Текст книги "НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 13"

Автор книги: Еремей Парнов

Соавторы: Роман Подольный,Георгий Гуревич,Всеволод Ревич,Владимир Фирсов,Виктор Комаров,С. Алегин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Всеволод Ревич
ВРЕМЯ, ВПЕРЕД! ВРЕМЯ, НАЗАД!

Время – это посредник между возможным и действительным.

Дж. Уитроу

В одной книге я нашел слова: «Прошлое – тот период времени, в котором мы ничего не можем изменить, но относительно которого питаем иллюзию, что знаем о нем все. Будущее – тот период, о котором мы не знаем ничего, но относительно которого питаем иллюзию, что можем его изменить. Настоящее же – та граница, на которой одни иллюзии сменяются другими».

Эта остроумная сентенция, скорее даже шутка, невольно приходит на память, когда читаешь подряд фантастику о путешествиях по времени.

Из настоящего – в прошлое, из настоящего – в будущее, из будущего – в прошлое, с остановкой в настоящем – вот где пролегают основные маршруты едва ли не самых популярных путешествий современной научно-фантастической литературы – путешествий по времени. Если допустить, что авторы таких путешествий знакомы с приведенной выше сентенцией, то можно подумать, что они задались целью специально опровергать ее по всем пунктам, даже по таким (а может быть, в первую очередь по таким), которые у нефантастов, то есть у подавляющего большинства населения Земли, никаких сомнений не вызывают. Задается, скажем, вопрос: а действительно ли нельзя изменить прошлое?

Говоря между нами, конечно, нельзя. И путешествовать по времени тоже нельзя. Во всяком случае в той форме, которая наиболее заманчива для литературы – с возвращением героя в свое время. Нельзя – это единственно научный подход к затронутой проблеме. Из всех парадоксов, которыми богаты путешествия по времени, может быть, один из главных заключается в том, что принципиально ненаучная выдумка сделалась одним из краеугольных камней научной фантастики.

В чем дело? Почему писатели столь упорно за нее держатся? Зачем она им нужна?

Односложно ответить на этот вопрос трудновато. Но, забегая вперед (ведь мы намерены путешествовать по времени), один предварительный вывод сделать можно видимо, связи науки и научной фантастики не столь прямолинейны, как это представляется некоторым ее толкователям, призывающим фантастов генерировать свежие научные идеи для оказания помощи лишенным воображения академикам. Фантасты же, уклоняясь от выполнения своего общественного долга, прочно оседлали машину времени, конструкция которой не значится в перспективных планах наших СКВ, и никогда значиться не будет. Большинство авторов, правда, понимает, что машина времени нужна в фантастике вовсе не сама по себе. (А для чего – мы сейчас увидим). Надо, впрочем, оговориться есть такие, которые и вправду думают, что самое главное – убедить читателей в реальной возможности поохотиться на динозавров.

Но прежде чем говорить о том, как все это выглядит сегодня на практике, наведаемся к истокам. Первое побуждение – назвать «Машину времени» Г.Д.Уэллса. Но тут самое время вспомнить, что Марк Твен отправил предприимчивого янки из Коннектикута в гости ко двору короля Артура за несколько лет до появления романа Уэллса. Соображение такого порядка великий английский фантаст загнал, мол, своего героя в будущее более научным способом, чем великий американский юморист своего в прошлое, выглядит очень убедительно, но кто сможет доказать, что с точки зрения науки изящные рычаги из слоновой кости, выточенные. Путешественником по Времени, чем-либо предпочтительнее грубой кувалды, которой малый по имени Геркулес хватил по башке незадачливого янки, так что у того разошлись швы на черепе, он погрузился во тьму и очнулся прямо в Англии VI века н. э. Разница ведь чисто терминологическая. В некотором роде роман Марка Твена, несмотря на его комедийную основу, даже более серьезен, более реалистичен, что ли, чем роман Уэллса. Впрочем, я это говорю не для того, чтобы кого-то кому-то предпочесть, у произведений слишком разные задачи.

