Текст книги "На обратном пути (Возвращение)(др.перевод)"

Автор книги: Эрих Мария Ремарк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

III

Мы с Альбертом сидим у окна в кафе «Майер». Перед нами на круглом мраморном столике две чашки остывшего кофе. Мы сидим уже три часа, но так и не можем решиться выпить горькую бурду, а ведь там привыкли ко всему. Но это просто какой-то кипяченый уголь.

Заняты всего три столика. За одним спекулянты торгуются о вагоне с продуктами, за другим супружеская пара читает газеты, за третьим мы нежим свои разбаловавшиеся задницы на красном плюше дивана.

Занавески грязные, официантка зевает, душно, и вообще здесь так себе, но для нас сгодится. Мы уютно устроились, у нас куча времени, играет музыка, можно смотреть в окно. Мы про такое и думать забыли.

Поэтому мы сидим, до тех пор пока трое музыкантов не начинают собирать свои пожитки, а официантка с недовольным видом выписывать вокруг нашего столика сужающиеся круги. Тогда мы расплачиваемся и идем бродить по вечеру. Как это здорово – медленно переходить от витрины к витрине, ни о чем не думать и быть свободным.

На Штубенштрассе мы останавливаемся.

– Может, заглянем к Беккеру? – предлагаю я.

– Давай, – соглашается Альберт. – Вот он удивится.

В школьные годы мы провели у Беккера немало времени. В его магазине можно было купить все, что душе угодно, – тетрадки, цветные карандаши, сачки, аквариумы, почтовые марки, старые книги и брошюры с решениями алгебраических задачек. Мы сидели тут часами, потихоньку курили, назначали первые тайные свидания девочкам из городской школы. Беккер был нашим конфидентом.

Мы заходим. Школьники в углу торопливо прячут сигареты в кулачок. Мы улыбаемся и стараемся выглядеть посолиднее. Вышедшая девушка спрашивает, что нам угодно.

– Мы бы хотели поговорить с господином Беккером, – начинаю я.

Девушка мнется.

– А я не могу вам помочь?

– Нет, барышня, – отвечаю я, – не можете. Попросите, пожалуйста, господина Беккера.

Она уходит. Мы переглядываемся и с предвкушением засовываем руки в карманы. Вот будет встреча! Звякает хорошо знакомый дверной колокольчик конторы. Выходит Беккер, все такой же маленький, седой, сморщенный. Коротко щурится. Потом узнает нас.

– Вы только посмотрите, – говорит он, – Биркхольц и Троске. Вернулись?

– Да, – быстро отвечаем мы и думаем, ну, сейчас начнется.

– Прекрасно! Чего желаете? – спрашивает он. – Сигарет?

Мы столбенеем. Вообще-то мы ничего не собирались покупать, просто об этом не думали.

– Да, десять сигарет, – говорю я наконец.

Он выкладывает нам сигареты.

– Ну что ж, заходите еще! – И, шаркая, удаляется обратно в контору. Мы стоим. – Что-то забыли? – спрашивает Беккер со ступеней.

– Нет-нет, – отвечаем мы и уходим.

– Да, Альберт, – говорю я уже на улице. – Он, кажется, думает, мы там просто прогуливались, а?

Альберт сердито отмахивается:

– Штафирка…

* * *

Мы бредем дальше. Ближе к вечеру к нам присоединяется Вилли, и мы идем в казарму.

По дороге Вилли вдруг отскакивает в сторону. Я тоже пугаюсь. Со свистом, который ни с чем не спутаешь, летит граната, но потом мы растерянно осматриваемся и смеемся. Всего-навсего дребезжит электрический трамвай.

