Текст книги "Попрыгунья"

Автор книги: Энтони Беркли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Говоря об отсутствии мотива, я имел в виду отсутствие очевидного мотива. Возьмем данный случай. У тебя вроде бы нет никаких оснований убивать миссис Стреттон. Вернее, никакого материального интереса. Но разве мотив всегда должен быть материальным? А что, если он – идейный?

– А ну-ка, ну-ка, что за идейный мотив?– довольно воинственно вопросил Колин.

– De mortuis nil nisi verum {О мертвых – ничего, кроме правды (лат.)}. Не вижу, почему о мертвых нельзя говорить правду. Это была чума, а не женщина. Она ухитрилась довести до ручки чуть ли не каждою, с кем общалась, она угрожала счастью по крайней мере двоих из здесь присутствовавших, и сделала жизнь собственного мужа невыносимой. Было только две возможности ее остановить: запихнуть ее в сумасшедший дом или укокошить. К несчастью, она не до такой степени ненормальна, чтобы признать ее невменяемой; значит, остается второй вариант. Но ни у кого из имевших конкретные, материальные, так сказать, мотивы, не было моральных сил осуществить этот вариант.

И тут является Колин Николсон, справедливый, добрый, мужественный, достаточно трезвомыслящий, чтобы отделить истину от предрассудков, и достаточно смелый, чтобы вынести приговор и привести его в исполнение. Он знает, что законы созданы для людей, но что иные люди сами ставят себя вне закона. Он в достаточной мере разделяет социалистические идеи, чтобы пожертвовать жизнью индивида ради блага большинства. Он достаточно умен, чтобы сообразить, что подозрение вряд ли падет на него, так что риск очень невелик. Ему жаль, конечно, что то, что сам он почитает своим долгом, потребует от него подобной жестокости, ему жаль и саму миссис Стреттон; но куда больше он сострадает всем остальным, чью жизнь и счастье она разрушит, если останется в живых. И вот...

– Так-так,– спокойно проговорил Колин.– Боюсь, ты не совсем точно обрисовал мою личность. Боюсь, Роджер, я не настолько благороден. Этот портрет куда больше похож на тебя.

– А что, пожалуй!– удивился Роджер.– Как бы то ни было, ты понял, к чему я все это говорил?

– О да,– тихо ответил Колин.– Понял, и очень хорошо.

Он сидел какое-то время в задумчивом молчании, потом вскочил.

– Ты вниз?– спросил Роджер.

– Нет, я сейчас вернусь.

Колин вышел из зимнего сада на крышу. Сквозь стеклянную стенку Роджеру было видно, как он вдруг резко остановился под виселицей и, сунув руки в карманы, казалось, уставился на кресло, о котором столько было сказано. А потом Роджер увидел, как он достал из кармана большой белый шелковый носовой платок и тщательно обтер спинку, подлокотники и сиденье кресла. После чего неторопливым шагом вернулся в зимний сад.

– Какого ...?– воскликнул Роджер в недоумении, не лишенном мрачного предчувствия.

Колин глянул на него с некоторой суровостью.

– Твоя беда, Роджер, что ты многовато болтаешь.

– Болтаю?

– Да. В данных обстоятельствах я бы на твоем месте помалкивал. Почему ты так уверен, что мне можно доверять? А если нет?

– Дорогой мой Колин, о чем ты? И что ты делал с креслом?

– Стирал твои пальчики,– спокойно отвечал Колин,– на тот случай, если ты сам забыл это сделать.

– Стирал мои...

– Да. Представь себе, я совершенно точно помню, что в тот первый раз, когда мы поднялись на крышу, никакого кресла под виселицей не было. Оно лежало где-то посередине. А знаю я это потому, что сам споткнулся об него, так что едва не упал и здорово ушиб щиколотку. На твоем месте я бы никому больше не говорил, что перенес кресло под виселицу. Это, знаешь ли, дурно пахнет.

– Но я не говорил...

– Говорил, да еще как. Имей в виду, Роджер, ты вообще слишком много говоришь. На твоем бы месте я больше ни с кем не стал бы обсуждать, убийство это было или самоубийство. Вообще больше бы и речи об этом не заводил. Опасно это, старик. Понятно, конечно, что тебе неймется об этом потолковать, но ты кончай такие разговоры. Я, само собой, тебя не выдам, поскольку считаю, что это был очень хороший поступок. Но знаешь, кто поручится за остальных?

