Текст книги "НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 13"

Автор книги: Еремей Парнов

Соавторы: Роман Подольный,Георгий Гуревич,Всеволод Ревич,Владимир Фирсов,Виктор Комаров,С. Алегин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Глава IV. ВСЕЛЕНСКИЕ ЗАБОТЫ

Зал Межзвездной Федерации на планете Оо. Зал как зал, на сцене селектор, стол президиума, кафедра. Ложи амфитеатром, только в ложах не стулья, а баки, опутанные множеством шлангов с кранами. Их можно наполнять любым газом по вкусу кислородом, азотом, аммиаком, метаном, или же водой, пресной, соленой, мутной, по заказу делегата.

Спрашиваю Зачем такие ухищрения? Все равно анаподы, все равно смотрят на селектор, слушают микрофонный перевод. Почему не договориться по радио, сидя у себя дома?

Оказывается, все дело в расстояниях. С окраинных звезд радиоволна идет лет пятьдесят, даже зафоновый сигнал – несколько суток (по нашему счету). От вопроса до ответа – две недели. «Кто хочет взять слово?» Через две недели: «Я прошу». «Мы готовы вас выслушать» – еще через две недели.

Своеобразный парадокс. Планетных конференций не бывает, дела планеты можно обсудить и по радио, а на межзвездные – традиционно собираются в одном зале. Ложи, трибуна, президиум. И кто там за столом? Тоже какие-то монстры в баках. Поспешно натягиваю анапод. Ба, знакомое лицо. Докладывает Физик, моложавый, коротко стриженный, в очках, лопоухий. Конечно, не наш. Их-Физик. Приглядевшись, я даже на глаз отличаю, потому что анапод карикатурит не моложавый, а мальчишка, и уши действительно как лопухи. Видимо, всегда мы рисуем шаржи на наших друзей в собственном мозгу.

Ну и что же рассказывает этот звездный Физик?

– Мы живем в эпоху всесилия точных наук, – говорит он, скрестив руки на груди, уверенным голосом лектора, уверенного, что мало кто понимает его лекцию. – Ученые проникли в недра вещества до семьдесят девятой ступени (электрон на девятой по их счету. – К.К.) и в зафон на 144 слоя Мы освоили сигналопроводящий слой пятого порядка, практически можем посетить любую планету… Галактики и Магеллановых облаков. Я слишком долго занимал бы внимание уважаемого собрания, если бы перечислял все успехи физики, математики и технознания. Скажу коротко мы – физики – способны разрешить любую задачу, которую поставит перед нами Звездный Шар в этом и в будущем веке.

Выступавший передо мной представитель Академии Прогноза как раз и сформулировал очередную задачу. Он говорил, что сфера нашего обитания уже охватывает около миллиона звезд со спутниками и что нормальный рост населения, долголетия, энергетики и новых потребностей диктует расширение этой сферы на один процент ежегодно, то есть требует освоения десяти тысяч новых солнечных систем в год.

– Ого! – подумал я. – Десять тысяч планетных систем ежегодно! Пожалуй, это можно назвать заботами.

– Осваивать мы умеем, – продолжал Физик. – Но вот проблема куда направить усилия? Резервных звезд в нашем Шаре почти нет. Мы вышли уже за пределы скопления и заселяем разрозненные миры, распыляя расы по космическим островкам, фактически выключая их из единого потока цивилизации. И прогнозисты говорят, что хорошо бы пресечь этот стихийный поток эмиграции, направить его на один компактный объект, например на ближайший звездный шар ОГ (М-92 по земным каталогам. – К.К.). Выбор логичный, общеизвестный, общепризнанный. Помнится, еще в юности в романах я читал о приключениях покорителей шара ОГ. Но романисты упускали из виду одно обстоятельство.

