Текст книги "Скандальный портрет"

Автор книги: Энни Берроуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Каким же он был глупцом.

Нейтан даже купил краски, пытаясь воспроизвести цвет ее прекрасных волос. Тогда ему это не удалось. Не хватило мастерства. Ему не разрешили брать уроки, чтобы осуществить свою мечту.

– Это занятие для молодых дам и простолюдинов, – фыркнул отец, когда они обсуждали, чем бы Нейтан хотел заняться в жизни, и он не высказал желания последовать за своими братьями, выбравшими традиционные занятия. – Такое времяпрепровождение недостойно сыновей знатного рода.

Зато теперь Нейтан мог заниматься этим сколько угодно. Он научился передавать свет и тень. Цвет и перспективу.

Его рука остановилась. Вопреки тому, что говорил его приятель Филдинг, Эмитист не была просто брюнеткой. Ее волосы по-прежнему отливали теми теплыми оттенками, которыми отливает по-настоящему хороший портвейн в пламени свечи. Когда Нейтан признался в своей страсти, Филдинг со смехом похлопал его по спине:

– Однако здорово же ты не в себе.

Нейтан посмотрел вверх, его рука зависла над незаконченным рисунком. Может, он и был здорово не в себе, но насчет ее волос он не ошибся. Они были так же великолепны, как тогда. Спустя десять лет можно было ожидать, что в этих темных кудрях блеснет серебряная нить. Или уловить признаки краски, поддерживающей видимость молодости.

Но волосы Эмитист не были подкрашены. Они выглядели такими мягкими, такими блестящими, такими естественными и… к ним так хотелось прикоснуться…

Нейтан нахмурился, опустил голову и вернулся к работе. Ему не нужно касаться их пальцами, чтобы почувствовать, действительно ли они такие мягкие, как на вид. Чтобы насладиться красотой, достаточно глаз. В конце концов, он художник. Но он готов был бросить вызов любому, кто стал бы отрицать, что у Эмитист великолепные волосы. И прелестное лицо. И сверкающие глаза.

И, несмотря на все это, она была как яд.

Нейтан поднял взгляд и посмотрел ей прямо в глаза. В глаза, которые когда-то смотрели на него с обожанием. Во всяком случае, так ему казалось. Он хмуро усмехнулся. Теперь, когда он стал старше и мудрей, ему легче было разгадать ее. Эмитист смотрела на него оценивающе, с вызовом, как будто пыталась просчитать, как скоро он потеряет самообладание. Как ловко она скрывала все это от него прежде.

Да, она настоящий яд. Яд в завораживающем сосуде.

Нейтан услышал, как у него за спиной нетерпеливо заерзал на стуле любовник Эмитист. Должно быть, он жалел, что позволил ей так себя вести. Должно быть, его задело, что она так пристально смотрит на другого мужчину, когда он сидит всего в нескольких дюймах от нее. Однако он ничего не делал, как будто не имел власти что-либо запретить ей.

Боже, до чего же она, наверное, хороша в постели…

Сжав губы, Нейтан бросил взгляд на лист бумаги, лежавший у него на коленях, и добавил несколько умелых штрихов, придавших глубину созданному им образу.

– Вот, – сказал он, закончив рисунок, и кинул его любовнику Эмитист.

Мужчина взглянул на портрет, поднял брови и протянул его мисс Делби, которая быстро схватила лист.

– Это… – Она нахмурилась, разглядывая рисунок. – Это поразительно, особенно учитывая, как быстро вы его сделали. – Выражение ее глаз изменилось, теперь Эмитист смотрела на него почти с уважением.

А Нейтан почувствовал, как в лицо бросилась краска, что случалось с ним всякий раз, когда люди признавали его талант. Его дар.

И хотя во всем остальном его жизнь можно было считать неудачной, рисовать он действительно умел.

– Сколько вы хотите?

Мисс Делби смотрела на рисунок, который держала в руках, как будто не могла поверить своим глазам. Нейтан встал, сложил свой стул и небрежно пожал плечами, как всегда поступал со своими клиентами. И ответил ей так же, как отвечал всем:

– Во сколько вы его оцените.

