Текст книги "Загадка Лейтон-Корта"

Автор книги: Энтони Беркли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Он прошел к тому месту, где перед камином все еще стоял стул и влез на него. Затем, глянув в сторону кресла, в котором недавно сидел, стал тщательно обследовать деревянную часть в глубине каминной доски. Алек молча следил за ним. Вдруг Роджер наклонился вперед и просунул палец в панель. Алек увидел, как сильно побледнел его друг.

Роджер повернулся и несколько неуверенным движением спустился со стула.

– Ну и ну! Я все-таки был прав! – тихо воскликнул Роджер, изумленно подняв брови и уставившись на Алека. – Вторая ваза была разбита пулей! Ты найдешь след как раз за этой маленькой стойкой. Слева…

Глава 8
Мистер Шерингэм делает поразительное заявление

Мгновение друзья не могли произнести ни слова.

– Боже мой! – воскликнул наконец Алек. – Ты уверен?

– Абсолютно. Это, конечно, след от пули. Сейчас ее, разумеется там нет; она, должно быть, вонзилась в дерево, и потом ее выковыряли перочинным ножом. Вокруг видны следы лезвия. Поднимись и посмотри.

Алек стал на стул и указательным пальцем ощупал отверстие.

– Это не мог быть старый след? – спросил он, с любопытством осматривая углубление. – Некоторые из панелей изрядно побиты.

– Нет. Я уже думал об этом. У старого следа края были бы более или менее сглажены, а эти с зазубринами и легко расщепляются. К тому же там, где дерево срезано ножом, поверхность не такая темная. Нет! Это недавний след. Можно не сомневаться.

Алек спустился со стула.

– Как ты это понимаешь? – отрывисто спросил он.

– Я не уверен, – медленно ответил Роджер. – Это, конечно, означает, что мы должны пересмотреть наши идеи, не так ли? Но я сообщу тебе один в высшей степени важный факт: линия от этого следа через середину круглого отпечатка донышка вазы ведет прямо к креслу у письменного стола, и, кажется, это является весьма важным обстоятельством. Я тебе вот что скажу. Давай пойдем на газон и там все обсудим. Все равно не стоит здесь слишком долго задерживаться.

Роджер предусмотрительно вернул стул на прежнее место на коврике у камина и вышел в сад. Алек покорно пошел следом, и они снова направились к кедру.

– Продолжай, – сказал Алек, когда они уселись, это должно быть интересно.

Роджер рассеянно хмурился, но был исключительно доволен. С его способностью полностью отдаваться душой и телом тому занятию, которое его в данный момент интересовало, он уже начал ощущать себя великим детективом. Поза была совершенно бессознательна, но тем не менее типична.

– Так вот, принимая за исходную точку тот факт, что пуля двигалась по линии, включающей кресло, в котором сидел мистер Стэнуорт, – с видом знатока начал Роджер, и допуская (как я полагаю, мы имеем на то полное право), что выстрел был произведен, скажем, между полуночью и двумя часами утра, мы приходим к поразительному заключению: второй выстрел сделан самим мистером Стэнуортом.

– Не нужно, однако, забывать, – серьезно сказал Алек, – инспектор особенно отметил тот факт, что из револьвера мистера Стэнуорта был произведен только один выстрел, и тогда сразу станет ясно, какими мы оказались бы идиотами, если бы выступили с такой версией. Иными словами, Шерлок, попытайтесь еще!

– Да, это несколько досадно, – задумчиво произнес Роджер. – Я об этом забыл.

– Я так и подумал, – отнюдь не любезно заметил Алек.

Роджер погрузился в размышления.

– Все очень неясно и сложно, – наконец заговорил он, оставив важный тон и поучительную манеру, каким было невольно поддался. – Насколько я понимаю, единственно разумно предположить, что второй выстрел сделан самим стариной Стэнуортом. Альтернативой может быть лишь предположение, что выстрел был произведен кем-то другим, кто стоял на одной прямой со Стэнуортом и вазой и у кого был револьвер такого же или почти такого калибра, как и у мистера Стэнуорта. На первый взгляд это кажется вполне вероятным, не так ли?

