Текст книги "Макроскоп"

Автор книги: Энтони Пирс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 33 страниц)

Иногда он отвлекался от галактических потоков и рассматривал Землю, читал заголовки газет, так как Беатрикс всегда живо интересовалась делами, происходящими дома. По многим причинам эти вахты с ней становились для него настоящим отдыхом.

А в это время внизу происходили значительные перемены. Если коньком Иво была игра на флейте, то Гротон всей душой отдавался строительству.

– Проблема в следующем, – пояснял он. – Информация – это еще не все. Объемы конкретной работы, необходимой для возведения элементарного убежища в таком месте, принимая во внимание температуру, гравитацию и атмосферный состав, колоссальны. Резка, подгонка, доводка, уплотнение, подъемные работы, испытания – все вместе многие тысячи человеко-часов, не говоря уж о необходимости механизации! Так вот, я хотел бы знать, как колония типа нашей, имея макроскоп, атомный двигатель и планетарный модуль может преобразить мир вроде Тритона, скажем, за шесть месяцев. Где-то должна быть такая программа, вот и найдите ее!

Иво нашел ее. Одна из дальних галактических станций передавала полное описание, от А до Я, начиная с того, как направить тепло работающего ракетного двигателя технологии первого типа для использования его на планете и кончая правилами этикета на дружеской вечеринке.

Гротон целый месяц возился, создавая электронное чудовище – что-то вроде управляемого дистанционно галактическим лучом робота. Это устройство существенно облегчало сборку других машин, и дела пошли лучше. Небольшая фабрика плавила скалы Тритона, смешивала расплав с веществом, извлекаемым из океана, в результате получался твердый, прочный, газонепроницаемый, непроводящий материал, который образовывал надежное соединение с куском такого же материала за несколько часов, при любой температуре, достаточно было только прижать поверхности.

Другие устройства подтаскивали огромные блоки «галактита», легкие в условиях неполной гравитации, но обладающие все той же инерцией – ведь гравитационная и инерционная массы равны, к месту на берегу озера, которое Гротон избрал в качестве форпоста человечества на Тритоне. Вскоре здесь вздымалась уже пирамида из блоков сорока футов в поперечнике, полностью герметичная. Со шлюзами было несколько сложнее, но через неделю работ, направляемых галактической передачей, они были изготовлены.

Затем замок был накачан воздухом, освещен, обогрет и, в конце концов мог принимать земную колонию под свои гостеприимные своды.

К тому времени пришло время дежурств Афры. Беатрикс отстояла несколько вахт подряд, и все решили, что необходимо сменить ее. В это время Иво разгребал завалы информации, необходимой для программирования машин Гротона. Он с трудом представлял себе значение многих терминов и вынужден был часто брать уроки по элементарной электронике у Гротона. Но он не осмеливался черпануть хоть немного знаний из самой программы, ведь рядом находился разрушитель. Он вынужден был действовать в полном неведении, и это было чертовски утомительно.

Кроме того, было нелегко оставаться наедине с Афрой. Она была слишком красива, слишком умна, слишком остра на язык. Иво вряд ли бы смог ее в чем-то обвинить, но невозможно было воспринимать равнодушно ее утонченную холодность.

– Вы никогда не знали своих родителей? – спросила она во время одного из перерывов.

– Никто из нас не знал.

Очевидно, Беатрикс рассказал остальным об их беседах. Ну что ж, он не просил ее молчать.

– Сколько вас было там?

– Триста тридцать. Разумеется, были и другие группы, других возрастов; все были собраны по годам, разница в возрасте не превышала несколько месяцев.

Почему она вдруг так заинтересовалась его прошлым? Праздная болтовня, желание просто убить время?

– Так значит вы, Брад и Шен одного возраста?

– Да. – Он увидел ловушку лишь после того, как ответил. Брад говорил ей, что группы были разные, а он только что признал обратное.

Повисла томительная тишина, и он в конце концов решился прервать ее:

– Замысел был в том, чтобы соединить...