Во сколько она его оценит? О! Да он бесценен! За одно то, что он просителем сидел у ее ног, Эмитист была готова заплатить сколько угодно. Десять лет назад Нейтан самодовольно порхал туда-сюда, раздавая улыбки направо и налево, словно молодой бог, снизошедший до того, чтобы явиться в мир смертных. Увидеть, как он работает ради куска хлеба, – это дорогого стоило. Ведь было время, когда он считал, что такое ничтожество, как Эмитист с ее низким происхождением и отсутствием влиятельных связей, можно просто отбросить в сторону. В ее сознании вспыхнула приятная мысль.

– Месье Ле Брюн. – Эмитист поманила своего посыльного, который наклонился ближе, чтобы она могла шепнуть ему на ухо. – Я хотела бы, чтобы этот молодой человек получил сумму, эквивалентную двадцати пяти фунтам. Во французских франках. – Это была годовая зарплата ее дворецкого. – У вас есть с собой столько денег?

Его глаза полезли на лоб.

– Нет, madame, было бы непростительной глупостью носить с собой так много.

– Тогда возьмите их в банке и проследите, чтобы он их получил. Сделайте это завтра утром.

– Но, madame…

– Я настаиваю.

После мгновенного колебания Ле Брюн пробурчал:

– Я понимаю, madame.

Сунув руку в карман, он достал пригоршню монет, которые высыпал в протянутую ладонь Хэркорта.

– Будьте так любезны, напишите мне свой адрес, – произнес он, – и я распоряжусь, чтобы вам доставили оставшуюся сумму.

Пока Нейтан писал адрес на обратной стороне своего рисунка, его губы невольно изогнулись в циничной улыбке. Очевидно, что этот нахальный тип намеревался явиться к нему, чтобы предупредить держаться подальше от красотки, находящейся у него на содержании. Судя по его насмешливой ухмылке, француз решил, что он сидит без гроша. Нейтан знал, что на эту удочку попадались многие люди, поскольку, отправляясь рисовать, он надевал старую одежду, которую не боялся испортить углем и в которой мог спокойно сесть на землю, если попадался интересный сюжет, достойный того, чтобы тут же перенести его на бумагу.

Этот француз собирался сообщить Нейтану, чтобы он не пытался с ним тягаться. Француз был достаточно богат, чтобы удовлетворить ее. Содержать ее. А что мог предложить ей жалкий бродячий художник?

Кроме относительной молодости, привлекательности и манящей улыбки?

Внезапно Нейтан ощутил почти непреодолимое желание отобрать ее у этого мужчины. Овладеть ею, одержать над ней верх, подчинить ее, привязать к себе… а потом бросить.

Потому что, черт подери, кто-то должен был наказать ее за все, что ему пришлось вынести за эти десять лет. Если бы она не положила на него глаз и не превратила почти в раба, он не был бы так раздавлен, когда обнаружил, что скрывалось за этим красивым фасадом. Он не согласился бы на тот ужасный брак, к которому принудила его семья, и не оказался заложником не менее ужасающей политической карьеры, избавиться от которой ему удалось, только совершив то, что окрестили социальным самоубийством.

О да, если бы в мире существовала хоть какая-то справедливость…

Только ее конечно же не было. Тот урок, который преподала ему жизнь, Нейтан усвоил слишком хорошо. Честность никогда не вознаграждается. Миром владели лживые, а не смиренные.

Сунув монеты в сумку вместе со всем остальным, он изобразил на лице улыбку, которой в совершенстве овладел за годы, проведенные в политике, и обратил ее к французу, мисс Делби и неприметной женщине, сидевшей с ними за столиком.

И быстрым шагом направился к двери.

– Боже правый, – выдохнула миссис Монсорель. – Я, конечно, слышала о нем, но никак не ожидала, что он такой… – Она то вспыхивала, то бледнела, продолжая щебетать что-то невнятное.

Но на то и был рассчитан весь этот спектакль, который так часто разыгрывал Нейтан, приводя чувствительных дам в трепет. И если бы не то удовольствие, которое она испытала, видя его склонившимся у своих ног, пристальный взгляд его опытных, все понимающих глаз под тяжелыми веками, мог бы оказать подобный эффект и на Эмитист. Кроме того, сочетание его аристократической красоты и бедной одежды могло бы тронуть ее сердце, если бы только в нем осталась хоть одна струна, до которой он мог дотянуться.