– Лично я тут особого риска не вижу!– вяло возразил Роджер, несколько ошарашенный свирепым натиском Колина, и злой на себя, что недооценил его проницательность.

– Не видишь!– Колин фыркнул.– Вольно тебе трепаться про идейные мотивы, да на кого падет подозрение и так далее, но если ты, незаметно совершив убийство, не видишь особого риска в том, чтобы повсюду этим похваляться, то скоро твоя шея окажется в том же самом месте, куда ты сунул шею миссис Стреттон.

* 2 *

– Наверное, последнее дело,– горестно проговорил Роджер,– продолжать уверять тебя, что я не убивал миссис Стреттон?

– Само собой, я тебе верю,– ответил Колин без малейшего доверия в голосе.

– Спасибо, Колин,– произнес Роджер с горечью.

– И как бы то ни было,– добавил Колин,– я уже сказал, что не выдам тебя.

Пришлось Роджеру все объяснять сначала.

– Ну, во всяком случае,– рассудительно заключил Колин,– кто-то ее убил.

– Да ясно, что кто-то убил! Господи, лучше бы я не трогал это злополучное кресло. Вот что получается, когда хочешь сделать добро ближнему.

– Даже в таком случае,– самодовольно изрек Колин,– это серьезная статья, сам знаешь – подлог вещественных доказательств.

– Но черт вас всех побери, ведь дамочку убили поделом! Теоретически это, конечно, скандал – укрывательство преступника. Но тут случай исключительный. Кто бы ни совершил это благое дело, он заслуживает, чтобы его прикрыли. Ты ведь и сам поступил бы точно так же.

– Нет,– решительно отрезал Колин.– Я сказал, что буду держать язык за зубами, но не более. Химичить с вещдоками я не стал бы – игра не стоит свеч. Я не стал бы рисковать собственной шеей ради того, чтобы решать чужие проблемы.

– Рисковать шеей?

– Ведь это фактически означает соучастие, верно? А по закону сообщник отвечает точно так же, как убийца. Кстати, по-моему,– смутившись, добавил Колин,– теперь я уже в некотором смысле стал сообщником. Ну что тебе стоило придержать язык, Роджер? Я бы ни за что не догадался. Если бы ты сам не проговорился. Да и я, болван, дал тебе понять, что догадался.

– Говорю же тебе, я ее не убивал!

– А я знаю, Роджер, что убил. И повторяю: я тебя не выдам.

– О черт!

Последовало непродолжительное удрученное молчание.

– Дорогой мой Колин, ты же не станешь утверждать, что это – дело против меня,– почти взмолился Роджер.

– Ты хочешь, чтобы я доказал, что это дело против тебя?

– Сделай милость,– желчно усмехнулся Роджер.

– Значит так, старик, мотив ты мне выложил сам. Глупо притворяться, будто это мой мотив – ведь это не так. У меня нет и капли такой спеси и великодушия, что бы пойти на подобный риск ради кого-то, кого я даже толком не знаю. И, добавлю, подобной услужливости, чтобы лезть в дела чужих людей. Но у тебя, Роджер, все это имеется, если уж хочешь полной откровенности. Ты один из самых услужливых людей из всех, кого я знаю, и самый самоуверенный. Если кто-то в этом мире и способен совершить абсолютно идейное, бескорыстное, дьявольски услужливое убийство, то это ты.

– Ну спасибо тебе, Колин!

– Ничего, я просто применяю твои же методы.

– Но сумел доказать только то, что у меня также мог быть мотив – исходя из того, что его у меня не было. И это ты называешь доказательством? А такая мелочь, как то, что я просто не имел возможности все это совершить, тебя, думаю, не очень интересует.

– Возможности?!– воскликнул Колин.– Ну уж если ты не имел такой возможности, тогда и не знаю, у кого она и была!

– Когда же у меня она была?– в изумлении вопросил Роджер.

– Ведь миссис Стреттон нашли на крыше, правда? Значит, разумно предположить, что она была на крыше или тут, в зимнем саду, все время после того, как покинула зал. В самом деле, раз никто ее с тех пор не видел, это предположение более чем резонное. Это почти стопроцентная вероятность. Надеюсь, ты согласен.

