Текст книги "Вожделеющее семя"

Автор книги: Энтони Берджесс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

– Бедный старый педик, – произнес хриплый голос, и пуля звонко щелкнула о кость.

– Здесь сержант! – послышался другой голос. – Но с ним все в порядке.

– Лучше, чтоб наверняка, – посоветовал первый.

– О, черт! – выругался второй. – Меня тошнит от этой работы! Натурально тошнит. Это грязно, мерзко!

Тристрам почувствовал, как луч фонарика скользит по его закрытым глазам и… и идет дальше.

– Хорошо, – проговорил первый голос. – Бросай это дело. Еели тебе позволят. Ты! – окликнул он кого-то, находившегося в отдалении. – Оставь карманы в покое! Никакого мародерства! Имей хоть каплю уважения к покойникам, чтоб ты сдох!

Звуки шагов стали удаляться дальше в поле, время от времени раздавались выстрелы. Тристрам продолжал лежать совершенно неподвижно, как мертвый. Он не пошевелился даже тогда, когда по нему деловито пробежало какое-то маленькое животное, обнюхав лицо и пощекотав усиками. Настала тишина, не нарушаемая людьми, но Тристрам еще долго лежал, не шевелясь и медленно замерзая.

Глава 9

В мертвой, но безопасной тишине, подсвечивая себе фонариком, Тристрам добрался наконец до той землянки, где капрал Хейзкелл преподавал ему географию Ирландии, а солдаты первого отделения его взвода, лежа вповалку, распевая песни и нервничая, ожидали боя. Вход в землянку был завешен одеялом, и внутри еще стоял спертый воздух. Это был запах жизни.

Кругом валялись ранцы и фляги, здесь же, вероятно, лежали и вещи Тристрама, который сбросил этот ненужный груз в землянке одного из отделений, когда занимали окопы. Аккумуляторная лампочка была погашена перед атакой, и Тристрам не стал ее зажигать. Под лучом фонарика на столе заблестели лежавшие кучкой монеты: гинеи, септы, тошроны, кроны, таннеры, квиды, флорины. Тристрам знал, что это была взводная «черная касса». Бесполезная для мертвых, она была наградой уцелевшим. Древняя традиция. Тристрам – единственный оставшийся в живых – низко опустил голову, рассовывая деньги по карманам. Потом он набил первый попавшийся под руку ранец мясными консервами, прицепил к поясу полную флягу с водой и зарядил пистолет. Закончив, он тяжело вздохнул: ему предстоял новый анабасис.

Тристрам выбрался из окопа и, спотыкаясь о трупы, побрел через узкую полосу ничейной земли. Пользоваться фонариком на открытом пространстве он не решался.

Ощупью Тристрам спустился во вражескую траншею, оказавшуюся очень мелкой, так же ощупью выбрался из нее и пошел дальше, морщась от боли в спине, ушибленной при падении с бруствера на дощатый настил, и настороженно ожидая выстрелов возможно притаившихся где-нибудь стрелков.

Только звезды освещали расстилавшуюся перед ним голую землю.

Пройдя, по его расчетам, примерно с милю, Тристрам увидел на горизонте слабые, далеко расположенные друг от друга огоньки. Вынув пистолет, тяжело переставляя ноги, он осторожно продвигался вперед. Огни увеличивались в размерах, и скоро уже стали похожи на фрукты, а не на их семена. Скоро Тристрам, к своему ужасу, увидел высокий проволочный забор, бесконечно растянувшийся в обе стороны. Это было местами освещенное, местами затемненное плотное стальное кружево. Забор, вероятно, под электрическим током, как в базовом лагере. Не оставалось ничего другого, как не таясь идти вдоль ограждения (кругом не было ни кустов, ни деревьев) и, будучи готовым блефовать, угрожать, применять силу, прорываться в открытую, если будет такая возможность.