– У этого человека весьма сомнительная репутация в том, что касается дам, – с самым постным выражением лица заметил месье Ле Брюн.

– О да. Я все знаю об этом, – прощебетала Финелла. – Мисс Делби постоянно читает в газетах про его похождения. Бедняжка его жена. Жаль, что она не умерла прежде, чем появились эти чудовищные слухи. А потом, когда судьба отвернулась от него, ни у кого не осталось сомнений в их правдивости. В противном случае ему следовало подать на газеты в суд за клевету. Разве не так?

– Вы говорите так, словно восхищаетесь им, – прищурив глаза, заметил месье Ле Брюн.

– О нет, не я. Это Эмитист. Она внимательно следила за его карьерой и положением в свете. Я имею в виду мисс Делби, конечно.

Ле Брюн, нахмурившись, повернулся к Эмитист:

– Что ж, madame, я… я понимаю ваше желание помочь человеку, которого вы когда-то знали. Быть великодушной – это одно, но я заклинаю вас не дать его очаровательной улыбке ввести вас в заблуждение.

Так вот почему на сей раз Ле Брюн не стал с ней спорить по поводу того, на что она решила потратить свои деньги. Он считает, что с ее стороны это великодушное желание помочь другу, переживающему тяжелые времена.

Если бы он только знал!

– Это так печально, – сказала Финелла, – видеть, что этот человек с его происхождением пал так низко.

– Он сам творец своего счастья, – жестко отозвалась Эмитист.

– Но, несмотря на это, вы проявили к нему такое великодушие, – не удержался месье Ле Брюн.

– Ну… – начала Эмитист, покраснев и неловко ерзая на своем месте. Отнюдь не великодушие, а желание утереть ему нос заставило ее заплатить ему годовое жалованье за десять минут работы.

– Не понимаю, что вас так удивляет, – строго заметила Финелла. – Я полагала, что вы более проницательны, monsieur. Вы наверняка заметили, что Эмитист не нравится, когда люди замечают ее великодушие. Она скрывает его под жесткими манерами и… и эксцентричным поведением. Но в глубине души нет никого добрее моей дорогой мисс Делби. Вы же видели, как она бросилась спасать меня, так почему…

Взяв ее за руку, Эмитист заставила подругу замолчать:

– Финелла. Прекрати. Ты же знаешь, что я наняла тебя в приступе гнева на дам из Стентон-Бассета. Через пять минут после похорон тетушки Джорджи ко мне явилась миссис Подмор, чтобы сообщить, что теперь, когда я осталась одна, мне необходимо нанять нескольких компаньонок, в противном случае я больше не буду считаться респектабельной. Вот я и пошла прямо к тебе и предложила это место, просто чтобы досадить им.

– Только мисс Делби не сказала вам, – вмешалась Финелла, поворачиваясь к месье Ле Брюну, с удивлением смотревшему на свою нанимательницу, – что всегда с отвращением относилась к слухам, которые обо мне распускали. Но пока не умерла ее тетушка, Эмитист ничего не могла с этим поделать, кроме того, чтобы предложить мне свою дружбу.

– Ну, знаешь ли, то, как они к тебе относились, было просто чудовищно. Должно быть, тяжело приехать одной с маленьким ребенком туда, где никто тебя не знает, встретить там людей, которые распускают слухи о том, что твой муж – плод твоей фантазии.

– Но ты ведь понимала, что это вполне возможно.

– И что? Какая разница? Если бы по молодости и глупости ты поверила обещаниям какого-нибудь сладкоречивого негодяя, если бы тебя соблазнили и бросили, неужели ты не была бы достойна сочувствия и поддержки?

«Разве я все еще говорю о Финелле?» – задумалась Эмитист, протягивая дрожащую руку к своему бокалу и допивая то, что в нем осталось. Или это встреча с Нейтаном Хэркортом всколыхнула в ней воинственный дух? Однако тут она заметила, что месье Ле Брюн снова привольно расположился на своем месте и смотрел на них с живым интересом.