ОГ не больше, даже несколько меньше нашего родного Шара. Отсюда следует, что, сохраняя однопроцентный прирост, мы и ОГ используем поколения за три. Опять встанет вопрос о следующем объекте. Правда, и очередные известны – это скопления ОЗ, ОХ и ОТс. Всего в Галактике около четырехсот шаров, есть возможность выбрать и установить очередность. Однако и тут главная мол мысль, подчеркиваю ее принимая самый принцип расселения по шаровым, мы молчаливо соглашаемся с тем, чтобы культура наших потомков топталась на месте, все время дробясь, умножаясь количественно, а не качественно. От шара до шара десятки тысяч световых лет, передавать энергию и материалы на такое расстояние бессмысленно. Шары будут разорваны экономически и ограничены экономически – все дойдут до некоторого потолка, приблизительно до сегодняшнего уровня науки и будут повторять и повторять историю в следующем по порядку шаре. Согласившись на такой вариант развития, мы на многие века программируем топтание на месте.

Есть ли альтернатива? Да, есть. И я уполномочен предложить ее от имени группы физических институтов.

В Галактике помимо отдельных островков, я разумею одинокие звезды (вроде нашего Солнца. – К.К.), помимо архипелагов типа Оо, ОГ и других, есть еще и материк – Ядро Галактики. Диаметр его – около 4 тысяч световых лет, расстояние такого же порядка, как от Оо до ОГ. Но в этом материке сосредоточены десятки миллиардов звезд, то есть в тысячу раз больше, чем во всех четырехстах шарах, разбросанных по небу.

Принимаясь за освоение шара ОГ, мы решаем наши заботы на три поколения, освоение Ядра решает их на тысячелетия. Покоряя ОГ, мы рассеиваем нашу культуру по отдельным архипелагам. Ядро же сосредоточит ее, сконцентрирует. Шары будут поддерживать науку на сегодняшнем шаровом уровне, Ядро переведет цивилизацию на новую ступень, уже четвертую в истории, если первой считать однопланетную, второй – односолнечную, третьей – одношаровую. Теперь предстоит творить новую, принципиально новую культуру – галактическую.

Творчество или повторение? Выбирайте!

Закончив речь, Их-Физик поклонился с улыбкой, полной достоинства, даже чуточку самодовольной. Впрочем, я не осуждал его. Можно гордиться, если принадлежишь к клану всемогущих волшебников, не только звезды хватающих с неба, но и целые скопления дюжинами, даже ядра галактические. Десятки миллиардов солнц! Ничего себе размах!

– У кого есть вопросы? – послышался голос председателя. Камера оператора скользнула с кафедры на стол президиума. Мелькнуло несколько баков я подправил анапод и ахнул. Дятел собственной персоной! Дорогой мой школьный учитель. То есть, конечно, не сам он, его звездный аналог.

Дятел, как вы догадываетесь, прозвище, а не фамилия. Так окрестили мы, непочтительные восьмиклассники, нашего учителя географии. Нос у него был как у дятла, крупный и прямой, колуном. И короткая шея, убранная в плечи, и характерный жест скажет что-нибудь и голову набок, поглядывает иронически. Прозвище, конечно, поверхностное. Дятел глупая птица. Трудно размышлять, если голову употребляешь, как долото. Но вид у него преумный. Работает трудолюбиво, что-то выковыривает, рассматривает правым глазом, рассматривает левым, словно оценивает всесторонне. Вот и наш учитель любил расковыривать факты, цифры, причины, связи, докапываясь до скрытой сути. Вытащит суть и на нас посматривает каково? Проняло? Шевелятся ли мысли под лохматыми прическами.

Помню, как он пришел к нам в класс, молодой, черноволосый, с решительным носом. Пришел почему-то в середине года – в феврале. А до него преподавала географию Мария Никандровна – пышная дама с буклями, раз навсегда восхищенная подвигами великих людей, обожавшая знаменитых путешественников молитвенно и восторженно, считавшая своим святым долгом привить эту молитвенную восторженность нам – лоботрясам.

Учиться у нее было легко и скучновато. География превращалась в святцы святой Колумб, святой Кук, святой Амундсен… Отвечая, надо было показать маршрут на глобусе и с пафосом рассказать о заслугах. Мой приятель Дыня держал пари на десять пирожных, что о Колумбе и Куке будет рассказывать одними и теми же словами. И пирожные получил. Пятерку тоже.

