Текст книги "Скандальный портрет"

Автор книги: Энни Берроуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

– Нет, нет, – возразила Эмитист, делая вид, что смотрит в окно. – В другой день погода может испортиться. Вы непременно должны отвести Софи посмотреть животных. Тем более она уверяет, что вы дали ей слово. Вместе с тем мне бы хотелось, чтобы вы организовали посещение Лувра для меня, месье Ле Брюн. Мне бы не хотелось сидеть здесь без дела после того, как я закончу разбираться с бумагами.

Учитывая, что Софи непременно хотела посмотреть зверей, Финелла не стала возражать против такого плана. Так что не прошло и двух часов после того, как они ушли в ботанический сад, где располагался зверинец, а Эмитист уже прошла по первому этажу Лувра среди статуй и поднялась по лестнице, ведущей в галерею, где они с Нейтаном договорились встретиться.

Она крепко сжимала в руке зонтик от солнца. Вокруг было так много людей, пришедших посмотреть картины. Как она сможет отыскать среди них Нейтана? Да и хочет ли она этого? Что она ему скажет?

Эмитист не подумала об этом. Чувствуя, как бьется пульс в самом ее горле, она обратила невидящий взгляд к ближайшей картине, оказавшейся «Мученичеством святого Петра» Тициана.

– Мне всегда казалось, что у него такой вид, будто он очень гордится тем, что его убивают, – произнес голос Хэркорта, который каким-то образом нашел Эмитист в толпе и сумел незаметно подобраться к ней.

Она не стала оборачиваться. Ей казалось, что она не сможет взглянуть ему в лицо и не покраснеть. Эмитист провела слишком много времени, смакуя те ощущения, которые пробудил в ней поцелуй Хэркорта. И пытаясь представить, что могло бы последовать за этим, поскольку Нейтан ясно дал ей понять, что желает гораздо большего. От этих мыслей ее временами бросало в жар и в дрожь, а временами все ее члены наполнялись блаженным ощущением, как будто она романтичным розовым облаком парит над грязными улицами Парижа.

Это было смешно. Ведь в том, чего хотел от нее Хэркорт, не было ничего романтического.

И все же Эмитист не могла отделаться от чувства… своей женственности – она не знала, как описать его другими словами, – которого не испытывала с тех пор, когда, будучи наивной дебютанткой, грезила о фате и флердоранже.

Вот и теперь, когда Эмитист чувствовала у себя на щеке сбивчивое дыхание Хэркорта, наклонившегося, чтобы прошептать ей на ухо свои слова, ее охватило острое сознание собственной женственности. Нейтан стоял так близко, что она ощущала спиной жар его тела и чувствовала запах дыма, исходивший от его одежды, как будто он совсем недавно стоял у костра.

В попытке стряхнуть его чары Эмитист бросилась в атаку.

– Это ваш способ поздороваться со мной?

– Нет, конечно нет. Просто вы так внимательно разглядывали картину. И, как я уже говорил вам, я провел здесь много часов, восхищаясь работами истинных мастеров. Когда я вижу красоту, то не могу не восхититься ею. Поэтому меня, несмотря ни на что, так тянет к вам каждый раз, когда я встречаю вас в городе.

Совсем так же, несмотря ни на что, тянуло к нему Эмитист.

– Возможно, мне не следовало приходить…

Только бы ему не удалось достучаться до той Эми, которую она так старательно скрывала от всех. Той Эми, которая ночи напролет лежала в своей одинокой постели и так хотела, чтобы явился кто-нибудь, кто обнимет ее и скажет, что она нужна ему.

Та Эми не могла устоять перед желанием оказаться как можно ближе к Нейтану. Почувствовать спиной тепло его тела. Ощутить его дыхание на своей шее, когда он прошептал ей на ухо:

– Я рад, что вы пришли.

Какое-то время они стояли неподвижно, делая вид что смотрят на картину, хотя на самом деле просто наслаждались ощущением близости. По крайней мере, она. И если бы с Нейтаном обстояло иначе, он наверняка отодвинулся бы. Однако он продолжал стоять, дыша так, что внутри у Эмитист все таяло от сладкого томления.