Марк Твен щедро использовал юмористические возможности, которые давал ему изобретенный ход. Лобовое столкновение средневековой суеты и практицизма XIX века родило немало смешных ситуаций. Их венец вызванные по телефону рыцари Круглого Стола – впрочем, рассказчик предпочитает называть их «наши ребята» – во главе с прославленным Ланселотом Озерным мчат при всех своих доспехах на велосипедах к Лондону, чтобы спасти от позорной смерти короля, в заодно и героя. Сравнение века нынешнего (для автора) и века давно минувшего у Марка Твена обычно заканчивается не в пользу подданных короля Артура, автор решительно отдал предпочтение техническому прогрессу и деловой хватке.

Один энергичный человек сумел перевернуть экономический уклад целой страны – может быть, это и есть самое фантастическое в романе «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» Марк Твен решил во что бы то ни стало сорвать романтический флер с благородного вальтерскоттовского рыцарства и поэтому вряд ли всегда справедлив. Опять-таки забегая вперед, можно сказать, мы еще увидим произведения, в которых современные парни быстренько скиснут, попав в другую историческую обстановку.

Но трудно представить себе, что такая привлекательная идея – свести лицом к лицу представителей разных эпох не приходила никому в голову, кроме Марка Твена.

И действительно годом раньше совершенно аналогичный ход был использован чешским писателем Сватоплуком Чехом в повести «Путешествие пана Броучека в XV столетие». Но идейное задание, которое поставил перед собой Чех, прибегая к перемещению героя во времени, было совершенно противоположно твеновскому– он заклеймил трусость, приспособленчество современного ему мелкобуржуазного мещанства и воспел героическое прошлое родной страны – эпоху гуситских войн. Такое задание потребовало от него более внимательного отношения к истории Сватоплук Чех тщательно выписал колоритную Прагу XV века, грубыми, но яркими мазками набросал несколько характеров людей из народа Все же перед нами не исторический роман, а сатирическая фантастика, и здесь главное конфликтное столкновение подловатого, толстопузого домовладельца-живодера новейшей формации с суровыми подвижниками-патриотами, соратниками легендарного таборита Яна Жижки. Столкновение это кончается тем, что возмущенные поведением Броучека пражане решают сжечь его на костре – приговор, вынесенный Сватоплуком Чехом буржуазной беспринципности и бездуховности, как видим, предусматривает высшую меру…

Но каким образом пан Броучек попал в прошлое? Свалился в какой-то подземный ход, долго блуждал в нем, наткнулся на проржавевшую дверь и, открыв ее, вышел прямо в XV век. Каждому понятно, что это совершенно ненаучное объяснение. Вот в новейших рассказах и повестях путешественники по времени заходят в хромированные кабины, задвигают плексигласовые колпаки и нажимают полистироловые кнопки. Совсем другое дело.

Конечно, если считать, что машина времени появилась лишь вместе со своим техническим паспортом, тогда да, ее первооткрывателем был Уэллс. Но если считать перемещение по времени литературным приемом, как оно на самом деле и есть, то тогда «машины времени» существовали в литературе задолго до Герберта Уэллса, и Сватоплука Чеха, и Марка Твена. Герои многих книг ездили и в прошлое, и в будущее.