Юпп и Валентин сиротливо пригрелись в большой пустой спальне. Тьядена пока не видно, он все пропадает в борделе. Ребята встречают нас с воодушевлением, потому что теперь можно наладить партию в скат. Юпп быстро умудрился стать членом солдатского совета. Он сам себя туда назначил и теперь числится, потому что в казарме полная неразбериха, никто ничего не понимает. Зато Юпп получает прекрасное довольствие, ведь работа его накрылась медным тазом. Тот кёльнский адвокат написал ему, что временная помощница прекрасно справляется с работой и стоит дешевле, а Юпп на фронте наверняка перерос конторскую службу. Он, дескать, сердечно сожалеет, но времена нелегкие. С наилучшими пожеланиями на будущее.

– Вот ведь мерзопакость, – чертыхается Юпп, – все годы только и думал, как бы сдыхаться от пруссаков, а теперь рад, что могу остаться. Ладно, куда ни кинь, всюду клин, говорю восемнадцать.

У Вилли обалденные карты.

– Двадцать, – говорю я за него, – а ты, Валентин?

– Двадцать четыре, – пожимает он плечами.

На сорока Юпп пасует, и тут появляется Карл Брёгер.

– Хотел посмотреть, чем вы занимаетесь, – объясняет он.

– И решил поискать нас здесь? – ухмыляется Вилли, удобно развалившись на сиденье. – Что ни говори, истинный дом солдата – казарма. Сорок один!

– Сорок шесть, – с вызовом бросает Валентин.

– Сорок восемь, – гремит в ответ Вилли.

Нешуточная игра, черт возьми. Мы придвигаемся к столу. Вилли самодовольно откидывается к встроенным шкафчикам и показывает нам роскошный гранд. Но Валентин опасно усмехается, ему досталось кое-что помощнее – мизер.

В большой спальне удивительно уютно. На столе мечется свечной огарок. Из сумерек матовыми пятнами проступают кровати. Мы едим большими кусками сыр Юппа, который тот нарезает каждому армейским ножом.

– Пятьдесят! – рычит Валентин.

Тут распахивается дверь и врывается Тьяден.

– Зе… Зе… – запинается он и от страшного возбуждения начинает икать.

Мы задираем ему руки и водим по комнате.

– Что, шлюхи ограбили? – сочувственно спрашивает Вилли.

Тьяден мотает головой:

– Зе… Зе…

– Смирно! – приказывает Вилли.

Тьяден вздрагивает. Икота проходит.

– Зелиг! Я нашел Зелига! – Он вне себя от радости.

Вилли издает какой-то воющий звук:

– Э-э! Если врешь, выйдешь у меня через окно!

Зелиг был нашим ротным фельдфебелем, первосортная скотина. За два месяца до революции его, к сожалению, перевели, так что нам было до него не дотянуться. Тьяден рассказывает, что у него сейчас пивная «Король Вильгельм», где отличное пиво.

– Пошли! – кричу я, и мы выбегаем на улицу.

– Только сначала сходим за Фердинандом, – говорит Вилли, – ему еще нужно посчитаться за Шрёдера.

Мы свистим и шумим под домом Козоле, до тех пор пока он, недовольный, в одной рубашке, не выглядывает в окно.

– Что это вы так поздно? – ворчит он. – Не знаете, что я женат?

– Успеешь, – кричит Вилли. – Быстро спускайся, мы нашли Зелига!

Фердинанд оживляется.

– Правда? – спрашивает он.

– Правда! – кричит в ответ Тьяден.

– Ладно, иду, – кивает Козоле. – Но если вы меня дурите…

Через пять минут он уже внизу, мы все ему рассказываем и мчимся к пивной.

На повороте у Хакенштрассе возбужденный Вилли наскакивает на какого-то мужчину.

– Бегемот! – кряхтит тот с земли вслед Вилли.

Вилли стремительно оборачивается и угрожающе подходит к поверженному.

– Простите, вы что-то сказали? – уточняет он, поднося руку к фуражке.

Мужчина поднимается, смотрит вверх на Вилли и ворчливо отвечает:

– Не помню.

– Ваше счастье, – говорит Вилли, – что для ругательств у вас не слишком подходящее телосложение.

Мы проходим палисадник и останавливаемся перед пивной «Король Вильгельм». Название уже закрашено. Теперь заведение именуется «Эдельвейс». Вилли берется за дверную ручку.