Через некоторое время Тристрам наконец увидел в этом бесконечном заборе что-то вроде КПП. Он осторожно приблизился: перед ним были прочные металлические ворота, украшенные наверху колючей проволокой Перед воротами торчала маленькая деревянная будка с одним подслеповатым окошком, а перед дверью будки стоя дремал часовой в шинели и каске. Будка, ворота, проволока, темнота, часовой – и ничего больше.

Испуганно вздрогнув, часовой ожил и, вытаращив глаза, направил на Тристрама винтовку.

– Пропустить! – скомандовал Тристрам.

– Откуда вы взялись?! – Довольно тупое лицо часового выражало тревогу.

– Вы что, не видите моего звания? – взорвался Тристрам.

– Дайте мне пройти! Проведите меня к начальнику караула!

– Простите, сержант. Я вроде как обалдел. Первый раз вижу, чтобы кто-нибудь пришел с этой стороны!

Пока все шло хорошо.

Часовой приоткрыл створку ворот, провизжавшую колесиками по земле.

– Сюда, пожалуйста, – проговорил он, хотя никакого другого выхода здесь и не было, – сержант.

Часовой провел Тристрама к домику караульного помещения, открыл дверь и пропустил его внутрь.

С потолка караулки свисала желтая, как апельсин, маломощная лампочка, на стене висели инструкции в рамочках и карта. Нос капрала Хейзкелла сработал удивительно точно: это была карта Ирландии.

За столом, положив ноги на стул, сидел капрал и чистил ногти. Прической и выражением лица он смахивал на Шарля Бодлера.

– Встать, капрал! – рявкнул Тристрам.

Капрал вскочил, в панике уронив стул. Он был напуган офицерским акцентом Тристрама больше, чем его нашивками.

– Хорошо, – проговорил Тристрам. – Садитесь. Вы начальник караула?

– Сержант Форестер. Он спит, сержант. Я его разбужу!

– Не беспокойте его. – Тристрам решил врать напропалую.

– Мне нужен транспорт. Где я могу добыть какой-нибудь транспорт?

Капрал выпучил глаза в точности так, как пучит их сам Шарль Бодлер на своем дагерротипе.

– Ближайший автопарк находится в Дингле… Смотря куда вы хотите ехать.

– Мне нужно доложить об этом последнем шоу, – ответил Тристрам. – Можно взглянуть на карту?

Он подошел к карте, на которой был изображен разноцветный неуклюжий зверь, называвшийся Ирландией.

Дингль находился, само собой, на берегу залива Дингль. Заливы Дингль и Трали вгрызались в территорию графства Керри, образуя полуостров. Глядя на карту, Тристрам все понял: на многих островках и выступах западного побережья красовались флажки Министерства обороны. По всей видимости, Правительство Единой и Неделимой Ирландии сдало эти территории в аренду британскому Министерству обороны для организации псевдотренировочных лагерей.

– Угу, угу, – гмыкал Тристрам, разглядывая карту.

– А где находится то место, куда вы хотите добраться? – спросил капрал.

– Вам бы следовало подумать, прежде чем задавать такой вопрос, – укоризненно проговорил Тристрам. – Есть такая вещь, как военная тайна, слыхали?

– Простите, сержант. Сержант… а что там действительно происходит? – смущенно спросил капрал и ткнул пальцем в направлении огромного огороженного полигона.

– Вы хотите сказать, что вам ничего не известно?

– Никто не имеет права заходить туда, серж. Туда ни разу не пропустили ни одного человека. Мы слышим только шум, и всё. Но, судя по звукам, условия, в которых проходят тренировки, очень приближены к боевым. Но никому и никогда еще не разрешили посмотреть на это, серж. Так предписывают инструкции.

– А обратно людей выпускают?

– Ну, этого тоже не бывает, понимаете… Никто не выходит через эти ворота, вот почему я так думаю. Вы первый, кого я вижу, а я здесь служу уже девять месяцев. Не стоило здесь и ворота городить, правда ведь?

– Ну, не знаю, – проговорил Тристрам. – Сегодня ведь они сослужили свою службу?

– Ваша правда! – ответил капрал, испытывая благоговейное восхищение предусмотрительностью все предвидящего Провидения. – Это действительно совершеннейшая правда!