Самым значительным примером может послужить вторая часть гетевского «Фауста», в которой герой совершает путешествие в мифологическую Грецию, к Елене Прекрасной. Вернее, Фауст и Елена движутся навстречу друг другу по временной оси, как бы мы сейчас сказали, и соединяются где-то в раннесредневековом замке. Конечно, обоснования такого путешествия у Гете самые фантастические, сказочно-мифологические. Путь Фауста к Елене лежит через посещение таинственных Матерей, обитающих в вековечной пустоте, очевидно, первооснове всего сущего. Там он должен украсть Треножник, украсть тайну сверхвременного. Ведь на этот раз неугомонный доктор захотел вступить в единоборство с самим временем, а это посложнее, чем летать на шабаши. Даже всемогущий Мефистофель пасует…

Можно допустить, что и Гете, и Марк Твен смогли бы придумать какой-нибудь тарантас, перемещающийся по векам. Но что, в сущности, от этого изменилось бы? Один абзац? Создателя «Фауста» волновали иные, более возвышенные философские материи. Ему нужно было свести два противоположных стиля жизни, две различные культуры – эталонную греческую классику и взвихренный европейский романтизм. Сила любви двух героев сливает их воедино. Хотя Елена не просто женщина, а символ высшей красоты, все же временной переезд спартанской царицы налицо; у них даже рождается сын Эвфорион, а когда союз Елены и Фауста распадается, Фауст возвращается в свое время, в раздробленную Германию.

Конечно, может быть, и не стоит выставлять Гете в качестве образца для нынешней научной фантастики. Кроме всего прочего, это совсем иной жанр, но все же классические примеры забывать не следует. Здесь, естественно, не место раскрывать сложнейшую проблематику гетевской поэмы, я хочу лишь отметить, что любые хронологические сдвиги не должны быть самоцелью. В данном случае они понадобились писателю, чтобы подчеркнуть стремление Фауста к самому прекрасному, что есть в человеческой истории. А самое же прекрасное, как ему казалось, – это женская красота, и она – в прошлом. Но все же не там оказалось мгновение, которое доктор решил бы остановить навсегда; как явствуют заключительные сцены трагедии – такое мгновение таилось в будущем, в грандиозных делах на благо человечества.

Очень многие книги переносят своих героев в будущее. В XIX веке было бы неубедительно размещать страну Утопию на неизвестном земном острове, все острова Земли были открыты, нанесены на карту и объявлены собственностью той или иной державы. Какие уж там Утопии в колониальных владениях! Фантастика, которая чаще всего стремится придать видимость достоверности самым невероятным ситуациям, нашла новые «территории» для размещения новых миров – они были отнесены либо на другие планеты, либо отдалились от современности в грядущее. Последние классические утопии в западной литературе «Взгляд назад» Э.Беллами (1888 г.) и «Вести ниоткуда» У.Морриса (1890 г.) построены как раз по этому принципу. Даже в малочисленной русской фантастике мы найдем не одно произведение, в котором герои переносятся через горы времени. Одну из первых попыток этого рода сделал А.Ф.Одоевский в своем незаконченном романе «4338-й год», где его герой, китайский студент, перемахнул в будущую Россию сразу на 2500 лет вперед. Одоевский один из первых попытался придать этому перемещению научную окраску, конечно, очень наивную. Он прибегнул к помощи модного и непонятного тогда сомнамбулизма. Нельзя не вспомнить и о знаменитом «Четвертом сне Веры Павловны» Н.Г.Чернышевского.

Но, отняв у Уэллса приоритет на путешествие по времени, и, в частности, в будущее, я вовсе не намерен принижать его заслуг перед литературой вообще и фантастикой в частности. Он первый придал путешествиям по времени их современную форму. Самым поразительным в его довольно пространных обоснованиях возможности такого путешествия представляется их совершенно необычная терминология. В рассуждениях Путешественника по Времени проскальзывает понимание времени как четвертого измерения. Сейчас для нас это привычно, но нельзя забывать, что «Машину времени» отделяет добрый десяток лет от появления знаменитой статьи А.Эйнштейна, где он изложил свою теорию относительности, давшую новое представление о природе времени, а до работ Г.Минковского о слитности пространства-времени и того больше. В конце прошлого века ученые еще не посягали на ньютоновское Абсолютное Время, которое, подобно Демону, невозмутимо парило над Вселенной, и ничто не могло поколебать его равномерного хода – ни деятельность шумных существ на земном шаре, ни взрывы целых галактик. Для уэллсовского путешественника время изменило свой ход и помчалось галопом, и, хотя этого слова еще нет в лексиконе Уэллса, но оно напрашивается – течение времени может быть относительным. Привлекает и та смелость, с которой Уэллс отправил своего героя сразу на миллионы лет вперед чуть ли не к естественному концу Земли. Так далеко ни до него, ни даже, кажется, после никто не решался забраться.

