Текст книги "Огонь в затемненном городе (1972)"

Автор книги: Эно Рауд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Я СТАНОВЛЮСЬ ГИМНАЗИСТОМ И ВОЗЧИКОМ

Теперь мы с Олевом гимназисты. Хвалиться, конечно, некрасиво, но я все же замечу, что довольно хорошо сдал вступительные экзамены. У Олева тоже все прошло гладко, и моя радость была почти двойной. Просто не могу представить себе другого соседа по парте.

Из нашего класса попало в гимназию восемь учеников. И в том числе Линда. Честно говоря, я не могу представить себе наш класс без Линды.

В списке принятых был также Хельдур, но вряд ли мы еще встретимся с ним. Хельдур больше не живет в нашем городе.

Неделю спустя после экзаменов я зашел к нему домой.

– Они переехали, – объявила мне хозяйка квартиры, очень толстая женщина со страшно любопытным взглядом.

Я попросил новый адрес Хельдура.

– Видишь ли, дорогой мой, вот этого-то я как раз и не знаю, – говорила хозяйка квартиры, сверля меня своими круглыми внимательными глазами. – Кажется, куда-то в деревню они переехали. Да, тут они были и жили как мышки, одно удовольствие держать таких постояльцев. И кухней они не так уж много пользовались, и электричества почти не жгли. Милые были, чистые люди. Я сама тут тоже иной раз раскидываю мозгами, куда бы это они могли переехать. Но моя старушечья голова не может додуматься до этого так просто. Вовремя, вишь ли, не догадалась спросить. В суете переезда просто вылетело из головы.

Я понял, что не имеет смысла расспрашивать дальше. Очевидно, мать Хельдура хотела сохранить в тайне их новое местожительство, а эта хозяйка квартиры явно умеет соблюдать конспирацию не хуже нас с Олевом. С легкой грустью я подумал, что едва ли в нашем городе кто-нибудь ощущает отсутствие Хельдура. Приехал. Был новичком. И уехал. Почему он приехал или почему он уехал – это никого не интересовало. Никто даже не догадывается, что он со своей матерью бежит, как затравленный зверь, с одного места на другое, хотя не сделал ничего дурного, как говорится, даже мухи не обидел. Судьба крушит человеческие жизни! Судьба? Нет, не то слово. Нацисты – вот кто разрушил нашу жизнь.

И ни один человек не знает, как долго еще будет длиться эта бойня. Что благодаря какому-то чуду война кончится раньше чем через два года, – в это никто не верит. Правда, под Москвой и Ленинградом немцы топчутся на месте, но на юге они снова начали продвигаться вперед. В газетах пишут каждый день, какое огромное количество советских танков уничтожают на фронте. Конечно, фашистским сообщениям нельзя верить. Немцы безусловно здорово врут. Рассказывали, что на основе немецких официальных сообщений кто-то подсчитал, сколько красноармейцев уже убито на войне или попало в плен. Получилось столько, что у нас в Советском Союзе уже больше не осталось в живых ни одного мужчины. И с уничтоженными танками дело обстоит, очевидно, так же.

Все же немцы продвигаются вперед. У них еще есть силы, И похоже, что пройдет немало времени, прежде чем эти силы будут сломлены.

После вступительных экзаменов в гимназии у меня начались каникулы. Правда, назвать это отдыхом нельзя. Дело в том, что я вынужден был наняться на работу, так как весной появилось распоряжение директории [5]5
  В период оккупации директориями называли министерства так называемого самоуправления, а министров называли директорами.


[Закрыть]просвещения, что все гимназисты и учащиеся профшкол обязаны летом работать в сельском хозяйстве. Кто осенью не представит соответствующую справку, будет исключен из гимназии. Такую работу в сельском хозяйстве называют вспомогательной службой.

Конечно, я мог бы отправиться на вспомогательную службу в деревню к тете. Там этого сельского хозяйства больше чем достаточно. Но у меня появилась возможность устроиться в городе возчиком в детский сад. Директорша этого детского сада хорошая знакомая моей мамы; она-то и взяла меня на работу.

