Текст книги "Искра жизни. Последняя остановка."

Автор книги: Эрих Мария Ремарк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

XI

Новый транспорт прибыл после обеда. Примерно полторы тысячи людей с трудом тащились в гору. Среди них было меньше инвалидов, чем ожидалось: кто во время долгого пути не мог встать, того пристреливали на месте.

Регистрация вновь прибывших отнимала много времени. Сопровождавшие транспорты эсэсовцы пытались обманом зарегистрировать несколько десятков покойников, которых забыли списать. Однако лагерная бюрократия была начеку. Она требовала предъявить каждое тело, живое или мертвое, принимая только тех, кто живым проходил в ворота. При этом случилось происшествие, доставившее эсэсовцам массу удовольствия. Пока транспорт стоял перед воротами, целая группа людей окончательно выбилась из сил. Товарищи попытались было тащить их на себе, но эсэсовцы скомандовали: «Бегом марш!» В результате часть инвалидов оказалась брошенной на произвол судьбы. Примерно два десятка людей осталось лежать, рассеянные на последних двухстах метрах дороги. Они кряхтели, пыхтели и щебетали, как раненые птицы, или просто лежали с вытаращенными от страха глазами, слишком слабые, чтобы кричать. Они знали, что их ожидает, если не подняться. Они слышали, как во время марша сотни товарищей умирали от выстрела в затылок.

Эсэсовцы быстро восприняли «комизм» этой ситуации.

– Ты только посмотри, как они молят, чтобы попасть в концлагерь, – воскликнул тогда Штейнбреннер.

– Давай! Давай! – покрикивали эсэсовцы, пригнавшие транспорт.

Узники пробовали ползти.

– Черепашьи бега! – ликовал Штейнбреннер – Ставлю вон на того лысого в центре.

Лысый полз на широко расставленных руках и коленях, как обессилевшая лягушка на блестящем асфальте. Миновав узника, у которого то и дело подкашивались руки, он снова мучительно выпрямлялся, но никак не мог сдвинуться с места. У всех ползущих людей голова каким-то странным образом была вытянута вперед навстречу спасительным воротам. И одновременно они напряженно прислушивались в ожидании выстрелов за спиной.

– А ну, вперед, лысый!

Эсэсовцы выстроились цепью. Вдруг сзади прогремели два выстрела. Стрелял шарфюрер СС из конвоя. С ухмылкой он вложил револьвер в кобуру. Он стрелял в воздух. Но эти выстрелы страшно перепугали заключенных. От возбуждения они теперь передвигались еще хуже, чем прежде. Один остался лежать на земле, раскинув руки и сжав ладони. Его губы дрожали, на лбу блестели крупные капли пота. Второй беззвучно и покорно лег на землю, прикрыв лицо руками, не подавал признаков жизни.

– Еще шестьдесят секунд! – прокричал Штейнбреннер. – Минута! Через одну минуту закроются ворота в рай. Кто не успеет, останется снаружи.

Он посмотрел на свои ручные часы и дотронулся до ворот, словно желая их закрыть. В ответ раздался стон человеческих «насекомых». Шарфюрер СС из конвоя выстрелил еще раз. Люди закопошились с еще большим отчаянием. Не шелохнулся только тот, кто прикрыл лицо руками. Он испустил дух.

– Ура! – крикнул Штейнбреннер – Мой лысый пришел к финишу!

Чтобы ободрить человека, Штейнбреннер пнул его под зад. Через ворота проползли еще несколько человек, но больше половины еще оставалось снаружи.

– Еще тридцать секунд! – прокричал Штейнбреннер тоном радиодиктора, объявляющего точное время.

Шуршанье, царапанье и причитанье усилились. Двое беспомощных лежали на дороге, размахивая руками и ногами, словно гребцы веслами. Подняться больше не было сил. Один из них плакал высоким фальцетом.

– Пищит, как мышь, – сказал Штейнбреннер, поглядывая на свои часы. – Еще пятнадцать секунд!

Раздался еще выстрел. На этот раз не в воздух. Человек, прикрывший лицо руками, вздрогнул и совсем распластался на дороге. Вокруг его головы, как темный венец, образовалась лужа крови. Молящийся рядом с ним узник попробовал подняться, но сумел встать только на колено, потом сполз на бок и повалился на спину. Он судорожно закрыл глаза, поболтал руками и ногами, словно желая бежать и не зная, что всего лишь сотрясает воздух, как младенец в колыбели. Эти старания вызвали взрыв смеха.