Но если бы дело ограничилось только этими, нельзя отрицать, очень интересными, поскольку они были первыми, научно-техническими подробностями, то «Машину времени» стоило бы отметить как любопытный случай научного пусть не предвидения, возможно, предчувствия, но не больше. Главное же в книге, конечно, то, ради чего Уэллс отправил своего англичанина в столь дальнее и опасное путешествие. Сейчас бы мы назвали романом-предупреждением изображение Уэллсом логического конца, к которому могли бы привести частнособственнические порядки, капиталистическое разделение труда и отчуждение человеческой личности, сохранись они навеки. Своими элоями и морлоками Уэллс протестовал против окружающих его отношений между людьми. Вот почему ему обязательно был нужен современный англичанин, который бы привез вести из жуткого грядущего в 1895 год. Для этого и изобреталась машина времени. Впрочем, как и полагается в классической утопии, главный герой ее всего лишь экскурсант, который в окружающую его жизнь практически не вмешивается, поэтому настоящего, столь осязаемого, как у Марка Твена, столкновения эпох нет. Драка с морлоками – не в счет, это была чисто внешняя стычка, позиции сторон определены не были, и появление пришельца из прошлого не повлияло на принятый в те далекие времена образ жизни.

* * *

Уже Твен и Чех обратили внимание на то, что путешествия по времени таят в себе непримиримое противоречие изменения в прошлом должны вызывать изменения в настоящем. Мне как-то удалось провести небольшой «социологический» эксперимент. Школьникам старшего класса было предложено ответить на вопрос куда и зачем они бы направились, имея в своем распоряжении машину времени. Чуть ли не половина мальчишек дружно вознамерилась предотвратить дуэль Дантеса с Пушкиным. И будьте спокойны – предотвратили бы.

«Янки при дворе короля Артура» начинается с того, что собеседники рассматривают (в наши дни) дырку на кольчуге, несомненно пробитую пулей. Так как у рыцарей Круглого Стола огнестрельного оружия еще не было, то предполагается, что ее проделал какой-то сумасшедший ненавистник кольчуг в более позднее время. «Я-то знаю, как была пробита эта кольчуга, – бормочет герой. – Я сам ее пробил». Впрочем, Марк Твен, осознав, что с его преждевременным прогрессом английской истории делать нечего, безжалостно погубил в огне все благие начинания своего персонажа.

У Уэллса это противоречие оказалось более скрытым, ведь герой путешествует в будущее. Писатель деликатно обошел объяснение парадоксов, хотя у слушателей Путешественника и появляются язвительные вопросики. В сущности, ничего не изменилось, ведь герой вернулся назад, и, следовательно, тоже попал в прошлое по отношению к тому времени, в котором он побывал. Он доставил сведения, остававшиеся неизвестными науке в протекших после нас веках, до той поры, в которой он соблаговолил остановить свой экипаж, например, цветы со странными пестиками, положенные ему в карман нежной элоянкой Уиной, это та же самая дырка в кольчуге.