– Подожди! – Козоле отводит его лапищу и умоляюще говорит: – Вилли, когда начнется, бью я. Обещал!

– Заметано! – кивает Вилли и распахивает дверь.

* * *

Нас оглушают шум, чад, свет. Стучат кружки. Музыкальный аппарат гремит маршем из «Веселой вдовы». На стойке сверкают пивные краны. У раковины рядом с разливочным столом, где две девушки споласкивают кружки с остатками пены, то и дело смех. Девушек окружают мужчины. Сыплются анекдоты. На пол льется вода. В луже отражаются искаженные лица. Один артиллерист заказывает шнапс на всех и хватает одну из девушек пониже спины.

– Да тут же знак качества надо ставить, Лина, – восхищенно причмокивает он.

Мы протискиваемся поближе.

– Действительно, вон он, – говорит Вилли.

У Зелига засучены рукава, расстегнут ворот рубашки; потный, с мокрой красной шеей, он жирными руками разливает пиво. Коричневые и золотистые струи наполняют кружки. Фельдфебель поднимает голову, и на лице его расплывается широкая улыбка.

– Здор́ово! Тоже вернулись? Вам какого – светлого или темного?

– Светлого, господин фельдфебель, – дерзко отвечает Тьяден.

Хозяин сосчитывает нас взглядом.

– Семеро, – кивает Вилли.

– Семеро, – повторяет хозяин, глядя на Фердинанда. – Шесть и Козоле, в самом деле.

Фердинанд пробирается к стойке и упирается в нее кулаками.

– Скажи-ка, Зелиг, а есть ли у тебя ром?

Трактирщик орудует никелированными кранами.

– Конечно, есть.

Козоле смотрит на него снизу.

– А ты ведь любишь ром, правда?

Трактирщик разливает коньяк.

– Конечно, люблю.

– А помнишь ли ты, когда в последний раз пил ром?

– Не-а…

– А вот я помню! – гремит Козоле, встав перед стойкой, как бык перед изгородью. – Тебе что-нибудь говорит фамилия Шрёдер?

– Шрёдеров много, – небрежно отвечает трактирщик.

Это для Козоле уже слишком. Он изготовляется к прыжку. Вилли хватает его и сажает на стул.

– Сначала выпьем. Семь светлого, – бросает он через стойку.

Козоле молчит. Мы садимся за стол. Трактирщик сам приносит нам по пол-литра.

– На здоровье! – говорит он.

– На здоровье! – отвечает Тьяден, и мы пьем. Тьяден откидывается к стене. – Ну, что я вам говорил?

Фердинанд провожает взглядом возвращающегося к стойке трактирщика.

– Господи, как вспомню, – шепчет он, – эта скотина лакала ром, а мы хоронили Шрёдера…

Он замолкает.

– Только слабины не дать, – говорит Тьяден.

* * *

Слова Козоле будто прорвали какую-то завесу, что до сих пор тихонько покачивалась над пивной, зал вдруг заполняется сероватой, призрачной вымерлостью. Контуры окон расплываются, из щелей в полу выползают тени, и прокуренное помещение устилает дым воспоминаний.

Козоле и Зелиг всегда друг друга терпеть не могли, но смертельными врагами они стали только в августе восемнадцатого. Мы стояли тогда в разбитой траншее за линией фронта и всю ночь рыли братскую могилу. Глубоко копать было нельзя, тут же проступали грунтовые воды. Под конец мы уже месили густую слякоть.

Бетке, Веслинг и Козоле выравнивали стенки. Остальные носили тела с передовой и, поскольку могила была еще не готова, выкладывали их в длинный ряд. Альберт Троске, унтер-офицер нашего подразделения, собирал жетоны и вынимал из карманов воинские книжки – у кого остались.