– Тем более если предположить, что выстрел был сделан из револьвера Стэнуорта, который вообще не стрелял, – сухо прокомментировал Алек.

– Погоди! Почему инспектор сказал, что из этого револьвера был сделан только один выстрел? – спросил Роджер. – Потому что в барабане револьвера была только одна пустая гильза? Но вспомни, инспектор в го же время упомянул, что револьвер не был полностью заряжен. А не могло ли быть так, что этот выстрел сделал Стэнуорт, потом почему-то (один господь ведает по какой причине!) взял и вынул гильзу из револьвера.

– Полагаю, так могло быть. Но в таком случае не думаешь ли ты, что гильза находилась бы где-то в комнате?

– Очень может быть! Мы ведь ее не искали. Как бы то ни было, мы не можем уйти от того факта, что, по-видимому, именно Стэнуорт сделал этот другой выстрел. Но как ты думаешь, почему он стрелял?

– Откуда мне знать! – лаконично ответил Алек.

– Полагаю, мы можем отказаться от мысли, будто это был случайный, бесцельный выстрел просто из joie de vivre[7]7
  Радость бытия, наслаждение жизнью (фр.); здесь: от избытка чувств


[Закрыть] или он пытался застрелиться и был таким плохим стрелком, что преждевременно нажал на спусковой крючок и выстрелил куда-то в совершенно другом направлении.

– Да, я тоже полагаю, что мы могли бы это исключить, – осторожно согласился Алек.

– В таком случае Стэнуорт стрелял с определенной целью. Во что? Совершенно очевидно, что в другого человека. Значит, прошлой ночью в библиотеке Стэнуорт был не один. Ну вот! Мы и продвинулись вперед.

– Уж слишком быстро! – проворчал Алек! – Ты даже не знаешь, точно ли второй выстрел был сделан прошлой ночью.

– О нет, друг мой Алек! Знаю. Ваза была разбита прошлой ночью.

– В любом случае ты не знаешь, что стрелял Стэнуорт, а уже выдумал какого-то другого человека. По-моему, слишком поспешно.

– Алек, ты ведь шотландец, верно?

– Да, шотландец. Но какое это имеет отношение?

– О! Ничего особенного, кроме того, что у тебя, чрезмерно развита шишка природной осторожности. Попытайся преодолеть свою предосторожность. Я делаю решительные шаги, а ты следуешь за мной! Так на чем мы остановились? О да! Прошлой ночью мистер Стэнуорт был в библиотеке не один. Что это нам дает?

– Один господь знает, чего только это не дает тебе!

– Но я знаю, что это даст тебе! – возразил Роджер. – Шок! Я твердо убежден, что Стэнуорт прошлой ночью не совершал самоубийства.

– Что?! – Алек открыл рот от изумления. – Что ты хочешь этим сказать?

– Его убили.

Опустив трубку, Алек недоверчиво уставился на своего компаньона.

– Дружище, – наконец произнес он после долгой паузы. – Ты что, вдруг сошел с ума?

– Напротив, я в своем уме, – спокойно ответил Роджер. – Более чем когда-либо.

– Но… Но как его могли убить? Окна закрыты, дверь заперта изнутри… да еще и ключ в замке! Господи, а его собственная записка прямо перед ним на столе! Роджер, дорогой дружище! Ты спятил.

– Не говоря уже о том, что револьвер зажат в руке… как это сказал доктор? О да! «соответствующим образом и, должно быть, еще при жизни…» Да, Алек, я с тобой согласен. Трудности есть.

Алек красноречиво пожал плечами.

– Это происшествие ударило тебе в голову, – резко сказал он. – Вот и говори при этом о горах из кротовин! Боже мой! Да ты громоздишь целую горную гряду из простого следа земли, оставленного земляным червяком!

– Очень образно сказано, Алек! – одобрительно заметил Роджер. – Возможно, ты прав. Однако, по-моему, Стэнуорт был убит. Разумеется, я могу ошибаться, – чистосердечно добавил он, – но со мной это редко случается.