Парадокс этот слишком уж вызывающий, его трудно просто игнорировать, и фантасты изощряются, придумывая тысячу и один способ для избавления от него. Чаще всего визитерам в прошлое предлагается соблюдать крайнюю осторожность и не сметь ни к чему прикасаться. Но что может их удержать от этого? Хронолет-чики накрываются особым защитным полем, через которое они могут только наблюдать за окружающим, но не воздействовать на него. (А видеть их, натыкаться на них люди могут? Уже достаточно для воздействия). Другие предполагают, что любые воздействия постепенно затухают. (А как быть, например, с тем же Пушкиным? А куда денутся материальные следы?). Предлагаются также параллельные миры, развилки во времени, петли времени, спирали времени, расщепление времени, путешествие не самих людей, а лишь их мысленных копий и множество других подобных порождений воображения, долженствующих создать впечатление, будто авторы и впрямь озабочены доказательством возможности временных путешествий. Тон при этом зачастую выдерживается столь серьезный, что на него покупаются не только доверчивые читатели, но и искушенные критики. Вот что говорит, например, Р.Нудельман, автор предисловия к сборнику научно-фантастических рассказов «Пески веков». «…Подавляющая часть подобных произведений интересна только видоизменением гипотезы, она и является их истинным содержанием, а не то, чему такое видоизменение служит. Фантастическая гипотеза становится объектом массового сознательного экспериментирования. Перед нами путь совершенствования фантастики, порожденный необходимостью решать все новые и новые художественные задачи…»

Видимость здесь принята за сущность, а упоминание о художественных задачах при такой техницистской постановке вопроса и вовсе ни к чему Распространенные в фантастике путешествия типа «вперед-назад», «назад-вперед» не более чем игра ума, условный литературный прием. И в общем-то не имеет особого значения – убедительно или неубедительно он обоснован. «Самоигральные» варианты гипотезы, о которых подробно говорит Р.Нудельман, не несут на себе никакой научной, логической или художественной нагрузки, они нужны лишь как необходимый антураж, выразительная декорация. Не будем, конечно, спорить, что успех спектакля зависит и от декораций, но есть ли какой-нибудь смысл у постановки, в которой не было бы ничего, кроме них?

Нетрудно заметить, что в наиболее удачных и заметных произведениях на эту тему авторы не слишком много внимания тратят на обоснования, обходясь самыми примитивными, вроде уже упомянутого удара по голове. В увлекательном, реалистически-достоверном антимилитаристском романе Дж. Финнея «Между двух времен» перемещения объясняются тоже без особых затей герой некоторое время вживается в соответствующую обстановку, а затем ему достаточно сосредоточиться, чтобы очутиться в нужном годе.

Правда, автор подробно описывает грандиозный «проект Данцигера», в который вкладывают огромные деньги военные, но делает он это вовсе не для того, чтобы обосновать очередной наукообразный «вариант гипотезы», а для того, чтобы убедительнее прозвучал его политический вариант. Возможно, что не очень новый, но очень злободневный. Милитаристские круги пытаются использовать в своих целях любое открытие. И на возможность путешествий во времени они посмотрели со своей колокольни. Почему бы, например, не попытаться уговорить президента Кливленда купить Кубу в конце XIX века, чтобы в XX никто бы никогда и не услышал о Фиделе Кастро. Неглупый Сай Морли, герой книги, сразу соображает что к чему. Он отказывается быть исполнителем преступных замыслов, а потом ухитряется и вовсе разрушить весь проект путем легкого вмешательства в прошлое он предотвращает встречу родителей Данцигера. Значит и не будет, вернее, и не было никакого Данцигера – автора проекта.

Но не только, и даже не столько ради этой неприкрытой публицистической направленности задуман и написан роман Дж. Финнея. Легкое перемещение из эпохи в эпоху позволяет автору все время сравнивать 1882 и 1970 годы. Причем это делается не только глазами Сая, нашего современика, Сай «транспортирует» в сегодняшний Нью-Йорк Джулию, девушку XIX века, которую полюбил. Надо сказать, что и здесь сравнения чаще всего – не в пользу нашего времени. Впрочем, и прошлый век Америки автор тоже не идеализирует…

«Не потому ли, в частности, так стремительно устаревают приемы фантастики, что они непрерывно оттесняются в прошлое лавиной новых, более сложных приемов, вбирающих в себя прежние?» – спрашивает Р.Нудельман. Нет, не потому. Ни Марк Твен, ни Уэллс не устарели. Стремительно устаревает как раз та не стоящая серьезного внимания псевдонаучная беллетристика, которая ничего за душой не имеет, кроме различных «модификаций», «вариаций», «микроэволюций» и «макроэволюций».