У некоторых лица были уже черные, подгнившие, потому что в сырую погоду тела разлагаются быстрее. Зато издают не такой сильный запах, как летом. Кто-то вымок и разбух от воды, как губка. Один лежал, широко раскинув руки. От формы остались одни клочья. Жетона тоже не было. Только по заплатам на брюках мы узнали рядового Глазера. Он был очень легким, потому что от него осталось чуть больше половины. Отдельные руки, ноги, головы мы складывали в плащ-палатку сбоку. Когда мы принесли Глазера, Бетке сказал:

– Хватит. Сегодня больше не влезет.

Мы притащили пару мешков с известью. Юпп плоским совком разбросал ее по могиле. Потом Макс Вайль принес из штаба кресты. К нашему изумлению, из темноты выплыл и Зелиг. Нам сказали, что у него приказ произнести молитву, так как священника поблизости не нашлось, а оба наших офицера заболели. Зелиг был мрачен, поскольку не выносил вида крови, даром что жирный. А кроме того, он страдал куриной слепотой и в темноте почти ничего не видел. Из-за этого фельдюк так разнервничался, что не заметил края могилы и свалился в нее. Тьяден расхохотался и прошипел:

– Закапывайте, закапывайте.

В том месте как раз работал Козоле, и Зелиг упал ему прямо на голову. Это примерно два центнера живого веса. Фердинанд разразился зверской бранью, потом узнал фельдфебеля, но не утихомирился, потому что как-никак шел восемнадцатый год. Фельдюк поднялся, смерил взглядом своего старого противника и начал орать. Фердинанд тоже не унимался. Бетке, работавший внизу, попытался их разнять. Но Зелиг аж плевался от злости, а Козоле, уверенный, что произошла чудовищная несправедливость, не спускал. Тут вниз, чтобы поддержать Козоле, спрыгнул еще и Вилли. В могиле поднялась нешуточная свара.

– Тихо! – сказал вдруг кто-то.

Сказано было негромко, но шум тотчас прекратился. Зелиг, кряхтя, выбрался из могилы. Весь белый от извести, он смахивал на херувима в сахарной глазури. Вылезли и Козоле с Бетке.

Наверху, опираясь на палку, стоял Людвиг Брайер. До тех пор он лежал у блиндажа, укрытый двумя шинелями, потому что именно тогда у него случился первый жуткий понос.

– В чем дело? – спросил он.

Все трое начали одновременно рассказывать, но Людвиг устало отмахнулся:

– Да не все ли равно…

Фельдюк заявил, что Козоле пихнул его в грудь. Козоле опять вскинулся.

– Тихо, – повторил Людвиг. Стало тихо. – Ты все жетоны собрал, Альберт?

– Да, – ответил Троске и шепотом, чтобы Козоле не услышал, добавил: – Шрёдер тоже там.

Альберт и Людвиг быстро переглянулись, и Людвиг сказал:

– Значит, все-таки не попал в плен. Где он?

Альберт повел его по ряду тел. Следом двинулись Брёгер и я, потому что мы учились вместе со Шрёдером. Троске остановился перед трупом, голова которого была прикрыта мешком. Брайер нагнулся. Альберт попытался его оттащить.

– Не открывай, Людвиг.

Брайер обернулся и спокойно ответил:

– Нет, Альберт, надо открыть.

Верхнюю часть тела Шрёдера искорежило до неузнаваемости. Она стала плоской, как камбала. Лицо состругано в доску, черная кривая дырка с веночком зубов указывала, где когда-то находился рот. Брайер молча снова накрыл лицо.

– Он знает? – спросил Людвиг, посмотрев в сторону Козоле.

Альберт покачал головой:

– Надо, чтобы фельдюк ушел. Иначе быть беде.

Шрёдер и Козоле дружили. Мы, правда, никогда этого не понимали, потому что Шрёдер был нежный, хрупкий, словно ребенок, полная противоположность Фердинанду, но тот оберегал его прямо как мать.

Позади кто-то засопел. Подошедший Зелиг выпучил глаза.

– Такого я еще не видел, – пробормотал он. – Как это случилось?