И вдруг, нарушая эту дремотную картину, в класс вторгся Дятел и с ходу прочел нам лекцию о миграции химических элементов в коре. Честное слово, это в географию не входило. Но у Дятла были свои понятия о границах предмета. Даже не знаю, что он преподавал нам геохимию-геслогию-геотехнологию-геоэкономику-геопроектирование-геоконструирование, некий комплексный предмет. Никандровна описывала нам лик Земли, Дятел – строительную площадку. Мы все писали у него рефераты – проекты «Орошение Сахары», «Отепление Арктики», «Подводное земледелие» и т. д. Про осушение Средиземного моря писал я. Не от той ли темы родился мой «Океаноборец Ота»? У других были темы «Климат при повышении СО₂ в атмосфере», «Жизнь при пониженном содержании азота», «Если Урал тянулся бы с запада на восток»…

Как горько плакали у Дятла милые и старательные девочки, безупречно знавшие точные ответы на заранее известные вопросы (компьютеру им сдавать бы!), способные наизусть спросонок ответить, что столица Сальвадора – Сан-Сальвадор, Гватемалы – Гватемала, а Гондураса вовсе Тегусигальпа!

– Вы этого не проходили, Танечка? – ядовито спрашивал он. – Конечно же, не проходили. А не хочется вам подумать своей собственной хорошенькой головкой? И в каком же классе вы начнете думать? Я бы не советовал откладывать до замужества, даже для замужества полезно думать.

«Замечательно» – было любимым словом Никандровны. Дыня подсчитал, что на одном уроке она произнесла «замечательно» 78 раз. Дятел предпочитал «любопытно» (16 раз за урок в среднем). Земля, природа, народы и мы – ученики – представлялись ему любопытными явлениями. Он любил понимание, любил извлекать зернышки истины из-под коры слов. Истины предпочитал неожиданные, парадоксальные. Он так наслаждался сложностью мира и процессом понимания сложности.

И если верить анаподу, этот звездный Дятел тоже мастер докапываться до истины, извлекать ее из-под коры предрассудков и упрямых заблуждений. Вот он клонит голову на плечо, щурит глаз. Интересно, как препарирует Их-Дятел Их-Физика?

– У меня самого тьма вопросов, – торопится он. – Первый: ведь условия на поверхности Ядра непривычны, не очень благоприятны для нас – жителей Шара. Сумеем мы приспособиться?

– Ядро предоставляет нам две возможности, – отвечает Физик быстро. – Внутри там такие же звезды, как в Шаре, можно отобрать среди них удобные. Но еще заманчивее расселиться на поверхности Ядра. Все Ядро вращается, как твердое тело. Видимо, мы сумеем доказать, что оно окружено достаточно плотной оболочкой. Сила тяжести на ней примерно, как на звездах, излишек гравитации придется снимать искусственно. И нет своего освещения, понадобится искусственное. Но зато какие просторы! Мы получим как бы единую планету диаметром в четыре тысячи световых лет, сверхастрономических размеров строительную площадку. Там можно создать невиданных размеров общество единой культуры. И каких высот оно достигнет, мы, скромные жители одной звездной кучки, не можем даже и вообразить. Разве не стоит потрудиться ради этого?

– Вопрос второй, – вставил Дятел поспешно, словно опасаясь, что его перебьет кто-нибудь. – Сколько труда это все потребует?

– В проекте есть цифры, – сказал Физик неохотно. – Вы хотите, чтобы я зачитывал таблицы?

– Нет, зачитывать не стоит. Это утомительно и недостаточно ясно. Но уважаемому собранию полезно знать порядок цифр. Сейчас у сапиенсов в среднем по Шару четыре часа обязательного труда. Сколько прибавится?

– Не больше, чем при освоении шара ОГ.

– Точнее? От и до?

– Очень большой разброс с цифрах в зависимости от вариантов. – Физик явно уклонялся от прямого ответа. – Осваивать поверхность труднее. Легче проникнуть к внутренним звездам. Десятки миллиардов светил. Для начала можно выбрать самые удобные для жизни.

– Но самые удобные для жизни, вероятно, заселены жизнью. Там могут быть свои сапиенсы.

– Суперсапиенсы – едва ли. Если бы были, давно бы объявились, сами связались бы с нами.

– А низшие расы вы предлагаете уничтожить? – это уже не Дятел спрашивает, другой голос. Я бы поручился, что это голос Лирика.