– Вы… вы говорите, что провели здесь много времени.

– Я художник, – резко произнес Хэркорт. Возможно, его рассердило то, что она намеренно прервала возникший между ними чувственный контакт. – Мне обязательно надо изучать работы великих мастеров, чтобы понять, как им удавалось создавать такие шедевры, тогда как я… – Он помолчал. – У меня нет такого таланта, как у них, как ни печально это звучит.

– Тогда почему вы продолжаете этим заниматься?

– Потому что человек не выбирает, быть ему художником или нет. Это его природа, его сущность. Я не могу просто восхищаться видом, не думая о том, как мог бы передать его великолепие на холсте. Точно так же как, увидев интересное лицо, не могу не сделать набросок. К примеру, ваши волосы…

– Мои волосы? – Эмитист обернулась и посмотрела на него через плечо.

Хэркорт как зачарованный разглядывал завитки, случайно выбившиеся из-под ее шляпки.

– Ни у одной другой женщины я не встречал волос такого оттенка. Он не поддается определению. Филдинг всегда говорил, что вы просто брюнетка. – Нейтан усмехнулся. – Он никогда не замечал этих глубоких рубиновых переливов, которые мерцали в их глубине, когда вы проходили вдоль ряда канделябров.

Эмитист шумно вздохнула, и Нейтан посмотрел ей прямо в глаза. Они стояли так близко, что, казалось, дышали одним и тем же воздухом. Ему стоило лишь слегка наклонить голову, чтобы их губы коснулись друг друга в поцелуе.

Словно подумав о том же, Хэркорт опустил взгляд на ее губы. Они стояли так, глядя друг на друга, и тяжело дышали.

Сердце Эмитист успело сделать несколько ударов, прежде чем он хрипло произнес:

– Если вы так боитесь лишиться покровительства этого француза, то, может быть, он разрешит мне написать ваш портрет? Только голову и плечи. Ваши волосы не дают мне спокойно спать. Если бы вы пришли ко мне в мастерскую, тогда, возможно…

– Месье Ле Брюн не мой покровитель, – перебила его Эмитист.

Хэркорт мог сколько угодно говорить, что хочет только написать ее, но она понимала, что на самом деле он хочет гораздо большего.

И тоже этого хотела.

Боже правый, она тоже этого хотела. Это было плохо. Возможно, даже порочно. Но мечтать о романтической любви и свадебных колоколах было уже слишком поздно. А перед ней стоял мужчина, сгоравший от желания. От самой настоящей страсти. Ведь он даже понятия не имел о том, как она богата. Напротив, он считал, что она живет на содержании у другого мужчины, но и это не мешало ему… желать ее. Может быть, каким-то женщинам этого показалось бы недостаточно, но, так или иначе, то, что вспыхнуло между ними, было настоящим.

– Если вы хотите написать мой портрет, вам достаточно попросить об этом меня.

Глаза Хэркорта сверкнули с такой силой, что сердце Эмитист на миг перестало биться.

– Вы должны будете прийти ко мне в мастерскую, – сказал он.

– Да, конечно.

– Вы знаете, где она находится?

– Да. – Эмитист вспыхнула. В тот же день, когда Нейтан нацарапал свой адрес на обратной стороне рисунка, она выяснила, где он живет, под предлогом простого любопытства расспрашивая Ле Брюна о том, где находятся те ли иные улицы. Ей даже удалось проехать мимо hotel, где жил Нейтан, гадая, за какими из этого множества окон находятся его комнаты.

– Вы можете прийти одна?

Сердце Эмитист с силой ударилось в грудь. Она так и знала. Он спрашивал совсем не о том, можно ли написать ее портрет, он хотел знать, согласна ли она стать его любовницей. Эмитист пронзил резкий всплеск возбуждения. Неужели она действительно может это сделать? Завести любовника?

Если кто-нибудь об этом узнает, всем ее надеждам на заключение уже подготовленных сделок придет конец.

Да и Финелла… будет шокирована.