Никто не ответил, потому что вообще-то восемь дней назад Шрёдер должен был отправиться в увольнение, но из-за Зелига это накрылось, поскольку фельдюк терпеть не мог ни его, ни Козоле. И вот Шрёдер погиб.

Мы отошли, в эту минуту мы не могли видеть фельдюка. Людвиг опять укрылся шинелями. Остался один Альберт. Зелиг не мог отвести глаз от тел, освещенных выглянувшей из-за облаков луной. Пригнув жирный торс, он всматривался в потускневшие лица: непостижимое выражение ужаса на них было сковано почти кричащим безмолвием.

Альберт холодно сказал:

– Вам лучше произнести молитву и уйти.

Фельдфебель вытер лоб и пробормотал:

– Не могу.

Его охватил жуткий страх. Мы-то хорошо это знали: неделями ничего, а потом вдруг какая-нибудь неожиданность валит тебя с ног. Пошатываясь, с зеленым лицом, Зелиг ушел.

– А он думал, здесь кидаются леденцами, – сухо заметил Тьяден.

Дождь усилился, и наше терпение было на исходе. Фельдюк не возвращался. В конце концов мы вытащили из-под шинелей Людвига Брайера, и он тихо прочитал «Отче наш».

Мы перенесли погибших в могилу. Вайль помогал. Я заметил, как он дрожит. Почти неслышно он шептал:

– Мы за вас отомстим.

И еще, и еще. Я посмотрел на него с удивлением.

– Что с тобой? – спросил я. – Как будто впервые. Долгонько тебе придется мстить.

После этого он уже ничего не говорил.

Когда мы уложили первый ряд, Валентин и Юпп приволокли плащ-палатку.

– Этот еще жив, – сказал Юпп, кивнув на одно из тел, и расстелил палатку.

Козоле бросил взгляд на раненого.

– Недолго, – сказал он. – Ладно, подождем.

Раненый прерывисто хрипел. При каждом выдохе с подбородка стекала кровь.

– Может, его унести? – спросил Юпп.

– Тогда он тут же умрет, – Альберт показал на кровь.

Мы уложили раненого в сторонке. Им занялся Макс Вайль, а мы вернулись к работе. Теперь мне помогал Валентин. Мы опустили Глазера.

– Господи, жена, жена… – пробормотал Валентин.

– Осторожно, Шрёдер, – отпуская плащ-палатку вниз, крикнул Юпп.

– Тише ты! – прошипел Брёгер.

Тело еще было у Козоле на руках.

– Кто? – недоуменно спросил он.

– Шрёдер, – ответил Юпп, думая, что Фердинанд уже знает.

– Что ты несешь, идиот, он в плену! – яростно крикнул Козоле.

– Все верно, Фердинанд, – кивнул стоявший рядом Альберт Троске.

Мы замерли. Козоле, не говоря ни слова, опять выпихнул тело из могилы, вылез сам и осветил Шрёдера фонариком. Он почти приник к остаткам лица, как будто что-то искал.

– Слава богу, фельдюк ушел, – прошептал Карл.

Мы, затаив дыхание, ждали, что сейчас будет. Козоле встал.

– Лопату, – коротко сказал он.

Я передал ему лопату. Мы думали, дело кончится смертоубийством, душегубством, но Козоле просто принялся копать.

Он сделал для Шрёдера отдельную могилу и больше никого не разрешил там хоронить. Сам его и опустил. Про Зелига вообще не думал, так его скрутило.

На рассвете обе могилы были готовы. Раненый тем временем умер, и мы положили его к остальным. Утоптав землю, водрузили кресты. Козоле чернильным карандашом написал на одном, пустом еще кресте имя Шрёдера и повесил на него шлем. Еще раз пришел Людвиг. Мы обнажили головы. Он снова прочитал «Отче наш». Возле него стоял бледный Альберт. В школе он сидел рядом со Шрёдером. Но хуже всех было Козоле, он совсем посерел, осунулся и как воды в рот набрал.