Полный желания помочь Тристраму, он добавил: – Но, конечно же, вы всегда можете сесть на поезд и поехать туда, куда вам нужно, сержант.

– Где станция?

– О, всего в одной или двух милях отсюда прямо по дороге. Железнодорожная ветка до Трали. Там ходит рабочий поезд до Килларни, часа в два ночи. Вы легко доберетесь, если этот вариант вас устраивает.

(«Думать надо, думать!») Эта ночь еще не кончилась, и тем не менее казалось, что целый пласт какого-то другого времени отделяет его от того момента, когда раздался визг свистков. Сержант Лайтбоди, которого Тристрам вдруг вспомнил, говорил о том, что собирается найти «великое возможно». Странно подумать, но он уже давно нашел его. Которое больше уже не «возможно», конечно. Тристрам поежился.

– Вы не очень хорошо выглядите, сержант. Вы уверены, что сможете туда добраться?

– Я смогу, – ответил Тристрам. – Я должен смочь.

ЭПИЛОГ

Глава 1

Маршрут: Трали – Килларни – Мэллоу. Большую часть пути Тристраму снились плохие сны. Подняв воротник шинели, он прикорнул в углу купе. Во сне ему слышался какой-то противный высокий голос, который, перекрывая рев паровоза, вел подсчеты: «Предположим, что сегодня ночью мы проводили двенадцать сотен людей. Предположим, что каждый в среднем весит десять стоунов (женщины легче мужчин), и получим двенадцать тысяч стоунов брутто. Умножаем на тысячу – получаем двенадцать миллионов стоунов мяса (живьем, на своих двоих) на одну ночь хорошей работы в мировом масштабе. Желающие на досуге могут пересчитать в тонны». Взвод Тристрама стоял в строю, и все с печальными лицами показывали на него пальцами: он был еще жив. Встрепенувшись, Тристрам проснулся в холодном поту, когда поезд подходил к Мэллоу. Рабочий-ирландец положил ему руку на плечо и успокоил его, сказав: «Все в порядке, парень».

За день Тристрам добрался от Мэллоу до Росслера. Ночь он провел в гостинице, а утром, заметив, что вокруг бродит военная полиция, купил костюм, плащ, рубашку и ботинки. Свою военную форму он запихал в ранец, вынув оттуда мясные консервы. Тристрам подарил их нищей старухе, которая благодарно запричитала: «Да благословит тебя Христос, Дева Мария и святой Иосиф, сынок!» Пистолет он сунул в карман.

На борт пакетбота, следовавшего до Фишгарда, Тристрам взошел гражданским человеком.

Переход был тяжелым – февраль. Пролив Святого Георгия вставал на дыбы и храпел, как дракон. В Фишгарде Тристрам почувствовал себя совсем больным и провел там ночь. Следующий день был солнечным, а воздух прохладно-бодрящим, как рейнвейн. Тристрам отправился на юго-восток, в Брайтон. Во всяком случае, билет, который он купил, был до Брайтона.

После того как поезд миновал Солсбери, у Тристрама вдруг возникло непреодолимое желание пересчитать деньги. Взводные деньги. Их оказалось тридцать девять гиней, три септа и один таннер.

Тристрама непрерывно бил озноб, да так, что соседи по купе бросали на него любопытные взгляды. К тому времени, когда доехали до Саутгемптона, Тристрам понял, что по– настоящему болен, хотя, возможно, у него еще хватит сил сойти с поезда и найти убежище, чтобы оправиться от болезни. Имелось множество веских причин для того, чтобы не появляться в Брайтоне, шатаясь и теряя сознание от слабости, а значит, и не имея возможности овладеть ситуацией.

В Саутгемптоне, неподалеку от Центрального вокзала, Тристрам нашел военную гостиницу, занимавшую пять нижних этажей какого-то небоскреба Войдя в гостиницу, он показал свою расчетную книжку и заплатил за пять дней вперед. Старый служитель в вытертой синей куртке привел его в маленькую, холодную, по-монастырски меблированную комнату, где – о счастье! – на кровати лежала целая куча одеял.