Они обе выложили о своем прошлом гораздо больше, чем он имел право знать.

– Думаю, пора закончить этот разговор, – сказала Эмитист, со спокойной решимостью поставив бокал на место.

– Она всегда смущается, когда кто-то говорит о ее достоинствах, – проинформировала Финелла месье Ле Брюна. – Но я не могу не говорить о них. Ведь Эмитист дала мне работу, которая позволяет мне содержать себя и Софи. Она сделала так, чтобы моя маленькая девочка имела все, что положено иметь дочери джентльмена. Все то, – произнесла Финелла дрогнувшими губами, – в чем мне отказала моя семья из-за того, что они не одобряли Фредерика. Няню, красивые платья, пони и самое главное – образование…

– Она ведь такая маленькая прелесть.

Эмитист про себя подумала, что вряд ли когда-нибудь сможет завести собственных детей. В свои двадцать семь она была твердо убеждена, что ни один мужчина не посмотрит в ее сторону дважды, если только не польстится на состояние, оставленное ей тетушкой. Она знала это слишком хорошо.

– И не подумайте, – сказала она, потирая сзади шею, – что я… курица, которую можно ощипать. Один неверный шаг, и я укажу вам на дверь, – закончила она.

– Мисс Делби! – Финелла повернула к ней удивленное лицо. – Не нужно постоянно угрожать месье Ле Брюну, как будто он только и думает, как бы обобрать вас. Разве во время нашего путешествия он не доказывал ежедневно свою честность? Разве не он делает всю тяжелую работу… и так хорошо справляется?

А месье Ле Брюн сидел и слушал.

– Если тебе хочется обсудить многочисленные высокие достоинства месье Ле Брюна, пожалуйста, прошу тебя, дождись, когда мы вернемся к себе и останемся наедине, – заметила Эмитист.

– Мне кажется, это шок от встречи с Нейтаном Хэркортом лишил ее здравого смысла, – объяснила Финелла месье Ле Брюну, который теперь взирал на них не без некоторого удовольствия. – Они ведь когда-то были близко знакомы. Он заставил бедную мисс Делби поверить в то, что намерен жениться…

– Финелла! Месье Ле Брюну совершенно ни к чему знать об этом.

Финелла улыбнулась ей и тем же доверительным тоном продолжила:

– Знаете ли, Нейтан ведь был младшим сыном графа. Впрочем, полагаю, он им и остался. – Она хихикнула.

Тут Эмитист не выдержала:

– Финелла, мне кажется, ты слишком много выпила.

Финелла заморгала. Ее глаза расширились.

– Ты действительно так считаешь? – Она взглянула на свой бокал. – Уверена, что нет. Я лишь слегка пригубила вино, и смотри… мой бокал до сих пор наполовину полон…

Чего она явно не заметила, так это того, что официанты не забывали подливать туда вина. И уносить пустые бутылки, заменяя их новыми.

– Так или иначе, но нам пора домой. Как вы считаете, месье Ле Брюн?

О том, сколько вина, сама того не желая, выпила Финелла, красноречиво свидетельствовал тот факт, что Эмитист и месье Ле Брюну пришлось вдвоем надевать на нее пальто и вести к выходу. Оказавшись на свежем воздухе, она пошатнулась. Месье Ле Брюн продемонстрировал замечательно быструю реакцию, подхватив ее под руку и тактично поддерживая, пока Финелла не пришла в себя. Дабы избежать неприятностей, Эмитист взяла ее под руку с другой стороны, и так они провели ее через толпу, прогуливающуюся по центральному двору Пале-Рояля.

Тем не менее Эмитист была почти уверена, что слышала, как Ле Брюн тихо засмеялся.

– Не нахожу ничего забавного, – фыркнула она, когда они вывели Финеллу через арку на улицу, которая вела к их дому. – Она не привыкла к подобным обедам. Не привыкла, что вокруг снуют официанты, постоянно наполняя бокалы. А что касается вина… что ж, оно оказалось очень коварным. У него такой приятный фруктовый вкус… оно больше напоминало ароматный напиток, чем алкоголь.