– Как ты его хочешь взять, Роберт? – спросил один из эсэсовцев шарфюрера, который пристрелил первого заключенного. – Сзади через грудь или через нос?

Роберт медленно обошел барахтавшегося на земле. На какой-то миг он в задумчивости остановился у того за спиной. Потом наискось выстрелил в голову. Суетившийся взвился, несколько раз тяжело хлопнул ботинками по земле и завалился. Он медленно прижимал к телу одну ногу, потом вытягивал ее, снова прижимал и снова вытягивал…

– Не точно ты попал, Роберт.

– Нет, точно, – возразил равнодушно Роберт, не глядя на критика. – А это лишь нервные рефлексы.

– Все, конец! – объявил Штейнбреннер. – Ваше время истекло! Ворота закрываются!

Охранники действительно начали медленно закрывать ворота. Раздался испуганный крик.

– Только не надо так напирать, господа! – орал Штейнбреннер. Глаза его весело светились. – Пожалуйста, только без толкотни, один за другим! А то еще кто-нибудь скажет, что вас здесь не уважают!

Трое так и не доползли. Они лежали на дороге в нескольких метрах друг от друга. Двоих Роберт спокойно прикончил выстрелом в затылок. А вот третий все крутил головой, наблюдая за ним. Он полусидел, и когда Роберт заходил к нему со спины, то поворачивался и смотрел на Роберта, словно таким образом мог предотвратить выстрел. Роберт попробовал дважды, но каждый раз тому удавалось последним усилием повернуться так, чтобы видеть Роберта в лицо. Наконец, Роберт пожал плечами.

– Как хочешь, – сказал он и выстрелил узнику в лицо. Он сунул оружие в кобуру. – Вместе с этим всего сорок.

– Сорок прикончил? – спросил подошедший к нему Штейнбреннер.

Роберт кивнул.

– Из этого транспорта.

– Черт возьми, ну ты и молодец! – Штейнбреннер смотрел на него с восхищением и завистью, словно тот установил спортивный рекорд. Роберт был старше его всего на несколько лет. – Вот это я понимаю, класс!

Подошел более старший по возрасту обершарфюрер.

– А вы тут со своими хлопушками! – выругался он. – Да еще теперь снова устроят театр с оформлением бумаг по тем, кого прикончили. Возятся с ними так, будто привезли принцев.

За три часа, пока шло персональное оформление нового транспорта, от изнеможения упали тридцать шесть человек. Четверо умерли. С утра не было воды. Двое заключенных попытались тайком принести из шестого блока ведро воды. Но их схватили, и теперь они висели с вывернутыми суставами на крестах возле крематория.

Персональное оформление продолжалось. Спустя два часа умерло семеро и более пятидесяти, обессилев, лежало на земле.

В семь часов стало уже сто двадцать, и трудно было определить, сколько из них умерло. Потерявшие сознание лежали неподвижно, как мертвые.

К восьми часам личный учет тех, кто еще мог стоять, был закончен. Стемнело, небо затянули серебристые барашки. Возвращались трудовые коммандос. Им специально устроили сверхурочные, чтобы управиться с вновь прибывшим транспортом. Коммандос по расчистке развалин снова нашли оружие. Уже в пятый раз и на одном и том же месте. В этот раз была приложена записка: «Мы помним о вас». Заключенные давно поняли, что оружие по ночам прятали для них рабочие военного завода.

– Полюбуйся-ка этой неразберихой, – прошептал Вернер. – Ничего, пробьемся.

Левинский прижимал к груди плоский пакетик.

– Жаль, что мало. Работы осталось всего на два дня, не более. Тогда и разбирать будет нечего.

– Шагом марш, вперед! – скомандовал Вебер. – Перекличка будет позже.

– Черт возьми, почему у нас до сих пор нет пушки? – прошептал Гольдштейн. – Ну и не везет же нам!

Они маршем прошли к баракам.

– Новичков в дезинфекцию! – объявил Вебер. – Мы не хотим, чтобы занесли тиф или чесотку. Где старший по помещению?

Появился старший.

– Вещи этих людей необходимо дезинфицировать, чтобы не было вшей, – сказал Вебер. – У нас хватит для них носильного белья?