– Не передергивайте. Я имею в виду животных, досапиенсов.

– Кто определит перед вами уженеживотные или ещенесапиенсы?

– Специалисты определят, на основе науки.

– Ваша наука столько раз ошибалась (ну, конечно, Лирик).

– Это не моя наука, а ваша астропсихология, астродипломатия.

Граве, Гилик, где вы? Что такое астродипломатия? Есть такая наука?

– Удивительные пробелы у тебя, Человек, – ворчит Граве. – Я же сам астродипломат. И практик и преподаватель. Веду курс. Кстати, и тебе полезно походить, послушать.

– А у меня как-то душа не лежит к этому делу. Наверное, это профессиональное, литературное. Мы заняты поиском точных слов, чтобы выразить нюансы мыслей. А у вас положено выражаться дипломатично, смягчать, церемонии соблюдать. И какого-нибудь коронованного недоноска именовать высочеством, рассыпаться бисером перед ним. Нет, это не по мне.

– У тебя, Человек, устаревшие понятия о дипломатии, примитивные. У нас иной принцип. Мы настолько могучи, что можем и уступить, обойтись без чужой помощи. Мы сами дарим. Девиз астродипломата: помоги, потом проси. Да ты позанимайся, разберешься сам.

– Позаниматься? А я справлюсь, Граве?

Глава V. АСТРОДИПЛОМАТИЯ

Я – снег.

Пухлой шубой лежу я на пашне, очень белый, белей, чем белье, накрахмаленное и подсиненное, белый с искрой, как бы толченым стеклом присыпанный, незапятнанный, нетронутый, словно ватман, только что приколотый к чертежной доске. И лыжни исчертили меня, нанесли двойные линии, идеально параллельные, льдисто-голубые днем, сиреневые к вечеру, с розовыми бугорками от лыжных палок на закате.

– Достаточно. Верю. Вынужден. Мало смотрел на ваши снега. А теперь ты – огонь. Огонь одинаков везде.

– Я – огонь. Я пляшу на поленьях, извиваясь и изгибаясь, звонко оранжевый с синими лентами и желтыми колпачками на каждом языке. В черное небо бросаю охапки искр, светлых продолговатых иголок.

– Ну, для первого раза приемлемо. А теперь ты – я.

Бросаю вороватый взгляд на Граве, не очень надеюсь на память. Впрочем, надо показать его в подлинном виде, без анапода.

Удлиненный череп обтянут землистой кожей, темнеют глубокие глазницы. Пятна, не забыть бы пятна! Характерная поза острые колени расставлены, на коленях узкие руки.

– Пальцев сколько?

– Ах да, три пальца у него. А я свои руки вообразил, пятипалые.

– Придешь сдавать еще раз, – говорит он жестко.

Да, я учусь на астродипломата, занимаюсь в группе Граве, вместе с десятком звездных сапиенсов, почему-то земноводных по преимуществу. Занимаемся вместе, сидим порознь, каждый в своем баке они – в водных, я в кислородно-азотном, слушаем наушники с переводом, долбим «Наставление астродипломата» каждый на своем языке. А в «Наставлении» сказано: «Наблюдайте, не вмешиваясь в чужую жизнь, предпочтительно оставайтесь незамеченными, пользуйтесь гипномаской». Гипномаска это и есть: «Я снег, я снег, пухлой шубой лежу на пашне». С виду – повязка на лбу, как и анапод. В сущности, гипномаска и есть анапод обратного действия. Там чужие становятся похожими на людей, а тут ты внушаешь, что ты снег, огонь, скелет с пятнистой кожей.

И вот на тебе пять пальцев вместо трех.

– Придешь пересдавать, – говорит Граве.

Маскировка не единственный предмет на подготовительном курсе. Я прохожу «Астрографию» – описание природы планет Шара. Прохожу «Наставления и Уставы» Прохожу «Оборудование» – набор сложнейшей аппаратуры косморазведчика. Еще «Астропсихологию» – индивидуальную и социальную. И, наконец, «Прецеденты и Казусы» – уроки истории Звездного Шара.