– Но, черт побери, это исключено! Тебя опять куда-то заносит. Если и был прошлой ночью в библиотеке какой-то второй человек (в чем я очень сомневаюсь), ты не можешь игнорировать тот факт, что он должен был уйти, прежде чем Стэнуорт заперся изнутри, а этот факт возвращает нас к версии самоубийства. Эти две идеи несовместимы. Я не говорю, что этот мистический субъект (если, конечно, он действительно существовал) не мог каким-то образом повлиять на мистера Стэнуорта и вынудить его покончить с собой. Но убийство!.. Господи! Эта мысль, черт побери, настолько глупа, что не стоит и говорить о ней! – Алек был крайне раздражен подобным оскорблением, нанесенным его логике.

Роджер остался невозмутимым.

– Да, – задумчиво произнес он. – Я и предполагал, что эта мысль явится для тебя шоком. Однако, по правде говоря, предположение о самоубийстве почти с самого начала казалось мне подозрительным. Знаешь, я никак не мог не думать о необычном месте раны. К тому же все остальное: окна, двери, предусмотрительная записка – вместо того, чтобы убедить меня, еще больше усиливало подозрения. Я никак не мог отделаться от ощущения, что это именно тот случай, когда «Qui s'excuse s'accuse».[8]8
  Кто оправдывается, тот признает свою вину (фр.)


[Закрыть] Или, иначе говоря, все было похоже на тщательно подготовленную сцену второго акта драмы, когда все последствия первого акта (осколки и прочее) были удалены. Может быть, глупо с моей стороны, но таковы мои ощущения.

Алек презрительно фыркнул.

– Глупо?! Это слишком мягко сказано.

– Полно, Алек! Не будь так жесток ко мне! Я полагаю, что мое заключение – просто блестяще!

– Ты всегда был увлекающимся парном, – проворчал Алек. – Только потому, что несколько человек ведут себя немного странно, а другие несколько человек не выглядят такими опечаленными, как, по-твоему, должны бы выглядеть, ты кидаешься в крайности и выискиваешь полностью надуманное убийство. Кстати, ты собираешься доложить инспектору о своих «блестящих» умозаключениях?

– Нет! Не собираюсь, – решительно ответил Роджер. – Это мое собственное умозаключение, как ты любезно его называешь, и я не собираюсь от него отказываться. Когда я продвинусь так далеко, как только смогу, тогда я подумаю, сообщать полиции или нет.

– Гм! Слава богу ты не собираешься выставлять себя до такой степени дураком, – с облегчением вздохнул Алек.

– Погоди, Александр, – убеждал его Роджер. – Если хочешь, можешь, конечно, смеяться надо мной…

– Спасибо! – с притворной благодарностью вставил Алек.

– …но, если мне повезет, я заставлю тебя прислушаться и заинтересоваться.

– Тогда, может быть, ты начнешь с того, что объяснишь, как это твой хитроумный и ловкий убийца сумел выйти из комнаты, оставив двери и окна запертыми изнутри, – с сарказмом спросил Алек. – Он случайно у тебя не волшебник? Тогда, знаешь ли, ты мог бы позволить ему исчезнуть через замочную скважину!

Роджер печально покачал головой.

– Мой дорогой, бесхитростный Александр, я могу дать тебе резонное объяснение, как прошлой ночью могло быть совершено убийство, причем на утро все двери и окна оказались закрытыми изнутри.

– О, можешь? В самом деле? – насмешливо спросил Алек. – Ну тогда давай выкладывай!

– Конечно могу. Когда мы ворвались в библиотеку, убийца продолжал оставаться внутри, спрятавшись где-то, куда никто не подумал посмотреть.

Алек вздрогнул.

– Боже мой! Мы ведь и правда не обыскивали комнату Значит, ты думаешь, он находился там все время?

– Напротив, – Роджер слегка улыбнулся, – я знаю, что там его не было. По той простой причине, что не было места, где он мог бы спрятаться. Но ты просил объяснений, и я предложил тебе одно из них.

Алек снова фыркнул, но на этот раз с меньшей уверенностью. Правдоподобность довода Роджера была несколько неожиданной. Алек попытался изменить тактику.