– Как вы себя чувствуете? – спросил старик – Нормально,

– ответил Тристрам.

Как только старик вышел, он запер дверь, быстро разделся и заполз под одеяла. В постели Тристрам позволил себе расслабиться и разрешил лихорадке – словно дьяволу или любовнице – полностью овладеть им.

Бесконечный потный озноб оказался сильнее времени, пространства и ощущений Исходя из естественного чередования света и тьмы, Тристрам прикинул, что он лежит в постели уже часов тридцать шесть. Болезнь терзала и грызла его тело, как собака кость. Потливость была такой сильной, что мочевой пузырь совершенно не беспокоил Тристрама. Он чувствовал, как ощутимо худеет и становится легче. К кризису он приблизился с убеждением, что тело его стало прозрачным, что каждый внутренний орган у него фосфоресцирует в темноте, а отсутствие медсестры-инструктора, которая могла бы привести своих студентов-анатомов полюбоваться на него, – скандальное недоразумение.

Наконец Тристрам провалился в окоп забытья, столь глубокий, что до него не могло дотянуться ни одно сновидение, ни одна галлюцинация.

Он проснулся утром с таким ощущением, словно проспал целую зиму, как медведь или черепаха, потому что солнце, освещавшее комнату, сияло совсем по-весеннему. Тристрам с болью выдернул ощущение времени из того места, где оно пряталось, и вычислил, что сейчас должен быть еще февраль, еще зима.

Сильнейшая жажда выгнала его из постели. Пошатываясь, Тристрам подошел к умывальнику, вынул из стакана ледяные на ощупь зубные протезы и, раз за разом наполняя его жесткой южной известковой водой, стал жадно глотать ее, громко булькая. Он пил до тех пор, пока, задыхаясь, не свалился на кровать. Знобить его перестало, но он все еще чувствовал себя легким, как листочек папиросной бумаги.

Тристрам завернулся в одеяла и снова заснул.

На этот раз его разбудил переполненный мочевой пузырь, и, говоря по секрету, Тристрам опорожнил его в раковину умывальника. Теперь он чувствовал, что может держаться на ногах, хотя ему и было очень холодно.

Это потому, что он ничего не ел.

Солнце садилось, наступал промозглый вечер. Тристрам оделся и, немытый и небритый, спустился в столовую. Кругом сидели солдаты, пили чай, хвастались и жаловались на жизнь, хотя были еще совсем «салаги». Тристрам попросил куриных яиц и натурального молока. О мясе он не мог и подумать.

Ел он очень медленно и чувствовал, как к нему вроде бы возвращаются силы. Тристрам был удивлен, заметив, что воскрешен древний обычай, введение которого в Англии приписывается легендарному мореплавателю по имени Джон Плейер: некоторые солдаты давились от кашля, держа во рту свернутые трубочкой бумажки, подожженные с одного конца.

«И покроете себя ела… ела… дада-рам, дада-рам…» Из груди Тристрама вырвалось рыдание.

Лучше ему вернуться в постель.

Тристрам крепко проспал еще какой-то промежуток времени, не измеренный сменой света и тьмы. Когда он проснулся – это произошло внезапно, – он обнаружил, что перенесся в мир совершенной духовной ясности.

– Что ты намерен делать? – спросила спинка кровати.

– Не дать себя поймать! – вслух ответил Тристрам.

Его насильно завербовали в армию двадцать седьмого марта прошлого года, в день праздника Пасхи, и должны были демобилизовать ровно через год. До этой даты – еще больше месяца! – он не мог чувствовать себя в безопасности. Он не выполнил приказа умереть. Вполне возможно, что военное ведомство будет охотиться за ним до тех пор, пока он не искупит вину, выполнив свой долг. «А правда, захотят ли они возиться?» Подумав, Тристрам решил, что захотят, потому что вопросительный знак вместо галочки против одного из имен в списке личного состава не будет давать им покоя, означая пропажу расчетной. книжки. Возможно, что даже здесь, в этой армейской гостинице, его поджидает опасность. Тристрам подумал, что чувствует себя уже достаточно хорошо, чтобы уйти отсюда.