– Это не вино. Это Париж, – откликнулся месье Ле Брюн, беззаботно пожимая плечами. – На многих людей он производит самое непредсказуемое впечатление. Теперь нам, как ее друзьям, следует быть к миссис Монсорель особенно внимательными.

Ее друзьям? Неужели месье Ле Брюн считал себя другом Финеллы? Но что еще хуже, он ставил себя на одну ступень с ней, как если бы они были… чем-то вроде одной компании.

Ну уж нет. Это никуда не годится. Совсем не годится.

Эмитист должна была как можно скорее найти правильные слова, чтобы поставить месье Ле Брюна на место.

Но не раньше, чем они благополучно доведут Финеллу до дома.

Глава 3

– Я тебя разочаровала, – простонала Финелла.

– Глупости, – успокаивающе шепнула Эмитист. На самом деле, ей было даже забавно узнать, что подруга не являет собой воплощение одних лишь добродетелей. – Это просто… заграничное путешествие, – сказала она. – А может быть, как говорит месье Ле Брюн, возбуждающее действие Парижа…

Финелла повернулась на бок и спрятала лицо в подушку.

– Мое поведение непростительно…

– Ты просто выпила немного больше, чем надо, и стала несколько более разговорчивой, чем обычно. Вот и все.

– Но что я говорила… – возразила Финелла очень тихим голосом.

– Ладно. Ты больше не совершишь подобной ошибки, – постаралась ободрить ее Эмитист, – учитывая, как тебе плохо после этого. Ты морщишься всякий раз, как пытаешься открыть глаза. Дай я помогу тебе устроиться получше.

– Мне уже никогда не станет лучше, – всхлипнула Финелла, когда Эмитист, подойдя к окну, задернула шторы, погрузив комнату во мрак. – Как я теперь смогу подойти к Софи? О, моя маленькая девочка. Когда она узнает…

– С чего бы ей вдруг узнать? Я уж точно не собираюсь ей ничего говорить, кроме того, что ее маме сегодня утром лучше остаться в постели, поскольку она не очень хорошо себя чувствует.

– Но лгать собственному ребенку…

– Тебе не придется лгать. Просто не говори правду.

Эмитист быстро подошла к постели подруги и ласковым движением убрала волосы с ее горящего лица. Но Финелла настолько плохо себя чувствовала, что отшатнулась от ее руки.

– Я обещала, что свожу ее сегодня посмотреть достопримечательности города. Она так расстроится.

– Нет, не расстроится, потому что я сама схожу с ней. У тебя такой вид. Думаю, тебе надо поспать. И не вздумай выходить из комнаты, пока не позавтракаешь. Я распоряжусь, чтобы прислуга принесла тебе завтрак сюда.

Поймав ее руку, Финелла поцеловала ее.

– Ты слишком добра ко мне. Слишком добра. Я этого не заслуживаю…

– Замолчи! Просто на этот раз ты была не совсем безупречной. За это я люблю тебя еще больше, потому что чувствую себя не такой уж неправильной, если хочешь знать. – Обычно рядом со своей элегантной и в высшей степени женственной компаньонки с безупречными манерами Эмитист чувствовала себя колючей, твердолобой и несговорчивой.

Она была богата, благодаря милости своей тетушки, и обладала острым умом, но нелегко находила себе друзей и не могла представить, что когда-нибудь выйдет замуж. Если какой-нибудь мужчина начинал ухаживать за ней, то она думала, что он делает это ради ее богатства, а не из-за ее привлекательности. В свое время, когда она была молода и слишком беззащитна, ей тяжело дался этот урок. Он ранил ее. Оставил шрамы в ее душе. И хотя многочисленные нищие, которых они встречали на дороге вблизи каждого французского городка, вызывали у Эмитист сострадание, она ощущала, что большая жизненно важная часть ее души отсечена, и, скорее всего, ее уже не вернуть никогда.

Впрочем, если верить тетушке Джорджи, это было не важно. Огромное число людей прекрасно прожили свою жизнь несмотря на то, что другие считали их неполноценными. Так что с того, что она больше никогда не сможет поверить мужчине? Ее тетушка прожила и без этого.