– Да,– с вызовом ответил Роджер.– Ну и что?

– А то, что, насколько мне известно, ты единственный из всех, кто поднимался на крышу в то время, когда ее не было в зале.

– Что?!!

– Сперва ты утешал бедного крошку Дэвида в баре, а потом направился прямиком сюда – когда я присоединился к вашей компании, правильно?– ровным голосом спросил Колин.

– Боже, боже милостивый!

Роджера как громом ударило. Ведь это совершенная правда. Приход Колина дал возможность ему самому ускользнуть из бара. Разговор с Дэвидом в сложившихся обстоятельствах делался все более вымученным; к тому же от горевших в камине громадных поленьев в помещении сделалось не только нестерпимо жарко, но и дымно. И тогда он точно вышел на крышу и стоял какое-то время там в дверях, куря и одновременно дожидаясь, пока бар проветрится. Он напрочь забыл об этом, но Колин все припомнил правильно.

В тот момент Роджер никого не видел на крыше, но он же пробыл там от силы минут пять; и теперь уже несомненно, что Ина Стреттон находилась в это время в зимнем саду – одна или со своим убийцей.

Дьявольски неприятная ситуация!

– И разумеется,– гнул свое Колин,– после того, как бедный крошка Дэвид поведал тебе все свои печали, ты рассвирепел и завелся.

Роджер удрученно посмотрел на своего обвинителя.

– Дэвид не рассказывал мне о своих печалях,– только и сумел он выдавить из себя.– Он даже не упоминал жену. Мы говорили про отборочные матчи и этапную систему в соревнованиях по крикету. Можешь спросить его.

– А то бы я не додумался,– поджал губы Колин.

Роджер промолчал.

– Ты ведь сам завел разговор,– заметил Колин.

– Значит, по-твоему, за те несколько минут, что я был тут наверху, я подтащил миссис Стреттон к виселице и вздернул ее?

– Но кто-то ведь это сделал. Если не ты, Роджер, то кто же?

– По крайней мере, ты же не держишь меня за такого раззяву, который может забыть про злополучное кресло?

– Но кто-то же о нем забыл. Это, конечно, грубый прокол. Но если преступник изобличен, то значит, он так или иначе в чем-то прокололся. Я так считаю,– Колин поглядел на кончик своей сигареты,– что постоянно занимаясь убийствами, ты стал к ним относиться куда менее серьезно, чем иные из нас; и оттого проявил некоторую беспечность в том, что касается деталей.

Роджер аж поперхнулся.

– И разумеется, именно твои разговоры насчет кресла тебя и выдали,продолжал Колин совершенно невозмутимо.– Я все не мог понять, к чему ты клонишь. А потом понял. Ты беспокоился насчет этого кресла. Ты знал, что позабыл его вовремя поставить куда следует; и хотя потом спохватился и исправил ошибку, а все-таки побаиваешься, вдруг кто-нибудь успел заметить, что сперва его не было. И ты попытался убедить меня, чтобы иметь на всякий случай свидетеля, в том, что кресло находилось там с самого начала. Хитрый ход, Роджер, прямо скажем.

– Но неудачный, что ли?

– Ага. Ты перестарался,– откровенно признался Колин.– Но идея тем не менее блестящая – уже проболтавшись, повернуть дело так, будто ты выгораживаешь кого-то еще. Здорово придумано! Но, увы,– малоубедительно.

– Но это же правда.

– А уж коль скоро ты допустил столько ляпсусов,– Колин гнул свое, будто и не слышав слов Роджера,– я и подумал, что такой остолоп может и пальчики оставить, так что лучше мне сходить их вытереть и послушать, что ты на это скажешь. А кстати, ты их оставил?– поинтересовался Колин.

– Да,– гневно ответил Роджер.

– Я так и думал,– невыносимо самодовольно отвечал Колин.

– Я получаюсь не слишком-то интеллектуальным убийцей, да?

– Ничего, бывает,– утешил его Колин.

И снова оба ненадолго умолкли.

– Еще что-нибудь?

– А что, мало?– спросил Колин в ответ.

– И ты пойдешь в полицию с этой дурацкой историей?