– Я знаю, – и затем, как бы заглаживая резкость, – Трудно поверить, что Брад был цветным. Я об этом даже не подозревала.

Рудиментарный шовинизм Афры, о котором Иво боялся догадываться, проявил себя, и для Иво это было потрясением.

– Мы выглядели по-разному, но в среднем пропорции были одинаковы. Брад, например, получился светлокожим, а были и намного темнее меня. Неужели это имеет значение?

Дурацкий вопрос.

– Да. Имеет, Иво.

Она отвернулась и долго смотрела на лед за иллюминатором.

– Ах, да. Я знаю, я должна сказать, что я – девушка, выросшая в двадцатом веке в Джорджии, воспитанная без предрассудков. Я знаю, что важно, каков сам человек, а не каково его происхождение, и что все равны в нашем обществе. И что кажущаяся неполноценность цветного населения является следствием их социального и экономического положения, а не генетической основы. И я понимаю, что когда черные устраивают пожары в своих гетто и грабят магазины, то это находит выход разочарование в жизни – они видят, что самодовольное белое большинство более века правит всем. И все мы должны работать вместе, все расы и народности, чтобы построить новое общество и искоренить пережитки прошлого. Но я же хотела выйти замуж за него! – Она повернулась к нему, ухватившись за поручень: – Я просто не могу любить негра! Не знаю почему. Вся моя жизнь... – Она отпустила поручень и поплыла, закрывая руками лицо. – Брад, Брад. Я ведь любила тебя.

Проклят всюду. Иво не раскрывал рта, памятуя о тысячах гадких способах напомнить ему о его расовой неполноценности, он их хорошо изучил с тех пор, как вышел из проекта. Либералы любили объявлять дискриминацию достоянием истории, но что-то никто из них не жил по соседству с негритянскими семьями. Официально сегрегация не существовала, но он быстро обнаружил, что в жизни все по-иному. Он знал, что вакансии, объявленные как рабочие места «равных возможностей», вдруг оказывались «занятыми», когда появлялся цветной аппликат, и вновь открывались для белых. Брад решил проскочить, пошел слишком быстро и оказался слишком высоко, чтобы пострадать, когда просочилась правда.

И, по-видимому, правда не достигла на станции ушей Афры. Иво проскакивать не рискнул и получил свое. Он был на одну треть европеец, на одну треть негроид и на одну треть монголоид, а это означает – негр.

4 = 1/3C + 1/3M + 1/3N = N

Он был глупее, чем чистокровный белый, хотя даже придуманные белыми тесты показывали обратное, он был менее чистоплотен, хотя мылся не реже, чем они, и чистил зубы популярной пастой; он был цветным – и все тут, и каждый в Америке знал это, что бы там ни заявляли публично. В жизни это выглядело, как «Убирайся, ниггер!» в 1960, или твердая вежливость отказов в 1970, или спонтанная слепота в 1980, – он был чужим в этом обществе.

На это просто нельзя было реагировать. Ненависть порождала ненависть, и каждый раз, когда он видел мертвенно-бледную кожу у незнакомца, он тут же напрягался и думал: «Белый!» – каким бы объективным он не старался быть. Тем не менее, он безоглядно влюбился в женщину с самой белой кожей в мире...

Афра опомнилась и продолжила:

– Я знаю, я не права. Но не могу изменить это так быстро. Я могу называть себя белой шовинисткой, чувствовать вину – но это внутри меня, это моя природа. – Она посмотрела на него так, что ему стало больно.

– Вы, Брад и Шен были вместе?

– Да.

– Цвет, коэффициент, пол – все одинаковое?

– Да.

– Почему он мне лгал! – с болью воскликнула она.

Ответ был ни к чему.

– И вы, Иво, – вы тоже лгали мне!

– Да, – полуправда все равно что полуложь.

– Вы тоже были в этой колонии свободной любви и видели все это...

– Проект закрыли, когда нам было четырнадцать.

– Постойте! Я же читаю ваши мысли, Иво. Скажите правду. Расскажите о себе, о Шене, о Браде.