В двенадцати километрах от города детский сад имеет подсобное хозяйство. Фактически это просто маленький хутор, который как-то там арендуется детским садом. В погребе подсобного хозяйства хранятся картошка, морковь, брюква и другие овощи, которые я должен возить на тележке с лошадью в город, чтобы, несмотря на тяжкое военное время, хоть как-то поддержать питание детей.

Жалование я получаю натурой. Это значит, что мне платят не деньгами, а теми же самыми овощами, которые я вожу для детей в город. По особому соглашению мне еще дают немного зерна, чтобы я мог кормить Кыку. Осенью детский сад выдаст мне справку, что я проработал необходимое время в сельском хозяйстве.

Лошадь у меня не бог весть какой рысак. Это уже пожилое животное, и в задних ногах у него будто бы легкий ревматизм. Но если она начинает бежать, то может протрусить километр-другой, и ничего особенного с нею не случается. Она не лезет кусаться и, что самое главное, даже не шевелит ушами, когда навстречу случается автомобиль. По-моему, нынче, в эпоху техники, нам нужны именно такие лошади, которые не боятся машин.

Тележка, честно говоря, довольно нелепая. Кузов тележки представляет собою ящик, обитый желтой жестью и установленный гораздо выше, чем кузова обычных тележек. Перед этим ящиком, сразу же позади лошади, высокое сиденье, которое из добрых чувств можно было бы назвать облучком. По бокам с обеих сторон на ящике написано синими печатными буквами: «Бохман и сын». Очевидно, тележка когда-то принадлежала торговцу Бохману и его сыну, которые возили на ней свои товары.

Эта надпись – «Бохман и сын» – единственное, что меня несколько огорчает в моей возницкой должности. Сейчас объясню почему.

Однажды, возвращаясь в город с грузом картофеля, я заметил на улице Гуйдо и Атса. Читатель, наверно, догадался, что они, естественно, также заметили меня.

– Эй, хозяин, подвези! – крикнул Гуйдо.

Я не придумал ничего другого, как многозначительно пошевелить кнутом.

Но тут Атс пояснил:

– Никакой это не хозяин. Ты читай на тележке – это же мальчик Бохмана!

– А где же старый Бохман? – спросил Гуйдо.

Атс ответил вместо меня:

– Старик Бохман ведь в России. Видимо, сынок везет ему теперь провизию, чтобы папаша не околел там с голодухи.

Кровь во мне заходила волнами. Я крутанул кнутом, но парни благоразумно держались подальше от тележки. Тогда я вытянул кнутом лошадь, однако безрезультатно, потому что с грузом она все равно не могла пуститься бегом.

Я молча проглотил насмешки Гуйдо и Атса. Только подумал, что наступит же время, когда мы сведем все счеты.

Вообще-то (не считая этого «Бохман и сын») я доволен своей новой должностью. Теперь я умею быстро и уверение запрягать и распрягать лошадь, а такая сноровка может пригодиться в жизни.

Но, помимо всего, мы с Олевом получили еще одну, чисто военного характера, выгоду от моей возницкой должности.

Если у читателя хватит терпения, то он вскоре узнает какую дополнительную пользу извлекли мы из того, что в моем распоряжении оказались лошадь и тележка.

В КАТАКОМБАХ

На полпути от детского сада до подсобного хозяйства находится так называемая пустошь Х аасвялья. Мы с Олевом не раз слыхали от мальчишек, что там будто бы есть какие-то подземные ходы или катакомбы. И все-таки мы никак не могли собраться лично пойти осмотреть эти катакомбы. Но теперь служебные поездки проходили мимо Хаасвялья, и для меня открывалась удобная возможность поближе познакомиться с этими подземными ходами.

Дело было организовано так: отправляясь в один из рейсов за продуктами в подсобное хозяйство, я прихватил Олева с собой. Легкие у Олева были слабые, поэтому его освободили от вспомогательных работ, и он мог заниматься чем угодно. Мы уселись рядом на облучке, будто два сына Бохмана, и пустились в путь.

Должен признаться, что тот же самый путь, который я обычно проделывал один, вдвоем с Олевом показался мне гораздо приятнее. На сей раз я даже желал бы встретиться с Гуйдо и Атсом. Уж мы бы все вместе немножко поговорили. О том, кто такой старик Бохман, и кто его сын, и так далее и тому подобное. К сожалению, мы не встретили Гуйдо и Атса.