– Говорят же тебе, я не собираюсь тебя закладывать. Но сам-то ты поосторожней, не проболтайся еще кому-нибудь.

– Лучше бы ты сообщил в полицию,– взвыл Роджер.

– Нет уж, спасибо, я не намерен во все это ввязываться!

– Тогда я сам туда пойду и расскажу все в точности, как ты сказал!

– И будешь болван болваном,– холодно среагировал Колин.

Несмотря на все возмущение Роджеру хватило здравого смысла понять, что он и в самом деле окажется в таком случае болваном, да еще каким.

И снова повисло яростное молчание.

Снаружи послышались шаги, и в дверях появился Рональд Стреттон.

– А, вот ты где, Роджер. А я тебя обыскался. Инспектор полиции уже здесь, он ждет тебя в столовой.

Роджер встал, не без тайной благодарности освободителю.

И поймал на себе взгляд Колина. Тот обнадеживающе кивнул.

Глава 9

Дело против доктора Чалмерса

* 1 *

Инспектор Крейн из полиции Уэстерфорда оказался верзилой с развинченной походкой, ни капли не похожий на стереотипный образ вышколенного служаки. У него было приятное лицо и держался он, по крайней мере в этом доме, застенчиво, почти виновато; во всяком случае, в нем не было и капли той самодовольной бойкости, какую столь часто напускают на себя полицейские чины. Рональд Стреттон, его старинный знакомый, уже успел сообщить ему все обстоятельства – попросту, без малейшей неловкости, как своему человеку.

Узнав, что в числе приглашенных был Роджер Шерингэм, инспектор выразил желание начать опрос именно с этого джентльмена.

– Очень рад с вами встретиться, сэр,– приветил он Роджера.– Разумеется, наслышан о вас. Все это ужасно, сэр, но надеемся, что, так сказать, не по вашей линии.

– Нет,– с твердостью в голосе подтвердил Роджер.– Нет, конечно.

– Ну разумеется, нет. В таком случае, сэр, присядьте, пожалуйста. Мне бы очень хотелось услышать от вас обо всем, что, на ваш взгляд, могло бы пролить какой-то свет на эту трагедию или хотя бы в какой-то мере помочь коронеру.

Для допросов инспектору отвели столовую, и оба собеседника уселись в торце длинного стола; инспектор выжидательно раскрыл блокнот. Роджер сообразил, что процедура предстоит не слишком формальная, раз при опросе присутствуют и братья Стреттоны: Рональд угнездился на краешке стола, поставив ноги на сиденье стула, а Дэвид молча стоял, опершись о каминную полку.

– Поймите меня правильно, инспектор, ведь я едва знал миссис Стреттон,начал Роджер и следом поведал о своем общении с нею накануне вечером.

– А!– инспектор навострил уши и в предвкушении облизнул карандаш.Миссис Стреттон в самом деле говорила вам о своем намерении покончить с собой?

– Скорее о теоретической возможности, чем о намерении,– уточнил Роджер.– Но говорила, да.

– Но несмотря на это, вы ничего не сделали?– спросил инспектор как-то виновато.

– А что я мог сделать? Она просто рассуждала о такой возможности в будущем. Она не говорила, что собирается выполнить это намерение нынче же вечером.

– Значит, вы ничего не предприняли, сэр?

– Нет.

– Я вынужден спросить вас,– произнес инспектор еще более виновато,почему вы не сочли необходимым принять какие-либо меры?

– Потому что не верил ни единому ее слову. Вынужден вам признаться, мне это показалось чистым позерством.

– "Мне ее намерения не показались серьезными",– проговорил инспектор, деловито записывая.– Я правильно сформулировал ваши ощущения, мистер Шерингэм?

– По-моему, да,– согласился Роджер, стараясь не встречаться взглядом с Рональдом Стреттоном.

– Вы не упоминали об этих ее словах в беседе с кем-нибудь еще? С мистером Стреттоном, например?

– Нет. Как я уже говорил, я отнесся к ним не слишком серьезно. Однако кто-то упоминал при мне о том же самом.

– Как, сэр?

– Кто-то еще меня спрашивал, говорила ли она, будто собирается покончить с собой. Полагаю,– сухо произнес Роджер,– она заводила такие разговоры не со мной одним.