Он помылся, тщательно побрился и, внимательно следя за собой, переоделся в гражданское.

Легкий, как остриженная овца, почти спорхнул он вниз по лестнице: болезнь принесла благо, очистив от тяжких мыслей.

Патруля военной полиции в вестибюле не было.

Тристрам думал, что выйдет навстречу утру, но, нырнув с головой в этот приморский город, он обнаружил, что уже середина дня. Он отведал жареной рыбы в каком-то окраинном ресторанчике, а потом, неподалеку от него, нашел неряшливо выглядевший дом с меблированными комнатами, который его вполне устраивал: никаких вопросов, никакого любопытства. Тристрам заплатил за неделю вперед. «Денег хватит как раз до дембеля», – подумал он.

Глава 2

Следующие четыре недели Тристрам провел с большой пользой. Он вспомнил о своем призвании преподавателя истории и связанных с ней дисциплин, а потому, финансируемый своим бедным мертвым взводом, прописал себе краткий курс реабилитации. Целые дни он проводил в Центральной библиотеке, читая работы великих историков и историографов своей эпохи: «Борьбу идеологий в двадцатом веке» Скотта, «Principien der Rassensgeschichte" [18]18
  "История как борьба рас» (нем)


[Закрыть]Цукмайера и Фельдфебеля, «Историю ядерной войны» Стеббинга-Брауна, «Гунчаньчжуи" [19]19
  Гунчаньчжуи – коммунизм (кит.)


[Закрыть]Жу Ансюна, «Суррогаты религий в прототехническую эпоху» Спарроу, «Учение о Колесе» Радзиновича. Это все были тоненькие книжечки, написанные логограммами, их урезанная орфография служила целям экономии печатной площади. Похоже, что теперь этой площади было достаточно. По вечерам, для того чтобы расслабиться, Тристрам читал современных поэтов и романистов. Ему казалось, что писатели Пелфазы дискредитировали себя: никто из них, похоже, не мог (а жаль, что ни говори!) создать настоящее произведение искусства, исходя из принципов доброго старого либерализма. Новые книги были полны секса и смерти – тем, вероятно, единственно достойных писателя.

Двадцать седьмого марта, в понедельник, прекрасным весенним утром Тристрам на поезде отправился в Лондон.

Министерство обороны находилось в Фулхэме. Оно оказалось рядом офисов в небоскребе умеренной высоты (тридцать этажей), который назывался «Джунипер-билдинг».

– Вам нельзя сюда, сэр, – сообщил ему швейцар– отставник.

– Почему это?

– Нельзя, если не назначено.

– Прочь с дороги! – зарычал Тристрам. – Вы, похоже, не знаете, кто я такой?

Оттолкнув швейцара в сторону, он решительно прошел в первый попавшийся офис, где множество упитанных блондинок трещали электрическими аудиофонами.

– Я хочу видеть кого-нибудь из начальства, – объявил Тристрам.

– Вы никого не можете видеть, если вам не назначено! – огрызнулась одна из молодых женщин.

Тристрам прошел офис насквозь и открыл какую-то дверь с застекленной верхней половиной. Он увидел лейтенанта, который, тяжело задумавшись, сидел между двумя пустыми корытцами для «входящих-исходящих» – Вас кто пропустил? – спросил лейтенант.

На носу у лейтенанта сидели большие очки в черной оправе, цвет кожи был, как у сладкоежки, ногти обгрызены до мяса, а на плохо выбритой шее красовался клок волос.

– Глупый вопрос, вам не кажется? Меня зовут Т Фокс. Сержант Фокс. Докладываю вам, что я единственный, кто остался в живых после одного из тех славно придуманных миниатюрных побоищ на западном побережье Ирландии Я бы хотел поговорить с кем-нибудь поважнее вас.