Некоторое время мы стояли молча. Дождь все лил и лил. Потом появились пищевозы. Мы сели поесть. А когда рассвело, из соседнего блиндажа вылез фельдюк. Мы думали, его уже давно ветром сдуло. От Зелига за километр разило ромом, он только сейчас собрался в штаб. Увидев его, Козоле взбеленился. К счастью, рядом оказался Вилли. Он бросился к Фердинанду и удержал его. Но чтобы Козоле не вырвался и не придушил фельдфебеля, нам пришлось потрудиться вчетвером. Целый час ему потребовался, чтобы прийти в себя и сообразить, что так он только нарвется на крупные неприятности. Однако на могиле Шрёдера Фердинанд поклялся поквитаться с Зелигом.

* * *

И вот Зелиг за стойкой, Козоле от него в пяти метрах, и оба уже не на фронте. Оркестрион в третий раз наяривает марш из «Веселой вдовы».

– Хозяин, – зовет Тьяден, блестя маленькими глазками, – еще всем шнапса.

– Иду, – отвечает Зелиг и приносит рюмки. – На здоровье, ребята!

Козоле смотрит на него из-под опущенных бровей.

– Мы тебе не ребята, – ворчит он.

Зелиг берет бутылку под мышку.

– Ну, нет так нет, – отвечает он и возвращается к стойке.

Валентин опрокидывает рюмку.

– Пей, Фердинанд, – говорит он, – в этом сермяжная правда.

Вилли заказывает еще. Тьяден уже полупьяный.

– Эй, Зелиг, старая ротная крыса, – орет он, – что, уже не можешь отправить нас на губу? Выпей с нами!

Он с такой силой опускает руку на плечо бывшему командиру, что тот аж икает. Год назад Тьяден за такое отправился бы под трибунал или в психлечебницу.

Козоле переводит взгляд со стойки на свою рюмку и обратно, на стойку и толстого услужливого трактирщика за пивными кранами.

– Это совсем другой человек, Эрнст, – качает он головой, обращаясь ко мне.

Я думаю о том же. Просто не узнаю Зелига. Он для меня так сросся с формой и блокнотом, что я не мог представить его в рубашке, да еще за пивной стойкой. А сейчас он поднимает рюмку, позволяя Тьядену, который раньше был перед ним вошью, тыкать и хлопать себя по плечу. Как изменился мир!

Вилли пихает Козоле в бок:

– Ну?

– Не знаю, Вилли, – смущенно говорит Фердинанд. – Все думаю, начистить ему морду или нет. Мне казалось, будет иначе. Посмотри, как он извивается перед клиентом, жополиз. Как-то уже не хочется.

Тьяден все заказывает и заказывает. Ему доставляет огромное удовольствие видеть, как командир ради него подскакивает.

Зелиг и сам уже немало принял. Его бульдожья морда пылает, отчасти из-за спиртного, отчасти от хозяйской радости.

– Предлагаю мировую, – говорит он. – Угощаю всех ромом.

– Что?! – говорит Козоле и встает.

– Ромом. У меня в шкафу еще пузырек. – И Зелиг с невинным видом отправляется за бутылкой.

Козоле оторопело смотрит ему вслед.

– Он просто забыл, Фердинанд, – высказывает гипотезу Вилли. – Иначе бы не рискнул.

Вернувшись, Зелиг разливает ром. Козоле вскидывается:

– Ты что, уже не помнишь, как со страха лакал ром? Тебе бы сторожем в морг!

Зелиг делает примирительный жест рукой.

– Все давно быльем поросло. Уже почти неправда.

Фердинанд замолкает. Если бы Зелиг ответил грубостью, немедленно началась бы буча. Но такая непривычная уступчивость повергает Козоле в растерянность и нерешительность.

Тьяден тянет носом, мы тоже принюхиваемся. Ром отличный. Но Козоле отпихивает рюмку.

– Не надо меня тут угощать.

– Э-э, – шумит Тьяден, – мог бы мне отдать! – И подбирает пальцами то, что еще можно спасти. Немного.