– Вот как? Любопытно. Не будете ли так любезны сообщить мне, кто вас об этом спрашивал?

– Погодите-ка... Конечно. Мистер Уильямсон.

– "Мистер Уильямсон в какой-то момент спросил меня..."

– Мистер Уильямсон и меня спрашивал, в присутствии мистера Шерингэма,вставил Рональд Стреттон,– может, моя невестка ненормальная? Помнишь, Шерингэм? В самом начале.

– Да,– кивнул Роджер,– прекрасно помню. Меня еще заинтересовало тогда....

– Что именно, сэр?

– Неужели миссис Стреттон и правда несколько неуравновешенна.

– Правильно ли я понял, что ваша дальнейшая беседа с миссис Стреттон привела вас именно к этому заключению?– спросил инспектор, сконфуженно покосившись на Дэвида Стреттона.

– Правильно. Я и в самом деле нашел миссис Стреттон несколько неуравновешенной. Но, как мне тогда показалось, не до такой степени, чтобы покончить с собой.– Роджер не стал добавлять, что этого ему не кажется и теперь.

Инспектор смущенно и участливо повернулся к Дэвиду Стреттону.

– Должно быть, у вас несколько иное мнение, мистер Стреттон?

– Отнюдь,– отрезал Дэвид.– Почему я и кинулся вам звонить. Моя жена совершенно не контролировала свои действия.

– Да-да,– засуетился инспектор.– Я получил рапорт. Очень странно, что все случилось в тот самый вечер, когда... Коронеру придется специально расспросить вас об этом.

– Но все ведь сходится, инспектор?– вкрадчиво вставил Рональд.– В том смысле, что все это вместе создает впечатляющую картину тогдашнего состояния миссис Стреттон. Почему же коронеру придется спрашивать об этом специально?

– Видите ли, мистер Стреттон никогда прежде нам не звонил по такому поводу. Вы нам раньше звонили, мистер Стреттон?

– Нет.

– Просто раньше такого состояния у нее не бывало,– развил свою мысль Рональд.

– Вас насторожило то, что именно вчера вечером миссис Стреттон вела себя – как бы лучше выразиться – еще менее адекватно, чем обычно?– обратился инспектор к Дэвиду.

– Да, мне так показалось,– Дэвид все время говорил каким-то не своим, резким голосом, словно хотел поскорее исторгнуть слова из себя и побыстрее со всем покончить.

– Вообще-то,– снова вклинился Рональд,– брат не звонил, пока довольно долго не прождал миссис Стреттон дома и пока мы все не обыскали тут каждую комнату,– я же вам уже говорил. Но тогда он, естественно, встревожился, ведь, сколько я помню, миссис Стреттон никогда прежде не пропадала. Так, Дэвид?

– Никогда.

– И вот ввиду неадекватности ее поведения вечером, которую отметили, помимо нас, и другие, он и подумал, что надо предупредить ваших людей – так, на всякий случай; хотя я и не думаю, что он ожидал чего-нибудь столь серьезного. Правда, Дэвид?

– Правда. Просто подумал, что подстраховаться не помешает, вот и все.

– Вы не ожидали, что миссис Стреттон может покончить с собой, сэр?

– Нет. Я правда не ожидал. Жена вообще-то часто рассуждала насчет самоубийства. У нее бывало угнетенное настроение. Но, как и мистер Шерингэм, боюсь, я не воспринимал эти угрозы всерьез.

– Понимаю. Что же так угнетало миссис Стреттон?

– Ничего.

– Миссис Стреттон страдала чем-то вроде меланхолии,– снова так же вкрадчиво вставил Рональд.– Ей и в самом деле не с чего было расстраиваться; она могла бы жить очень счастливо. Но сами знаете, как такие люди преувеличивают порой сущие пустяки, раздувая из мухи слона. Ведь это следствие болезни. Нет смысла скрывать, инспектор,– с простодушным видом продолжал Рональд,– моя невестка и в самом деле была не совсем нормальной. Думаю, врачи смогут предоставить вам некоторые полезные сведения на этот счет, если до сих пор этого не сделали.

– Нет, сэр, этим мы еще не занимались, но несомненно, такие сведения нам помогут. Итак, мистер Шерингэм, погодите-ка, вы говорили мне...

Роджер вкратце изложил содержание своей беседы с Иной.