В одном Р.Нудельман прав огромная часть фантастических путешествий по времени перегружена пустопорожними словосочетаниями, типа «Виток времени равен шестидесяти миллионам лет. Можно перейти с одного витка на другой, проскочив шестьдесят миллионов лет назад или вперед, но нельзя сделать скачок на более короткое расстояние» и т. д. и т. п. Но этим-то как раз они и не интересны.

Такие рассказы делаются очень просто сажаешь – пусть с самыми хитроумными напутствиями – героя в машину времени, перебрасываешь на несколько миллиончиков годов назад и заставляешь его – пиф-паф! – выстрелить в динозавра. Если само по себе такое захватывающее зрелище покажется бедноватым, то можно еще столкнуть героя с космическими пришельцами, случайно посетившими нашу планету именно в этот день. Рассказ готов. Простите, не позабудем попутно еще спасти девушку, и перед нами исчерпывающее изложение сочинения американского писателя П.Шуйлер-Миллера «Пески веков». Вопрос, зачем все это нужно, перед автором даже не стоял.

Если же вам покажется, что скакать сразу через несколько миллионов лет это, пожалуй, чересчур, ладно, давайте передвинем героя назад всего на несколько месяцев. Тут сразу возникнет еще один парадокс, который также может таить в тебе богатые сюжетные возможности. Но может и не таить. Герой встречается с самим собой. В самом деле если я побываю во вчерашнем дне, то ведь вчера же я был в другом месте, кроме того, если это настоящий вчерашний день, то почему сегодня, садясь в машину времени, я ничего не знаю о том, что был вчера у себя в гостях? Этот гордиев узел нельзя даже разрубить. Таким неразрубленным он и остался в рассказе М.Емцева и Е.Парнова «Снежок».

Но, пожалуй, в наиболее «чистом» виде временной парадокс предстает перед нами в произведении самого Р.Нудельмана. Видимо, для того, чтобы специально художественным примером подкрепить свои теоретические построения, он совместно с А.Громовой написал «фантастический детектив» «Кто есть кто?». Вообще говоря, когда критик (А.Громова, кстати, не только известная писательница, но и тоже теоретик фантастики) берется за прозу – это любопытно. Волей-неволей он должен продемонстрировать свое конструктивное понимание, какой должна быть, по его мнению, научная фантастика.

О чем же эта книга, которая, как и полагается всякому порядочному детективу, начинается с обнаруженного трупа? Герой ее старший научный сотрудник Института времени Аркадий отправился на пару лет назад для того, чтобы убить самого себя, точнее – своего двойника. Что ему и удалось сделать с обоюдного согласия. Так сказать, научный эксперимент на себе, драматическая медицина. Герою захотелось посмотреть, что из этого получится. Останется ли, например, он, будущий, в живых. Разумеется, остался.

А больше в романе ничего практически и нет, больше ничего о нем сказать нельзя. Никакая человеческая, этическая или еще какая сторона поступка Аркадия авторов почти не занимает. Их интересует только сама гипотеза, и поэтому повесть перегружена всякого рода наукообразными рассуждениями и схемами, долженствующими оправдать «возможность» путешествий на «машине времени», которая у них описана в самом традиционном виде. Все это кажется авторам настолько важным, что они, кроме всего, написали большое послесловие, где защищают свое право на такую фантастику. Хотя в этом послесловии авторы и иронизируют над неким мрачным типом, который требует от фантастики строжайшей научности, но сами они являют собой обратную сторону той же медали. Ибо и «строгая» научность, и псевдонаучная научность сами по себе никакого отношения к литературе, к искусству не имеют. Это мнение общепризнанное. Оно, например, зафиксировано в статье «Научная фантастика» в «Краткой литературной энциклопедии» (т. 5, стр. 140). Вот что там сказано: «Иногда выделяют жанр «технической фантастики», которая строит произведение преимущественно на логическом развитии научно-технической идеи. Но большая часть произведений такого рода оказывается за гранью искусства». Автор статьи – А.Г.Громова.