Казус 1. Планета А, почти целиком океаническая. Разумная жизнь народилась на островах. В дальнейшем местные сапиенсы, обладавшие развитой способностью к самометаморфозу, ушли а воду, довольно быстро превратились в дельфиноподобных. Море богато пищей, сытая жизнь располагала к ленивому безделью. Сохранив разум, дельфиноподобные забросили технику, забывают науку.

Прибывший из Звездного Шара астродипломат предлагает…

Казус 2. Планета Б – обширная, суховатая. Сапиенсы, похожие на саламандр…

Астродипломат предлагает…

Казус 3. Казус 4. Казус 44… Астродипломат предлагает…

Так три месяца по моему земному счету. Вплоть до того решающего казуса, который мне предложат после всей подготовки еще и на вступительном экзамене.

И вот этот страшный экзамен. Мы с земноводными толпимся у закрытой двери, на вселенско-студенческом жаргоне выведываем, как спрашивают, на чем сыплют, кто построже, кому как угодить?

– Следующий!

Входя докладываю: Человек с планеты Земля.

– А, приглашенный из спиральной ветви? Просим.

Если анапод не снимать, нормальная студенческая обстановка. Я – жалкий подсудимый, уличаемый в лени и невежестве. Слева сидит Граве, он строг, нахмурен, но я не боюсь его. Не будет же мой личный куратор тянуть меня на двойку. Справа – преподаватель по оборудованию, буду называть его. Техником для краткости. Этот опасен, потому что молод. Еще не научился быть снисходительным. Сам ничего не успел забыть и не прощает забывчивости. А председатель – Лирик. Их-Лирик, конечно. Анапод показывает мне добродушного толстячка, холеную бородку, сивые кудри. Вот он-то опаснее всех, потому что, как все лирики, живет чувством. Лирики добросердечны, гуманны, но пристрастны. И горе тебе, если ты заденешь их взгляды на гуманность.

– Берите билет, пожалуйста.

Пачка карточек, в них моя судьба. Хоть бы вытянулось что-нибудь землеподобное. С разумными лягушками я запутаюсь обязательно.

«Билет №… Небесное тело 2249 в квадрате 272/АУХ. Показатель массы – 49. (Про себя соображаю: «Куда больше Земли, поменьше Юпитера»). Расстояние до ближайшего солнца – 16 астроном, единиц («светит, но не греет»). Температура поверхности – минус 150 (переводя на земные градусы). Плотная атмосфера не позволяет рассмотреть детали с помощью телескопа («не густо!»). Астродипломат ведет переговоры по использованию ресурсов планеты в интересах Звездного Шара».

– Если жизни нет, – поясняет Техник, – вы все равно даете проект использования ресурсов…

«Едва ли посылают туда, где нет жизни», – думаю про себя.

– Жизни может и не быть, – говорит Граве, – но вы обязаны представить убедительные доказательства.

– Вопросов нет? В зеленую кабину, пожалуйста.

Оглядываюсь. За спиной у меня ряд цветных дверей, словно будки телефонов-автоматов. Знакомые кабины для межзвездного перемещения за фоном. Вот это организация экзамена! Вытянул билет с планетой и лети туда, показывай, чему научился.

– 2249, куб АУХ, – напоминает Граве – Цифры набирайте точно.

Честно говоря, страшновато выглядел мой объект.

Повис передо мной, заслоняя целое созвездие, мрачный круг с тускло-багровым отливом и серо-красной бахромой по обводу.

Я только вздохнул: «И зачем посылали сюда?». Сразу понял, что означает этот багровый отсвет цвета запекшейся крови. Видимо, под густой толщей непрозрачной атмосферы планета моя была раскалена, возможно, расплавлена. И я еще должен привезти веские доказательства отсутствия жизни! Можно было спорить есть ли жизнь на Марсе. Никто не спрашивал, есть ли жизнь в вулкане.

По мере приближения моя планета становилась все беспокойнее. Зловещая чернота наливалась кровью, прорезались какие-то алые жилки, потоки лавы, вероятно. Багровая бахрома зашевелилась. Это характерно для космоса: дальнее неподвижно. Дальний протуберанец кажется застывшим, а на самом деле это огненный Ураган, туча ревущего пламени.

