Текст книги "Вся правда о русалках"

Автор книги: Энн Ветемаа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

ГОЛОВОЧЕСКА ЧЕРНОЗУБАЯ

РУБАШКА РУСАЛКИ (№ 49)

Ф. Вахе из Кассааре.

Как-то раз вздумал один парень отдохнуть на бережку реки Эмайыги под Кярла, на травке поваляться. И вдруг выходит из реки красивая молодая женщина и велит у нее «в голове поискать».

Парень тут же смекнул, что дело нечисто, но отказаться не осмелился. Поискал у женщины в голове. За труды она подарила парню рубашку.

Получив подарок, парень стал посмелее. Сказал: «У тебя зубы черные, все равно как у русалки!»

После этих слов женщина исчезла с глаз. Тогда парню стало ясно, что он имел дело с русалкой. Однако рубашку он долго носил.

Однажды у парня спросили, где он достал такую прочную рубашку.

Он ответил: «У русалки!»

После того парень пропал. На другой день его вытащили утопленным из реки, нос отъеден.

Последнее сообщение заканчивается весьма мрачно. К сожалению, оно не единственное. Немецкий исследователь Хольцмайер («Осилиана», 1872) также говорит о русалках, которые, высунувшись из воды, предлагают прохожим серебряные топоры. Если кто-нибудь соблазнится принять предлагаемое, русалка тут же тащит его в воду. А если это не удается, русалка будто бы откусывает у взявшего топор нос или еще какой-нибудь член. Жуткая история, если это соответствует действительности…

Теперь еще об одной, более поздней встрече; она произошла в 1971 году, и о ней рассказал пожилой рыбак Я. Аер.

«Я так скажу: на все сто болтовне Михкеля Сарапика верить не приходится; вот когда он насчет своего удачного лова рассказывает, тут, может, и не врет. А ежели врет, так складно.

Один раз никак у него не клевало, даже щуренка паршивого не вытянул. Ну, конечно, загрустил мужик, сел На камешек, принял из фляжки утешение и задремал. Вдруг видит: стоит перед ним молодая бабенка, из себя недурная. И вот, значит, бабенка эта за плечо Михкеля тихонечко потрогала и не громко так говорить: «Поищи у меня в голове». Ну, сперво-началу-то Михкель

сказал ей пару теплых – что, говорит, у тебя стыда нет, небось сейчас не старое время, власть у нас народная, мыла в лавке навалом, и в баню сходить всякому по карману. А бабенка свое – жалостно просит, давай, мол, поищи хоть чуток, больно голова чешется, вдруг какой клещ в волосах застрял, а они, дескать, сильное воспаление вызывают. Ну, Михкель порылся у ней в волосах. Жутко они замусоренные были, Михкель выковырял несколько штук диковинных тварей, навроде тех букашек, что у карпов водятся – их рыбьими вошами зовут.

– А ведь ты здорово на водяного жителя смахиваешь, – удивился Михкель. – Цельными днями небось в воде плаваешь, что-то у крещеных людей я этаких животин не видывал.

– Да, я и вправду много в воде бываю, – скромно согласилась бабенка.

Михкель опять принялся у ней в голове искать. Букашек этих тьма-тьмущая в волосах, и все крепко к коже присосались. Тут Михкелю пришла хорошая мысль, он вытащил из кармана фляжку, в левом кармане у него завсегда коньяк «три косточки» (по-простому – денатурат), а в правом – пузырек с политурой. Ну, хоть Михкелю, ясное дело, и жалко было, ливанул он порядком и из левой, и из правой фляги на голову бабенке. Как тут у ней на голове все зверье запрыгало, забегало и давай отпадать да на траву валиться; вскорости голова подчистую от населения избавилась. Бабенка рада, чуть не пляшет, Михкеля в губы чмокнула. Михкель против такого возражать не стал, да только глядит – зубы-то у ней черным-чернешеньки. Ну, он и за это ей выдал. Бабенка слушала, потупившись. Потом потопала прочь.