– Если я приду, вам придется обязательно написать мой портрет, – сказала Эмитист. До тех пор пока он будет работать над картиной, она сможет убедить Финеллу, что ничего плохого не происходит.

Эмитист так сильно хотела его. Совсем не так, как в юности. Теперь, лежа в своей слишком большой одинокой постели, она грезила не о свадьбе.

– Я могла бы прийти одна…

Хэркорт схватил ее за руку, не обращая внимания на то, что они стояли на виду у десятков других туристов.

Тем не менее, завороженная сиянием его глаз, она даже не сделала попытки убрать руку.

– Сегодня?

– Сегодня? – Внезапно то, о чем она думала, приобрело гораздо большую реальность. Одно дело поцелуй, но все остальное… И так скоро?

Несмотря на свою девственность, Эмитист знала, чем занимаются мужчины и женщины, закрывшись наедине в своих спальнях.

Ее тетя могла презрительно отзываться о девушках, которые «задирают юбки, чтобы удовлетворять самым безумным желаниям мужчин». Но ведь ее тетя никогда не любила. А если бы любила, то поняла бы, что иногда достаточно лишь взглянуть на мужчину, и весь мир перевернется. И ты таешь. И чувствуешь, что готова на все, лишь бы снова почувствовать, как его руки обнимают тебя.

Нельзя сказать, чтобы Эмитист была влюблена.

Ей просто хотелось снова испытать то, что она чувствовала, когда Хэркорт обнимал ее. И снова ощутить, как его губы касаются ее губ. И… если Нейтан желал большего, в чем она не сомневалась, то она хотела бы узнать, что это такое. Эмитист случалось слышать, как шептались и хихикали служанки, говоря о том, чем занимались со своими дружками в постели. Судя по их голосам, они получали от этого большое удовольствие.

Но даже если ей это не понравится, нет никакой нужды делать это снова. Она должна сама узнать правду. Как говаривала ее тетушка: «Никогда не принимай ничего на веру».

К тому же Эмитист столько лет старалась быть хорошей. Пыталась заслужить одобрение других людей, хотя они по-прежнему думали о ней самое худшее. Она так дорого заплатила за грех, которого не совершала.

Так почему бы не совершить его?

Она вздернула подбородок и посмотрела Хэркорту прямо в глаза.

– Не сегодня. – Это слишком рано. Ей требовалось сделать кое-какие приготовления. Эмитист ни под каким видом не хотела бы иметь внебрачного ребенка. И она не собиралась явиться к Нейтану в мастерскую, наивно полагая, что он позаботится об этом.

Впрочем, Эмитист не нуждалась в его заботе о ней и ее ребенке. Проблема была совсем не в этом. Ее богатства хватило бы на то, чтобы обеспечить себя и любое количество детей, которых она могла завести. Но Эмитист не хотела, чтобы на ее совести оказалось рождение несчастного невинного ребенка, отмеченного ужасной печатью незаконнорожденности.

– Но когда?

– Завтра вечером. – Если ей удастся найти аптекаря, который достаточно хорошо знает английский, чтобы понять, что ей нужно. Не просить же об этом месье Ле Брюна! – Или, может быть, в другой день, – если окажется, что найти такого слишком сложно.

Хэркорт выпустил ее руку и сделал шаг назад. На его лице появилось жесткое выражение.

– Вы можете меня не застать, – сказал он.

Его может не быть на месте? Она только что приняла важное решение, выходящее за границу общепринятых приличий, а он готов с легкостью отмахнуться от этого, как будто это ничего не значит?

Хорошо. Она могла последовать его примеру.

Так она и сделала, заявив с самым равнодушным видом, какой только смогла изобразить:

– Значит, я зря потеряю время на дорогу к вам.

Эмитист повернулась и пошла от него прочь. Она не собиралась просить Нейтана изменить свое отношение или выказать больший энтузиазм.

– Подождите, – произнес Хэркорт, догнав Эмитист и идя с ней рядом. – Назначьте любую конкретную дату и точное время, и я буду на месте.

Увидев то, как он смотрит на нее, Эмитист сразу же успокоилась. Нейтан хотел ее. Действительно хотел. Он просто был слишком горд, чтобы просить.