– Оставшийся в живых?! – переспросил пораженный лейтенант. – Лучше вам, наверное, пойти и представиться майору Беркли.

Лейтенант встал из-за стола, показав брюшко канцелярского служащего, и вышел в другую дверь. В дверь, через которую ворвался Тристрам, постучали.

– Войдите! – крикнул он.

Это был швейцар.

– Простите, что я позволил ему пройти мимо меня, сэр…

– начал он и охнул: Тристрам держал в руке пистолет.

Если они хотят играть в солдатики – Бог в помощь.

– Псих! – взвизгнул швейцар и быстро захлопнул дверь. Через стекло можно было рассмотреть его быстро удаляющийся силуэт.

Вернулся лейтенант.

– Следуйте за мной, – пригласил он.

Тристрам пошел за лейтенантом по коридору, который был освещен только светом из других застекленных дверей. Пистолет он сунул в карман.

– Сержант Фокс, сэр! – доложил лейтенант, вытаращивая глаза на офицера, который делал вид, что ужасно занят составлением какой-то срочной депеши. Офицер был майором с очень красивыми темно-рыжими волосами. Склонившись над столом, он представил Тристраму на обозрение маленькую лысинку величиной с просфору. На стенах были развешаны групповые фотографии каких-то людей, одетых большей частью в шорты.

– Одну минутку, – сурово проговорил майор, продолжая усердно писать.

– Ах, да бросьте вы! – раздраженно сказал Тристрам.

– Простите, не понял?

Майор поднял голову. Глаза у него были подслеповатые, цвета устричной раковины.

– Почему вы не в форме?

– Потому что, по условиям контракта, записанным в моей расчетной книжке, я закончил свою службу сегодня ровно в двенадцать часов дня.

– Понятно. Оставьте нас наедине, Ральф, – приказал майор лейтенанту. Тот ответил поклоном официанта и вышел.

– Итак, – обратился майор к Тристраму, – что это вы там говорили насчет того, что вы единственный уцелевший?

Похоже было, что он не ждал немедленного ответа, так как попросил у Тристрама расчетную книжку, чтобы взглянуть на нее.

Тристрам протянул документ. Сесть ему не предложили, поэтому он сел сам.

– Угу, – буркнул майор, открыл книжку и принялся ее изучать. Щелкнув тумблером, он проговорил в микрофон: «7388026, сержант Т. Фокс. Личное дело немедленно, прошу вас». Затем, обращаясь к Тристраму, майор спросил: – Так зачем же вы к нам пожаловали?

– Заявить протест! – ответил Тристрам. – И предупредить, что я собираюсь взорвать весь этот дешевый театр!

Вид у майора был озадаченный. В задумчивости он принялся тереть свой длинный нос. Из щели в стене выскочила кожаная папка и упала в проволочную корзину. Майор открыл папку и начал внимательно читать.

– Так-так, понятно, – вскоре проговорил он. – Похоже, что все вас ищут! Строго говоря, вы должны быть мертвы, разве нет? Вы должны были умереть вместе, со своими товарищами. Должно быть, вы быстро бежали! Вы знаете, я еще могу арестовать вас как дезертира. Наверстать упущенное.

– Ерунда это! – вспылил Тристрам. – Будучи единственным оставшимся в живых, я превратился в командира этого несчастного убитого взвода. Именно я должен был принимать решения! И я решил предоставить себе месячный отпуск. К тому же я был болен, что неудивительно.

– Это нечестно, понимаете?

– Вот уж не вам и вашей организации кровожадных убийц говорить о честности! Шайка вонючих свиней-душегубов, вот вы кто!

– Так-так, – проговорил майор. – А вы себя с нашей организацией никак не связываете? Осмелюсь предположить, что вы убили людей гораздо больше, чем, скажем, я. Вы действительно принимали участие в М. И.?

– Что такое М. И.?

– Мероприятие по истреблению. Так теперь называются эти новые сражения, понимаете? Осмелюсь предположить, что вы приняли в такой акции посильное участие. Ну, скажем, защищая себя. В противном случае, я не понимаю, как вам удалось остаться в живых?