Но думал о другом. Его заинтриговал только что состоявшийся трехсторонний обмен репликами. Поведение Дэвида Стреттона вызывало недоумение. С Рональдом понятно; парень попытался переложить как можно большую часть бремени с хрупких плеч брата на собственные, даже рискуя получить нагоняй от инспектора за то, что отвечает на вопросы, адресованные Дэвиду. Но чем объяснить эти резкие, даже агрессивные реплики Дэвида? И почему иной раз они звучат, как заученный урок, причем заученный плохо? Может, Дэвид до сих пор не отошел от трагедии? Нет, за этой его реакцией таится какое-то другой чувство, которое он не хочет выдавать; однако что это за чувство, радость или скорбь, страх или облегчение, догадаться невозможно.

* 2 *

Утомительный допрос шел к концу.

Роджер подтвердил показания Рональда Стреттона относительно происходившего в зале и о том, каким образом миссис Стреттон его покинула, и изложил собственную версию возвращения Дэвида и последовавших поисков. Все это было записано дотошным инспектором, и хотя Роджер старался быть как можно более кратким, казалось, что процедуре не будет конца.

– Да, мистер Шерингэм? А после того, как мистер Уильямсон сообщил вам об этом?

– Я позвал мистера Стреттона, и мы помчались на крышу,– медленно диктовал Роджер,– где предварительный осмотр тела убедил меня, что она уже мертва. Потом я ее приподнял, а мистер Стреттон по моему распоряжению пошел за ножом. Когда он вернулся, я велел ему перерезать веревку, за что принимаю на себя всю полноту ответственности.

– Иными словами, не будет преувеличением сказать, что вы взяли на себя руководство сразу, как только заподозрили, что миссис Стреттон мертва?

– Да, ввиду имеющегося у меня опыта поведения в сходных обстоятельствах я счел себя обязанным взять руководство на себя.

– Это правильно, мистер Шерингэм, и мистеру Стреттону очень повезло, что вы на тот момент оказались рядом. Скажите, а после осмотра миссис Стреттон не сложилось ли у вас какого-либо мнения относительно того, как давно она скончалась?

– Нет, такое мне не по силам – образования не хватает. Все, что я могу сказать – что она на тот момент уже была мертва какое-то время, по меньшей мере час или больше, потому что руки у нее были совсем холодные.

– Как я понял, ваши врачи, которые ее осмотрели только что, считают, что она умерла не более двух часов тому назад. Вы с этим согласны?

– О да. Но это ведь по их части, а не по моей. Так Митчелл приехал?Роджер обернулся к Рональду Стреттону.

– Да, следом за инспектором, и Чалмерс сразу повел его осматривать тело.

– И он согласен с Чалмерсом насчет времени смерти?

– Да.

Роджер кивком дал знак инспектору продолжать.

Вся эта процедура проходила очень мило и по-домашнему, и все-таки на редкость долго и нудно.

* 3 *

Двадцать минут спустя, после того как они с инспектором успели остановиться на каждом предположительно важном факте и обсудить множество предположительно не важных, Роджера наконец отпустили, велев прислать взамен мистера Уильямсона. Инспектор оказался человек дотошный и явно рассчитывал снискать за свои труды поощрение шефа; но было ясно, что никакой иной версии, кроме самоубийства, он всерьез даже не рассматривал. Среди кучи заданных ему вопросов Роджер не услышал ни одного, который мог бы заставить его, несколько отклонившись от чистой правды, сказать кое-что кроме правды о таких материях, как, например, кресла и отпечатки пальцев.

Однако Колин Николсон свято убежден, что именно он, Роджер Шерингэм, убил Ину Стреттон. Колин, конечно, ведет себя в высшей степени порядочно но в том, что он в этом свято убежден, Роджер не сомневался. И тревожился. Уголовная ответственность за фальсификацию вещественных доказательств нависла над ним со страшной силой. Идиотский, самоуверенный, самодовольный порыв – дернул же черт переставить это кресло! Все это плюс еще тот известный всем факт, что в решающий момент он находился на крыше, давало Колину против него серьезные козыри. Не то чтобы Роджер опасался, что Колин на него заявит; тут он даже не сомневался – парню такого и в голову не придет. Тем не менее оказаться под столь обоснованным подозрением в убийстве, которого не совершал – ощущение тошнотворное и жутковатое. Теперь, чтобы отстоять справедливость в отношении самого себя, да и просто чтобы достойно принять брошенный вызов, Роджеру ничего не остается, как найти истинного убийцу.