– Слушаюсь, господин штурмфюрер. Месяц назад получено еще две тысячи пар.

– Ах, да, верно, – вспомнил Вебер. Одежду прислали из Освенцима. В лагерях смерти всегда достаточно вещей, чтобы поделиться ими с другими лагерями. – Ну-ка, всех в баню!

Раздалась команда: «Раздевайсь! Всем мыться. Форменную одежду и белье положить сзади, личные вещи – перед собой!»

Потемневшие от грязи люди заколебались. Прозвучавшая команда действительно могла означать баню; но точно так же, как и отправку в газовые камеры. Туда в лагерях смерти отправляли нагишом тоже под предлогом мытья. Только вот из душа шла не вода, а смертельный газ.

– Что будем делать? – прошептал узник Зульцбахер своему соседу Розену. – Упасть на землю?

Они разделись. Вспомнили о том, что очень часто им приходилось в считанные секунды принимать решение о жизни и смерти. Они не знали, что это за лагерь. Если лагерь смерти с газовыми камерами, то лучше притвориться, что упал в обморок. Тогда появится хоть малый шанс продлить жизнь, ибо потерявших сознание, как правило, не сразу тащат на смерть: ведь даже в лагерях смерти убивали не всех. Если в этом лагере нет газовых камер, разыгрывать потерю сознания небезопасно. Очень может быть, что ввиду бесполезности воткнут шприц, и конец делу.

Розен посмотрел на потерявших сознание. Отметил для себя, что никто не старается привести их в чувство, и сделал вывод, что, наверное, до умерщвления газом дело не дойдет. Иначе загоняли бы максимально большими партиями.

– Нет, – прошептал он. – Еще нет…

Ряды узников, ранее казавшиеся темными, теперь засветились грязно-серым цветом. Заключенные разделись донага; каждый был человеком; но об этом они уже почти забыли.

Весь транспорт прогнали через огромный чан с концентрированным дезинфекционным раствором. На вещевом складе каждому бросили по паре одежды. И вот теперь шеренги заключенных снова выстроились на площади для переклички.

Они быстро оделись и чувствовали себя почти счастливыми: они оказались не в лагере смерти. Зульцбахеру вместо нижнего белья откинули шерстяные женские подштанники со шнурками, а Розену – священнический стихарь. Все это были вещи, принадлежавшие умершим. В стихаре было. входное отверстие от пули, вокруг которого тянулось желтовато растекшееся кровяное пятно. Часть людей получила деревянные башмаки с острыми краями, которые попали сюда из концлагеря в Голландии; по сути, это были орудия пыток для непривычных, истертых в кровь ног.

Вот-вот должно было начаться распределение по блокам. И в этот момент в городе завыли сирены. Все взгляды были устремлены на начальника лагеря.

– Продолжать! – кричал Вебер сквозь шум.

Эсэсовцы и старшие из заключенных возбужденно бегали взад и вперед. Шеренги заключенных спокойно стояли на месте; только головы были чуточку приподняты, да на лицах отражался блеклый лунный свет.

– Головы пригнуть! – крикнул Вебер.

Эсэсовцы и специально назначенные дежурные метались вдоль шеренг и громко повторяли команду. На мгновение и они сами бросали взгляд на небо. Их голоса тонули в окружающем шуме. Пошли в ход и дубинки.

Сунув руки в карманы, Вебер прохаживался по краю площадки. Никаких указаний он больше не давал. Примчался Нойбауэр.

– Что случилось, Вебер? Почему люди еще не в бараках?

– Распределения не было, – ответил флегматично Вебер.

– Все одно. Им нельзя здесь оставаться. На такой открытой площадке их могут принять за войска. – Нойбауэр знал, чего ждет Вебер – что он побежит в убежище. От досады он остановился.

– Только последние идиоты могли прислать нам этих парней, – ругался он, – Своих собственных бы лучше прочесать, а тут шлют нам еще целый транспорт! Абсурд! Ну почему эту банду не отправить в лагерь смерти?

– Наверно, лагеря смерти слишком далеко отсюда, на Востоке.

Нойбауэр поднял взгляд.

– Что вы имеете в виду?

– Слишком далеко отсюда, на Востоке. Автомобильные и железные дороги необходимо использовать для других целей.

Вдруг Нойбауэр почувствовал, как у него от страха сводит живот.

– Ясное дело, – сказал он для самоуспокоения. – В общем, отправление на фронт. Мы им сейчас покажем.