– Ну ладно! А как насчет мотива убийства? Ты же знаешь, не может быть убийства без определенной причины. Какой же, скажи на милость, могла быть причина убийства бедняги Стэнуорта?

– Грабеж! – немедленно ответил Роджер. – Это одна из причин, которые натолкнули меня на мысль об убийстве. Провалиться мне на этом месте, этот сейф открывали! Ты помнишь, что я сказал относительно ключей? Я не удивился бы, если б узнал, что Стэнуорт держит в сейфе крупные суммы денег и ценные бумаги. За ними и охотился убийца. Ты это сам поймешь, когда сегодня в полдень откроют сейф.

Алек что-то проворчал. Если эти доводы и не убедили его, то, во всяком случае, произвели впечатление. Роджер был настолько увлечен и уверен в том, что находится на верном пути, что даже большему скептику, чем Алек, можно было простить появившееся сомнение в очевидности фактов.

– О! – внезапно воскликнул Роджер. – Это не гонг к ленчу? Нам лучше войти в дом и успеть помыть руки. Разумеется, никому ни слова!

Они поднялись с кресел и медленно направились к дому. Алек вдруг остановился и хлопнул своего друга по плечу.

– Идиоты! Оба идиоты! Мы совершенно забыли про оставленную им записку. Во всяком случае, ты не можешь его игнорировать.

– О да! – задумчиво произнес Роджер. – Существует записка, не так ли? Но ты ошибаешься, Александр. Я о ней не забыл.

Глава 9
Предположение мистера Шерингэма

Они вошли в дом через парадную дверь, которая всегда оставалась открытой, если в доме были гости. Оба, не сговариваясь, предпочли не входить через библиотеку. Алек сразу поспешил подняться наверх. Роджер, увидев, что дворецкий сортирует и раскладывает дневную почту, задержался, чтобы узнать, нет ли для него писем.

Грэйвс покачал головой.

– Для вас ничего нет, сэр. Это все.

– Благодарю, Грэйвс, – сказал Роджер и последовал примеру Алека.

Ленч прошел почти в полном молчании, и атмосфера была довольно напряженной. Никому не хотелось упоминать то, что больше всего сейчас занимало мысли присутствовавших, а говорить о чем-нибудь другом казалось неуместным. Обрывки разговора касались расписания поездов и необходимости своевременно уложить чемоданы. Миссис Плант, немного запоздавшая к столу, как будто полностью овладела собой после своего странного утреннего поведения. Она должна была уехать вскоре после пяти часов. Как объяснила сама миссис Плант, это даст ей возможность подождать, пока откроют сейф и она сможет вернуть свои драгоценности. Роджер лихорадочно размышлял над обыденностью тона, каким миссис Плант сообщила об этом, и пытался сопоставить его с теми выводами, к которым пришел раньше. В конце концов он вынужден был признать себя снова загнанным в тупик, во всяком случае в этом вопросе.

И это было не единственным, что сбивало с толку. Майор Джефферсон, который рано утром выглядел подавленным, почти награни уныния, теперь пребывал в состоянии спокойной удовлетворенности, даже радости, объяснить которые Роджеру было чрезвычайно трудно. Предположив утром, что странная взволнованность Джефферсона объясняется нежеланием, чтобы полиция первой вскрыла сейф (а это был единственный вывод, напрашивавшийся из его поведения), теперь Роджер был озадачен резкой переменой. Что могло за столь короткое время до такой степени улучшить настроение майора? Мысли о ключе-дубликате и о возможности действовать незаметно в пустой библиотеке (что Роджер был обязан предотвратить!) все это мгновенно промелькнуло в его голове. Однако единственно возможное для этого время (когда Роджер мыл руки перед ленчем и не мог наблюдать за библиотекой) заняло всего несколько минут. Вряд ли вероятно, чтобы у Джефферсона хватило наглости воспользоваться этим случаем, зная, что в любую минуту ему могут помешать. Правда, к ленчу он явился поздно (в сущности, на несколько минут после миссис Плант). Однако это предположение Роджер сам считал невозможным. Хотя крайне примечательным был тот факт, что два человека, которые, казалось, больше всего были озабочены сейфом с его загадочным содержимым, теперь не только не беспокоились по поводу его официального вскрытия, но, в сущности, выглядели даже ликующими. Во всяком случае, так казалось озадаченному Роджеру. Не удивительно, что его не огорчило молчание, царившее во время ленча: он обнаружил, как много у него проблем, над которыми следовало основательно поразмыслить.

