и подписать с ним договор о дружбе, но не сделал ни того ни другого. Теодорих строит козни, чтобы отделить других готов от гуннского союза. Наконец, он плетет заговор против императора Запада. Но Аттила восстановит порядок. Он просит у Валентиниана позволения перейти Рейн, чтобы раз и навсегда научить вестгота уму-разуму…

Валентиниан польщен. Смирение готов в Галлии будет ему на руку. Однако из природной недоверчивости он всё же посоветовался с Аэцием. Гонцу велели ждать. Явился Аэций, узнал новость, схватился за голову. Итак, гунны ворвутся в империю с дозволения Рима…

Всё это ложь, – заявил он Валентиниану. Дезертиров выдумали, как и обещанный договор о дружбе. Отношения между вестготами и остготами накалены до предела, к тому же Аттила еще и растравляет их под сурдинку. Что касается гепидов, то они считают себя бо́льшими гуннами, чем сами гунны, план их поссорить – утопия. И это еще не всё.

Аттила старается обаять франков. Он хочет, чтобы все они примкнули к его лагерю. Аэций кое-что об этом разузнал: будучи в Рейнской области, он с большим трудом помог выстоять франку Рамахеру против франка Вааста, официального союзника гуннов, когда последний хотел проглотить первого.

Наконец, Теодорих, вовсе не собираясь противостоять Риму, предложил ему совместно бороться со всеми варварами, кроме готов, поскольку ему самому досаждал в Испании вандал Генсерик, повелитель Африки и Сицилии и на данный момент самый деятельный враг Рима.

Возникает вопрос, почему император всего этого не знал, но судя по письменным источникам, относящимся к той эпохе, дело обстояло именно так: Аэций знал всё, а Валентиниан – ничего.

Валентиниан, вытаращив глаза, терзался жестокими муками: что ответить Аттиле, который ждет полного согласия на всё? Аэций посоветовал проявить осторожность и ответить так.

Император Запада благодарит императора гуннов за послание. Он понимает его доводы, но не может предпринять карательного похода против вестготов, не убедившись в нарушении законов римского гостеприимства. Если он в этом убедится, то накажет их сам, без помощи извне. Принимая во внимание действующие договоры, напасть на вестготов – значит напасть на Римскую империю. Переход армии гуннов через Галлию, какой бы дисциплинированной она ни была, вызовет ненужные беспорядки. Император Запада уверен, что император гуннов поймет его доводы, как он понял его собственные, и воздержится от всяких действий против вестготов, за лояльностью которых следит Рим.

Аттила тянул с ответом. Он оттачивал тактику красной тряпки, посылая шар в лузу от борта.

В Рим явился легат Теодориха с копией послания от гунна. Аттила сообщает, что намеревается вторгнуться в Галлию, чтобы уладить с Римом кое-какие личные счеты. Валентиниану он был вынужден сказать, что поход будет направлен против вестготов. Но «могущественному Теодориху», который знает, как велика дружба к нему Аттилы, нечего бояться. Аттила хочет лишь сломить хребет Римской империи. Он предлагает вестготу прийти ему на помощь, и как только Рим потерпит поражение в Галлии, Аттила и Теодорих разделят его между собой по-братски.

Готский епископ и историк VI века Иордан, ученик Кассиодора, который сам был учеником Сидония Аполлинария, современника Аттилы, приводит такой ответ Валентиниана Теодориху, составленный Аэцием. Это мольба, исполненная неподдельной тревоги: откровенное признание того, что поджилки трясутся. Вот что он пишет в своем труде «О происхождении и деяниях гетов»:

«Вы, самые храбрые из варваров, проявите всю свою проницательность, соединившись с нами для обуздания вселенского тирана, алчущего поработить весь мир, которому хорош любой предлог, чтобы развязать войну, который считает законным всё, что ему заблагорассудится. Свои затеи он мерит на свой аршин, свое честолюбие утоляет безудержностью своих прихотей. Не считаясь ни с правом, ни со справедливостью, он выставляет себя врагом всего сущего… Могущественные своим оружием, подумайте о собственных страданиях. Соединим же наши руки; спасите республику, членами которой вы являетесь».

Теодорих пришел в ярость. Видя, что его вовлекли в сомнительную борьбу, он не скрывал своего гнева. Он обвинил римлян в том, что те превратили Аттилу и «в его врага тоже». Однако он встанет на сторону Рима.