– Тогда в субботу, – сказала она. Нейтан был отчасти прав. Если она не назначит конкретный день, то может так и не набраться храбрости сделать это. – И если я по какой-то причине не смогу выполнить нашу…

– Договоренность, – подсказал Хэркорт, отметая все возможные сомнения в том, что речь идет о написании ее портрета.

Эмитист сглотнула.

– Я сумею известить вас, чтобы вы не были разочарованы.

– Я непременно буду разочарован, если вы не придете, – хрипло отозвался он. – Однако, – он вздернул подбородок, – я не стану преследовать вас. Вы сами должны сделать выбор, приходить вам ко мне или нет.

Сказав это, Хэркорт повернулся кругом и пошел прочь. Эмитист хмуро смотрела ему вслед. Его последние слова оказались совсем не теми, каких можно было ожидать от завзятого соблазнителя женщин. По правде сказать, можно было подумать, что, если она не придет к нему, как обещала, это заденет его гордость.

Но это абсурд. Что она для него, если не очередная женщина из длинной череды его побед? Одна из тех, кем он насладился, чтобы затем бросить.

Она значила для Хэркорта не больше, чем другие. Конечно нет.

И для ее же блага лучше не искать признаков того, что это не так.

Глава 6

Две ночи. Она заставила его ждать целых две ночи. Какую игру она вела? Что у нее за важные дела, из-за которых она могла сдержать то дьявольское пламя, что вспыхнуло между ними, на целых две ночи?

Эмитист давала ему понять, что не стремится стать его любовницей с таким отчаянием, с каким он жаждал обладать ею. Нейтан поднял руку и резко опустил кисть на полотно, над которым сейчас работал, – женщина которая стояла спиной к зрителю и, слегка наклонив голову, пыталась понять смысл висевшей перед ней картины.

Ну и пусть. Пусть поиграет в свои маленькие игры. Женщины всегда так делают. Лукаста никогда не чувствовала себя такой счастливой, как в те моменты, когда у нее на поводке болталась очередная несчастная жертва. Вот только он не хотел быть ничьей игрушкой, ни тогда, ни сейчас. Сколько бы Эмитист ни заставила себя ждать, он сделает все что угодно, но освободится от одержимости, завладевшей им в тот вечер, когда он увидел ее в Париже. И самым надежным способом сделать это было оказаться с ней в постели. Стоит ему удовлетворить свою похоть, как пламя жажды погаснет. Разве не так бывало с ним всегда?

Возможно, тогда он сможет покончить с ней, избавится наконец от той горечи, которая не покидала его все эти десять лет. Которая сделала Нейтана жестоким с друзьями, грубым с женщинами и настолько равнодушным к собственной репутации, что даже отцу пришлось согласиться с тем, что он бессилен и разве что может отослать сына за границу.

Впрочем, Нейтан ничего не имел против того, чтобы уехать в Париж. Едва приехав сюда, он сразу же почувствовал всю меру того… чего ему так недоставало в прежней жизни. И дело не только в том, что он избавился от душивших его семейных уз, отказался от позерства и обмана и наконец занялся тем, чем мечтал заниматься всю жизнь. Было и нечто большее. Ощущение, что здесь он может быть таким, каким ему хочется. Никто не считал его странным из-за того, что Нейтан оставил прежний образ жизни. В конце концов, французы только что сбросили целый общественный строй. И не только он, вся Франция превращалась во что-то новое.

И раз уж люди смогли низвергнуть своего короля, мужчина наверняка мог победить свою одержимость женщиной, которая сломала ему жизнь. Да, он сможет. Нейтан отложил кисть и взял в руки холст. Романтические чувства, которые он питал зеленым юнцом, давно обратились в пепел. А с тем, что осталось, он в состоянии справиться. Нейтан отнес полотно в дальний угол мастерской и поставил его на пол, лицом к стене.

То, что он испытывал к мисс Делби, можно было определить словом «похоть». Эмитист годилась лишь для того, чтобы переспать с ней. По опыту Нейтан знал, что стоит ему уложить Эмитист в постель, и даже похоть пройдет. Он должен покончить с этим и окончательно убедиться и умом и сердцем, что эта женщина для него… ничто.