И, обернувшись, крикнула Михкелю, чтоб тот еще разок рыбацкое счастье испытал. Михкель возьми да попробуй, и надо же – елки зеленые! – рыбины одна за другой так и кидаются на крючок, только снасть забрасывай. Столько рыбы добыл, что пришлось на тачке везти. И с тех пор у мужика такое рыбацкое счастье, что если бы он по должности рыбаком был, то уж не один раз героем соцтруда стал бы. Но он ловит рыбу в свободное время, в одиночку, место другим не показывает. Такой вот жадина. Его как-то раз спросили, не русалки ли, мол, тебе помогают. Он отпираться не стал, рассказал эту историю. А под конец добавил, что он, дескать, воинствующий атеист – да еще сколько вечеров в вечернюю школу ходил – и в русалок не верит. Ни вот столько не верит, ну а ежели они, окаянные, тебе рыбу предлагают, чего ж отказываться-то…

– Коли вы мне не верите, – закончил свой рассказ Я. Аер, – валяйте разыщите Михкеля, сами увидите, что я не вру: у него завсегда в одном кармане фляжка коньяка «три косточки», а в другом – бутылка политуры».

ОРУНЬИ

Здесь мы предлагаем условное название семейства, признавая, что оно не самое удачное. К сожалению, ни автор, ни его консультанты-филологи до сих пор не нашли ничего более подходящего. Трудности с выбором названия знакомы и специалистам других областей природоведения. Орнитологи, например, поместили врановых в отряд воробьиных за их развитую певческую глотку, хотя вокальные данные вороны заметно отличаются от соловьиных… Название семейства «оруньи» вполне пригодно для характеристики ругательниц, но составитель данного определителя испытывает некоторую неловкость перед нашими многочисленными писклявыми нимфоманками, так сказать, примадоннами вокала среди эстонских русалок, которые оказались в том же семействе, правда, в самостоятельном роде писклявок. Ничего не поделаешь, исследователь природы не может исходить только из эстетических соображений. Сколь бы ни различен был репертуар писклявок и ругательниц, строение горла и хоан у них столь же сходно, как у кукушки и зозули… Пусть же послужит им утешением латинский вариант названия.

Так что до тех пор, пока какой-нибудь критически настроенный читатель настоящего определителя не предложит лучшее название (все предложения и замечания будут приняты с благодарностью, как уже говорилось в предисловии), мы будем пользоваться этим. Во второе, расширенное издание нашего труда, относительно выхода которого в свет нет оснований сомневаться, мы с удовольствием внесем лучшее, более компромиссное название семейства.

Русалки всегда восхищали людей своим пением. Еще во времена Гомера. Хотя этот праотец демонологии превозносит в своей «Одиссее» песни сирен (сирены,

по составленной мною всеобщей демонологической номенклатуре, принадлежат к параллельному с русалками отряду), многие авторитеты, соприкасавшиеся как с сиренами, так и с русалками, придерживаются мнения, что между вокальным мастерством тех и других (из русалочьих, конечно, имеются в виду писклявки) существенных различий нет. А могущество пения сирен вошло в легенду. Даже в темное средневековье, когда Гомер не пользовался широкой популярностью, весьма серьезно относились к его утверждениям по поводу вокальной культуры сирен, этих полуженщин-полуптиц. Иначе отправляющиеся в длительные морские путешествия – и среди них Фернан Магеллан – не брали бы с собой в числе других припасов несколько бочек специально сваренной алхимиками антисиреновой пасты. Многолетний опыт показал, что если как следует не законопатить ею уши, то пение сирен доведет изголодавшихся по эмоциям моряков до эйфории, за которой может последовать гипнотическое состояние. Коль скоро имеет место гипноз, возможен и транс. А насчет этого состояния наша точная и свободная от идеализма Эстонская Энциклопедия (Т. 3, С. 109) сообщает: «В трансе загипнотизированный не воспринимает ни одного раздражителя, кроме слов гипнотизера (рапорт-контакт)». Таким образом, что сирены напоют, то мужики и делают.