Мы вообще не встретили знакомых, но у нас и без того было о чем поговорить и что обсудить.

Незаметно наш разговор снова перешел на Велиранда. Эта тема всегда вызывала у нас озабоченность. Правда, мы разоблачили Велиранда. Мы даже успели предупредить о нем двух человек. Но пока мы заканчивали школу и сдавали вступительные экзамены в гимназию, нам было совершенно не до того, чтобы продолжать за ним слежку. А в том, что Велиранд продолжал действовать, у нас не было никаких сомнений. Следовало бы окончательно обезвредить его. Но как?

– Неужели у нас действительно руки коротки? – проворчал я.

– Его надо было бы каким-нибудь образом скомпрометировать в глазах немцев, – считал Олев.

Такую идею он уже высказывал и раньше, но все упиралось в один и тот же вопрос – как?

– Вот если бы можно было пришпилить ему на спину табличку, – рассуждал Олев, – скажем, с надписью: «Берегитесь, я немецкий шпик!» Стоит ему появиться с такой табличкой в политической полиции, песенка его будет спета.

Этот план тоже был не нов. Но мы и сами понимали его несбыточность. В школе еще удавалось устроить, чтобы кто-нибудь из мальчишек разгуливал с пришпиленной на спине запиской: «Я – дурак!» Но наше дело было гораздо сложнее и серьезнее.

Я поразился, до чего быстро шло время, когда мы ехали вдвоем. Не успели мы порассуждать о том о сем, как уже оказались на Хаасвялья.

Засеянных полей тут почти не было. Местами рос ольшаник, местами просто лежала голая земля. По краям дороги было полно маленьких пирамид из цемента – противотанковых заграждений. Они остались тут с прошлого лета.

Моя лошадь – умное животное. Когда я направил ее в сторону от дороги прямо через дренажную канаву на луг, она изумленно обернулась на меня. Но так уж заведено, что лошадь должна подчиняться воле человека. Итак, несмотря на удивление, она должна была шагать туда, где, по словам мальчишек, находились катакомбы.

Длинные ряды противотанковых надолб протянулись далеко, до самого горизонта. Ну, против танков они, может быть и годились, а наша тележка «Бохман и сын» прекрасно проезжала между ними.

Настоящей дороги перед нами не было – были лишь следы колеи, заросшей травой. Но мы выбрали точное направление и через некоторое время оказались там, где надо.

Катакомб было три. По виду они напоминали бомбоубежище, которое в начале войны выкопали у нас в городском парке. Сверху они были покрыты землей, на которой теперь уже выросла трава.

Я привязал лошадь к тонкой, как прут, ольхе, и мы пошли к первой катакомбе. Но тут выяснилось, что катакомба залита водой. Мы измерили глубину воды палкой и увидели, что там больше метра, а дальше могло быть еще глубже. Чтобы проникнуть в катакомбу, нам потребовалась бы лодка.

Будь мы на несколько лет моложе, мы, может быть, построили бы плот и отправились на нем в сумрачную глубину катакомбы с горящими факелами в руках и тревожно бьющимися сердцами. Но сейчас такое романтическое предприятие казалось нам слишком детским.

– Здесь могли бы хорошо прятаться парашютисты, – заметил я. – Близко никто не живет, а вода уберегает от любопытных.

Проблема парашютистов в последнее время интересовала нас все больше. Ночью иногда слышался тихий рокот самолетов. Звук был совсем не похож на привычное завывание «мессершмиттов» и «юнкерсов», а натренированное ухо могло с уверенностью определить: гул доносился с очень большой высоты. Ходили слухи, что однажды облачной ночью кто-то над каким-то лесом видел парашют. Все же о деятельности парашютистов в наших местах никто ничего определенного не знал.

– У катакомб только один вход. Они словно созданы для ловушки, – сказал Олев. – Наши парашютисты не такие дураки, чтобы засесть здесь.

Олев был прав. Пожалуй, парашютисты найдут себе убежище получше. И в городах и деревнях есть люди, которые прячут их.

Мы пошли к следующей катакомбе. Здесь никакой воды не было, и мы бесстрашно вторглись под землю.

На нас пахнуло холодом и сыростью. Пришлось немножко постоять около входа, чтобы глаза привыкли к темноте. Только теперь мы поняли, как глупо и неподготовленно выехали из дома – даже свечу с собой не взяли.