– Ты хорошо понимаешь, что делаешь? – Финелла ломала себе руки, глядя, как Эмитист завязывает игривым бантом ленты своей новой шляпки. С той минуты, когда она объявила, что встретила в Лувре Хэркорта и заказала ему свой портрет, у Финеллы сделался несчастный вид. – А ты уверена, что это действительно… прилично… быть одной наедине с мужчиной? Мне кажется…

– Не беспокойся, Финелла, – торопливо сказала Эмитист, бросив последний оценивающий взгляд на свое отражение в зеркале. – Я прекрасно знаю, что делаю. И поскольку в Стентон-Бассете никто не узнает, что мы делали в Париже, – если только мы сами об этом не расскажем, – ты можешь не бояться, что тебя осудят за то, что ты позволила мне такие неподобающие вольности.

– Как я могу не беспокоиться? Ты такая неопытная. Когда остаешься наедине с мужчиной… даже если он говорит, что хочет всего лишь написать твой портрет… сама ситуация может привести к тому… – Финелла замолчала и прикусила нижнюю губу. – Прошу, поверь мне, я вовсе не сомневаюсь в твердости твоего характера. Просто ты не понимаешь, какими коварными соблазнителями могут быть некоторые мужчины. А я знаю, что ты находишь месье Хэркорта привлекательным. Прости, что говорю так прямо, но все эти годы он не выходил у тебя из головы. А теперь, когда он проявляет к тебе интерес, боюсь, это может вскружить тебе голову.

Пока Финелла не произнесла последние роковые слова, Эмитист готова была не обращать внимания на эту фамильярность с ее стороны. В конце концов, та всего лишь выполняла свои обязанности, пытаясь защитить ее репутацию. Но слышать те самые слова, которыми бранил ее отец, когда Эмитист нуждалась в понимании…

– Я ни одному мужчине не намерена позволять вскружить мне голову, – выпалила она. – Я не какая-то глупая девчонка, которая рвется замуж и верит в любовь. – Эмитист хотелось испытать, что такое страсть. И Хэркорт прекрасно подходил для этого. – Нейтан не может сделать ничего такого, к чему я не была бы полностью готова.

На этот раз Эмитист не питала никаких иллюзий, которые он мог бы разрушить. И о браке с ним она тоже больше не мечтала. Она научилась ценить свою независимость. Единажды завоевав ее, Эмитист не переставала ее отстаивать. И вовсе не собиралась сдаваться на милость мужчины, в особенности такого, как Нейтан Хэркорт.

В любом случае и десять лет назад, и в последние два дня он не скрывал, что его интересует только любовная связь. Именно этого хотела и она.

– О, дорогая, – смирилась Финелла. – Я вижу, мне нечего сказать, чтобы переубедить тебя.

– Да, нечего, – шутливо согласилась Эмитист.

Она уже отвергла все возможные возражения, когда долгими бессонными ночами вспоминала о том, как прекрасно чувствовала себя в объятиях Нейтана. Или когда он просто стоял рядом с ней. Все ее тело томилось желанием снова оказаться рядом с ним. Напрасно Эмитист пыталась придумать причину для воздержания, предупреждая себя о ловушках, которые может таить в себе связь с Хэркортом. Она только отчасти оставалась разумной, осторожной Эми. И у той Эми не было никаких шансов против мятежной Эми, одинокой Эми, настоятельно требовавшей исполнения своих желаний.

Эмитист не собиралась сворачивать со своего пути. И была готова отвечать за последствия, какими бы они не были.

Конечно, ей было просто говорить так, имея за спиной огромное состояние. Эмитист невольно сравнивала себя со всеми теми девушками, которые отдавались недостойным их мужчинам и платили за это страшную цену. Даже если все предосторожности, которые она приняла, не помогут, и эта связь закончится для нее беременностью, она сможет по-прежнему жить с комфортом. А если все эти узколобые, высокоморальные дамы-патронессы из Стентон-Бассета откажут ей от дома, она просто удалится от общества и станет жить отшельницей. Это никак не затронет ее возможности вести свой бизнес. Она и без того вела дела под прикрытием нескольких компаний, с которыми от ее имени поддерживал связь Джоббингс. Только вот… будет очень жаль, если Финелле придется от нее уйти. Работать на женщину, на самом деле совершившую преступление, в котором ее так часто обвиняли, могло оказаться непосильным бременем для нежных чувств подруги.