Некоторые исследователи считают столь сильное влияние пения сирен и русалок преувеличенным, однако и современная музыкальная практика дает примеры прямо-таки непостижимого влияния эвфонии на человеческую душу. Ведь королю рока Элвису Пресли удавалось весьма тривиальными мелодиями и примитивными ритмами доводить толпы молодых людей до полного самозабвения, которое сопровождалось сокрушением мебели и случайными совокуплениями. Если же учесть, что лучшие песни русалок почти всегда стоят на значительно более высоком идейно-художественном уровне, чем обыкновенные шлягеры, и даже оказывали влияние на таких великих людей, как Петр Ильич Чайковский (к этому мы еще вернемся), то утверждение Гомера отнюдь нельзя считать недостоверным. Мнения современных русалковедов далеко не всегда совпадают с утверждениями фольклористов, но приятно отметить полное их единодушие в данном вопросе.

В последние годы музыковедческие исследования русалочьих песен получили заметное развитие. Многие весьма авторитетные музыковеды, проводившие сравнение народной и русалочьей музыки, бытовавшей одновременно (с чем же еще можно сравнивать опусы русалок, они ведь тоже являются самодеятельными композиторами), признают большую художественную ценность музыки водяного народа.

Прежде всего, русалочьи мелодии превосходят народные песни по диапазону. Если эстонские рунические мотивы часто ограничены квартой и большая секста – уже заслуживающая внимания величина, то русалки могут распевать в пределах чуть ли не трех октав. Подобная амплитуда возможна только для певиц типа Имы Сумак. Русалки открыли превосходную возможность использования своего голоса именно в полифонической музыке. Если в некоторых произведениях типа фуги сопрано неожиданно переходит в теноровую партию или наоборот, это производит на минимально разбирающегося в музыке слушателя потрясающее впечатление. Ниже мы познакомим читателей с одним такого рода музыкальным отрывком; записывавший его признался, что этот переход потряс его до такой степени, что он, не разбирая дороги, устремился с микрофоном к певице, в результате чего микрофон, забулькав, хлебнул воды. Так, к сожалению, музыкальное произведение и осталось не записанным до конца.

Что касается формы русалочьих песен, то она гораздо ближе к классической, чем к народной музыке. Народная песня по большей части ограничивается периодом, встречаются также варианты с рефреном (по схеме а б а). А русалки часто используют форму рондо; говорят, что отмечены даже попытки создания произведений, близких по форме к сонатному аллегро (правда, не у нас, а в Италии и Германии).

Хотя русалочья музыка по диапазону шире, а по форме сложнее, она использует модуляции, а местами даже элементы додекафонии (русалки, обитающие там, где родился отец додекафонии Шёнберг), все же какой-либо антагонистичности музыкальных культур местных русалок и местных жителей ни разу не отмечалось. Это ясно любому хоть немного разбирающемуся в русалочьей психологии: песня задумана в качестве средства прельщения, а тот, кто желает кого-то прельстить, должен считаться со вкусом прельщаемого. Так, народная музыка какого-либо определенного края всегда оказывала влияние на русалочью музыку, и совершенно логично предположить, что существует и обратное влияние – от русалок к людям.

Один наш известный композитор и музыковед, защитивший кандидатскую диссертацию о музыке сету, познакомившись с фольклором русалок Причудья, утверждал, что у этих двух музыкальных культур много общих черт. Тамошние русалки также используют нейтральные терции и резкие параллельные диссонансы; в их песнях, как и в песнях сету, чувствуется влияние русской народной (или русалочьей?) музыки – так называемой подголосочной полифонии. Кандидат признался, что намерен в будущем более основательно исследовать и осветить в соответствующей монографии эту проблему. Чтобы задуманный труд явился сюрпризом для нашего музыкального мира, он просил не называть его имени. Он сожалел, что при работе над кандидатской диссертацией у него не было времени для изучения русалочьей музыки. Но разве это так уж плохо? Музыковедческая мысль в пятидесятых годах, по-видимому, еще не созрела для такого анализа. Будем с интересом ждать компетентного музыковедческого исследования русалочьей музыки.