И Р.Нудельман и А.Громова много сделали для развития советской фантастики и заслуживают всяческого уважения. И поэтому мне очень жаль, что теоретические взгляды привели к художественной неудаче, особенно после таких хороших книг А.Громовой, как «Поединок с собой», «В круге света», «Мы одной крови – ты и я!». И в «Кто есть кто?» прорываются живые штрихи, удачные эпизоды. Но, к сожалению, это частности. Анализировать же проблематику романа всерьез невозможно, за полным отсутствием. Даже чисто детективная занимательность и то отсутствует. Детектив предполагает хотя бы маленькую загадку. Здесь же догадываешься о сути дела в первом же абзаце. Как только возникает название «Институт времени», так самому наивному читателю становится ясно, откуда взялся покойничек. Единственные, кто долго и упорно не хотят этого понять, даже мысль об этом не желает им до поры до времени приходить в голову – очень умный, остроумный и начитанный в области научной фантастики следователь и друг Аркадия Борис, сотрудник того же института, который каждый день занимается подобными вопросами.

Мне могут сказать не перегибаю ли я палку, неужели не имеет права на существование оригинальная фантастическая гипотеза? Имеет. Но палку перегнуть опасности нет. Ибо если автор оригинальной фантастической гипотезы насытит ее социальным, политическим, психологическим или еще каким-нибудь человеческим материалом, то, может быть, ему удастся создать что-нибудь значительное. Гипотеза никуда при этом не исчезнет, а вот в противном случае. Позволю себе привести пример, не относящийся к путешествиям по времени. Был такой французский писатель Робида, современник Жюля Верна и тоже фантаст. Он написал много-много научно-технических утопий о будущем, где предсказал интересные вещи, ну, например, телевидение. Уверяю вас, что в XIX веке предсказать телевидение было много труднее, чем, допустим, подводную лодку, даже самую совершенную. Но автор «20 тысяч лье под водой» остался жить, а Робида – нет. Почему – нетрудно догадаться.

Вернемся к нашей теме. Еще одно вероятное возражение можно ли так безаппеляционно заявлять о невозможности путешествий по времени, не зависит ли это только от современного состояния науки и техники? Может быть, в будущем человечество овладеет такими высотами знаний, которые позволят осуществить то, что сейчас представляется нам невозможным. Но если бы путешествие в прошлое было возможно, то, скорее всего, мы бы об этом уже знали или имели бы какие-нибудь достоверные свидетельства. Любая высокоразвитая цивилизация вряд ли упустила бы шанс отправиться к истокам культуры. А лично я на месте изобретателя машины времени не преминул бы навестить Уэллса. Впрочем, об этом, кажется, кто-то уже написал рассказ.

Право же, гораздо привлекательнее позиция тех авторов, которые сознательно превращают временные путешествия в веселую игру. Она получается очень увлекательной, ибо, наверно, трудно придумать более сложные правила, чем, те, которым подчиняется путаница со временем, что с блеском использовал французский писатель Пьер Буль в рассказе «Бесконечная ночь». Кого бы не потрясли удивительные события, свидетелем которых стал пожилой парижский книготорговец, неожиданно для себя оказавшийся на перекрестке путешественников во времени из прошлого в будущее и из будущего в прошлое. Завязывается немыслимая катавасия, в которой участвуют бадарийцы, жившие несколько тысяч лет назад, и перголезцы, которые будут жить через несколько тысяч лет. Народы эти враждуют, и машина времени используется для политических убийств и целых сражений. Но как легко догадаться, имея машину времени, можно не опасаться за свою судьбу, ведь всегда можно отвести ее за час до убийства. В конце концов выясняется, что враждовать им собственно нечего, так как перголезцы проникли к предкам бадарийцев, смешались с ними, так что теперь это их предки. И потомки одновременно…