– Это... – он запнулся. В конце концов, она получит, то что хочет, это лишь вопрос времени. – Нас было сто семьдесят мальчиков и сто семьдесят девочек. Мы все вместе росли с младенчества, одно большое общежитие, никакого разделения по полу. Мы сами выбирали себе комнаты и соседей, никакого режима не было.

– Коммуна, – коротко заключила Афра.

– Коммуна. Взрослые появлялись, если только грозили крупные неприятности, и каждый знал, что они все время подсматривают. Но это ничего не значило, большинство ребят были умными бестиями.

– Их отбирали по этому признаку, – сказала Афра. – Совершенный человек должен быть гением.

– Генетические данные, окружение, статистика – все указывало на то, что в группе появятся гении. Обучение шло каждый день, оно начиналось в раннем возрасте, как только ребенок начинал реагировать на внешние стимуляторы. Может быть и раньше, не помню. Нас кормили согласно особой диете и защищали от всех известных болезней, постоянно стимулировали умственно и физически. Думаю, воспитателей было не меньше, чем детей, но мы видели их только на уроках. Почти все могли писать и читать уже в возрасте трех лет – даже самые отстающие.

– Групповая динамика, – сказала Афра. – Элемент соревнования.

– Наверное. Но они ведь всегда подглядывали, я имею в виду взрослых. И у нас была игра – дурачить их. Подделывать оценки, притворяться спящим – ну, все такое. Они были так доверчивы, наверное, потому, что были слишком образованы, слишком доверяли своим тестам, «жучкам» и статистическим распределениям.

– Представляю. А как насчет девочек?

Он не стал делать вид, что не понимает ее.

– Они понимали, что они женщины. Довольно многие были хорошо развиты в этом отношении. Но дети в четыре года понимают половые отношения не совсем так, как взрослые. Анальный элемент...

– А Шен? Тогда он и получил свое имя?

– Думаю, да. Ведь мы сами выдумывали себе имена; для взрослых мы были лишь номерами, по-видимому, для пущей бесстрастности. Так и получилось – мое имя лишь каламбур, а Шен – он рано проявил способность к языкам.

– Насколько рано?

– Никто не знает. По-видимому, он выучил шесть или семь языков одновременно, заодно с английским, и, я думаю, мог на них и писать. Но я его тогда еще плохо знал, по крайней мере, с этой стороны. А в три года он знал, полагаю, уже не меньше дюжины.

Афра обдумывала услышанное в тишине.

– И он был очень красив. Он жил вместе со многими ребятами и всем поначалу очень нравился. Он был sehr schon. По моему, sehr значит...

– Я знаю. И как далеко могут зайти четырехлетки?

– В сексуальном плане? Так же далеко, как и любой другой, если говорить о движениях. По крайней мере, у Шена получалось, и... девочки... Но ему все очень быстро надоело.

– Вы все уходите от прямого ответа, и я никак не могу поймать вас. Каково в этом участие Брада?

– Он был лучшим другом Шена. Пожалуй, единственным, хотя на самом деле Шену никто не был нужен. Полагаю, что они подружились потому, что были самыми способными, но все же Шен оставался сам по себе.

Опять повисла тишина, и он знал, что она размышляет о коэффициенте 215 Брада.

– Они были соседями.

– Да, – он понял, к чему она клонит. – Видите ли, нас не сдерживали моральные нормы внешнего мира. Никаких ограничений.

Говоря об этом, он смущался не меньше, чем она, но нужно было как-то защищаться.

– Мы играли во все игры – гомо, гетеро и групповые...

– Групповые!

Иво пожал плечами:

– Объективно рассуждая, что в этом плохого?

– Наверное, у меня все же больше предрассудков, чем я предполагала.

Иво отметил, что общие предрассудки кажутся куда более обоснованными.

– Но это не было главным. Все наши силы были направлены на учебу, и на то, чтобы дурачить взрослых.