Давая высокую оценку мелодической, структурной и полифонической сторонам музыки русалок, мы, однако, не можем положительно оценить распеваемые ими тексты. В этом отношении они уступают даже народным песням местного населения. До тридцатых годов нашего столетия русалки варьировали примерно десяток, как правило, однострочных текстиков, в которых превалировали темы ожидания мужчины:

«Вот и день настал, а мужик нейдет!» (Эйзен, № 30),

«Пришла пора – надо мужика!» (Эйзен, № 27),

«Погоди, не уходи!» (Эйзен, № 5),

«Завтра будешь мой, завтра будешь мой!» (Эйзен, № 29).

Относительно больший интерес представляет грустное двустишие, записанное О. Хинтценбергом из Лехтсе:

 
«Плету, плету саван покойнику,
Плету покров мертвецу» (Эйзен, № 42).
 

Прекрасный пример четверостишия лирического склада зарегистрировал Я. Сику из Тарвасту:

 
«На лугу ты хорош,
Ты на пастбище пригож,
На деревне светлый,
На меже заметный» (Эйзен, № 43).
 

Два последних примера являются особенно ярким свидетельством явной стилистической однородности со староэстонским аллитерационным стихом, подтверждением вкусовой сопринадлежности русалок и местного населения. Аллитерация и ассонанс, а также ритмическая структура стихов засвидетельствует это даже не знакомому с фольклором.

Подводя итог, мы вынуждены констатировать, что тексты русалочьих песен относительно бедны. Но заслуживает ли это осуждения? Гениальный И. С. Бах написал много страниц великолепной музыки на одно-единственное слово («Аминь» или «Аллилуйя»). Такие же сверхскудные тексты встречаем мы и в наши дни в самой модной музыке.

Однако в последние годы в русалочьей музыке отмечается повышение роли текста: тексты ругательниц условно можно считать даже публицистическими. Они бичуют, иногда весьма резко, отдельные недостатки, имеющиеся в нашей жизни, хотя при этом порой проявляют, на манер Аристофана, грубость и даже непристойность. Другие русалки тоже обогатили текстовую часть своих песен, но иногда об этом приходится сожалеть. Автор определителя просто оторопел, услышав в одну чарующую лунную ночь – над рекой повисла пелена тумана, пахло сеном, окружающая природа заставляла забыть о городском шуме, о болезнях цивилизации двадцатого века, о демографическом взрыве и временных трудностях в снабжении населения колбасными изделиями – прекрасный голос русалки, поющей ариозо, которое начиналось словами:

 
«Как хорошо, что есть у друга твоего авто —
Синий «Москвич», притом совсем он новый…»
 

И когда писклявая нимфоманка, – а это была она – продолжала после интересной модуляции: «Johnny is a boy for me…, я забылся и вскричал: «Не рядись в чужие перья!» Русалка тут же прекратила пение. Успокоившись, я подумал: «Tempora mutantur, et nos mutamur in illis», но некоторая грусть все же осталась в душе.

Было бы весьма печально, если бы влияние коммерческой музыки сказалось и на русалочьем творчестве. Неужели мы и вправду не услышим больше русалочьих терцин и ронделей в Италии, вис в Исландии, газелей и рубаи в Узбекистане? Может быть, автор этого определителя безнадежно старомоден, но это его чрезвычайно огорчило бы.

К счастью, международный культурный обмен приносит и более приятные новости. Не так давно на острове Хийумаа была записана одна русалочья песенка. Мотивчик простой, однако интервалика (за секстой следует кварта в том же направлении) для народных песен, мягко выражаясь, нетипична. Тем не менее это и не шлягер, поскольку примитивность коммерческой музыки иного рода. Велико было мое изумление, когда я обнаружил тот же мотив в чрезвычайно объемистой и прекрасно иллюстрированной голландской детской энциклопедии. (В 1979 году труд вышел в свет и в Финляндии под названием «Suuri tonttukirya» и в языковом отношении теперь для нас более доступен. На него имеется ссылка в списке литературы.)

Голландская детская песенка в репертуаре прибалтийских русалок – факт уникальный, и он должен вызвать интерес не только у наядологов.

Не свидетельствует ли это о том, что писклявки могут играть известную роль и в расширении культурных связей: если подобная песенка когда-нибудь войдет в репертуар эстонского ребенка, это несомненно можно считать заслугой русалки.