– Финелла, я буду осторожна, – пообещала Эмитист, направляясь к двери. – Мне совсем не хотелось бы сделать что-то такое, отчего ты почувствовала бы себя неловко.

* * *

Когда ее экипаж остановился возле hotel, в котором жил Хэркорт, Эмитист подняла глаза к верхнему этажу, где размещались его комнаты, и напомнила себе, что она еще может вернуться домой, пока дело не зашло слишком далеко.

Только зачем? Она хотела получить этот опыт. Сделала свой выбор. Это не Нейтан соблазнил ее, что поначалу ее раздражало. Но теперь Эмитист радовалась этому и чувствовала себя так, словно позволила ему разбудить себя. Сломить ее сопротивление. То, что она, вопреки всем правилам приличия, приехала сюда, чтобы один раз в жизни рискнуть, заставляло Эмитист чувствовать себя храброй и безрассудной. И давало такое ощущение равноправного партнерства с мужчиной, которого она не испытывала никогда в жизни.

Наконец-то судьба дала ей возможность лежать обнаженной в его объятиях. Почувствовать его своим, каким жена чувствует мужа. Эмитист никогда не простила бы себе, если бы не воспользовалась этим шансом.

Сжав губы в хмурой усмешке, она вошла в дом и стала подниматься по лестнице.

Однако, когда Эмитист проделала весь путь до самого верха, от ее трепета и возбуждения, вызванного ожиданием получить наконец то, о чем она так мечтала в юности, не осталось и следа. Она чувствовала себя так, словно поднялась на Голгофу. Не говоря уже о том, что совершенно задохнулась.

Ну почему ей не пришло в голову назначить свидание у себя? Хэркорт мог бы принести туда свой мольберт и краски, и… и…

И тут Эмитист представила, как Софи с невинным видом вбегает в комнату, чтобы посмотреть, как продвигается портрет. И обнаруживает их в полураздетом виде обнимающимися на диване…

Как раз в тот момент, когда Эмитист представила себе эту картину, дверь распахнулась.

– Я думал, вы уже никогда не придете, – выдохнул Хэркорт, неистово сверкая глазами.

– Вы сами виноваты… что живете здесь… на самом верху, – парировала она. – Вы не хотите пригласить меня войти, пока я не скончалась у вас на пороге?

– Какая вы колючая сегодня, – с улыбкой произнес он и отвесил шутливый поклон. – Окажите милость, проходите.

– Вам следовало знать, что я почти всегда колючая, – сказала Эмитист, проходя мимо него в комнату.

Комната выглядела гораздо лучше, чем она могла ожидать от жилища холостяка. Мебель отличалась скорее удобством, чем красотой, а общая атмосфера беспорядка казалась на удивление гостеприимной. На каминной полке валялись книги вперемешку с бутылками и бокалами. Шляпа и перчатки аккуратно лежали на приставном столике у двери. Из ящиков небольшого письменного стола выглядывали счета, а из-под рамы опиравшегося на него круглого зеркала торчали визитные карточки и приглашения. А знакомый затхлый запах пыли, присущий всем сдаваемым внаем комнатам, перебивал отчетливый аромат льняного масла.

– Прежде вы не были такой, – возразил Хэркорт, когда Эмитист, стянув перчатки, бросила их на столик с его вещами. Они легли поверх его перчаток, создавая странное впечатление интимности, как будто двое невидимых людей держались за руки. – Во времена нашего знакомства в Лондоне я всегда считал вас… нежной, – произнес Нейтан, скривив губы, как будто насмехался над собой или над своими воспоминаниями о ней.

– Вы очень глубоко заблуждались, – едко возразила Эмитист, потянув за кончик ленты своей шляпки. – Мои сестры всегда называли меня Колючкой.