Сел. С трудом зацепился за грунт, перевел дух, увидел себя на сухой равнине цвета догорающих углей. Банная каменка на тысячи километров. Плесни водой, зашипит, даже мокро не будет, капли разбегутся ртутными шариками.

Эх, не тот билет потянул! Что бы взять соседний?

Ясно, что астродипломатией здесь и не пахнет. Никаких сапиенсов в пекле быть не может, кроме жареных. Нормальное техническое задание как распорядиться небесным телом, лишенным жизни? Нормальное техническое решение громоздкую планету. Раскалывают на средние, примерно такого размера, как Земля. Я измерил толщину коры геосейсмографом: получилось 43 метра, 40, 47, в одном месте даже – 27. Тоненькая корочка, где хочешь, там и пробивай. Впрочем, есть еще огненные жилки, не естественные ли это разломы? До ближайшего надо дойти. Километров сто пятьдесят. Хватит для четверки с минусом?

И я пошел. «Пошел» – это сказано хвастливо. Меня качало, подбрасывало, ворочало, швыряло с размаху о камни. Сто раз я решал отказаться от этого безумного маршрута, скорей вернуться на тихую культурную кафедру, сказать… Но что я скажу? «Извините, я вытянул слишком опасную планету, дайте билет полегче». И какими глазами они посмотрят на меня? Техник выразит кислое презрение, Лирик – снисходительное всепрощение, а Граве – дорогой мой куратор, начнет меня выгораживать, доказывая, что Человек – слабое существо, нельзя его перенапрягать. И во все их учебники войдет примечание, что жители Земли – слабодушные существа.

Нет уж, лучше я сгорю здесь заживо.

И ват, верьте или не верьте, но преодолел я полтораста километров, вышел к намеченной прожилке… к потоку, к широченной реке лавы, смородинного цвета. И текла она в черных берегах, как бы траурная лента. «А почему, кстати, берега темные? – спросил я себя. – Они же должны быть светлее пустыни, если лава их освещает». Приблизился. И увидел, представьте себе, что черное шевелится.

Берега огненного потока были усажены жесткими пластинками лаково-черного, вороного, черно-зеленого или шоколадного цвета. Все эти пластинки овальные, круглые, сердцевидные, угловатые, стояли торчком, повернувшись широкой стороной к свету. Видимо, они ловили лучи, ловили жадно, активно, наползая на соседей, отодвигая, протыкая их. Растительность? Можете вы вообразить себе кусты, которые дерутся за место под солнцем, разрывая друг друга в клочья?

Хорош был бы я, если бы заявился к моим профессорам с заявлением: «Планета огненная, жизни нет и быть не может».

Налюбовавшись вволю, я принялся за описание. Не без труда оторвал образец. Стебель был словно проволочный, а сок похож на ртуть. Но анализатор сказал, что это не ртуть, а расплавленный алюминий. Не удивительно при плюс восьмистах!

А нет ли и животных тут же?

Аппетит приходит во время еды. Всего несколько часов назад я брел подавленный по раскаленной пустыне, уверенный, что ничего живого тут не будет. Но если есть растительность, почему не быть растительноядным? Нормальный круговорот природы.

И присмотревшись, я увидел, что на противоположном берегу растительность как бы сгорает, свертывается рулонами, обнажая мясокрасный грунт. И кучами сползает к кромке лавы. И даже сваливается на лаву, но не тонет, а плывет по ней. Так у нас дерн плывет по реке после ливня. И еще заметил, что в этом районе мечутся какие-то светлые пятна. Мечутся! Но при такой температуре, если кусты приседают как на зарядке, кланяются и протыкают друг друга, фехтуя, звери должны носиться как мотоциклы. Я послал через поток кибера для киносъемки, рассмотрел кадры неторопливо и увидел…

Увидел жнецов и увидел гребцов. Разумных обитателей!

Разумные, но какие-то странные! Существа, в которых нормальная температура тела не 36 и 6 по Цельсию, а восемьсот с лишним. С кроваво-красными лицами, как бы озаренными огнем. С головой, глазами, ртом, с руками, но без ног. Вместо ног природа преподнесла им этакие мускулистые подушки, они катились словно гусеницы танка. Может быть, нормальные ноги перегорели бы здесь?