Русалки островов и северного побережья Эстонии, по всей вероятности, и прежде обогащали нас элементами скандинавской культуры, такую же работу проводят русалки Восточной Эстонии и Причудья в деле популяризации славянской культуры.

Многих интересует, имеется ли у русалок инструментальная музыка. Следует сразу сказать, что русалки в основном вокалистки. Правда, иногда их видели играющими на каннеле, но в этих случаях они выступали в качестве аккомпаниаторов. В свое время автор предполагал выделить каннелирующих русалок в отдельное семейство, к которому относилось бы два вида: накамнеканнелирующая и толстая вмореканнелирующая, однако последние данные позволяют сделать вывод, что имеют место не самостоятельные виды, а просто обычные писклявые нимфоманки, взявшие на вооружение каннель.

Перейдем теперь от вопросов культуры вновь к биологии и систематике русалок.

Оруньи весьма легко отличаются друг от друга как по родам, так и по видам. Их можно определять как по песне, так и по корпуленции и поведению. Представим их в перечне признаков отдельно, поскольку иногда другу русалок приходится при определении руководствоваться лишь услышанной песней.

ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПО ПЕСНЕ

1. О пении в обычном смысле можно говорить только условно, поскольку у русалок в большинстве случаев отмечается монотонный речитатив. Голос – хриплое контральто. По сравнению с другими русалками роль текста значительна. Текст песен обычно носит острый социально-критический характер, по форме весьма суров. Ругательница, Carrula immunda.

2. Мелодии несложны (диапазон не более октавы). Текст примитивный. С трудом соблюдают мотив. Песня иногда переходит в краткий приступ плача. Один из немногих видов, музицирующих и в зимний период.

Плакуша детолюбивая, Lamentosa paidiphila.

3. Мелодии достаточно широкого диапазона (до дуодецимы). Любят ниспадающие секвенции и мелизмы. Прекрасно ведут мотив. Текст отсутствует (только вокализы). Песня прерывается долгими приступами плача (25–40 секунд).

Плакуша-лесбиюшка, Lamentosa minilesbica.

4. Большой диапазон, часто свыше двух октав. Прекрасный тембр и замысловатые фиоритуры. Роль текста невелика. Единственные из наших русалок образуют дуэты, трио и квартеты, исполняют усложненные полифонические произведения. Единственные русалки, исполняющие иногда музыкальные произведения, созданные человеком.

Писклявая нимфоманка, Calliphonica nymphomanica.

ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПО РОСТУ И ПОВЕДЕНИЮ

1. Самые низкорослые из всех русалок. Рост от минимально возможного для русалок (87,5 см) до немногим более метра. Телосложение, однако, весьма женственное и изящное. Поведение робкое, боятся мужчин и могут сильно увлечься женщиной. Иногда состоят в дружеских связях с другими нечистыми.

Плакуша-лесбиюшка, Lamentosa minilesbica.

2. Рост более высокий, однако сложение сухопарое, не очень женственное. Страстные детолюбы, взрослых (обоих полов) несколько опасаются. По характеру глубокие меланхолички.

Плакуша детолюбивая, Lamentosa paidiphila.

3. Прекрасные, грациозные русалки. Относительно смелые. Интересуются только мужчинами и исполняют свои чарующие арии предпочтительно для них. Иной раз трудноотличимы от женщин, однако для русалок характерно более тактичное поведение.

Писклявая нимфоманка, Calliphonisa nymphomanica.

4. Крупные, крепкие, грудастые и корпулентные русалки. Весьма смелые. Их характеризует внимательное наблюдение за миром людей и смелые критические высказывания по поводу наших недостатков. Несмотря на некоторую вульгарность, довольно доброжелательны.

Ругательница, Carrula immunda.

ПИСКЛЯВАЯ НИМФОМАНКА

МУЖИК У ОЗЕРА ЮЛЛИКЪЯРВ (№ 22)

Д. Пруль из Метсику.