Вебер ничего не ответил. Нойбауэр угрюмо посмотрел на него.

– Пусть люди лягут на землю, – сказал он. – Тогда они не так похожи на войсковое подразделение.

– Слушаюсь. – Вебер не спеша сделал несколько шагов. – Ложись! – скомандовал он.

– Ложись! – повторили эсэсовцы.

Шеренги слились в единую массу. Вернулся Вебер. Нойбауэр уже хотел пойти домой, как что-то в поведении Вебера ему не понравилось. Почему он задержался? «Вот ведь неблагодарная тварь, – подумал он. – Едва получил крест за боевые заслуги, как уже снова обнаглел. Экая метаморфоза! В общем-то что ему терять? Два куска железа на дурацкой груди этого героя, больше ничего. Одно слово, ландскнехт!»

Больше налета не было. Через некоторое время прозвучали сигналы отбоя тревоги. Нойбауэр повернулся к Веберу лицом.

– Как можно меньше света! Поскорее закончите распределение по блокам. В темноте ведь мало что видно. Остальное доделают завтра старосты блоков вместе с канцелярией.

– Слушаюсь.

Нойбауэр на миг замер, наблюдая за тем, как расходится транспорт. Люди с трудом расправляли плечи. Одних, заснувших от изнеможения, товарищи никак не могли разбудить. Другие, вконец измученные, не могли идти.

– Умерших оттащить во двор крематория! Тех, кто без сознания, взять с собой!

– Слушаюсь!

Сформировавшаяся колонна медленно двинулась вниз по дороге к баракам.

– Бруно! Бруно!

Нойбауэр резко обернулся. От ворот через площадь бежала его жена. Она была близка к истерике.

– Бруно! Где ты? Что случилось? Ты…

Она увидела его и остановилась. За ней шла дочь.

– Что вы здесь делаете? – спросил Нойбауэр свирепо, но тихо, потому что Вебер находился неподалеку от него– Как вы сюда прошли?

– Часовой. Он ведь нас знает! Ты не вернулся, и я подумала, с тобой что-то случилось. Все эти люди…

Зельма оглянулась, словно пробуждаясь ото сна.

– Разве я не говорил, что вам следует оставаться в моей служебной квартире? – спросил Нойбауэр все так же тихо – Разве я не запрещал вам появляться здесь?

– Папа, – проговорила Фрейя. – Мама жутко перепугалась. Эта пронзительная сирена, совсем рядом с…

Транспорт свернул на основную улицу и пошел у обочины вплотную мимо них.

– Что это? – шепотом спросила Зельма.

– Это? Ничего! Транспорт сегодня прибыл.

– Но…

– Никаких но! Вам тут нечего делать. Давайте отсюда! – Нойбауэр оттеснил их в сторону. – Ну, ну! Уходите!

– Но как они выглядят! – Зельма рассматривала лица, мелькавшие в лунном свете.

– Выглядят? Да это же заключенные! Изменники родины! Как они еще должны выглядеть? Может, как коммерции советники?

– А которые их на себе тащат, они…

– Ну, это уже слишком! – грубо оборвал ее Нойбауэр. – Только этого еще не хватало! Расчирикалась! Люди прибыли сюда сегодня. Мы не имеем отношения к их внешнему виду, как раз наоборот! Здесь их даже подкормят. Разве не так, Вебер?

– Так точно, оберштурмбаннфюрер. – Вебер измерил Фрейю полушутливым взглядом.

– Ну вот, добились своего. А теперь уходите отсюда! Находиться здесь запрещено. Это не зоопарк!

Нойбауэр теснил женщин в сторону. Он боялся, что Зельма ляпнет что-нибудь опасное. Тут надо быть осторожным. Ни на кого нельзя положиться, даже на Вебера. «Черт возьми, и надо же было случиться, что Зельма и Фрейя явились сюда, наверх, когда прибыл транспорт!» Он забыл сказать, чтобы они оставались в городе. Но Зельма все равно не осталась бы там, когда прозвучала тревога. Одному дьяволу было известно, отчего у нее этот психоз. Солидная женщина, во всех отношениях. Но как только прозвучала сирена, она превратилась в худосочную девчонку.

– А караулом я как-нибудь займусь лично! Запросто впустил вас сюда! Просто чудеса! В следующий раз пропустят в лагерь любого!