Никто не торопится. Время есть. Жребий брошен – вот пусть там и валяется. Не стоит спешить. Римская империя не склонна искушать судьбу. Аттила ищет союзников, а в этом деле спешка не нужна: она тревожит и отталкивает.

Ему 55 лет. Его гнет всё ближе к земле. Ноги стали совсем кривые. Он отпустил бороду – три волосинки на подбородке. Его волосы почти побелели. Поступь всё такая же важная. Иордан так преподносит то, что слышал от Кассиодора, слушавшего Сидония Аполлинария:

«Это был человек, отмеченный судьбой, явившийся в мир, чтобы ужаснуть народы и поколебать землю».

Союзы ненадежны, надо их укреплять, раз нельзя заключить другие.

Багауды

Багауды образовывали неуловимое облако. Кое-какие из их скоплений были благорасположены к Аттиле, большинство избегало его предложений: он внушал страх. Он сам этого хотел, но результат оказался палкой о двух концах: мог и привлечь, но и отпугнуть. Двойной эффект этого страха наблюдался повсюду.

За франков с ним яростно спорил лично Аэций, сами они были разобщены. Кто их вождь? Где он? Есть ли он вообще? Скорее, их несколько десятков, что существенно осложняет задачу вербовщиков. Хлодион Длинноволосый, самый могущественный из титулованных вождей, умер в глубокой старости около 435 года. Знаменитый Меровей, которого считают его сыном, – на самом деле миф. Был один Меровей, считавшийся королем и даже участвовавший вместе с Аэцием в галльском походе против Аттилы, но он не являлся отцом Хильдерика [22]22
  Меровей (Меровиг) – легендарный вождь франков, правил приблизительно в 447/448—457/458 годах. Считается основателем первой династии салических франков – Меровингов. По преданию, он был плодом противоестественного союза женщины с морским чудовищем. Однако некоторые историки приходят к выводу, что Меровей на самом деле был зятем Хлодиона и отцом Хильдерика; именно он вел франков в бой на Каталаунских полях.


[Закрыть]. Этот Меровей поддержал римлян лишь тогда, когда стал ясен исход сражения.

Зато Хильдерик был абсолютно реальным лицом и в самом деле отцом Хлодвига [23]23
  Хлодвиг(466–511) – король салических франков из рода Меровингов. Завоевал почти всю Галлию и основал Франкское государство.


[Закрыть]. Когда он уже был взрослым, его усыновил Хлодион, а уже потом он распустил слух о своем происхождении от морского чудища, якобы надругавшегося над его матерью на берегу; именно он был главным полководцем в 451 году. Но сколько лет ему тогда было? Четырнадцать или двадцать три? Этот вопрос до сих пор не решен. В молодости он выглядел старше своих лет, а в старости – гораздо моложе, это известно из надежного источника.

Аэций сумеет привлечь на свою сторону большинство франков, но они воевали по обе стороны.

Аттила собирал свои силы по берегам Дуная. Силы были огромными. Охваченные ужасом современники насчитали 500 тысяч воинов, а то и 600 или 700. Известная склонность древних хронистов к преувеличению заставляет пересмотреть эти цифры, которые сразу стали считать запредельными. Великая армия Наполеона состояла из 500 тысяч солдат, набранных по всей Европе, население которой со времен Аттилы увеличилось в десять раз.

Сегодня арифметические заскоки V века считаются уже не столь далекими от истины. Опираясь на прогресс современной исторической науки, специалисты сотню раз перепроверили подсчеты, и у них вышло не меньше 450 тысяч, так что 500 тысяч – не слишком большое отклонение. Возможно, мы как-то упустили из виду, что в те времена все мужчины были воинами с отрочества до могилы.

Как бы то ни было, Аттила собрал на берегу Дуная огромную рать. От перечня составлявших ее народов кружится голова. Настолько он длинен, а куда потом девались эти племена – одному Богу известно. Помимо остготов, гепидов, аланов и гуннов (само собой – белых и черных), которые всем памятны, там были еще невры, белловаки, гелоны, руги, тукилинги, скиры и два десятка других, перечисление которых внесет не больше смысла, чем схожие подробности, приводимые Флобером в «Саламбо» из постромантического педантизма.