…Как-то в воскресный вечер, давно уж то было, пошел один мужик искать свою лошадь возле озера Юлликъярв. Искал-искал, никак найти не мог. Колокольчика лошадиного не было слышно. А уже смеркалось.

Мужик подумал: «Чего теперь искать, и колокольчика не слыхать. Отдохну-ка я маленько». <…>

Вдруг слышит звонкий голос. Открыл глаза, видит: вдалеке по озеру лебедь плывет. И плывет тот лебедь к берегу, где мужик лежит. И красивым женским голосом песню поет.

Мужик глаза вылупил, смотрит на озеро. Не лебедь то, оказывается, к нему плывет, а красивая женщина.

Мужик тут же решил, что это русалка. Испугался, что русалка его к себе заманит. Зажмурился, а она все равно перед глазами у него стоит. И песня звучит в ушах.

Мужик к земле прижался, как раненый, ни рукой ни ногой пошевелить не может.

Красивая женщина вышла на берег аккурат насупротив мужика, посмотрела на него, улыбнулась приветливо. Потом поплыла обратно на середину озера. <…>

С тех пор мужик больше ночью к озеру Юлликъярв не ходил.

Сообщил А. Лемет.

Этот случай красноречиво подтверждает былую «стойкость эстонца»: русалка пела искателю лошади красиво, улыбалась ему приветливо, но мужик зажмурился, не мог «ни рукой ни ногой пошевелить», лежал «как раненый» и «с тех пор больше ночью к озеру Юлликъярв не ходил». Просто жаль его. Писклявая нимфоманка – ибо это была она – одна из наших обворожительнейших русалок, и не только в отношении голоса. Она потрясающе красива, как правило, грациозна и обходительна (что далеко не всегда можно сказать о привередливых примадоннах, принадлежащих к роду человеческому). Ее вполне справедливо сравнивают с соловьем, ибо по меньшей мере настолько же, насколько исполнение превосходного пернатого певца прекраснее щебета других наших птиц, песня писклявой нимфоманки затмевает вокальные попытки всех наших других русалок.

Тяга писклявых нимфоманок к контактам с людьми (в первую очередь – с мужчинами) очень велика. Все, кому довелось встречаться с этими русалками, с похвалой отзываются об их приятных манерах; будучи серьезными артистами, они предпочитают платонические отношения (излишнее возбуждение вредит голосу). Раньше это не было известно, и даже образованные люди (пожалуй, можно предположить, что помещики обладали этим качеством, как бы там ни обстояло дело со всем прочим) побаивались нашей суперзвезды. По этому поводу приведем еще один небольшой пример.

ПРИШЛА ПОРА – НАДО МУЖИКА!. (№ 27)

Я. Вайне из Тарвасту.

Ехал однажды барин через реку по мосту.

На другом берегу сидела на камне русалка и пела, повторяя одно и то же: «Пришла пора – надо мужика!»

Барин велел огреть лошадь кнутом и ехать побыстрей.

Только отъехали от реки, видят: бежит навстречу голый мужик, одежду в руках держит.

Барин спросил, куда он бежит.

Тот ответил: «Купаться!» А сам к реке чешет.

Барин велел кучеру поймать мужика и целый час продержал его возле кареты.

Потом отпустил и велел идти купаться.

А у мужика прошла охота купаться. Он сердечно поблагодарил барина за то, что барин спас его от смерти-утопления.

Грустный факт. Тем более грустный, что мужик уже спешил на концерт русалки,

даже бежал, его смогли задержать, только применив силу. Мы уверены, что свою песнь русалка после долгого ожидания модулировала в миноре, и наверняка она последним номером, оказавшись без слушателей, исполнила элегическое «Час пришел, мужик не смог!», которое столь часто удавалось записать собирателям русалочьего творчества. Здесь хотелось бы заклеймить зубоскалов, нехороших и сластолюбивых людей (встречающихся, к сожалению, и среди наядологов), которые позволяют себе отпускать двусмысленные замечания по поводу вышеприведенного текста: конечно, дескать, грустно, если «мужик не смог»!.. Подчеркиваю еще раз, что все без исключения встреченные до сих пор писклявые нимфоманки были добродетельными мастерами вокала и желали вступить в контакт с людьми только посредством благородного и возвышенного музыкального искусства. Ни в чем другом, что бы мужик «смог», кроме того, чтобы он «смог прийти послушать», они никогда не были заинтересованы.