– Никчемные, привыкшие думать лишь о себе, вороватые ничтожества, если тебя интересует мое мнение о мужчинах, – презрительно фыркнула она, когда увозила Эмитист из деревни в так называемую лечебную поездку по Озерному краю. – Не понимаю, как разумным женщинам приходит в голову связываться с ними. И поскольку мне начинает казаться, что ты способна стать разумной женщиной, тебе следует избавиться от привычки думать, что рядом с тобой в жизни непременно должен быть мужчина. Все, на что они способны, – это портить то, во что вмешиваются.

После того, что ей пришлось пережить, Эмитист склонялась к тому, чтобы согласиться с этим.

Финелла снова застонала, вернув ее мысли к настоящему, и прикрыла глаза тыльной стороной ладони.

Эмитист сморщила губы. Ей было жаль Финеллу, страдавшую от головной боли. Она понимала, какой стыд испытывает подруга после того, как оказалась не способна самостоятельно добраться до дома. Однако…

– Финелла, ради бога, любой человек, не привыкший к вину, может совершить такую ошибку. Но это не конец света. И совершенно не повод разыгрывать драму. Я понимаю, что с тобой происходит. Тебя волнует, что скажут люди. Но беспокойство об этом ничему не поможет. Особенно когда речь идет о людях, которым больше всего хочется заклеймить тебя. Они же, как правило, трусы, разве ты не знаешь. Они боятся взять за шиворот собственную жизнь. Вместо этого они сидят и сплетничают в тщетной попытке победить скуку своего бессмысленного и бесполезного существования. Ни в коем случае нельзя пытаться изменить свою жизнь, чтобы добиться их одобрения.

Господи! Неужели она действительно повторяет одну из излюбленных проповедей тетушки Джорджи? И тем самым тоном, которым вещала тетушка, когда Эмитист случалось впадать в уныние?

Да, именно так.

Эмитист обхватила себя руками и стремительно подошла к окну. Уже много лет ее предупреждали, что если она не будет осторожна, то кончит точно так, как ее тетушка. Однако Эмитист всегда отвечала, что ей все равно. Она была слишком благодарна тете за то, как она отбрила отца Эмитист. С того момента, когда, сойдясь с ним лицом к лицу в его библиотеке, тетя заявила, что с самого детства он был маленький надутый мальчишка, который вырос в надутого взрослого педанта, неспособного к какому-либо сочувствию, жизнь Эмитист понемногу начала улучшаться. Правда, падать ниже ей было уже некуда. Так что она не собиралась ни от кого слушать критику в адрес своей тети.

Но иногда…

Эмитист подумала о той слезинке, которую заметила на лице Финеллы после своей маленькой бессердечной отповеди, и ей захотелось ударить себя. Она говорила так черство, так бесчувственно, как тетушка Джорджи в самые свои худшие моменты.

– Для тебя все иначе, – грустно произнесла Финелла. – Я мать. Я должна думать о Софи. Все, что я делаю, отражается на ней. Существуют вещи, которых леди никогда не должна делать.

– Знаю, знаю, – ответила Эмитист, возвращаясь к постели подруги и усаживаясь рядом с ней на стул. – Извини, я говорила слишком резко. Это просто…

– Ты такая сильная, что порой тебе трудно понять чужие слабости.

– Я не всегда бываю сильной, – возразила Эмитист. – Ты знаешь, что я никогда не смогла бы подняться, если бы тетушка Джорджи не спасла меня. Это ее пример дал мне решимость сделать то же самое для тебя. Я знаю, что значит остаться одной, быть несправедливо обвиненной в том, чего ты не совершала, когда вокруг нет никого, кто мог бы тебя защитить. – Это был настоящий ад. Вся семья отвернулась от нее именно тогда, когда она нуждалась в родных больше всего. – Тебе нужен был друг, чтобы защитить от злых языков. Точно так же и я нуждалась в том, чтобы кто-то поверил мне. И точно так же теперь тебе нужна моя дружба, чтобы ты не… не казнила себя. Ты простишь меня?

