Текст книги "Пришелец"

Автор книги: Энн Ветемаа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

9

Да, нaш герой очутился средь галдящей толпы. Попал словно из огня да в полымя. Какой-то мужик с багровой шеей заехал ему локтем в живот и обдал крепким водочно-чесночным духом. Затем в лацкан его пиджака вцепилась миниатюрная рыжеволосая женщина, хихикнула и почему-то решила цапнуть его своими зубками за мочку уха. Он ощутил острый запах пота, увидел, как сверкнули белки ее глаз – зрачки в экстазе словно бы закатились, а потом женщина метнулась в сторону, платье ее лопнуло – под мышками рыжеволосой неожиданно оказалась черная шерстка, – и лацкан пиджака молодого человека угрожающе треснул.

Почему эта кутерьма доставляет им радость? Как их барабанные перепонки выдерживают грохот барабанов, рев труб и фанфар? Молодому человеку очень хотелось уйти. Ему хотелось играть в тишине своего маленького дома наивные, простенькие канцоны анонимных авторов Раннего Возрождения, славящие Создателя. Звуки флейты – будто жемчужины, будто освежающие капли холодной воды в этой пустыне кипящих страстей.

Но как же отсюда выбраться? Толпа тащит тебя за собой, волнуется, клокочет. Отец высоко над головой поднял маленькую девочку – она визжит и смеется, щечки пылают, желто-лиловые ленты развеваются в косичках, на одной ноге нет башмачка. Не такую ли точно девочку нарисовал Отто Дикс?

Что их приводит в экстаз? Хлеба здесь не дают, правда, зрелищ хватает. И тут молодой человек заметил, как на высоком подиуме поджигают соломенную куклу. Кукла изображала главу соседнего государства, что и подтверждала табличка, прикрепленная на ее груди.

– Запаливай! Жги! – вопила толпа, и молодой человек вдруг поймал себя на том, что и он полубессознательно, в унисон, бормочет те же слова. Но тут ему стало неловко до слез, потому что болтавшаяся на кончике палки кукла во фраке и черном цилиндре была комичной и вместе с тем достойной уважения.

"Одна кукла сжигает другую", – подумал молодой человек. Неужели в этом заключается гармония? Неужто только так преодолевают диссонанс? Куда ты катишься, шарик? Безумный, безумный мир.

Кукла загорелась, желтое пламя лизало ее ноги, а в язычках пламя переходило в ярко-лиловое – ни дать ни взять душещипательные цвета их национального флага.

Задымились отвороты фрака. Поплыл едкий дым, запершило в горле, кукла стала шибать газом и оттого перемещаться туда-сюда. Раскачиваясь над толпой, она как бы отвешивала поклоны. Символическое аутодафе до предела накалило страсти. Мужчины рвали платья на женщинах, те подняли истошный визг. Вот кукла надломилась в жарких муках, и претенциозный цилиндр спланировал над людским скопищем, будто летающая тарелка. А из королевской макушки повалил серый дым – похоже, солому-то взяли влажную.

– Черные мысли! Видишь, у старика черные мысли! – завопили вокруг, давясь смехом и дымом.

Наконец молодому человеку удалось выбраться из сутолоки. Его не смутила живая изгородь с шипами, он продрался сквозь нее и припустил бегом. Бежал, пока не очутился на широком газоне, со всех сторон окруженном колким кустарником, как бы смахивавшем на маленький оазис. Он остановился перевести дух.

Воспользуемся же этой возможностью и задержим на нем взгляд, тем более что внешность своего героя мы подробно еще не описывали. Как он выглядит? Ростом молодой человек не выдался, да и комплекцией тоже – был хиловат. Смахивал на мелких чиновников Чехова или Кафки, но, пожалуй, с некоторым романтическим налетом, поэтому, если уж проводить параллель, скорее всего подошел бы один из персонажей Эрнста Теодора Амадея Гофмана, например, тот усердный каллиграф, которому старуха предсказала на рынке: "Убегай, чертов сын, чтоб тебя разнесло; попадешь под стекло, под стекло!.." Да, порядком пострадав от шипов, спину наш молодой человек все же не согнул, голову держал высоко, сохраняя гордый дух былых времен.