Фрейя обернулась.

– Не многие захотят здесь появиться.

У Нойбауэра на мгновение замерло дыхание. Что за наваждение? Фрейя? Его плоть и кровь? Свет его очей? Революция! Он заглянул в ее спокойное лицо. «Она не могла так подумать. Нет, она хотела сказать что-то безобидное». Он как-то неожиданно рассмеялся.

– Ну, я еще не знаю. Эти, этот транспорт, они умоляли, чтобы им разрешили здесь остаться. Умоляли! Плакали! Что ты думаешь, как они будут выглядеть через две-три недели? Их будет трудно узнать! Мы здесь – самый лучший лагерь во всей Германии. Поэтому широко известны. Настоящий санаторий.

Перед Малым лагерем оставалось еще двести человек с транспорта. Это были совсем выбившиеся их сил люди. Они, как могли, поддерживали друг друга. Среди них были Зульцбахер и Розен. Блоки выстроились снаружи. Они знали, что сам Вебер контролирует раздачу. Поэтому Бергер послал за пищей Пятьсот девятого и Бухера. Он не хотел, чтобы их увидел начальник лагеря. Но на кухне им ничего не дали. Сказали, что еду будут раздавать только по прибытии транспорта.

Везде было темно. Только у Вебера и шарфюрера СС Шульте имелись карманные фонарики, которые они включали время от времени. Отрапортовали старосты блоков.

– Оставшихся загонять сюда, – скомандовал Вебер второму старосте лагеря.

Староста лагеря распределял людей. Шульте проверял. Вебер прохаживался рядом.

– Почему здесь намного меньше людей, чем снаружи? – спросил он, подойдя к секции «Д» двадцать второго барака.

Староста блока стоял навытяжку.

– Помещение здесь меньше, чем в других секциях, господин штурмфюрер.

Вебер зажег фонарик. Луч света пробежал по застывшим лицам. Пятьсот девятый и Бухер стояли в последнем ряду. Светлый круг скользнул по Пятьсот девятому, ослепил его, побежал дальше и вернулся.

– А тебя я знаю. Откуда?

– Я уже давно в лагере, господин штурмфюрер.

Светлый круг выхватил номер из темноты.

– Пора б тебе уже сдохнуть!

– Это один их тех, кого недавно вызывали в канцелярию, господин штурмфюрер, – доложил Хандке.

– Ах да, верно – Луч снова опустился, высветив номер, потом побежал дальше – Запомните-ка этот номер, Шульте.

– Так точно, – проговорил шарфюрер Шульте звонким молодым голосом. – Сколько сюда войдет?

– Двадцать. Нет, тридцать. Немного подождем.

Шульте и староста лагеря пересчитали заключенных и сделали записи. Из темноты глаза ветеранов наблюдали за карандашом Шульте. Они не видели, чтобы он писал номер Пятьсот девятого. Вебер ему этого не сказал, и фонарик снова выключили.

– Готово? – спросил Вебер.

– Так точно.

– Остальную писанину доделает завтра канцелярия. А теперь, шагом марш! И подыхайте! Иначе мы вам поможем!

Вебер вразвалку и самоуверенно пошел обратно по лагерной улице. За ним следовали шарфюреры. Хандке еще немного прошелся вдоль строя.

– Кому на кухню за едой, шаг вперед! – пробурчал он.

– Останьтесь здесь, – прошептал Бергер Пятьсот девятому и Бухеру. – Найдется, кому сходить. Лучше вам не попадаться еще раз на глаза Веберу.

– Шульте записал мой номер?

– Я не видел.

– Нет, – сказал Лебенталь. – Я стоял впереди и внимательно следил. Он в спешке забыл.

Тридцать новичков почти неподвижно стояли на ветру в темноте.

– В бараках есть место? – спросил, наконец, Зульцбахер.

– Воды, – проговорил рядом с ним человек хриплым голосом.

– Воды! Дайте ради Христа воды!

Кто-то принес наполовину наполненное водой жестяное ведро. Новички кинулись и опрокинули его. Им не во что было налить, они черпали ладонями, бросились на землю, стараясь собрать воды. Они стонали и облизывали землю черными грязными губами.

Бергер видел, что Зульцбахер и Розен в этом не участвовали.

– У нас есть водопровод около сортира, – сказал он. – Если подождать, можно набрать достаточно воды для питья. Возьмите ведро и сходите за водой.