Вспомним также очаровательное Седьмое путешествие из «Звездных дневников Ийона Тихого», написанное Ст. Лемом именно как пародия на данный сюжет. Звездолет, в котором летит Ийон, попадает в пресловутую временную петлю, и время начинает удваиваться, утраиваться, учетверяться и т. д. Постепенно возникает некоторое количество Ийонов Тихих из разных дней. Тонко подмечено, что двойники не в состоянии договориться друг с другом понедельничный Тихий негодует на идиотские, с его точки зрения, поступки вторничного, но, превратившись во вторничного, повторяет все его действия.

– Не клади так много масла! Ошалел? У меня не хватит на такую ораву! – орет один Ийон Тихий на другого, забывая о том, что он сам будет жарить эту же яичницу завтра, а вчерашний будет орать на него…

Есть еще один (впрочем, не один) изобретенный фантастами способ избавления от парадоксов – создание так называемых «параллельных миров». После вмешательства в прошлое, мир, в котором его не было, продолжает развиваться как ни в чем не бывало, а по соседству возникает новая действительность, в которой развитие пойдет по новому пути. Это приводит к новым парадоксам, но мы не будем сейчас ломать себе головы над вопросами как этот мир создается, за счет каких материальных, энергетических, пространственных ресурсов и т. д. Очевидно, и эту гипотезу не стоит рассматривать как научное решение проблемы, а тоже всего лишь как литературный прием. Возможно, используя и этот прием, можно добиться интересных художественных показателей, дело ведь не в том, какими приемами пользоваться, а с какими целями литературное оружие берется в руки.

Строго говоря, приключения героя в одном из соседних миров, где он чаще всего встречается с собственным аналогом или меняется с ним местами, имеет весьма отдаленное отношение к путешествиям по времени. В сборнике «Пески веков» опубликован целый ряд похожих рассказов – «Развилка во времени» Ж.Клейна, «Другое и я» Дж. Уиндема, «Двойники» Х.Гарсиа Мартинса, «Улица одностороннего движения» Дж. Бисти. Иногда это просто милая игра воображения, иногда из рассказов можно извлечь не слишком глубокую мораль в нашем мире счастья нет и искать его не стоит, может быть, судьба улыбнется, если переместиться на параллельную землю. Что-то вроде веры в загробную жизнь!

Если подобные мысли и не возникают при чтении повести А. и С.Абрамовых «Путешествие за три мира», то – увы! – какие-нибудь другие тоже не возникают. Что за цель преследовали авторы, изображая столь грандиозное устройство мироздания – масса аналогичных миров, очень похожих на наш (в них тоже есть, например, Советский Союз, Москва, НИИ, туристические поездки за границу и т. п.)? Одни из этих миров сосуществуют синхронно с ними, другие несколько поотстали в своем развитии (так, в одном из миров еще идет Великая Отечественная война, и надо надеяться, что она там тоже кончится победой над фашистской Германией), третьи нас обогнали. Что же увидел наш современник и, так сказать, сомирник Сергей Громов, которому, извините за выражение, подфартило обменяться сознанием с Сергееем Громовым из другого мира и погостить у наших соседей, о существовании которых человечество до Сергея Громова не подозревало? А ничего не увидел. Везде то же самое. Разве что скамейки на Тверском бульваре выкрашены в другой цвет да Пушкин остался стоять на прежнем месте. По существу, и рассказать-то нечего. О мире, ушедшем вперед, правда, можно было что-либо сообщить, ведь у нас это будущее еще не наступило. Но от будущего герой отгородился четырьмя стенами больничной палаты. В результате все вылилось в величественную, многостраничную бессодержательность.