Но делать было нечего.

Осторожно и больше на ощупь мы сделали несколько шагов вперед, в темный зев катакомбы. Затем Олев зажег спичку, и мы снова прошли немного вперед. Так мы продвигались все дальше и дальше.

Когда Олев в очередной раз зажег спичку, мы заметили на цементной стене странный черный нарост. Я тронул было его пальцем, но тотчас же отдернул руку. Это стенное украшение оказалось самой обыкновенной летучей мышью, а у меня почему-то не было никакой охоты гладить ее.

Когда Олев зажег следующую спичку, я небрежно заметил:

– Вообще-то свет притягивает летучих мышей.

На это Олев поторопился сообщить, что спички у него уже кончаются и что разумнее было бы пробираться дальше на ощупь.

Честно признаться, это была довольно противная катакомба, явно какое-то военное сооружение, никому теперь не нужное. К счастью, нам не так уж много осталось идти до конца, и вскоре мы уперлись в тупик. Тут Олев, невзирая на мышей, зажег еще одну спичку, но ничего интересного мы не обнаружили.

Обратный путь был много проще. Впереди у входа виднелся свет, и мы больше не боялись, что вдруг где-нибудь застрянем.

– Ну, как тебе тут нравится? – спросил я у Олева.

– Если у тебя нет желания более основательно познакомиться с образом жизни летучих мышей, можем вернуться обратно на поверхность, – сказал он.

Это был весьма неуместный намек на мою любовь к природе и животным.

– Рукокрылые – не моя специальность, – ответил я сухо.

Безусловно Олев не знал, что летучих мышей называют в научной литературе рукокрылыми, но он не захотел расспрашивать. Как человек, больше интересующийся техникой, он просто не считал это важным.

В третью катакомбу мы тоже проникли без труда. И здесь нас тоже встретил сырой воздух, а вскоре мы обнаружили и двух летучих мышей, вцепившихся в стену. Мы уже задумались было, стоит ли двигаться дальше, как Олев вдруг на что-то наткнулся.

– Бочки, – сказал Олев.

– Пустые или полные? – спросил я.

– Надо посмотреть.

Загорелась спичка.

Бочки стояли у стены, пять штук, аккуратненько одна возле другой в ряд. Они оказались тяжелыми.

Мы выкатили одну бочку из катакомбы. При дневном свете выяснилось, что бочка жестяная, словно огромная консервная коробка.

– Может быть, это и есть военные консервы, – предположил я. – Одной такой можно накормить целый полк.

Олев не счел нужным отвечать. Он сразу же принялся за дело и приподнял крышку.

Конечно, глупо было думать, что в этих бочках консервы.

В таком случае они наверняка стояли бы уже не здесь, в катакомбе, а в амбарах окрестных хуторов.

В бочке оказался какой-то желтый порошок.

– Это тараканья отрава, – сказал я тоном многоопытного человека.

Порошок был точно такого же цвета, как яд, которым у тети в деревне пользовались против прусаков.

– По-моему, это порох, – ответил Олев. – Артиллерийский порох или начинка для мин. Про тараканью отраву мне ничего не известно.

Он отсыпал пригоршню порошка на землю и поднес горящую спичку. Порошок вспыхнул сразу и, сгорая, здорово дымил. Было ясно, что такие прекрасные боеприпасы могут еще понадобиться нам. Но поскольку ни пушки, ни миномета у нас не было, мы решили взять с собой только одну бочку. Я подогнал лошадь поближе, и совместными усилиями мы погрузили боеприпас на тележку. После этого мы еще внимательно осмотрели катакомбу до конца, но больше ничего там не нашли.

На этом можно было бы и закончить главу. Все-таки добавлю еще вкратце, что, после того как мы погрузили в подсобном хозяйстве картофель для детского сада и вернулись затем в город, мы прежде всего переправили бочку в надежное место. Таким надежным местом был наш сарай. Как раз когда мы вкатывали бочку в двери сарая, Кыка снесла очередное яйцо и встретила нас радостным кудахтаньем. Это кудахтанье показалось нам победным гимном в честь великолепного военного трофея.

КОНЕЦ ВЕЛИРАНДА

Однажды вечером в квартире у Велиранда зазвонил телефон.