– Колючкой?

От этого откровения с лица Хэркорта исчезло скептическое выражение. И слава богу. Теперь оно выражало лишь искреннее любопытство.

– Мне всегда хотелось, чтобы люди называли меня Эми, но из-за моего колючего нрава все непременно заканчивалось тем, что вслед за сестрами они начинали звать меня Колючка или Чертополох.

Возможно, поэтому сестер так обрадовало, когда Эмитист вернулась из Лондона с разбитым вдребезги сердцем. Эми была строга к ним, сурово осуждая за каждый промах, как велела ей делать мать. Ведь Эмитист была старшей, и ей полагалось во всем подавать им пример. И она изо всех сил старалась быть такой, лишь бы угодить матери, чтобы та могла гордиться ею. Какая напрасная трата сил!

Эмитист сбросила шляпку, точно так же, как когда-то мгновенно отбросила прочь все фамильные ожидания в отношении себя. Вернувшись из поездки «по Озерному краю» со своей тетей, она перестала каяться. Она сделалась злой. Ее единственная вина в истории с этим мужчиной заключалась в ее naivete. Но неужели это такой страшный грех?

Однако теперь Эмитист действительно собиралась грешить и испытывала при этом радостное возбуждение. Ош уже понесла наказание за преступления, которых не совершала, так что теперь не видела причин не совершить их.

– Как вы хотите, чтобы я называл вас? – Хэркорт насмешливо наблюдал, как Эмитист осматривала комнату, пытаясь найти, на что бы ей сесть.

– Честно говоря, мне все равно, – ответила она. – Я просто хочу сесть и перевести дух.

– Тогда идите сюда, – отозвался Нейтан, указывая на дверь справа. – В мастерскую. Мне бы хотелось набросать ваши черты такими, какие они сейчас, когда вы раскраснелись и запыхались.

Хэркорт поспешил в мастерскую и направился прямо к столу, где взял бумагу и уголь.

– Садитесь, садитесь, – сказал он, махнув свободной рукой в сторону дивана, стоявшего у одного из множества окон.

Эмитист села, чувствуя себя скорее недовольной оттого, что его поведение ничуть не напоминало поведение любовника. Нейтан не предлагал ей вина, не делал комплиментов. Вместо этого он суетился вокруг, пристраивая к дивану лампы и свечи. Потом вернулся к своему стулу и, не говоря ни слова, начал рисовать, глядя на нее бесстрастным взглядом ремесленника.

Неужели она ошиблась? Разве Нейтан не говорил, что хочет, чтобы они стали любовниками? Или ей это только показалось? Он измучил ее, заставил выдержать убийственно постыдное объяснение с аптекарем, по большей части состоявшее из знаков и жестов, и все напрасно?

Хэркорт отбросил в сторону лист, над которым трудился, и резко вскочил на ноги.

– А теперь ваши волосы, – сказал он и решительно двинулся к ней. – Я хочу, чтобы вы распустили их, чтобы они рассыпались у вас по плечам. – Прежде чем Эмитист успела возразить, Нейтан вытащил из ее прически полдюжины шпилек и стал распускать туго стянутые пряди. Ее руки, лежавшие на коленях, сжались в кулаки. Ощущение его близости пересилило охвативший ее гнев. Ее сердце стучало, дыхание замерло в горле, губы набухли. А ведь он не сделал ничего, чтобы вызвать подобную реакцию. Он обращался с ней, как… как с натурщицей. Как с интересным объектом, который хотел нарисовать.

Но потом, когда Хэркорт начал дуть на ее волосы, чтобы они лежали у нее на плечах, словно накидка, распределяя их у нее по плечам, словно накидку, в его глазах что-то изменилось. Они как будто… затуманились. А веки опустились вниз до половины. Движения его пальцев замедлились, и вместо того, чтобы укладывать ее волосы так, чтобы на них падал свет, он стал пропускать пряди между пальцев, как будто получал от этого удовольствие, вроде того, которое в детстве ощущала Эмитист, поглаживая кота, жившего в сарае.