– А воспитатели не знали об уровне интеллекта среднего ребенка?

– Не знаю. Думаю, что взрослые оценивали этот уровень в 125, хотя на самом деле он был на 25-30 пунктов выше.

Афра опять задумалась, наверное, представила себя в группе, где она бы не смогла стать даже средним учеником. Но оказалось, что она думала совсем о другом:

– Ваши «эксперты» не все продумали. Неужели они не представляли, что происходит с ребенком, лишенным семьи?

– Не было возможности...

– Нет, была. Если бы они действительно этого хотели. Могли бы отдать детей в приемные семьи, или проявлять больше заботы о вас, наряду с формальным обучением и проверкой знаний. В этом отношении это все очень походит на Пэкхемский Эксперимент.

Иво едва удалось скрыть свое удивление после этого замечания. Она явно была более образована, чем он предполагал, несмотря на то, что знал казалось бы все о ее способностях.

– Они не пытались создать семейный уют. Им нужны были мозги.

– Они совершили ошибку, создав неконтролируемые группы одногодок. Когда отсутствует родительский контроль, очень рано вступают в силу законы группы, – и это отнюдь не всегда правильные законы. Если средний американский ребенок и так уже сильно извращен недостатком родительского внимания, большой занятостью родителей, потоком насилия с экрана телевизора и газетных полос, озлобленностью обездоленных сверстников, которые являются для него внешним миром, то можете себе представить, какой результат будет у ребенка, у которого семьи не было вообще! Не развивается самосознание, не поощряются успехи в учебе, не стимулируется полезный труд. Для этого в доме нужен хороший отец, или хотя бы его неплохая замена. А если допустить, что люди со степенями в педагогике могут растить детей – то неудивительно, что в результате получаются такие типы, как Шен.

Иво не задумывался раньше об этом, но ее аргументация показалась ему разумной.

Ведь фактически все они – он, Афра, Гротон и Беатрикс жили здесь одной семьей, и он первый раз в жизни учился жить в кругу семьи, и ему это нравилось. Споры, опасности, тяжелая работа, постоянные трения – все это было, но они были вместе, и это было лучше, чем жизнь, которую он до этого знал на Земле.

– Наверное, Шену так же быстро надоело дурачить взрослых? И что же он сделал?

Опять перешли на личности...

– Он ушел.

– Из охраняемого общежития? Из закрытого лагеря? Куда же он ушел?

– Никто точно не знает. Он просто исчез.

– Вы опять лжете. Брад знал.

– Думаю, да.

– И вы знали! И сейчас знаете! Даже Брад не мог достать его, а вы могли, но не захотели! – Иво не ответил. – И это как-то связано с этой вашей поэмой, планетой Нептун и этой чертовой связанной пешкой!

Неужели она собрала головоломку? Шен, очевидно, хотел этого. Знает ли она, как легко сейчас вызвать джинна, или ей известно только его жилище? Представляет ли она себе последствия своей поспешной догадки?

Жизнь в пирамиде – на самом деле, это был тетраэдр, – мирно текла под топот металлических ножек управляемых из космоса роботов. Одна сторона тетраэдра покоилась на земле, а вершина указывала на Нептун. Снаружи серые, неприступные блоки, а внутри все удобства двадцать первого века. У каждого была своя комната – у Гротона и Беатрикс две, всюду проведено электричество, имелся сложный водопровод. Полы устилали теплые губчатые ковры, стены были окрашены в приятные тона.

Имея энергию, машины и галактическую программу, Гротон творил настоящие чудеса. Он создал устройство для получения протеина из грунта Тритона, генератор силового поля, который окружал экраном пространство вокруг тетраэдра и позволял создать там земную атмосферу. Другое устройство фокусировало гравитацию и создавало на небольшой площади нормальную силу тяжести.

Преобразование материи, силовые поля, управление гравитацией – все это поражало воображение Иво. Он знал, что галактическая технология стоит на другом уровне по сравнению с земной, но реальные результаты были просто ошеломляющими.