– Да, конечно, но…

– Нет. Прошу тебя, ни слова больше. Я понимаю, ты огорчена, что прошлым вечером не смогла добраться до дому без посторонней помощи. Но я уже сказала тебе, что не стану из-за этого думать о тебе хуже. А кто еще об этом знает? Только месье Ле Брюн. Но если он посмеет заставить тебя почувствовать хоть малейшую неловкость из-за этого, ему придется иметь дело со мной, – воинственно закончила она.

Финелла закрыла глаза руками и всхлипнула.

– А теперь я оставлю тебя, – сказала Эмитист гораздо более спокойно. Ей вдруг пришло в голову, что ее громкий голос скорее расстраивает, чем успокаивает подругу, независимо от слов, которые произносятся, и что Финелле нужно просто отоспаться. – Сегодня я присмотрю за Софи, – добавила она, осторожно направившись к двери. – И можешь не сомневаться, что ни одно слово о вчерашнем происшествии никогда не дойдет до ее ушей.

Не успела Эмитист закрыть дверь, услышав за спиной очередной страдальческий стон, как едва не вздрогнула от удивления, увидев, что чуть поодаль от нее в коридоре стоит месье Ле Брюн.

– Прошу прощения, – извинился он. – Я не хотел вас путать. Я только насчет мадам Монсорель. Как она?

– Она страшно расстроена случившимся. И чувствует себя очень виноватой.

Месье Ле Брюн опустил голову.

– Надеюсь, вы были не слишком суровы с ней. По правде сказать, это не ее вина. Виноват я. Я не должен был…

– О, только не начинайте, – прервала его Эмитист. – Вчера она допустила ошибку. И всем понятно, что она сожалеет об этом. Но раз уж вы считаете, что это ваша вина, то в будущем должны позаботиться о том, чтобы вино, которое мы заказываем, не было таким крепким. И чтобы ни одной из нас не подавали больше двух бокалов. В Стентон-Бассете мы жили очень просто и никогда не выпивали больше одного бокала мадеры, да и то только в особых случаях.

– Вино, – буркнул он. – Да, да, но…

– Нет, я больше не желаю говорить об этом.

Эмитист вдруг стало не по себе от того, что Ле Брюн так беспокоился о здоровье Финеллы. Она бы скорей подумала, что он будет испытывать раздражение, чем угрызения совести. Если так пойдет дальше, она, пожалуй, перестанет испытывать к нему антипатию. И к чему это приведет? Она станет уязвимой!

– У нас впереди сложный день. Вы уже сходили к месье Хэркорту?

Ле Брюн был в пальто, и, пока она говорила, он все время вертел в руках свою шляпу, как будто только что снял ее с головы. Или, наоборот, собирался надеть ее?

– Да, madame, я сделал это в первую очередь. Видите ли, я не мог заснуть. Я…

Подняв руку, Эмитист заставила его замолчать. Если он не хотел добровольно делиться с ней информацией о встрече с Нейтаном, ее это не интересовало.

– Если ваша комната вас чем-то не устраивает, – отрезала она, – вам следует ее поменять. Потом сообщите мне детали. – Не далее как вчера он заявлял, что домашние дела – это его обязанность. Что же случилось с ним сегодня? – Но что я действительно хочу услышать, – так это как продвигаются наши дела. Вам удалось переназначить встречи, которые мы пропустили из-за того, что опоздали с прибытием?

Ле Брюн выпрямился и дал ей краткий отчет о результатах своих усилий, предпринятых в интересах «Джорджи холдингс».

– Значит, оставшуюся часть дня мы будем свободны?

– Сожалею, madame, но это так. – Он сопроводил свои извинения характерным галльским жестом.

– Хорошо. В таком случае мы можем посвятить время Софи. Бедная малышка так намучилась, пока доехала сюда. Мы можем по меньшей мере попытаться исправить это, сходив с ней куда-нибудь, где она получит удовольствие и не станет беспокоиться о том, что случилось с ее бедной мамочкой. Вы можете что-нибудь предложить?

– Да, madame. Конечно, madame. Но…

– Мы будем готовы через полчаса, – прервала его Эмитист, поворачиваясь на каблуках. – Правильно говорить mademoiselle, – бросила она через плечо, направляясь по коридору в сторону детской.