Велиранд поднял трубку.

– Я слушаю.

– Это господин Велиранд? – спросил торопливым и взволнованным шепотом приглушенный голос.

– Я у телефона.

– Мне посоветовали вам позвонить, – продолжал голос. – Дело очень важное.

– Кто говорит? – спросил Велиранд.

– Это сейчас не имеет значения. Дело в парашютистах.

– Я вас не понимаю.

– На пустоши Хаасвялья скрываются несколько парашютистов. Сегодня ночью с ними должна соединиться другая группа. Завтра все они будут прятаться в одном из подземных ходов, а следующей ночью попытаются взорвать мост через реку К яре.

– Скажите, пожалуйста, кто вы?

– Я не могу сейчас назвать себя, слишком дорого это может мне обойтись. Когда парашютистов поймают, все прояснится.

– Скажите хотя бы: откуда у вас эти данные?

– Мои данные абсолютно точные. А сейчас я должен кончать. Надеюсь на вашу помощь.

Олев повесил телефонную трубку на рычаг. Это он и говорил с Велирандом.

Я понимаю, что читатель сейчас в некотором замешательстве. Он спрашивает у себя, что должен обозначать этот странный телефонный разговор. Не стоит волноваться! Ведь нельзя же подумать, что мы и в самом деле решили прийти на помощь Велиранду в его подлой предательской службе. Нет, дело в том, что предпринятый нами осмотр катакомб породил великолепную идею. Эта мысль несколько дней, так сказать, прорастала в нас и, наконец, стала приобретать все более четкие формы, а затем блистательная идея превратилась в блистательную операцию. Читайте спокойно дальше, и вскоре все будет ясно.

– Пойдем, – сказал я.

Но Олев снова протянул руку к телефонной трубке.

– У нас должно быть алиби, – сказал он задумчиво, набрал номер своей тети и долго болтал с нею обо всякой ерунде.

– О каком алиби ты говорил? – не понял я Олева.

– Кто-нибудь мог видеть, как мы звонили отсюда, – объяснил он. – Если потом это дело начнут расследовать и на нас падет подозрение, можем сказать, что говорили только с моей тетей.

Я понял. На сей раз дело действительно обстояло настолько серьезно, что на каждом шагу необходимо было соблюдать конспирацию.

Мы выбрались из будки телефона-автомата. Ноги словно сами собой понесли нас на Солнечный бульвар, туда, где жил Велиранд.

– Как думаешь, попадется он на удочку? – спросил я у Олева.

Мой друг лишь пожал плечами.

Ответ на мой вопрос дала сама жизнь. С момента телефонного разговора прошло минут десять – пятнадцать, как мы вдруг заметили в другом конце улицы мужчину, который приближался к нам. Полы пальто его развевались. Этот человек был нам хорошо известен – Велиранд. Он торопился в центр города.

В центре города находилась политическая полиция. Кроме того, в центре города находились еще кинотеатр и аптека, но сеанс в кино уже давно начался, а по внешнему виду Велиранда нельзя было сказать, что он не совсем здоров. Куда же еще в таком случае он мог направляться? К кому-нибудь в гости? Но для чего тогда нестись такой рысью? Следовательно, он торопился именно в политическую полицию. Неужели он действительно попался на удочку?

Мы с Олевом свернули в ближайший переулок, чтобы не соваться под нос Велиранду, и скоро расстались.

Ночью мне плохо спалось. Меня мучили разные сновидения, в которых Велиранд и оккупанты играли немаловажную роль. Несколько раз я просыпался в испарине от страха. Но я не придаю сновидениям вообще никакого значения. Ведь сны отражают то, что мы видели или пережили наяву. И я не верю, что по снам можно предсказывать будущее. Поэтому утром я был довольно спокоен, хотя и видел во сне, что сижу за решеткой в тюрьме.

– Уж не болен ли ты, что-то ты очень бледный, – сказала мама, когда я сел завтракать.

– Чувствую себя великолепно, – ответил я с максимальной бодростью в голосе.

У меня не было ни малейшего желания тратить время на измерение температуры.

В подтверждение своего заявления я вынужден был съесть две полные тарелки каши из ржаной муки, потому что мама частенько пыталась определить состояние моего здоровья по моему аппетиту.