Пивная постепенно пустеет.

– Закрываемся, – кричит Зелиг, опуская ставни.

Мы встаем.

– Ну что, Фердинанд? – спрашиваю я.

Тот качает головой. У него раздрай. Этот подавала за стойкой – не тот Зелиг.

Трактирщик открывает нам дверь.

– До свидания, господа, приятного вечера.

– Господа, – усмехается Тьяден. – Господа… Раньше он говорил «свиньи»…

Козоле уже почти переступил порог, как вдруг случайно его взгляд падает на ноги Зелига – в хорошо знакомых обмотках. И брюки те же, с лампасами, военного покроя. Сверху он трактирщик, а внизу еще фельдфебель. Это меняет дело.

Фердинанд резко разворачивается. Зелиг пятится назад. Козоле прет на него.

– Эй, ты, – рычит он. – Шрёдер! Шрёдер! Шрёдер! Помнишь, скотина, черт проклятый? Сейчас ты получишь за Шрёдера! Привет тебе из братской могилы.

Он наносит удар. Трактирщик падает, быстро встает, отпрыгивает к стойке и хватает деревянный молоток. Он попадает Козоле по плечу и в лицо. Но внезапно озверевший Фердинанд и не думает уклоняться. Он прикладывает Зелига головой к стойке, так что звенит посуда, и открывает все краны.

– Давай, лакай, козел ромовый! Сейчас ты у меня задохнешься, захлебнешься своим пойлом! – шипит он.

Пиво заливается Зелигу за ворот и через рубашку попадает в штаны, они тут же надуваются воздушным шариком. Бывший фельдюк воет от ярости, потому что сегодня трудно достать такое хорошее пиво. Наконец ему удается вырваться, схватить кружку и нанести Козоле удар снизу, в подбородок. Вилли, стоя у входа, с интересом наблюдает происходящее:

– Неправильно, – комментирует он. – Головой надо бить, а потом сразу подрубать колени.

Мы не вмешиваемся. Это дело Козоле. Даже если его поколотят, никто из нас не имеет права помогать. Мы тут только для того, чтобы дать отпор другим, коли захотят подсобить Зелигу. Но никто и не собирается, потому что Тьяден в двух словах разъяснил ситуацию.

Лицо у Фердинанда здорово кровит, он в конце концов по-настоящему заводится и быстро расправляется с Зелигом. Одним ударом в кадык валит его на пол, ругаясь на чем свет стоит, пару раз припечатывает башкой к полу и на этом успокаивается.

Мы уходим. Лина, желтая, как сыр, стоит над харкающим хозяином.

– Отвезли бы вы его в больницу! – кричит напоследок Вилли. – Это на пару недель. Но бывает и хуже!

На улице Козоле отводит дух и улыбается, как ребенок. Шрёдер отомщен.

– Зд́орово, – говорит он, отирая кровь, и протягивает нам руку. – Ну, а теперь мне к жене, иначе она подумает, что я ввязался в настоящую драку.

Мы расстаемся на Рыночной площади. Юпп и Валентин берут курс на казарму. Их сапоги стучат по залитой лунным светом мостовой.

– А я бы тоже с ними пошел, – вдруг говорит Альберт.

– Понимаю, – кивает Вилли, наверно, вспомнив своего петуха. – Какие-то мелкие здесь людишки, да?

Я киваю.

– А тут еще и училище скоро…

Мы останавливается и хохочем. Тьяден просто визжит от восторга по этому поводу и, продолжая смеяться, бежит вдогонку за Валентином и Юппом.

Вилли чешет в затылке.

– Вы думаете, нам тут так уж рады? Не очень-то мы теперь покладистые…

– Мы им были куда милее героями, и желательно подальше, – говорит Карл.

– Интересно, как все повернется, – продолжает Вилли. – Мы ведь теперь… закалились в плавильне… – Он чуть приподнимает ногу, от души громко пукает и, сияя, выдает вердикт: – Калибр тридцать ноль пять.