Один из новичков оскалил зубы – Что бы вы за это время сожрали нашу еду, а?

– Я схожу, – сказал Розен и взял ведро.

– Я тоже. – Зульцбахер взялся за другую сторону ручки.

– Ты останься здесь, – сказал Бергер. – Бухер сходит с ним и все покажет.

Оба ушли.

– Я здесь старший по помещению, – объяснил Бергер новичкам. – У нас установлен определенный порядок. Я вам советую его уважать. Иначе будут трудности.

В ответ ни слова. Бергер даже не был уверен, слушал ли кто-нибудь его.

– В бараках есть еще места? – снова спросил Зульцбахер.

– Нет. Приходится спать по очереди. Некоторые вынуждены оставаться снаружи.

– А что-нибудь поесть? Мы целый день шли, нас ни разу не кормили.

– Дежурные пошли на кухню. – Бергер не обмолвился ни словом о том, что новичкам, по-видимому, никакой еды не дадут.

– Меня зовут Зульцбахер. Это что, лагерь смерти?

– Нет.

– Точно?

– Да.

– О, слава Богу! У вас нет газовых камер?

– Нет.

– Слава Богу, – повторил Зульцбахер.

– Ты так рассуждаешь, словно в гостинице остановился, – сказал Агасфер. – Не суетись! А откуда вы?

– Мы пять дней в дороге. Все время пешком. Нас было три тысячи. Лагерь закрыли. Кто не мог идти, того пристреливали.

– Откуда вы?

– Из Ломе.

Часть новичков еще лежала на земле.

– Воды! – прохрипел один из них. – Ну, где тот с водой? Небось, никак не может напиться вволю, вот свинья!

– Ты сам смог бы, как он? – спросил Лебенталь.

Человек уставился на него пустым взглядом.

– Воды! – проговорил он более спокойным голосом. – Воды, пожалуйста!

– Значит, вы из Ломе? – спросил Агасфер.

– Да.

– Случайно не знали там Мартина Шиммеля?

– Нет.

– Или Морица Гевюрца? Совсем лысый с пробитым носом.

Зульцбахер устало задумался.

– Нет.

– А может быть, Гедалье Гольда? У него осталось только одно ухо, – спросил с надеждой Агасфер. – На него сразу все обращают внимание. Из двенадцатого блока.

– Из двенадцатого?

– Да. Четыре года назад.

– О, Боже! – Зульцбахер отвел голову в сторону – Вопрос-то идиотский. Четыре года назад. Ну тогда почему не сто?

– Оставь ты его в покое, старик, – попросил Пятьсот девятый. – Устал он, вот и все.

– Мы были друзьями, – пробормотал Агасфер. – А о судьбе друзей принято справляться.

Пришли Бухер и Розен с ведром воды. У Розена текла кровь. Его стихарь был разорван на плече, а куртка распахнута.

– Новички дерутся из-за воды, – сказал Бухер – Нас спас Манер. Он там навел порядок. Теперь они становятся в очередь за водой. Здесь тоже надо ввести это правило, иначе они снова опрокинут ведро.

Новички поднялись.

– В очередь становись, – крикнул Бергер. – Каждый получит свою долю. У нас есть на всех. Кто не станет в очередь, не получит ничего!

Все подчинились, кроме двух, бросившихся вперед. За это им досталось дубинками. Потом Агасфер и Пятьсот девятый достали свои кружки, и все по очереди напились.

– Посмотрим, может, еще чего раздобудем, – сказал Бухер Розену и Зульцбахеру, когда они осушили ведро. – Теперь это уже не опасно.

– Нас было три тысячи, – снова произнес Зульцбахер механически.

Вернулись дежурные с едой. На новичков ничего не дали. Сразу же возникла свалка. Дрались перед секциями «А» и «Б». Старосты помещений ничего не могли добиться. Дело в том, что у них собрались сплошь мусульмане, по сравнению с которыми новички оказались половчее и не такими смиренными.

– Придется чем-нибудь поступиться, – тихо сказал Бергер Пятьсот девятому.

– Максимум супом. Но не хлебом. Он нам нужнее. Мы слабее.

– Поэтому придется что-нибудь отдать. Иначе они это возьмут сами. Видишь, что там творится.

– Да. Но только суп. Хлеб нужен нам самим. Давай поговорим с тем, Зульцбахером.