Но какие ни на есть, они хозяева этой планеты, и астродипломат должен понимать их, предлагать, помогать… а потом уже договариваться об использовании природных ресурсов – сорока девяти масс.

Прежде всего понимать, наблюдая скрытно. Нужна гипномаска. Простейшая: я камень, сухой, раскаленный, засыпанный жестким песком. Затем, включаю фоноуши, киберу надеваю лингвоанализатор. Остается ждать. Некоторое время пройдет, пока он начнет понимать язык.

И верно, только через несколько часов кибер начал выдавать отдельные слова, сначала с обобщенными пояснениями: «Глагол… местоимение… коррелят». Затем появились смысловые группы: «Ругательство… почтительное обращение… жалобное междометие…» И, наконец, осмысленное:

– Что он сказал тебе?

– Сказал: «Плохо работаешь. На прохожих заглядываешься? Жениха подбираешь, что ли?»

– Ну и что? Обычная шутка. Все парни так привязываются.

– Да, но как он посмотрел на меня.

Вот и вся первая запись. Но я был в восторге. Что-то умилительное и внушающее почтение было в этом вселенском всевластии любви. Подумайте: улетаешь за миллиарды миллиардов километров, спускаешься в «пещь огненную» и слышишь девичьи пересуды о таинственных представителях иного пола, которые «привязываются» пустословя, но при этом глядят по-особенному.

Дня через три мой кибер набрал достаточный запас слов для житейских переговоров. Я начал разрабатывать сценарий контакта. В какой гипномаске являться? Притвориться таким же алюмиком? Но я двигаюсь раз в пятнадцать медленнее и говорю так же медлительно. Стоит ли торопиться? Лучше еще понаблюдаю.

Но решил за меня случай. Случай подстегнул.

Сидя в укрытии, с наушниками, подсоединенными к киберпереводчику, я услышал дикие вопли: «лфэ… лфэ!». Я уже знал, что так называются крылатые хищники, кошмар алюморгаников, буки огнеупорных детей. Выглянул из своей норы. Прямо на меня плыли по воздуху два черных ромба с алым колесом между ними. Потом я узнал, что лфэ всегда нападают парой, одному не под силу утащить крупную добычу. Но в тот момент я ничего не подумал, вообще не успевал подумать в этом суматошном мире. Вскинул лазер, полоснул лучом. Четыре половинки двух лфэ и потерявшая сознание жертва свалились возле меня. Обретя смелость, воины бежали ко мне, потрясая копьями. Я едва успел включить гипномаску: «Я – алюмик, такой же как они, только на куртке узор другой не полосы, а клетки». Клетки нужны были, чтобы приняли за чужеземца.

Набежали. Несколько секунд я ничего не мог разобрать. Что-то сверкало, мелькало, кричало. Воины скакали вокруг поверженных хищников, и каждый старался воткнуть в них копье, воображал, что добивает. Кто-то меня обнимал, кто-то хлопал по плечу, кто-то целовал. Скафандр спасал меня от этих жгучих поцелуев.

– Пировать, пировать! – разобрал я наконец. – Пир горой!

Мы построились торжественной процессией и двинулись вдоль лавопотока. Впереди катились на своих подушках воины, надев на копья головы лфэ, за ними жнецы тащили на плащах куски разрубленных туш, истекающих лаковыми каплями алюминия.

Я мчался следом, изо всех сил внушая, что я чужеземец в клетчатой куртке. По опыту Граве помнил чужеземцем представляться спокойнее, так оправдываешь мелкие оплошности.

Путь был краток. Несколько минут, и мы влетели в их деревню. В лощине прятались от ветра каплеобразные здания. Архитектура здесь требовала прежде всего обтекаемости, ветроустойчивости, безопасности от булыжной бомбардировки. Процессия наши завернула в самый большой бугор, похожий на кита, зарывшегося в песок. Нет, это был не храм, простая деревенская харчевня. Копьеносцы торжественно понесли лфэ на кухню, прочие влились в цилиндрические ступы, расставленные вокруг стола.