"Ox, к чему же, право, все эти оргиастические начинания? – подумал он в который раз за этот день. – Конечно, благодаря подобным сумасбродствам внимание народа отвлекается от всего остального. Конечно, отвлекается, но вообще-то правильно ли это? Может быть, внимание народа гораздо разумнее направить на недостатки, ибо при добрых намерениях, трезвом разуме и с помощью Божьей мы, глядишь, искоренили бы их… Но, Господи милостивый, до чего я докачусь со своими мыслями!?"

И точно – далеко со своими мыслями уйти ему не позволили: кто-то схватил его за локоть, и он услышал невнятный лепет. Немая? Немая женщина? Да, конечно. Невероятно толстая великанша с оплывшим лицом задрала кверху подол, обнажив свои бедра, точно колоды. Белые громадины, будто два сросшихся ствола. И это страшилище – по-другому не назовешь – весьма недвусмысленно тыкало в его ширинку.

Словно ужаленный, молодой человек бросился сквозь колючий кустарник, нет, не в сторону толпы, а все дальше, прочь, бог знает куда. Мерзость! Какая мерзопакостная баба, какие гнусные намеки. Да он, посвятивший себя пастырским обязанностям и целибату, ни на что подобное не способен. По крайней мере здесь, в этих условиях. Жуть какая!

Герой нашего повествования, становящегося все более кошмарным, изрядно порвал одежду, когда наконец оказался в каком-то новом месте типа оазиса.

Небо потемнело: в этих широтах ночь наступает как по волшебству. Над стадионом растекалось киноварно-красное пятно. Молодого человека била дрожь – столько приключений, ужасов, недоумений и постижений за один-единственный день. А в каком весенне-непорочном настроении он начался! Где они теперь, кучерявые облачка-овечки, незлобивый ветер и опрятные, порядочные люди?

И именно в тот момент, когда его донимали эти грустные мысли, из кустов вышла еще одна женщина. Молодого человека буквально передернуло: что за наваждение, право? Возможно, эта особа была помоложе и попригоже, но действовала явно стереотипно – нагло оголила ноги, вновь обратив молодого человека в паническое бегство.

Когда та же ситуация повторилась в третий раз, прекраснодушный органист и флейтист сообразил, что, очевидно, кружит по некой спирали. И что его ждет в центре? Повернуть обратно? Нет, наверняка эти горгоны все еще ждут его, вцепившись в подолы. И он понесся дальше, перепуганный подобно переписчику Гофмана.

Разумеется, он вскоре наткнулся на четвертую искусительницу. Почему бы ей не быть еще моложе и красивее – ведь в сказках все идет по нарастающей или в части страшного, или, напротив, прекрасного. Так вот, теперь его подкарауливала довольно юная и милая грация.

– Что… что это за игра? Я ничего не могу понять, – отпыхиваясь, вымолвил молодой человек. – Все повторяется, разве лишь вы… по сравнению с другими… – Он запнулся.

– …чуточку моложе и краше, вероятно, хотели вы сказать? – робко пособила дева.

Молодой человек кивнул.

– Но это и есть игра. Вы в самом деле не знали?

– Какая игра?

– Завлекаем в западню генерала Альвареса.

Альвареса? Пресловутого полководца враждебного им соседнего государства. Ах да… Его изображение тоже расстреливали на тренировочном поле стадиона. Расстреливали и забрасывали тухлыми яйцами. Молодого человека вдруг охватил страх, не укрывшийся от глаз девушки.

– Общеизвестно, как наши патриотки, отдаваясь ему одна за другой, заманили этого отчаянного вояку и еще более отчаянного донжуана в закрытый дворик, где солдаты бросили его в колодец, – учтиво разъяснила она. – Нет-нет! Вы не бойтесь, вас никто топить не станет! И колодец-то во дворе за моей спиной чисто декоративный, в нем даже воды нет. Ну да, все это лишь игра, это лишь наши инвалиды развлекаются и вспоминают прекрасное боевое прошлое. Якобы сам Великий Моноцетти сказал, зачем, мол, героям отказывать в таких потехах… Сожжение короля и расправа с полководцем – это ведь ритуальные игры, разве вы не знали?

– Вроде я что-то слышал… – И молодой человек не солгал. Слухи о чем-то подобном в самом деле доходили до его ушей.

– А теперь вы должны поцеловать меня хотя бы в щечку, если не пожелаете всего остального, – весьма застенчиво молвила она. – Я самая послед-няя, больше девушек нет.