Его озабоченность не прошла и после ленча. Алек исчез из столовой сразу же, как только вышла Барбара. Роджеру было приятно сознавать, что по крайней мере эта проблема не оказалась выше его дедуктивных возможностей и ее решение принесло некоторое удовлетворение. Взглянув на часы, Роджер пришел к выводу, что в его распоряжении по крайней мере полчаса, прежде чем Алек будет снова готов следовать вместе с ним дальше. С чувством благодарности в душе он направился к старому приятелю-кедру и зажег трубку, готовясь приступить к самым серьезным размышлениям, какие только были когда-либо у него в жизни.

Дело в том, что, несмотря на уверенность, которую Роджер демонстрировал перед Алеком, он, в сущности, продвигался на ощупь. Высказанное им предположение об убийстве даже в тот момент казалось ему притянутым за уши, и тот факт, что он вообще выдвинул эту версию, в немалой степени зависел от непреодолимого желания ошеломить, поразить воображение флегматичного Алека, вывести его из состояния равновесия. Много раз в течение утра Роджер был на грани крайнего раздражения, вызванного Алеком, который обычно не был таким невосприимчивым, почти несообразительным. Но теперь, когда Роджер был немало собой доволен, Алек во всем его обескураживал, буквально окатывая холодной водой. Безусловно, это был полезный тормоз бьющей через край увлеченности Роджера. Однако он не мог не желать, чтобы его аудитория, ограниченная необходимостью до такой малочисленности, была более восприимчивой и благосклонной.

Мысли его вернулись к убийству. В конце концов, было ли это предположение слишком невероятным? Подозрение у него появилось еще до открытия с разбитой вазой и таинственным вторым выстрелом. Теперь оно усилилось. Правда, это было всего лишь подозрение и убежденности пока не было. Но подозрение было очень сильным.

Роджер пытался представить себе сцену, которая могла произойти в библиотеке: французские окна, по всей вероятности, открыты; старина Стэнуорт, пораженный внезапным появлением нежданного посетителя, который или требует денег, или внезапно нападает… Стэнуорт выхватывает из своего стола револьвер и стреляет, но промахивается и разбивает вазу. А потом? Что потом?

Предположим, они сходятся в молчаливой схватке… Однако, когда, взломав дверь, все они вошли в библиотеку, никаких следов борьбы не было видно. Ничего, кроме неподвижной фигуры, покоившейся в своем кресле у стола. Но имеет ли это значение? Если неизвестный мог так тщательно собрать все осколки разбитой вазы, чтобы скрыть свое пребывание, то он мог бы также убрать все следы борьбы… Дальше возникала глухая стена. Как же все-таки закончилась схватка?

Роджер закрыл глаза и дал волю своей фантазии. Он видел Стэнуорта, рука которого продолжала сжимать револьвер, а сам Стэнуорт раскачивался взад-вперед в тисках своего врага. Незнакомец – большой, сильный человек, каким рисовало его воображение Роджера, сжал запястье Стэнуорта, чтобы не дать тому повторно использовать револьвер. На руке умершего осталась царапина… Но это ли причина ее появления? Роджер мысленно видел, как рука нападавшего выхватила из кармана револьвер. А потом…

В сильном возбуждении Роджер хлопнул себя по колену. Ну конечно! Потом незнакомец просто приставил пистолет ко лбу Стэнуорта и спустил курок!