Заполняя паузу, слово взял самый толстый из огнеупорных (жрец, как выяснилось). Многословно, с бесконечными повторами, он начал благодарить бога Этре за то, что он (бог!) спас девушку от страшных лфэ, послав чужеземца (бог меня послал, оказывается), укрепив его руку и направив копье, за что надо богу молиться под руководством оратора.

Но не все верили болтуну. Сосед мой дернул меня за рукав:

– Слушай, чужак, покажи мне твое копье. Я сам кузнец из кузнецов, тысячи лезвий отковал, но такого, чтобы лфэ разрубало на лету, не видел никогда.

– Дай подумать, – ответил за меня кибер. Такую изобрел я уловку, чтобы замаскировать странную для них медлительность. И продиктовал гипномаске образ обычного копья.

– Обыкновенное! – сказал кузнец разочарованно. – И сам ты не великан с виду. Видно, слово знаешь заговорное.

Как объяснить ему принцип лазера? И надо ли объяснять?

Но тут пир был прерван. Замелькали какие-то фигуры, и стол вдруг опустел, какие-то огрызки на нем остались. Только задним числом, по репликам, я понял, что Господин прислал слуг за своей долей добычи. Львиной оказалась доля.

– И в вашей стороне, чужак, господа такие же ненасытные?

– Его бог сильнее наших богов, – важно сказал Жрец. – Наши боги – рабы у его бога.

И тут я не выдержал, презрев все наставления астродипломатии. Впервые в жизни столкнулся с тем, что никак не мог уразуметь на уроках истории с удивительным, инертным и возмутительным долготерпением рабов.

– Так что вы терпите? – крикнул я. – Сколько вас и сколько господ? А боитесь господ, убежали бы. Простор вокруг, свободной земли столько.

Отец спасенной, самый робкий, ответил мне:

– Удрать хорошо бы. А куда? В пустыне-то лавы нет…

Ах да! Про то, что алюмики без лавы не проживут и дня, я, представитель мира всесильной науки и могущественной техники, забыл. Но ведь лава есть в пустыне! И неглубоко. Уж сообразить, как до нее добраться, могли бы… Например, навалить груду камней и продавить корку…

И час спустя (по моему счету), я уже шагал по пустыне во главе каравана рабов, их жен, детей, повозок со скарбом, скотины ревущей, воющей, скачущей, катящейся…

Друг мой, терпеливый читатель, горячо желаю тебе никогда не оказаться в незавидной роли пророка. Верующие – тяжкий народ они послушны, лестно-восторженны, но слабодушны, беспомощны и требовательны необыкновенно.

«Мы твои, пророк, – говорят обращенные… – Веди нас на край света». Но подразумевают: «Перенеси нас в свои райские кущи, пои молоком и медом, мы согласны пировать в твою славу». Почему нести, почему угощать? «Но мы же в тебя поверили». Не желаешь ублажать? «Тогда будем роптать, объявим лжепророком, побьем камнями».

Все это я испытал веру, ропот и камни.

Да, рабы пошли за мной в пустыню. Пошли. Но устали через полчаса (по моим часам) и начали роптать. Проголодались. Роптали. Лфэ напали на отставших. Роптали на меня: «Почему не убил всех лфэ пустыни?». Старики болели и роптали на меня. Детишки плакали, и матери роптали на меня: «Почему завел так далеко? Почему дома не обеспечил?».

А я нарочно хотел отвести их подальше от господ.

Конечно, господа немедленно организовали погоню, чтобы силой вернуть бежавших рабов. Как я оградил свою паству? Все той же гипномаской: «Я лава, я светлая лава, соломенно-желтая, ослепительно сверкающая, я плыву, ворочая камни, я грохочу, я жгу». Забавно было смотреть, как свирепые воины стояли посреди пустыни у невидимого рубежа, проклинали меня, потрясая копьями. В суете некоторых столкнули в мнимую лаву. И они дико вопили от воображаемых ожогов. Ожоги от внушения. Еще один грех на моей совести.

От погони гипномаска избавила нас. Увы, не могла накормить. Пробовал я расставить воображаемые столы в пустыне. Жевали мои подопечные воздух, смаковали, благодарили, вставали сытые, хлопали себя по раздутому животу, а потом падали от истощения. Пришлось позаботиться о еде всерьез. Еще одна обязанность у пророка он и интендант и фуражир.