После некоторой заминки молодой человек стыдливо приложился к щечке. Вернее, еле-еле притронулся, ибо это был первый поцелуй в его жизни. От девушки приятно пахло, глаза у нее были миндалевидные, карие и очень блестящие. Потом они постояли, слегка прильнув друг к другу, тяжело дыша от возбуждения, и что касается молодого человека – вполне уместно старомодное выражение: "Сердце его чуть не выскочило из груди".

– Может быть, мы когда-нибудь встретимся?.. Где вы живете? – проронил молодой человек.

– Незабудки, шесть. Дом во дворе. Возле сарая, – тихо ответила девушка.

– Могу ли я надеяться?..

– Вы можете, вы можете. – Она потупила взор и добавила: – У вас такие хорошие манеры…

"Аmor vincit omnia!" [8]8
  Любовь превыше всего (лат.)


[Закрыть] – хотел было воскликнуть молодой человек, но ведь это уже выходило бы из границ. С надеждой на снисхождение в душе он смелым шагом двинулся во двор, к ритуальному месту казни.

И его тотчас окружила странная братия. Большинство ожидавших восседало в инвалидных колясках, но в свете фонаря, водруженного на пень, он увидел еще множество сверкавших протезов, обычных темных деревянных ног, черных повязок на глазах.

– Они о нас не забыли! Кто живет без прошлого, у того нет будущего! – провозгласил из темноты зычный дьяконский бас. Молодому человеку пришлось напрячь зрение, чтобы разглядеть провозвестника. Только длинный ряд регалий, блеснувших в свете показавшейся из-за тучки луны, позволил ему заметить возле колодца бородача на крошечной каталке. Н-да, во дворе было немало колясок вполне современных, чтобы не сказать модных, но басовитый ветеран, по-видимому из упрямства, решил сохранить верность примитивной тележке, которую толкают двумя деревяшками.

– Наши патриотки заманили тебя в ловушку, слышишь ты, вонючая тварь! – взревел он. Затем взмахнул своей деревяшкой, словно дирижер палочкой, и мрачное окружение откликнулось:

– Ты! Вонючая тварь!

– Тысячи наших боевых товарищей гниют в земле!

– …гниют в земле!

– Мы тут недосчитываемся… – снова продирижировал он, и вожаки отдельных групп, словно командиры рот, стали звонко рапортовать:

– Девяносто шести рук!

– Двухсот тринадцати ног!

– Семидесяти трех глаз!

Последовало бесконечное перечисление всевозможных органов, отсутствующих и увечных.

– Ты должен знать, что мы осудили тебя на смерть!

– Осудили тебя на смерть!

– Девяносто шесть отрезанных рук жаждут тебя задушить, двести тринадцать ног раскололи бы твою мерзкую башку, как созревший орех, павшие проклинают тебя!

– Проклинают тебя-я-я…

Тут наш герой заметил, что возле него возник слегка прихрамывающий, вообще-то довольно хорошо одетый человек с чрезвычайно элегантным костылем и к тому же без одного пальца. Очевидно, он играл роль церемониймейстера. Он прошептал молодому человеку на ухо: "Я не виноват!" – и дал понять, чтобы молодой человек повторил его слова, что тот, естественно, и сделал:

– Я не виноват!

– Виновата война, – тихо подсказал церемониймейстер.

– Виновата война! – громко повторил молодой человек.

– Я только выполнял приказ, – прошептал суфлер.

– Я только выполнял приказ! – воскликнул наш герой. На что хор реагировал с остервенением.

– Наш приговор окончательный!

А вот эти слова молодой человек почему-то повторять не стал…

– Мы утопим тебя в колодце, как шелудивого пca!

– Проси милости, – шепнул церемониймейстер.

– Покорнейше прошу снисхождения!

– Никакого снисхождения! Никакого снисхождения!

– Прежде у нас было заведено так, – вполголоса разъяснял церемониймейстер, – Альварес пускался наутек, а его ловили, и игра проходила веселее. Но однажды какой-то сверх меры трусливый или безответственный подставной бросился бежать и скрылся. Возникла печальная и нелепая ситуация. Конечно, мы стареем, наши ряды редеют, теперь от нас легко удрать, но я надеюсь, – в его голосе прозвучала заискивающая нотка, – что вы на это не пойдете.

– Ты не прорвешься! – Из весьма жалкого и неплотного круга угрожающе взметнулись вверх палки и костыли. Конечно, инвалиды не смогли бы удержать молодого человека, если бы он вздумал задать стрекача.