Роджер откинулся на спинку кресла и неистово запыхтел трубкой. Да, если произошло убийство, то оно должно было совершиться именно таким образом. И это объясняет по крайней мере три загадочных обстоятельства: место раны; тот факт, что лишь одна пустая гильза была обнаружена в револьвере Стэнуорта, хотя в ту ночь было произведено два выстрела; и крепко сжатый в руке револьвер. Разумеется, это была догадка, но догадка в высшей степени убедительная. Однако, не противоречат ли этому другие факты? То, что окна и двери могли быть заперты (как оно и было на самом деле), похоже, противоречило тому обстоятельству, что полуночный визитер покинул библиотеку в то время, когда мистер Стэнуорт был еще жив. Кроме того, записка, подписанная собственноручно Виктором Стэнуортом, определенно указывала на самоубийство. Была ли возможность объяснить эти две загадки таким образом, чтобы привести их в соответствие с предположением Роджера? Если нет, то все блестящие рассуждения должны были рухнуть.

Отложив на время в сторону проблему таинственного исчезновения ночного визитера, Роджер погрузился в размышления над загадкой лаконичного документа.

В течение последующей четверти часа Роджер сам мог послужить загадкой для проницательного наблюдателя, если бы таковой находился поблизости. Хотя загадка сама по себе и не представляла особой трудности, тем не менее она не была лишена интереса.

Раскалившаяся докрасна трубка, зажатая в зубах истового курильщика, служит признаком немалого умственного возбуждения, но если курильщик продолжает сидеть, подобно каменному изваянию, и позволяет трубке погаснуть, то это, пожалуй, свидетельствует о еще большей озабоченности. Однако что можно сказать о человеке, который пройдя эти следующие одна за другой стадии, продолжает также истово «курить» совершенно холодную трубку, явно воображая, что она все еще горит? Именно этим и был занят Роджер в течение последних трех минут. Затем, внезапно вскочив, снова поспешил на свое happy hunting ground.[9]9
  Плодотворное поле деятельности (англ.). Первоначально в представлении североамериканских индейцев – «тот свет», «земли счастливой охоты».


[Закрыть]

Там и нашел его Алек через двадцать минут после того, как машина своевременно направилась на станцию. Теперь это был заметно (по сравнению с утром) повеселевший Алек и, между прочим, совсем не похожий на молодого человека, который расстался со своей леди на целый месяц. Из этого следовало, что последние полчаса не прошли для него напрасно.

– Продолжаешь в том же духе? – усмехнулся он с порога. – Я так и думал, что найду тебя здесь.

Роджер весь дрожал от возбуждения. Он поднялся с колен возле корзинки для использованных бумаг, в которую только что заглядывал, и направился к Алеку, размахивая листком бумаги.

– Я на верном пути! – воскликнул он. – На верном пути, Александр! Несмотря на все твои презрительные насмешки!.. Поблизости никого нет?

Алек покачал головой.

– Ну! Какое же открытие ты сделал теперь? – с некоторой долей терпимости спросил он.

Роджер схватил его за руку и, потянув к письменному столу, энергично постучал пальцем по листу промокательной бумаги.

– Видишь?

Алек наклонился и внимательно осмотрел лист. В том месте, куда указывал палец Роджера, было несколько коротких, длиной не более дюйма, линий. Те, что находились слева, представляли собой не более как царапины, совсем без чернил; средние были со слабыми следами чернил, а справа располагались отчетливые линии, яркие и решительные. Под ними было несколько круглых чернильных клякс. Кроме этих следов, лист белой промокательной бумаги был совершенно чист.

– Ну? – торжествующим тоном спросил Роджер. – Ты что-нибудь понимаешь?

– Собственно говоря, не вижу ничего особенного, выпрямившись, признался Алек. – Я бы сказал, что кто-то чистил перо.

– В таком случае, – самоуверенно заявил Роджер, должен тебя огорчить. Моя печальная обязанность сообщить тебе, что ты глубоко ошибаешься.

– Почему? Не понимаю.

– Тогда взгляни еще раз. Если бы он чистил перо, Александр Ватсон, то жирные линии переходили бы в царапины слева направо, верно?

– Почему? Они могли бы идти и справа налево.

– Это неестественно. К тому же посмотри внимательнее на эти короткие линии. Почти все они внизу слегка загибаются вправо. Это значит, что они сделаны слева направо. Попытайся еще раз!