– Они такие мягкие, – прошептал Хэркорт, не отрывая от них глаз. – Такие красивые, мягкие и блестящие. Просто преступление стягивать их тесьмой и прятать под уродливой шляпкой, как вы это делаете. Вы должны постоянно держать их на виду.

– Не говорите глупостей, – ответила Эмитист, чувствуя, что краснеет. По правде сказать, ей не нравилось, как он с ней обходится, не говоря ничего, что положено любовнику. Теперь он ударился в другую крайность, предлагая ей какие-то абсурдные вещи. К тому же ее шляпка вовсе не была уродливой. Она была абсолютно новым и самым красивым предметом туалета из всех, что у нее имелись.

Заметив ее обиженно сжатые губы, Нейтан удивленно поднял бровь. Такое впечатление, что она чувствовала себя неловко от его льстивых слов. Он взглянул на ее простенькое пальто, напомнившее о том, как немодно она одевалась, и подумал, не нарочно ли она прячет свою красоту. Должно быть, то, что в юности ее соблазнили и бросили, оказалось для нее жестоким уроком.

Тогда почему она решилась прийти к нему? Нейтан внимательно посмотрел на застывшие в напряжении плечи, на ее лицо, на рот, казалось сам собой сжавшийся в горькую линию, и снова задумался над тем, как она жила эти десять лет.

Должно быть, ей пришлось нелегко с незаконнорожденным ребенком на руках. Общество сурово обходится с такими матерями, в то время как мужчины, совратившие их, в большинстве случаев остаются безнаказанными.

В приступе внезапного сочувствия Нейтан сказал:

– Хотелось бы, чтобы когда-нибудь вы рассказали мне про отца той маленькой девочки.

– Софи? – Эмитист удивленно распахнула глаза. Потом нахмурилась: – Зачем?

Ее явно не обрадовало это проявление любопытства. Наверное, даже после стольких лет ей слишком больно говорить об этом. Может быть, она невольно вспоминала об отце девочки каждый раз, когда бросала взгляд на копну ее белокурых волос или заглядывала в умные и немного озорные голубые глаза?

– Простите меня. Вы правы. Это не имеет ко мне никакого отношения, верно?

– Да.

– Тогда почему бы вам не снять пальто? – с улыбкой предложил он.

– Пальто?.. – повторила она, опустив взгляд с таким видом, как будто забыла, что так и не сняла его.

– Позвольте, я помогу вам, – предложил Нейтан, заметив, что ее пальцы не справляются со своей работой.

Опустившись перед диваном на колени, он стал быстро расстегивать пуговицы. Эмитист сначала напряглась, но не сделала ни одного движения, чтобы остановить его. А когда он принялся стягивать рукава с ее рук, наклонилась, чтобы помочь ему.

– А теперь, думаю, пора приступить к вашему платью.

Когда Нейтан потянулся к тесьме, удерживавшей застежку лифа, Эмитист резко вдохнула. Ее щеки вспыхнули, и Нейтан заметил, как забилась жилка у нее на шее. Она отвела глаза, стараясь смотреть куда угодно, только не на то, как он спускает платье с ее плеч.

Если бы Нейтан ничего не знал об Эмитист, то мог подумать, что у нее совсем нет опыта в подобных делах.

Но возможно, его и не было. Возможно, совращение в столь юном возрасте заставило ее отвернуться от других мужнин. Он уже понял, что тот француз не был содержателем Эмитист. Но едва ли Нейтан мог надеяться что после того опрометчивого поступка у нее больше совсем никого не было.

Он коснулся обнаженной груди Эмитист, и руки ее невольно вцепились в лиф платья. Она казалась такой робкой и нервозной в этой жалкой попытке сопротивления. Что бы ни происходило с ней в прошлом и какие бы причины ни привели ее сегодня к нему, этот поступок явно дался ей не легко. Эмитист не была похожа на женщину, меняющую любовников как перчатки. И похоже, совсем не умела ни флиртовать, ни дразнить, ни возбуждать. Ее приход сюда заставлял его предположить, что она хотела испытать с ним то, чего не испытывала с другими мужчинами.