– Послушай, – сказал Бергер. – Сегодня вечером нам ничего для вас не дали. Но мы поделимся нашим супом.

– Спасибо, – ответил Зульцбахер.

– Что?

– Спасибо.

Они с удивлением посмотрели на него. В лагере было не принято благодарить.

– Ты можешь нам помочь? – спросил Бергер. – Иначе ваши люди снова все пошвыряют. А больше ничего нет. Есть еще кто-нибудь, на кого можно положиться?

– Розен. И еще двое при нем.

Ветераны и четверо новичков вышли навстречу дежурным с едой и обступили их. Бергер заранее позаботился о том, чтобы остальные встали в очередь. Только тогда они принесли пищу.

Когда все выстроились, началась раздача. У новичков не было мисок. Им пришлось есть порции стоя и сразу отдавать миски. Розен следил за тем, чтобы никто не подошел дважды. Некоторые из узников со стажем ругались.

– Вернем вам завтра ваш суп, – сказал Зульцбахер.

– Его просто одолжили. Хлеб нам самим нужен. Наши люди слабее вас. Может, завтра утром и вам что-нибудь перепадет.

– Да. Спасибо за суп. Мы его завтра вернем. А как нам спать?

– Мы подготовили несколько мест в бараке. Вам придется спать сидя. Но и тогда всех мы не можем обеспечить.

– А вы?

– Мы останемся снаружи. Позже мы вас разбудим и поменяемся местами.

Зульцбахер покачал головой.

– Если они уснут, вам не просто будет вытащить их из барака.

Часть новичков уже спала с раскрытыми ртами перед бараком.

– Пусть себе спят, – сказал Бергер и оглянулся.

– А где остальные?

– Они сами уже нашли место в бараке, – сказал Пятьсот девятый. – В темноте мы не сможем их вытащить наружу. На эту ночь оставим все как есть.

Бергер посмотрел на небо.

– Может, не будет слишком холодно. Сядем вплотную к стене и тесно прижмемся друг к другу. У нас три одеяла.

– Завтра все должно быть по-другому, – заявил Пятьсот девятый. – Насилия в этой секции не бывает.

Они рядком уселись на корточки. Здесь были почти все ветераны; даже Агасфер, Карел и овчарка. Около них устроились Розен и Зульцбахер и еще примерно с десяток новичков.

– Мне очень жаль, – сказал Зульцбахер.

– Да ерунда. Вы не можете отвечать за других.

– Я могу проследить, – сказал Карел Бергеру – В эту ночь умрут не меньше шестерых. Они лежат справа внизу у двери. Мы их вынесем и потом по очереди сможем спать на их местах.

– И как ты собираешься в темноте выяснять, живы они или умерли?

– Это просто. Я наклоняюсь над самым лицом. Если больше не дышат, это сразу заметно.

– Еще до того, как вынесем, на их место уже ложится кто-то из барака, – заметил Пятьсот девятый.

– Да, – живо подхватил Карел, – но я приду и сообщу. И как только мы вынесем мертвеца, на его место сразу же ложится другой.

– Ладно, Карел, – сказал Бергер. – Внимательно следи!

Похолодало. Из бараков доносились стоны и крики ужасов во сне.

– Боже мой, – сказал Зульцбахер Пятьсот девятому. – Какое счастье! Мы думали, что попали в лагерь смерти. Только бы не погнали нас дальше!

Пятьсот девятый молчал. «Счастье, – подумал он. – Но для прибывших это было действительно так».

– Как там было у вас? – спросил спустя некоторое время Агасфер.

– Они пристреливали всех, кто не мог идти. Нас было три тысячи…

– Мы знаем. Ты уже несколько раз говорил.

– Да… – проговорил беспомощно Зульцбахер.

– И что вы видели по дороге? – поинтересовался Пятьсот девятый. – Как там в Германии?

Зульцбахер немного задумался, – Позавчера вечером у нас было достаточно воды, – проговорил он. – Иногда люди нам что-нибудь давали. А иногда ничего. Нас было слишком много.

– Как-то ночью один нам принес четыре бутылки пива, – сказал Розен.

– Я имею в виду не это, – проговорил нетерпеливо Пятьсот девятый – Как там города? Разрушены?

– В города мы не попадали. Всегда в обход.

– Вы что, вообще ничего не видели?

Зульцбахер посмотрел на Пятьсот девятого.