Какое количество времени, сколько веков понадобится Земле, чтобы выйти на этот уровень? Пробоскоиды с планеты Санга так и не достигли его. Они, очевидно, так и не смогли пройти через разрушитель и добраться до программ за ним. В ином случае их проблемы, по крайней мере материальные, были бы решены. Все тот же вопрос: почему существует разрушитель? Все тот же ответ: не хватает исходной информации.

Иво попытался похвалить Гротона за его инженерные достижения.

– Я всего лишь инженер и только следую инструкциям, – ответил тот.

Отчасти это было правдой, он был как ребенок, который, включив телевизор, смотрит на работу мастеров в образовательной программе. Но какой бы подробной ни была программа, Гротон заслуживал похвалы, так как смог реализовать ее. Это был его праздник.

Им не нужно было больше выходить на поверхность в скафандрах.

Искусственное солнце заменило в небе тусклую звездочку с таким же названием, тепло и свет щедро лились на землю в течение двенадцати часов из двадцати четырех, когда рукотворное солнце покатывалось по силовому экрану.

Беатрикс посадила бобы из пищевых запасов, и они дружно взошли в саду, удобренном протеиновой эрзац почвой, рядом находился резервуар с водой – настоящее лунное озеро.

Иво в качестве своего вклада в улучшение их бытия приспособил фотоаппарат к главному экрану макроскопа и наладил регулярный выпуск газет, журналов и книг с Земли. Остальные могли их читать, не опасаясь разрушителя, так как он действовал только «живьем».

Из ссылки на далекую холодную планету их пребывание на Тритоне вскоре превратилось в приятный отпуск.

Гротон наконец-то решил, что пора и ему подежурить с Иво на макроскопе, отказавшись от своей привилегированной должности главного инженера на Тритоне, хотя, судя по его успехам, он честно заработал эту привилегию.

– Решил немного дать передохнуть машинам, – пояснил он. – Сказал им быть в понедельник к восьми утра на работе в трезвом виде.

Впервые с начала приключения мужчины оказались одни, и было время немного поговорить.

Иво подозревал, что была еще какая-то особенная причина, так как у Гротона было еще много дел, и он успел создать себе репутацию неутомимого работника.

Афра уже определилась на роль технического помощника, а Беатрикс была главной нянькой Иво на макроскопе. Выходит, Гротон что-то задумал?

Так оно и оказалось.

– Как вы знаете, я интересуюсь астрологией, – начал он.

Этот поворот Иво предвидел.

– Да, я дал вам дату своего рождения и рассказал о некоторых событиях своей жизни.

Как же это было давно!

Там, по другую сторону деструкции – прошлая жизнь осталась лишь в памяти. И какое значение для астрологии имело то, что у Иво не было детства и он позаимствовал воспоминания у Сиднея Ланье?

Он почувствовал себя виноватым, но счел объяснения на сей счет неуместными.

– Я также слышал, еще тогда, ваш разговор с Афрой.

– Да. Умная девушка, но невосприимчива к некоторым идеям.

Иво тоже это знал.

– Но это ерунда. Я не требую, чтобы все соглашались со мной, и уверен, что астрология сможет сама за себя постоять. Но я составил гороскопы для всех членов экипажа, и обнаружил, что вас окружает какая-то тайна.

Иво удивился, когда это Гротон нашел время на эти занятия при таком колоссальном объеме работ, который он выполнил на Тритоне? К тому же, он в чем-то разделял мнение Афры – квалифицированный инженер, а занимается псевдонаукой.

Гротон, казалось, не различал реальность и вымысел, хотя его подход ко многим вещам был сугубо практичен.

– Если вы не возражаете, – вскоре сказал Гротон, – я хотел бы обсудить это с вами.

– Почему бы и нет? Я не могу сказать, что верю в астрологию больше Афры, но вопросы можете задавать.

– Неужели вы знаете астрологию настолько, что можете ей обоснованно доверять или не доверять?

Иво улыбнулся:

– Нет. Я просто нейтрален.