И Колин ему в этом поможет!

Он пошел наверх искать Колина.

Колина Роджер уважал всегда, но немного свысока. Теперь зауважал всерьез, как равного. Да и как не уважать человека, который может с легкостью упечь тебя в такое, прямо скажем, неуютное место, как тюремная камера!

* 4 *

Уильямсона он нашел и послал его, уже безупречно трезвого, вниз, на допрос.

В комнате с баром Колин был один – он дремал у камина, точно также, как это делал Уильямсон в зале. Сей последний, когда его как следует растолкали и привели в чувство, сообщил Роджеру, что дамы страшно устали и удалились, чтобы немного поспать, прежде чем инспектор их пригласит. Дело шло к половине пятого утра.

Безжалостной рукой Роджер вернул к действительности и Колина.

– Сегодня, старик, поспать тебе не придется, как, впрочем, и мне. Пойдем в зал. Мне надо с тобой поговорить, очень серьезно.

– Слушай, оставь меня в покое. Сказано тебе – я все забыл, к половине пятого утра сон кажется куда важнее убийства.

– Пошли,– сказал Роджер неумолимо.

Колин, ворча, побрел за ним в зал.

– Где наши доктора?– спросил Роджер, как только оба, закрывшись, уселись.

– Уехали, пока ты был внизу. Поднялись выпить по рюмочке на сон грядущий и ушли. Бедолаги, вид у обоих измочаленный.

– Интересно, кто это их отпустил так рано?– безжалостно вопросил Роджер.

– Они отчитались, и инспектор сказал им, что они свободны. Сегодня им еще предстоит встреча с суперинтендантом. А ты долгонько сидел с инспектором, Роджер. Что, влетело тебе?

– О нет, ко мне были добры,– ответил Роджер с горькой усмешкой.– Я рассказал, как совершил это убийство, и мне было сказано идти домой и быть паинькой и больше так не делать.

Колин хмыкнул, очевидно, не считая данный предмет темой для шуток.

– Будь ты неладен, Колин, теперь уж мне придется найти того, кто это сделал. Не хватало еще, чтобы ты всю оставшуюся жизнь считал меня убийцей! Так что спать мне нынче уже не светит, и тебе тоже – за твою чертову инициативу!

– Да я-то тебе зачем?

– А помогать. Так что лучше сразу перейдем к делу.

Но к делу они перешли не сразу. Какое-то время оба сидели молча, и каждый думал о своем.

Потом Колин поднял взгляд на Роджера.

– Знаешь, Роджер, интересно получается. Ведь это в самом деле убийство, так? Ты уверен?

– Абсолютно. И никак иначе. Гипотетическое преступление, о котором я, как последний дурак, толковал тебе в зимнем саду, произошло на самом деле. Кресла там не было. Это я его туда поставил.

– Но зачем? Вот чего я и не могу взять в толк. Зачем?

Роджер снова попытался объяснить зачем.

– Ты об этом еще кому-нибудь уже успел протрепаться?

– Нет,– Роджер поморщился.

– Ну, так что же ты надумал? Выкладывай, а я тебе помогу. Да, старик, дела! Надеюсь, это не крошка Рональд – потому что он мне нравится!

– Нет,– в раздумье проговорил Роджер,– это не крошка Рональд.

– Так по-твоему, это еще кто-то? Есть идея? Давай выкладывай, Роджер. Это здорово!

– Да, идея есть. Помнишь, что я тебе говорил в зимнем саду – о человеке, действовавшим не из материальных, а из идейных соображений?

– Еще бы. И кого же ты имел в виду?

– Понимаешь, у меня выстроилась некая теория, и я решил попробовать, как она тебе понравится.

– Она мне очень даже понравилась. Особенно то, как ты все повернул.

– И мне, Колин. Я почти уверен, что знаю, кто удавил Ину Стреттон.

– Черт побери! Ну, и кто же?

– Доктор Филип Чалмерс,– ответил Роджер.