– Нам дали приказ!

– Конечно, дали. Приказ стрелять. И это всего лишь справедливо – стрелять, когда в тебя стреляют. Не правда ли?

– И все равно это было убийство! – горячо возражал Тристрам. – Убийство бедных, несчастных, беззащитных…

– О-о-о, послушайте-ка, они ведь были не такими уж беззащитными, не правда ли? Берегитесь банальностей, Фокс! Одна банальность тащит за собой другую, и знаете, серия банальностей всегда кончается абсурдом. Солдаты были хорошо обучены и хорошо вооружены, и они умерли с честью, веря в то, что отдают жизни за великое дело. И вы знаете – так оно и есть! А вот вы сохранили себе жизнь, исходя, безусловно, из совершенно бесчестных побуждений. Вы оставили себя в живых, потому что не верите в то, за что боремся мы, за что мы всегда будем бороться. Понятно – вас загребли в самом начале, когда система была крайне несовершенна. Сейчас же призыв в армию осуществляется очень избирательно. Мы больше не берем подозрительных личностей вроде вас.

– Вы просто используете бедняг, которые находятся в безвыходном положении, так?

– Конечно. Без дураков и энтузиастов как-то лучше жить. А также без бродяг и уголовников. Если говорить о женщинах – без кретинок-производительниц. Знаете, это очень здраво в смысле генетики!

– О Боже, Боже! – простонал Тристрам. – Это же явное безумие!

– Ничуть. Вспомните – вы выполняли приказ. Мы все выполняем приказы. В конечном счете приказы Министерства обороны – это приказы УОНЗ.

– Убийцы они, как бы их ни называли!

– О нет! УОНЗ – это Управление по Ограничению Населения Земли. Конечно же, военных приказов в буквальном смысле оно не отдает. УОНЗ просто делает официальные сообщения о численности населения, соотнося эту численность с запасами продовольствия (всегда с прикидкой на будущее, конечно). И их концепция обеспечения продовольствием – это не та старая примитивная идея минимального рационирования. Их цель – высокие стандарты, подразумевающие наличие запасов. Я не экономист, между прочим, так что какие такие запасы – меня можете не спрашивать.

– Я об этом все знаю, я историк, – заметил Тристрам.

– Что вы говорите! Тогда, я полагаю, вас или нужно было оставить инструктором, а рано или поздно кто-нибудь получит нагоняй за ваш перевод в боевую часть, или… о чем бишь я говорил? Да! Или вас не нужно было брать в армию совсем.

– Я понимаю, к чему вы клоните, – проговорил Тристрам.

– Я слишком много знаю. Так? А ведь я еще собираюсь и написать, и рассказать – ученикам тоже! – о вашей организации циничных убийц. Полицейского государства больше нет! Нет шпионов, нет цензуры. Я расскажу всю правду. Я заставлю Правительство действовать!

Майор был невозмутим. Медленными движениями он тер свой нос.