– Ну ладно, пусть будет наоборот, – с иронией ответил уязвленный замечанием Алек. – Он не чистил перо, он его пачкал.

– Ты хочешь сказать, что он опускал перо в чернила и просто его пробовал? Ну что же, это уже ближе к истине. Но посмотри еще раз, особенно обрати внимание на левую сторону. Разве ты не видишь? Там, где кончик пера раздваивается, остается две параллельных бороздки. Так вот, смотри не только на то, как далеко они расходятся, но так же и на то, что, хотя они и довольно глубокие, нет следа царапин. А теперь подумай, что все это значит? Есть только один вид ручек, которые могли бы оставить подобные следы. Подумай – и ответ будет найден!

Алек послушно задумался.

– Авторучка! И он пытался заставить ее писать!

– Великолепно, Алек! Я вижу, ты будешь потрясающим помощником в этой маленькой игре!

– Однако я не вижу причины поднимать такой шум из-за того, что линии проведены авторучкой. Я хочу сказать, что это нисколько не продвигает нас вперед.

– О-о! Ты так полагаешь? – Роджер обладал отменной, по несколько раздражающей привычкой все драматизировать. Он многозначительно замолчал.

– Ну?! – нетерпеливо произнес Алек. – У тебя есть ч го-то на уме… Я знаю. И тебе не терпится рассказать. Давай рассказывай! Что тебе говорят эти замечательные следы?

– Только то, что «записка» – фальшивка! – со счастливым чувством удовлетворения ответил Роджер. – А теперь давай выйдем в сад.

Он повернулся и быстро зашагал к залитой солнцем лужайке. Надо признать, что Роджер иногда мог вызывать немалое раздражение.

Справедливо злясь, выведенный из себя Алек поспешил за ним.

– А еще говоришь про Шерлока Холмса! – проворчал он, догнав Роджера. – Ты сам хоть кого приведешь в бешенство. Почему ты все ходишь вокруг да около? Почему не говоришь прямо, если что-то обнаружил?

– Но, Александр, я же тебе сказал! – с невинным видом возразил Роджер. – Эта записка – подделка.

– Но почему?!

Роджер взял своего друга под руку и направил его в сторону розария.

– Я хочу оставаться поблизости, когда инспектор появится на дороге, – объяснил он. – Я не собираюсь пропустить тот момент, когда откроют сейф.

– Почему ты думаешь, что заявление Стэнуорта подделка? – упрямо повторил Алек.

– Так-то лучше, Александр! – одобрительно заметил Роджер. – Похоже, ты наконец начал проявлять некоторый интерес к моим открытиям. Знаешь, до сих пор ты не был добрым Ватсоном. Всякий раз когда я объявляю о моем новом шаге вперед, твое дело быть потрясенным до глубины души. Из тебя получился никчемный триллер, Алек!

– Я полагаю, – Алек чуть заметно улыбнулся, – что ты сам создаешь весь необходимый ажиотаж. К тому же старина Холмс действовал не так стремительно и не делал каждую минуту скоропалительных выводов. И я не сомневаюсь, что он не был все время так чертовски доволен собой, как ты!

– Не будь так строг ко мне, Алек, – пробормотал Роджер.

– Я признаю, действовал ты не так уж плохо, – откровенно продолжал Алек, – хотя если разобраться, в большинстве случаев – все это догадки. Но если бы я лебезил перед тобой (как тебе, судя по всему, хотелось) и постоянно повторял, какой ты дьявольски расчудесный парень. ты бы, наверное, к этому времени уже арестовал Джефферсона и миссис Плант и обвинил леди Стэнуорт в неуважении к суду или еще в чем-нибудь подобном. – Он остановился в раздумье. – Собственно говоря, – авторитетно произнес он, – тебе, старина, нужен тормоз, а не проклятый акселератор.

– Извини, – покорно пробормотал Роджер. – Я учту на будущее. Но если ты не хочешь хвалить меня, разреши мне, по крайней мере, сделать тебе комплимент. Ты отличнейший тормоз!