– Удивительно, как порой легко люди судят о том, что им может понравится, а что нет, во что можно верить, а во что нельзя, когда у них явно недостаточно информации для плодотворной дискуссии. Если бы я заранее не доверял тому, что сигнал из космоса способен создать сложное оборудование и машины, то, думаю, наше пребывание на Тритоне не было бы столь удобным, как сейчас. Предвзятость зачастую дорого обходится.

Иво показалось, что он находится еще на одном занятии по искоренению предрассудков.

Недавно он порицал расистские воззрения Афры, но, оказывается, он сам весьма односторонне судит об астрологии.

И, так же, как и Афра, все еще не мог изменить своих убеждений – астрология оставалась для него мошенничеством. Он был так же предвзят, как она.

– Но это не главное, – сказал Гротон. – Я хочу дать вам два астрологических описания – а вы решайте, какое их них больше подходит к вам. Это вроде психологического теста, но, поймите меня правильно, я не собираюсь устраивать сеанс психоанализа. Просто это пояснит кое-что для меня и заодно покажет вам, что такое астрология на практике.

– Огонь желания...

– Странно, что вы выбрали именно это выражение. – Гротон остановился, собрался с мыслями. – Вот первое описание: Этот человек стремится добраться до сути вещей и управлять ходом жизни. В своих лучших проявлениях он способен видеть глубинный смысл явлений и принимать неожиданные и полезные решения; в худших – он сеет подозрительность, способен на необдуманные поступки. Жизнь для него – это приключение, и он полагается на себя. Он бесстрашен, действует быстро и решительно, принимает на себя всю ответственность за содеянное. Не любит абстрактных рассуждений и мало думает о других.

Гротон остановился.

– Теперь другое описание: Этот человек всеми силами стремится объяснить мир с помощью утилитарных понятий. В своих лучших проявлениях он способен направить свои усилия и усилия других на общее благо, в худших – стать вечно недовольной и малообщительной личностью. Жизнь для него должна иметь цель, его легко воодушевить похвалой. Он оптимист, общителен, даже чрезмерно, часто простодушен. Его нужно заставить проявить себя, иначе он становится догматиком и ревнивцем. Реалист в мелочах, во всем остальном неисправимый идеалист.

Иво обдумал услышанное:

– Это весьма общие описания, не думаю, что какое-то одно подходит больше, чем другое. Но второе, по-моему, ближе к истине. Я действительно люблю помогать людям, но это не всегда получается. И я лучше буду зарабатывать на жизнь тяжелым трудом, чем заниматься авантюрами. И уж конечно, я совсем не бесстрашен.

– Мне тоже так кажется. Человеческие качества распределяются неравномерно, но во всех нас найдется всего понемногу, так что расхождения неизбежны. Но первое описание навряд ли подходит к вам. Это Овен, двенадцатый дом, часть стихии огня – вот почему я прокомментировал вашу реплику.

– Мою?..

– Вы сказали «заряжайте любое».

– А!

– Второе – это Водолей, шестой дом, стихия воздуха. Я мог бы еще привести расположение планет, но это разделение типично. Вы больше подходите к Водолею, чем к Овну.

– А моя дата рождения?

– Овен.

– Выходит, я исключение. Я не знаю, куда я там принадлежу. А кто Водолей?

– Я кое-что услышал от моей жены. Сидней Ланье.

Иво получил сильный удар. Псевдонаука или нет, но Гротон подобрался довольно близко.

– Значит, моей стихией является огонь, а должен быть воздух? Вы не могли ошибиться?

– Нет. В этом-то и загадка. Я все тщательно проверил, все сходится. На самом деле вы совершенно отличаетесь от той личности, которую предсказывает гороскоп, а эпизод из вашей жизни подтверждает его правильность. Я мог бы ошибаться в деталях, но не настолько. Вывод: если мои посылки верны, то либо вы мне дали неправильную дату, либо...

– Либо?..

– Вы играете в шахматы?

– Нет, – Иво не стал возражать против внезапной смены темы.