– Как ты, моя милая крошка? – спросила Эмитист, войдя в комнату Софи. А когда Софи, вскочив на ноги, подбежала и обхватила ее ручками за талию, все раздражение мгновенно исчезло. – Тебе ведь лучше сегодня, верно?

– Да, тетя Эми! У меня такой чудесный вид из окна, – воскликнула девочка и потащила Эмитист к окну, чтобы показать ей вид. – Я видела так много людей, которые проходили мимо. Дамы носят такие громадные шляпки, что невозможно увидеть их лицо. А юбки у них похожи на огромные колокола, плывущие по улице. А дома такие большие и высокие, и заходят в них все, кто попало.

– Кто попало?

– Да. Смотришь на тех, кто туда входит, и непонятно, кто из них хозяин. Совсем непонятно. Я думала, что вот этот… – она указала на расположенный с противоположной стороны улицы hotel, – наверняка принадлежит какому-то очень знатному человеку, потому что вчера вечером к нему подъехала большая роскошная карета, и в нее сели люди в очень красивых нарядах. Но сегодня утром из этого дома вышли люди, одетые так, как будто идут на работу. Один дяденька с кожаной сумкой и совсем бедно одетая женщина со свертком…

– Я думаю, что этот дом такой же, как наш, – объяснила Эмитист. – Каждый этаж снимают разные люди. Богатые господа с каретой живут на первом этаже, а бедная женщина со свертком где-нибудь в мансарде.

Софи наморщила брови.

– Значит, мы очень богатые?

– Потому что мы снимаем в этом доме первый этаж? – улыбнулась Эмитист. – Нет. Мы совсем не богатые. Просто… у нас есть кое-какие деньги.

Большие деньги, благодаря отличной деловой хватке ее тети. А потом и ее собственной. Люди, которые знали, что Эмитист единственная наследница своей тети, ожидали, что теперь, когда она встанет у руля, состояние быстро улетучится. Только немногие доверенные лица знали, что тетушка подготовила ее к управлению своими многочисленными активами и что Эмитист обладает в этом деле не меньшими талантами. Своей способностью находить удачные возможности для вложения денег, которых не видели другие, она в значительной степени была обязана тому, что отказывалась разделять общую точку зрения, признаваемую всем мужским финансовым миром.

– Мне просто хотелось, – объяснила она любопытному ребенку, – чтобы в этой поездке у вас с мамой было все самое лучшее.

– А где мама?

– Сегодня она не очень хорошо себя чувствует. Я сказала ей, чтобы она оставалась в постели.

Софи погрустнела.

– Сегодня она не пойдет с нами. Но месье Ле Брюн обещал показать нам много всего интересного.

– И мамочка ничего этого не увидит? Мне так хотелось, чтобы она пошла с нами…

– Да, и мне тоже, – с чувством ответила Эмитист. Провести целый день, осматривая достопримечательности с месье Ле Брюном без успокаивающего присутствия Финеллы, игравшей между ними роль буфера… Это могло закончиться ссорой. – Но ты ведь сможешь рассказать ей обо всем, когда мы вернемся домой. А возможно, даже купить маленький подарок, чтобы порадовать ее.

Личико Софи просветлело.

– Обезьянку. Я только что видела, как мимо прошел человек с обезьянкой, одетой в красную курточку и колпачок.

– Нет, милая крошка. Не думаю, что твоя мама обрадуется, если ты подаришь ей обезьянку.

Софи выглядела озадаченной:

– Да, наверное. Она… любит все спокойное, верно?

– Да. – Это была чистая правда. Софи обладала гораздо большей склонностью к приключениям, чем ее мать. Эмитист не удивилась бы, узнав, что девочка унаследовала эту черту от своего безрассудного отца, хотя внешне представляла собой точную уменьшенную копию матери с ее светло-каштановыми волосами и мягкими дымчато-голубыми глазами.

– Тогда мы купим ей картину. Ей ведь это понравится, правда? Здесь есть лавки, где продают картины?

– Уверена, что есть. – Париж и вправду кишел художниками. Они проникали в рестораны и возбуждали в людях мечты…