– Когда с трудом ковыляешь и у тебя за спиной стреляют, увидишь немного. Поезда мы не видели.

– А почему закрыли ваш лагерь?

– Из-за приближения линии фронта.

– Как? И что тебе об этом известно? Ну, рассказывай! Где расположен Ломе? Далеко от Рейна? Сколько километров?

Зульцбахер пробовал бороться со сном.

– Да, довольно далеко… пятьдесят… семьдесят… километров… завтра… – успел произнести он, и его голова упала на грудь. – Завтра… сейчас я хочу спать.

– Это примерно семьдесят километров, сказал Агасфер. – Я там был.

– Семьдесят? А отсюда? – Пятьсот девятый стал подсчитывать. – Двести… двести пятьдесят…

Агасфер повел плечами.

– Пятьсот девятый, – сказал он тихо. – Ты всегда размышляешь о километрах. А ты хоть раз задумался о том, что они могут сделать с нами то же самое, что и вот с этими? Лагерь закрыть… нас отсюда отправить… но куда? Что тогда с нами станет? Мы ведь здесь уже не в состоянии шагать.

– Кто не может идти, будет расстрелян… – Зульцбахер как-то неожиданно пробудился и снова уснул.

Все вокруг молчали. Они ни разу не задумывались об этом. Вдруг серьезная угроза нависла над ними. Пятьсот девятый разглядывал сначала толкотню серебристых облаков на небе, потом дороги в долине, растворившейся в сумеречной мгле. «Не надо было отдавать им суп, – вдруг подумалось ему. – Нам самим нужны силы, чтобы шагать. Впрочем, на сколько этого хватило бы? В лучшем случае на несколько минут марша. Новичков гнали сюда несколько суток».

– Может, они не будут расстреливать у нас тех, которые остаются, – спросил он.

– Разумеется, нет, – ответил Агасфер с мрачной усмешкой. – Они накормят вас мясом, выдадут новую одежду и помашут ручкой на прощание.

Пятьсот девятый окинул его взглядом. Агасфер был абсолютно спокоен. Ничто не могло его напугать.

– А вот и Лебенталь, – воскликнул Бергер.

Лебенталь сел рядом.

– Ну, что-нибудь еще разузнал, Лео? – спросил Пятьсот девятый.

Лео кивнул.

– Им хотелось бы насколько возможно отделаться от прибывших с транспортом. Левинскому это рассказал рыжий писарь из канцелярии. Ему еще не известно, каким образом они собираются от них отделаться. Но это должно произойти скоро. Так они смогут списать умерщвленных, как умерших от последствий перехода.

Один из новичков вдруг вскочил во сне и закричал. Потом снова опустился на нары и захрапел с широко раскрытым ртом.

– Они собираются прикончить только людей с транспорта?

– Левинскому стало известно только это. Но он велел передать, чтобы мы были начеку.

– Да, надо быть начеку – Пятьсот девятый немного помолчал. – Это значит, что надо держать язык за зубами. Именно это он имеет в виду. Или нет?

– Ясное дело. Что еще?

– Если мы предупредим новичков, они будут более осторожными, – проговорил Мейер. – А если эсэсовцы решат расстрелять определенное число и этого количества не окажется, они возьмут остаток из нас.

– Похоже на то. – Пятьсот девятый посмотрел на Зульцбахера, голова которого тяжело лежала на плече Бергера. – Итак, что будем делать? Помалкивать?

Это было непростое решение. Если станут просеивать и не найдется достаточное количество новичков, вполне возможно, что брешь закроют людьми из Малого лагеря; тем более, что новички еще и так обессилели.

Молчание тянулось долго.

– Что они нам? – проговорил Мейер. – Сначала о себе надо позаботиться.

Бергер тер свои воспаленные глаза. Пятьсот девятый от волнения теребил край куртки. Агасфер повернулся к Мейеру. В его глазах мерцал блеклый свет.

– Если им до нас нет дела, – сказал он, – то и нас они не должны волновать.

– Ты прав, – сказал Бергер, подняв голову.

Агасфер тихо сидел у стены и молчал. Его старый изможденный череп с глубоко сидящими глазами, казалось, видел то, чего обычно не видел никто.

– Мы скажем этим обоим здесь, – проговорил Бергер, – чтобы они предупредили других. На большее мы не способны. Мы сами не знаем, чего еще ждать.