– Я умею. Ну, я не мастер, но когда-то играл довольно много, пока не нашел более важного применения своему времени. Думаю, что я понимаю, о чем послание.

– Послание?

– Последнее, от Шена. Вы же помните: «Моя пешка связана». Это шахматный термин.

– Я не знал.

– Думаю, что знали, Иво. Но все равно объясню. Каждая фигура в игре ходит по-своему и имеет свою стоимость. Пешка – самая мелкая фигура, ее цена принимается за единицу. Она ходит только на шаг и только вперед. Слон и конь стоят по три очка, могут двигаться дальше и более разнообразно. Ладья стоит пять очков, ферзь – девять-десять, это очень сильная фигура. Эти очки только ориентиры при разработке стратегии, счет им, разумеется, никто не ведет. Ферзь движется по всей доске, в любом направлении, и именно в маневренности его сила, его присутствие в корне меняет игру.

– Я не совсем понимаю объяснения, но верю вам на слово.

– Не имеет значения. Главное – нельзя забывать о ферзе. Он может ударить с любого расстояния, в то время, как пешка ограничена в маневре. Ферзь может поставить шах и даже мат королю, не подвергая себя опасности, а пешку нужно защищать.

– Мат? Защищать?

Гротон вздохнул:

– Да вы и вправду профан в шахматах! Смотрите, – он вытащил доску и мелом нарисовал на ней клетки. По-видимому, доски очень популярны у инженеров. – Клетки на самом деле должны быть черными и белыми, но отвлечемся от этого. – Он дорисовал буквы.

– Вот это – в кружке, черный ферзь. Это может быть и слон, принцип тот же. Он в углу на первой горизонтали, в то время, как все белые фигуры собрались на седьмой и восьмой горизонталях.

Гротон не обращал внимания на смущение Иво.

– Сейчас белая пешка проходит в ферзи, но не может сдвинуться, потому что связана. Вот о чем хотел сказать Шен.

Иво задумчиво посмотрел на рисунок.

– Я рад, что вы в этом разобрались.

Гротон безжалостно продолжал следовать своей логике:

– Король – вот главное в игре. Вы не можете походить, поставив его под шах. Ваш противник укажет вам на ошибку: в шахматах нет системы штрафов. Смотрите, пешка ходит сюда – следующий ход белых, – и черный ферзь дает шах королю. Выходит, пешка не может двигаться, пока она связана. Она должна защищать короля.

– До сих пор я, кажется, понял. Пешка – как телохранитель, шаг в сторону и покушение...

– Очень похоже. Но это еще не все. В этой позиции пешка имеет особое значение, потому что когда она дойдет до последней горизонтали, она станет ферзем, или какой угодно другой фигурой. Это может изменить всю игру, потому что дополнительный ферзь в эндшпиле способен на многое.

– Должно быть, этому королю совсем несладко в том углу.

– Белому королю выгодно, чтобы пешка превратилась в ферзя. Фактически это означает, что у белых есть шанс выиграть, если только пешка сможет походить вверх. Вот почему нужно разорвать связку – в этом вся проблема.

– Мы белые?

– Да. А черные – некая чужая цивилизация, где-то в четырнадцати световых годах от нас.

– Разрушитель?

– Именно. Кто-то поставил этого ферзя, и он угрожает нашему королю через всю доску, по диагонали. И у нас всего две пешки сдерживают его.

– И мы уже потеряли шесть.

– Правильно. Седьмая и восьмая на седьмой горизонтали. И одна из них – связанная – очень важна. Проходящая в ферзи.

– И кто же она в жизни? – спросил Иво.

– Вы! – Гротон указал толстым пальцем на Иво.

– Я? Потому что умею немного обращаться с макроскопом?

– Потому что вы можете поставить на доску белого ферзя – Шена.

– Но как же я связан? – Гротон шел по следу и был так настойчив, как и Афра.