Каким образом он смог собрать такую силу? По двум причинам. Аттила давал возможность восточным народам пройти на Запад, о чем все они мечтали в своих степях и лесах – это доказано историей на протяжении жизни нескольких поколений. Вооруженная миграция обладала большой притягательностью, поскольку сама масса эмигрантов делала ее непобедимой. «Вместе весело шагать по просторам». Каждый день на берег Дуная подтягивались новые отряды, последние сомнения развеялись: эта сила сметет любую другую, вздумавшую ей противостоять. Кроме того, созванные племена были прирожденными воинами. Для этих кочевников или полукочевников война всегда была величайшим развлечением, источником всех богатств и всего величия. Как Бонапарт поманил свою жалкую итальянскую армию богатейшими равнинами в мире, так Аттила гарантировал своим соратникам баснословную добычу.

450 тысяч воинов – как минимум. А против них – Аэций, у которого в три, а то и в четыре раза меньше людей. Ибо его император не дал ему италийские легионы. Оставил при себе три четверти, чтобы охранять побережье «сапога», опасаясь, наверное, вандалов и их союзников-пиратов, державших в своих руках Средиземноморье (по правде говоря, в этом смысле вандалы находились гораздо ближе к Равенне, чем Аттила).

Одержимость Западом

Аттиле оставалось прожить три года, и сейчас самое время задуматься о причинах его одержимости Западом.

Главным фактором, обусловившим вторжение в Галлию, стала тяга на Запад, которой были подвержены варвары с Востока. Сторона заката обладала в их глазах неотразимой притягательностью, выражавшейся в относительно легкой жизни по сравнению со скитаниями кочевников, у которых нет постоянной крыши над головой. Еще до того, как они выступили в путь, уверенные в своей победе, они были побеждены – побеждены своими мечтами и своими завоеваниями, точно так же, и даже в большей степени, чем Рим, покусившийся на Грецию: «Греция, взятая в плен, победителей диких пленила» [24]24
  Строка из Горация.


[Закрыть].

Варваров можно понять. Сегодня, через 15 веков после их эпопеи, во всем мире, как никогда, грезят Европой или, на худой конец, ее американским продолжением, считая ее безотказным лекарством от нищеты и беззащитной жизни, суровости мира и собственной слабости. Однако уже во времена Аттилы Галлия, сердце Европы, считалась страной, где молочные реки текут в кисельных берегах.

Помимо общих грез Аттилу толкнули к Западной империи три частные ошибки.

Первая состояла в том, что он был уверен в выжидательной позиции галлов. Он воображал, что потомки Верцингеторига [25]25
  Верцингеториг(? – 46 до н. э.) – вождь антиримского восстания галлов в 52 году до н. э. Был взят в плен Цезарем и позже казнен.


[Закрыть]настолько ненавидят в глубине души римское владычество, что и пальцем не шевельнут для защиты империи. Он не вполне заблуждался: галлы были враждебны Риму, и многие, в первую очередь багауды, старались освободиться от него. Но не для того, чтобы перейти под власть другого господина, особенно гунна, репутация которого и рядом не стояла с отвращением, внушаемым к себе Римом со времен Ромула.

Вторая ошибка, вытекающая из предыдущей, заключалась в его расчете на массовую поддержку багаудов. Конечно, багауды воевали с Римом, но ради самих себя, а не для Аттилы.

Третьей ошибкой была его вера в союз франков, бургундов и даже вестготов. Он поманил их перспективой раздела Римской империи. Но все они и так уже находились на ее территории. Большинство из них обладало статусом союзников, который тем крепче и выгоднее привязывал их к Риму, чем слабее становился Рим… Они знали, что время работает на них и что ни багауды, ни вообще галлы не желают работать на другого.

Наконец, Галлия была христианской: почти повсюду власть в ней находилась в руках епископов, восполнявших упущения со стороны светских властей. Аттила был знаком с епископами. Они попадались на его пути с самого Дуная, но его закоренелое неверие не позволяло ему принимать в расчет метафизический фактор.

С Дуная его полчища выдвинулись к Рейну. Он подготовил переправу, велев срубить леса и построить деревянные мосты и тысячи лодок. Так что его войска смогли одновременно форсировать самую стратегическую реку Европы.

Тем временем Аэций прогулялся в Овернь [26]26
  Здесь и далее при описании нападения Аттилы на Западную Римскую империю в Галлии и Италии для облегчения восприятия читателя используются современные географические названия.


[Закрыть]. У этой прогулки была цель: он хотел повидаться с Флавием Марцеллом Авитом. Бывший претор Галлии в свое время провел переговоры о заключении договора о союзе между Римом и вестготами, сумев переломить негативный настрой последних. Он сохранил с тех пор большое влияние на короля Теодориха. Нужно было убедить Теодориха вступить в войну с Аттилой на стороне римлян. Теодорих не горел желанием. К нему уже явился с этой целью гонец от Валентиниана, но получил от него лишь такой ответ: «Римляне навлекли на себя грозу, пусть выпутываются сами!»