– Несмотря на свое название, – заговорил майор, – Министерство обороны на самом деле не является правительственным учреждением. Это корпорация. А название – Министерство обороны – просто дань прошлому. Это корпорация, работающая по договору с Государством. Договор должен возобновляться каждые три года, если я не ошибаюсь. Не думаю, чтобы существовала какая-нибудь вероятность того, что договор не будет продлен. Действительно, а каким другим способом сдержать рост населения? В прошлом году рождаемость подскочила феноменально и продолжает расти. Не то чтобы в такой ситуации было что-то ненормальное, нет, конечно. Контрацепция – вещь жестокая и неестественная: каждый имеет право появиться на свет. Так же как каждый должен умереть, рано или поздно. Мы будем поднимать порог призывного возраста все выше и выше – в той степени, конечно, насколько это касается физически здоровой и умственно нормальной части населения: дрянь должна исчезать сразу по достижении половой зрелости. Умереть должен каждый, а история, похоже, говорит о том (вы как историк со мной согласитесь), история говорит о том, что смерть солдата – лучшая из смертей. «Перед лицом судьбы ужасной…» – как говорит поэт. «За предков прах, за храмы и богов…» – и так далее, и тому подобное. Я не думаю, чтобы вам удалось отыскать хоть кого-нибудь, кто возражал бы против существующей системы. Деятельность Министерства обороны несколько напоминает проституцию: она очищает общество. Если бы нас не существовало, много бы всякой мерзости булькало на поверхности Государства. Мы как раковины-жемчужницы, понимаете? Хулиганы, извращенцы, искатели смерти… вы же не хотите, чтобы они существовали в гражданском обществе? До тех пор пока существует армия – не будет полицейского государства, не будет «серых», и резиновых дубинок, и зверских пыток, и расстрелов в обременительно ранние часы. Основные проблемы Государства решены. Теперь у нас свободная страна: порядок без заорганизованности, что означает – порядок без насилия. Безопасное общество, в котором есть место для каждого. Чистый дом, населенный счастливыми людьми. Но в каждом доме должна быть канализационная система. Это мы и есть.

– Это неправильно, – заявил Тристрам. – Все, все неправильно!

– Что вы говорите! Что ж, когда придумаете что-нибудь получше, приходите и расскажите нам.

С крошечным остатком надежды Тристрам спросил: – Считаете ли вы, что люди по сути своей добропорядочны?

– Ну, теперь у них есть шанс стать добропорядочными гражданами.

– Все точно. Это означает, что возврата либерализма ждать недолго. Не думаю, чтобы Пелагианское государство возобновило с вами договор.

– Не думаете? – как-то безразлично переспросил майор.

– Вы подписали себе смертный приговор самим фактом своего существования.

– Мне кажется, вы выражаетесь излишне афористично, – проговорил майор. – Знаете… мне было приятно с вами побеседовать, но я действительно очень занят. Понимаете, строго говоря, раз уж речь идет о вашей демобилизации, вам бы нужно пройтись по соответствующим инстанциям. Но я подпишу вашу отставку, если уж вам так невтерпеж, и дам вам квиточек для бухгалтерии.

Майор принялся скрести пером.

– Вознаграждение – по двадцать гиней за каждый месяц службы. Месяц официального отпуска по случаю демобилизации будет полностью оплачен. Так… Ну а детали вы там с ними обговорите. Принимая во внимание, что человек вы очень недоверчивый, вам заплатят наличными.

Майор улыбнулся и добавил: – И не забудьте сдать пистолет. – Тристрам с удивлением заметил, что держит в руке пистолет, направив его на майора.

– Отдайте-ка его лучше мне. Мы не так уж любим насилие, знаете ли. Стрельба – это для армии, а вы теперь вне армии, мистер Фокс.

Тристрам покорно положил пистолет на майорский стол. Сейчас он понял, что стрелять в Дерека было бы дуростью.

– Есть еще вопросы? – поинтересовался майор.

– Только один. Что происходит с убитыми?

– С убитыми? А… Понимаю, что вы хотите спросить. Когда солдата вычеркивают из списков личного состава по случаю смерти, то у него забирают расчетную книжку и посылают письмо с выражением соболезнований его – или ее – близким. На этом заботы военного департамента кончаются. Дальше уже подключаются гражданские подрядчики. Вы знаете, мы извлекли кое-какие уроки из прошлого мотовство до добра не доводит. А уж что там делают гражданские подрядчики – это их забота. Деньги всегда кстати. Деньги поддерживают корпорацию в рабочем состоянии. Понимаете, мы полностью независимы от Казначейства. Мне кажется, этим можно гордиться. Есть еще вопросы?

Тристрам молчал.

– Вот и хорошо. Ну, лучшие пожелания, старина. Полагаю, сейчас вы начнете подыскивать себе работу? С вашей квалификацией у вас не должно быть больших трудностей.

– И с моим жизненным опытом.

– Вот именно.

Улыбаясь, как родному, майор встал, чтобы пожать Тристраму руку.