– Я об этом думал. Вы, очевидно, и есть пешка Шена, это подтверждают его зашифрованные послания. Думаю, он пришел бы к нам, если бы смог. И он сообщил нам, почему не может прийти, если мы его правильно понимаем.

Гротон посмотрел на чертеж.

– Так же, как пешка связана ферзем, вы связаны разрушителем. Но если она подвинется на клетку, она станет ферзем. Так что фактически связан ферзь в образе пешки. Они одно и то же, одно происходит из другого...

– Предположим, но...

– И это объясняет многое, в частности, расхождения в гороскопах. Должно быть так оно и есть.

– Что?

– Что вы Шен. Стихия огня.

– Разумеется. А связка?

Неосторожные слова, но игра-то все равно кончена.

– Вы посмотрели программу, которая убила сенатора и разрушила мозг Брада. Вероятно, вы выжили потому, что находились ниже критического уровня. Но в вашем сознании заперт Шен, он спит в вас. Он не пострадал, потому что ваш мозг принял удар, а вы всего лишь пешка. Но если он выйдет, и вы станете ферзем, – тут-то память о разрушителе и поджидает его, чтобы убить. Он это знает, и потому пешка связана. – Иво кивнул. – Не сразу, но вы все-таки поняли это.

– Так вы все знали? Я признаться думал, что это вполне могло быть как-то скрыто от вас.

Гротон посмотрел в иллюминатор, на ледяной мир и, казалось, совсем не радовался своему успеху.

– Разумеется, на эти мысли меня натолкнул гороскоп. Нужно было объяснить расхождение между предсказаниями и наблюдениями, и, как часто бывает, ошибка была в наблюдениях. Сейчас вопрос стоит так: как разорвать связку? Мы не можем получить ферзя, и на доске мало наших фигур. Естественно, реальная ситуация сложнее, чем то, что я изобразил на доске, даже с шахматной точки зрения здесь есть неточности, я мог бы привести более корректную аналогию, если это стоит усилий. Но, мне кажется, если мы что-то собираемся предпринять, то это нужно делать всем вместе. Вы согласны?

– Думаю, вы правы. Но как вы собираетесь стереть память? Даже если это вам удастся, Шен ведь не сможет сам работать с макроскопом, до тех пор, пока существует разрушитель.

– Не знаю. Боюсь, что это выходит за рамки знаний инженера. Но мы можем все вместе обсудить это, пусть Афра попробует что-то придумать. Еще один вопрос...

– Я знаю. Что случится, когда появится Шен, со мной.

– Да.

– Я умру. Дело в том, что я существую только в воображении Шена.

– Это, опять же, подсказал гороскоп. Он предсказал, правда в необычной форме, скорее Шена, чем Иво. Тем не менее, мне вы кажетесь довольно реальным.

– Это не так. Когда Шену все надоело и он решил уйти – это случилось, когда ему было пять лет, – он осуществил это, создав посредственную личность и подставив ее вместо себя. Некто, не слишком способный, чтобы не привлекать внимание воспитателей, но и не подозрительно тупой. Некто более или менее бесцветный, но опять же, не настолько, чтобы вызвать подозрения. Некто средний в своей исключительности, если вы понимаете, о чем я. Он все это соорудил в одной из частей своего сознания, а сам пошел спать. А я – то, что осталось, самый настоящий запрограммированный человек. Он как-то все уладил с другими детьми, так что все забыли о нем и воспринимали меня так, будто я таким был всегда. Кроме Брада, конечно. Он как будто видел меня насквозь. Выходит, я родился пятилетним, и у меня не было детства в проекте.

– Многие говорят, что возраст от пяти до десяти лет это золотое детство.

– Но только не на базе Пекер 330! Все уже было кончено, когда я попал туда. Это то, что я имел в виду, когда сказал вам, что не помню детства.

Гротон решил сменить тему беседы:

– А Шен никогда не возвращался?

– Его нужно позвать. Это моя работа – решать, когда подойдет время. Но у него нет причин возвращаться. Обычная жизнь невыносимо скучно для него, и он оставляет рутину мне.