Авит согласился исполнить поручение, доверенное ему Аэцием. Он убедил Теодориха, что победа Аттилы не будет поражением одной лишь Римской империи, что он сам тогда всё потеряет: разбив римлян, император гуннов не даст ему спокойно отсидеться в Аквитании. Теодорих поверил и даже лично возглавил свое войско. Его зять Сидоний Аполлинарий так напишет об этом в своем стихотворном панегирике: «Отряды, облаченные в шкуры, выступали позади римских труб».

Авит заручился для Аэция поддержкой багаудов в обмен на обязательство не тревожить их после этой кампании по поводу прошлых мятежей.

Аттила форсировал Рейн и приступил к осуществлению программы опустошения, которую наметил себе для распространения ужаса и предотвращения попыток сопротивления. Он разделил свои силы для «зачистки» как можно большей территории. Это был первый пример «выкашивания местности», задуманного Генштабом кайзера Вильгельма II перед началом Первой мировой войны и известного как «план Шлиффена», – огромный вал прокатился от Северного моря и Ла-Манша до Швейцарии.

Сам император двинулся к Триру [27]27
  При римлянах – Августа Треверора (лат. Auqusta Treverorum).


[Закрыть], захватил его и разграбил. Эдекон при поддержке остгота Теодемира перешел границу Гельвеции, двигаясь в сторону современного Эльзаса. Он разрушил Базель [28]28
  Базилия (лат. Basilia).


[Закрыть], Виндиш [29]29
  Виндонисса (лат. Vindonissa).


[Закрыть]и Кольмар [30]30
  Аргентуария (лат. Argentuarium).


[Закрыть]. Там он был атакован бунгундом Гондиоком, союзником Аэция, и обратил его в бегство. Его передовые отряды продвинулись до Безансона [31]31
  Бизантия (лат. Bysantium).


[Закрыть]. Орест вместе с гепидом Ардарихом взял Страсбург [32]32
  Аргенторат (лат. Argentoratum).


[Закрыть], Шпейер [33]33
  Новиомагус (лат. Noviomagus),позднее Неметес (лат. Nemetes,по имени местного кельтского племени неметов).


[Закрыть], Вормс и Майнц [34]34
  Могонтиак (лат. Mogontiacum).


[Закрыть]. Онегесий на северном фланге, опираясь на помощь Скотты и Вааста, захватил Тонгр [35]35
  Адуатика Тунгорор (лат. Aduatuca Tungrorum).


[Закрыть]и Аррас. Другие отряды, беспорядочно рассыпавшиеся повсюду между основными направлениями удара, достигли Реймса [36]36
  Дурокортор (лат. Durocortorum),позднее Реми (лат.
  Remi).


[Закрыть], Крэйля, Амьена, Бове [37]37
  Беллавак (лат. Bellavacum).


[Закрыть], Руана [38]38
  Ротомаг (лат. Rotomagus).


[Закрыть]и Кана. От них не оставили камня на камне. Устроив ставку в Трире или в Люксембурге (этот вопрос до конца не выяснен), Аттила уже начал тревожиться за успех своего предприятия, поскольку утратил контроль над войсками.

Подобие армии, собранной им на берегу Дуная, распалось в несколько дней. Командования больше не было. Оттесненный в сторону Бич Божий с досадой наблюдал за порочными последствиями своей тактики.

Разрушение Трира должно было послужить уроком захваченному населению, разом подорвать их боевой дух, после чего нашествие превратилось бы в обычную военную прогулку. Богатые города Галлии сами бы открывали ворота, умоляя о пощаде.

Однако разграбление Трира стало уроком прежде всего для кровожадных и разрозненных банд, составлявших основу его войска: лично разграбив Трир, главнокомандующий подал сигнал о том, что теперь им всё позволено. Летучие отряды шныряли там и тут, сталкиваясь, не узнавая друг друга, словно муравьи в разворошенном муравейнике, и всё дальше, в смятении и беспорядке, несли опустошение, которое Аттила теперь хотел бы остановить.

500 тысяч дикарей, опьяненных грабежом и разрушением, бесцельно носились по территории от Бельгии до Луары и от Рейна до Ла-Манша.