Выше шла речь о том, что в последнее время русалки в своих импровизациях используют созданные ранее тексты (песня о «Москвиче»); к счастью, до сих пор они исполняли такого рода песни на свои собственные мотивы. Конечно, наядологи и музыканты не могут считать это положительным явлением, однако до тех пор, пока мы можем записывать на магнитофон хотя бы оригинальную музыку русалок, дело обстоит не так уж плохо. Как раз когда настоящая рукопись готовилась в отправке в типографию, автор получил огорчительный сигнал: русалки уже начинают использовать созданные людьми мелодии. Если так пойдет и дальше, песни русалок могут полностью исчезнуть, как некогда исчез староэстонский аллитерационный стих. Это вызывает серьезное беспокойство, поскольку у русалок наряду со многими хорошими чертами есть все же одно плохое, или сомнительное, или, по крайней мере, свойственное женщинам качество; они очень восприимчивы к моде (вспомним распространение ношения париков и крашения волос).

Однажды в Килинги-Нымме проходила ярмарка.

К этому важному культурному мероприятию энергично готовился местный самодеятельный ансамбль «Гормон». Репетировали в излучине реки, причем генеральную репетицию провели вечером, накануне открытия ярмарки. На первом же концерте – оркестр уже вступил – солистка «Гормона» Имби К. обнаружила, что ее записная книжка с текстами песен таинственным образом исчезла. Имби К. призналась, что, поскольку память у нее неважная, она знает наизусть только начало. После исполнения первого куплета первой песни возникла неприятная пауза, которую, как ни странно, все заметили. Ансамблю грозил полный провал. Но тут прямо из публики громко подхватила песню какая-то «молодая красивая женщина в белом платье». Поддерживаемая аплодисментами зрителей, она поднялась на эстраду, оттеснила плачущую Имби К. в сторону и заменила ее, спасая тем самым ансамбль от позора.

Первые две песни, исполненные неизвестной певицей, особого успеха не имели, поскольку она не умела несколько небрежно, как принято у современных эстрадных певиц, топтаться на одном месте; к тому же голос дебютантки был очень звонок, а текст она произносила излишне четко. Микрофоном начинающая певица не пожелала воспользоваться. Однако избалованная ярмарочная публика довольно быстро освоилась с исполнительницей. Песнями из репертуара ансамблей «Смоуки» и «АББА» певица окончательно покорила слушателей, а когда она исполнила «Большой цветник», успех был столь велик, что почти совсем прекратилась торговля пивом и пришлось срочно объявить перерыв.

На эстраду, размахивая блокнотами, хлынула толпа охотников за автографами, певице всучили ручку. И тут произошло нечто поразительное: молодая женщина в белом платье с недоумением посмотрела на ручку и… засунула ее в рот! Затем она, очевидно, догадалась, что сделала что-то не так, выплюнула чернильные слюни, расплакалась (как Имби К.) и бросилась к реке. Потрясенная оригинальным поведением певицы толпа последовала за ней.

Добежав до реки, женщина прыгнула в поток и бесследно исчезла. Местный спасатель, пренебрегая опасностью, сиганул следом. Если бы на берегу не оказались двое отважных пионеров, вытащивших спасателя из воды, не умевший плавать герой простился бы с жизнью.

На другой день с реки слышалась грустная песня о приходе рокового часа и очередном отсутствии мужика.

О происшествии сообщил автору местный исследователь русалок, который отнес певицу к виду писклявых нимфоманок. Однако с его мнением не согласилась Имби К., она упорно утверждала, что подлая воровка, укравшая записную книжку и оттеснившая ее, Имби К., наверняка была солисткой ансамбля «Грейпфрут»» из соседнего поселка, с которой она, правда, лично не знакома, но у которой, по слухам, будто бы именно такие манеры в отношении канцелярских принадлежностей.

Имби К. просила непременно выяснить, утонула или нет ее соперница.