Затем я поспешил в детский сад и договорился, какие продукты привезти из подсобного хозяйства. Еще немного времени ушло на то, чтобы запрячь лошадь, и вскоре у дома Олева прозвучал мой сигнальный свист.

Олев не заставил себя ждать. Мы снова уселись на облучок, и бедной коняге, несмотря на ревматизм, пришлось трусить рысью больше, чем когда-либо до этого.

Честно говоря, торопиться нам было некуда. Мы сделали все, что было в наших силах. Ловушка для Велиранда была приготовлена. Но попадется ли Велиранд в нее или нет – это уже от нас не зависело. И все же мы хотели как можно быстрее попасть на Хаасвялья. Мы хотели найти хотя бы крохотную примету того, что наш телефонный звонок дал какой-то результат. Ведь, честно говоря, у нас было мало надежд, что нам удастся обмануть опытного провокатора.

Казалось, время едва тянется. Хотя я часто взмахивал кнутом и лошадь трусила из последних сил, дорога казалась удивительно долгой, будто бы кто-то специально удлинил километры. А получилось так, что мы вообще и не попали на Хаасвялья.

На развилке дороги стоял патруль самооборонщиков.

Один из них преградил нам путь и махнул рукой, чтобы я остановил лошадь.

– Куда едете?

– В Т якена, – ответил я, стараясь придать своему лицу выражение крайнего изумления.

Тякена называлось место, где находилось подсобное хозяйство.

– Дорога закрыта, – сказал самооборонщик. – Вам придется ехать в объезд.

– А что случилось? – спросил Олев.

– Ничего не случилось, – буркнул самооборонщик. – Просто дорога закрыта.

В этот момент позади нас послышалось гудение мотора и мимо пронесся грузовик, в кузове которого было полно солдат.

– Машина же поехала прямо, – сказал Олев. – Неужели же мы на лошади не проедем?

– Не будем обсуждать, – сказал самооборонщик, словно бы рассердившись. – Сказано вам, и все.

– Большой тут объезд? – спросил я.

– Пять-шесть километров, – сказал патрульный и отошел от повозки.

Здесь на развилке собрались и другие люди, которых не пускали дальше. Одна пожилая женщина подошла к нам и многозначительно шепнула:

– Вы, ребятишки, и не думайте ехать дальше! На Хаасвялья облава. Они могут и стрелять начать.

У меня сердце чуть не выпрыгнуло из груди от радости! Но я не подал виду. Я уже научился скрывать и огорчение и радость.

– Что еще за облава? – безразличным тоном поинтересовался я.

– Парашютистов, сыночки, ловят, настоящих парашютистов, сброшенных с самолета!

– Не знаете, поймали кого? – спросил Олев.

– Всех поймают, – ответила тетенька. – Весь луг Хаасвялья полон солдат.

Мы решили все-таки отправиться в объезд. Иди знай, как долго собираются солдаты лазать по катакомбам, а картошку ведь надо доставить в город.

Лошадь пошла шагом. Нам больше некуда было торопиться. Все стало ясно.

– Кое-кто как следует промочит ноги, – сказал Олев.

Он имел в виду тех солдат, которые должны были войти в первую катакомбу, залитую водой.

Мы-то с Олевом знали, что в катакомбах нет ни одного парашютиста, что там найдут только летучих мышей и четыре бочки пороху. И еще там найдут письмо, очень важное письмо, написанное по всем правилам конспирации.

Вот текст этого письма слово в слово:

ТОВАРИЩИ!

Немедленно уходите! Некто Велиранд, работающий в полиции, говорил в городе, что будет облава. Встреча в следующем условном месте.

Это письмо, оставленное нами у входа в одну из катакомб, естественно, не предназначалось никаким парашютистам. Мы хотели, чтобы немцы потеряли доверие к Велиранду, и для этого предприняли столь сложную операцию.

Велиранда мы больше никогда не видели. В квартиру его вселились новые жильцы. И больше мы ничего о нем не знаем. Но мы крепко надеемся, что он уже не может никому причинить зла.

Я сам не перестаю удивляться, как ловко удалось нам расправиться с Велирандом. Но все было именно так. И Олев может это подтвердить. Правда часто кажется невероятной.