– А теперь, детектив Шерлок, может быть, ты будешь настолько, любезен и соизволишь объяснить, каким образом пришел к выводу, будто записка – фальшивка. И все это лишь на основании того факта, что авторучка Стэнуорта не хотела писать.

Настроение Роджера сразу изменилось, и лицо стало серьезным.

– Да, это в самом деле довольно важно, так как подтверждает факт убийства, который прежде был всего лишь предположением. Вот посмотри!

Он вынул из кармана лист бумаги, которым ликующе размахивал перед лицом Алека, когда тот появился в библиотеке, и, осторожно развернув, протянул своему другу. Алек внимательно посмотрел на него. Бумага не была гладкой; казалось, ее немного скомкали, и на ней остались следы; в центре написаны слова: «Виктор Ст…», слегка смазанные и кончавшиеся большой кляксой. Буквы были очень жирные; правая сторона бумаги забрызгана множеством клякс. Кроме этого, на листе ничего не было.

– Гм! – произнес Алек, возвращая листок. – Ну и что же ты отсюда заключаешь?

– Думаю, это довольно просто, – сказал Роджер, складывая бумагу и аккуратно ее пряча. – Стэнуорт только что заполнил чернилами авторучку, или она почему-то просто не работала. Ты знаешь, что обычно происходит, когда авторучка отказывается работать. Делают пробы на ближайшем листе бумаги, и как только чернила начинают течь…

– Пытаются написать свое имя! – перебил Алек с чувством, больше приближавшимся к возбуждению, чем он проявлял до сих пор.

– Совершенно верно! На промокательной бумаге были предварительные линии с нажимом, чтобы чернила прошли в перо. Что происходит после этого в девяти случаях из десяти? Чернила начинают течь слишком сильно и заливают перо. Этот листок подтверждает, что так и произошло в данном случае. Стэнуорт был довольно нетерпеливым человеком. Как по-твоему?

– Да, полагаю, что так. Весьма.

– Так вот, довольно легко представить себе то, что произошло. Он пробует перо на промокательной бумаге, и как только оно начинает писать, хватает лист из пачки на столе (ты обратил на нее внимание?) и пишет свое имя. Перо начинает течь, и Стэнуорт нетерпеливо трясет ручку, комкает лист бумаги, бросает его в корзинку для ненужных бумаг и берет новый лист. Теперь перо, потеряв немало чернил в многочисленных кляксах, пишет сначала довольно слабо, так что он доходит только до буквы «к» в слове «Виктор», прежде чем начать снова, сразу же под первоначальной попыткой. Теперь перо пишет хорошо, и подпись Стэнуорта написана полностью с привычной завитушкой. Он берет этот лист, слегка сжимает его (но не так ожесточенно, как предыдущий) и тоже бросает в корзину для бумаг. Ну как?

– Все выглядит вполне вероятным. А дальше?

– Очевидно, убийца, приводя потом комнату в порядок, решает заглянуть в корзинку… и находит этот самый лист бумаги. «Ага! – думает он. – Именно то, что мне и надо, чтобы придать всему правдоподобный вид!» Он осторожно разглаживает лист, вставляет в пишущую машинку и печатает несколько слов над подписью Стэнуорта. Что может быть проще?

– Клянусь Юпитером! Очень изобретательно!

– Изобретательно? – глаза Роджера блестели. – Да это же примитив! О да, все случилось именно так, но, если подумать, есть множество подтверждений того, что это фальшивка. Например, текст размещен в верхней половине листа. Это неестественно. Все должно было бы располагаться посередине, а подпись – приблизительно в двух третьих снизу. Почему же все расположено иначе? Да потому, что подпись уже стояла посередине листа, и этот тип вынужден был расположить текст выше подписи.

– По-моему, ты, должно быть, прав, – медленно произнес Алек.

– Ну, не будь таким ворчуном! Разумеется, я прав! Собственно говоря, как только я увидел царапины на промокательной бумаге, они сразу подсказали мне эту мысль. Я был озадачен тем, как добраться до сути этой записки, но стоило мне найти в корзине второй лист бумаги, как все стало ясно как день. Между прочим, со стороны убийцы было упущением не осмотреть все содержимое корзинки.