* 5 *

– Фил Чалмерс?– недоверчиво откликнулся Колин.– Ой, да ладно тебе, Роджер. Он отличный парень.

– Поэтому-то я его и подозреваю,– поддел его Роджер.– Во всяком случае, отчасти поэтому. Видишь ли, иного мотива у него нет.

– Нет, это ты уж слишком глубоко копаешь. Я что-то не пойму.

– Ну как же.– И Роджер принялся с жаром растолковывать.– Чалмерс старинный друг Стреттонов. К тому же врач. Стало быть, насчет Ины Стреттон понимает лучше других: что она превращает жизнь любого оказавшегося с ней рядом человека в пытку и что исправить положение нет никакой надежды. Кстати, он знает, что миссис Стреттон самое место в желтом доме, но что упечь ее туда невозможно. Далее. Чалмерс особенно дружен не с Рональдом, а с Дэвидом Стреттоном. При этом Чалмерс, как ты выразился, отличный парень. Невозможно, чтобы он не переживал и не тревожился оттого, что жизнь его закадычного друга Дэвида превратилась в ад по вине никчемной бабенки. Он наверняка очень ему сострадал. Полагаю, пока что возражений нет?

– Хорошо, допустим. А дальше?

– Ну, вкратце так: этой ночью он увидел возможность избавиться от этой женщины – и воспользовался ею.

– Ха!

– Погоди-ка. Я сказал – увидел возможность. Я ни на минуту не предполагал, что Чалмерс заранее планировал избавиться от Ины Стреттон. Он не из таких. Не способен замыслить преступление, тем более убийство. Но с другой стороны, человек он решительный. И если возможность представится сама, мне кажется, он ее не упустит. Надо еще иметь в виду, что в этот вечер он насмотрелся достаточно, чтобы почувствовать крайнее возмущение и обиду за Дэвида. Ведь миссис Стреттон выставила себя на посмешище, верно? И Чалмерс, как настоящий друг, разделил с Дэвидом весь стыд и неловкость. Пожалуй, он переживал даже больше – Дэвид, похоже, давно притерпелся к публичным выходкам своей супруги. Не надо на меня так смотреть, Колин. Все это вполне вероятно.

– Хорошо, допустим. Тогда что это была за возможность? Как он это сделал?

– Мне представляется, они оказались на крыше вдвоем. Стояли, наверное, опершись на парапет, и она изливала ему свои откровения,– так же, как и большинству присутствовавших. Может, даже пыталась склонить его заняться с ней любовью.

– А, будет тебе, Роджер. Давай к делу.

– Известно, что женщины это умеют,– сухо заметил Роджер.– Во всяком случае, в своих домогательствах она вышла за те пределы сдержанности, которые именуются здравыми. Были они оба неподалеку от виселицы. Чалмерс видит, что чучело женщины-повешенной свалилось на крышу; соломенная шея не выдержала. И тут вдруг мысль – одна женщина заменит другую! Он озирается. Порядок. Похоже, никто сюда больше не придет – слишком холодно. А после того, как он ее вздернет, ее еще долго не хватятся. Улизнуть из дома под предлогом вызова к больному – и он в полной безопасности. Она весь вечер долдонила о самоубийстве – значит, все и спишут на самоубийство. А Дэвид сможет наконец пожить по-человечески, и еще с полдюжины людей смогут отныне спать спокойно. О ней ни одна душа не пожалеет. Это будет лучшая операция всей его жизни.

– К тому времени, пока он все это передумал, она успела бы снова спустилась в бар хлебать свое двойное виски без содовой.

– Идиот! Все это пронеслось в его голове за десяток секунд. Думать времени не было – не то бы он никогда этого не сделал. Итак, он заманивает ее под виселицу, точнехонько под петлю. А потом... Сильному мужчине хватит и секунды – она даже не успела ничего понять, не то что завизжать...

– Что ж, доводы сильные,– рассудил Колин.

– Но против меня – сильнее?

– Говорят же тебе, я все забыл. Но довольно, Роджер, ты прекрасно знаешь, что все это одни догадки. Доказательств у тебя ни на грош, и к тому же вот ты говоришь "улизнуть из дома под предлогом вызова к больному". Но ведь он правда уехал на вызов. Так что там, на крыше, его не было. Мы же все сами видели, как он уходил.