– Топить его! Топить! Собаке собачья смерть!

– Может, ступите на мостки, – шепотом попросил информатор, – только осторожно – доски подгнили.

Молодой человек подошел к колодцу и бросил взгляд вниз: углубление едва ли достигало двух метров, да и воды на дне – кот наплакал.

– Настал час расплаты! Придет Великий Мститель и утопит тебя! – гудел хор.

Глава инвалидов подъехал на своей старой каталке поближе. Колесики болтались, подшипники скрипели, и у самого Великого Мстителя до белых пятен вытерлись забранные в кожу культи, подбитые рогожей с ватой. Тут и там из-под хромовой кожи выглядывали перепачканные клочья. Они весьма походили на плесень.

Кто-то протянул Великому Мстителю длинную ритуальную трость, и он толкнул молодого человека. Толкнул совсем легонько, но молодой человек, успевший убедиться, что перед ним и впрямь декорация, сам поспешно сиганул в колодец.

– Покричи хоть немножко! – шепнул ему вслед церемониймейстер.

Молодой человек стоял в яме, едва ли достигавшей двух метров глубины, разве лишь слегка намочив ноги. Что ему было делать? Кричать? Зачем? О чем?

Впрочем, это оказалось нетрудно: печальный вой сам собой, помимо воли молодого человека, вырвался откуда-то изнутри. Он выл протяжно и как-то странно. Скорее всего, его стенания напоминали грустный скулеж собак, которые, сидя на заднем крыльце в сочельник Рождества, задирали морды к небу и адресовали свою боль луне. Эта необычайная элегия была проникнута самой настоящей скорбью. Если бы нам выпало определить, кому она посвящена, можно было бы назвать как маленького ангела Жозефину, в которую палили злые дети, так и Себастьяна, Магдалину или Станционного Графа. Не исключено также, что самому Великому Моноцетти. А быть может, и тем, о ком еще предстоит сказать в нашей истории.

До молодого человека долетали комментарии:

– Хорошо воет! Здорово вопит!

Комментарии были одобрительные. Наверное, инвалиды полагали, каждый сам по себе, что причитают именно о его руке, ноге или глазе.

Очень долго вопил молодой человек.

Наконец в колодец опустили лестницу, и приветливо улыбающиеся люди помогли молодому человеку выбраться.

Как долго находился он в колодце, долго ли он кричал? Наш герой утратил представление о времени.

Во всяком случае уже брезжил рассвет – весенние ночи коротки. На траву легла роса. Прохладный свежий ветер доносил из города едкий запах дыма. Увечные воины молча сгрудились вокруг колодца, кое-кто погрузился в мечты, склонив голову набок.

Церемониймейстер – очень чистенький представительный инвалид, слегка попахивавший земляничным мылом, – порылся в портфеле и протянул молодому человеку помятую медаль. Она представляла права почетного члена их корпорации.

На почетной медали, точнее на медали за заслуги, конечно, поблескивало барельефное изображение Моноцетти. Молодой человек долго смотрел на великого вождя.

Да, уже рассветало.

Безногий ветеран на низенькой каталке сказал торжественно:

– Война – великое дело. Что бы с нами было без войны…

"Не будь войны, вы не лишились бы двухсот тринадцати ног…" – подумал молодой человек, но, разумеется, вслух ничего не сказал.

Он отвесил глубокий поклон и направился домой, куда дорогу отыскал легко и просто.

10

Пришла пора застать нашего молодого человека за основной работой в просторном и очень светлом помещении. Цветов здесь тоже множество, некоторые кактусовые даже распустили бутоны. Но больше наше внимание, конечно, привлечет орган – один из самых совершенных инструментов известной фирмы А. Шнитгера.

Мы также должны заметить двенадцать красных ковровых дорожек, ведущих в двенадцать слегка приподнятых над уровнем пола ниш, смахивающих на ложи и отделенных от общего зала декоративными шторками. Сплошь да рядом в пылу музыкальных переживаний люди жаждут уединения, дабы упиваться чудесными звуками без помех.

Даже не заглядывая за шторки, мы решимся сообщить всем интересующимся, что в каждой ложе имеется портрет Его Величества Моноцетти в натуральную величину, а также маленький столик, где желающий найдет как злободневные периодические издания, так и серьезные философские труды. Да, здесь уютно! Здесь царит порядок! И есть, конечно, великолепные репродукторы, ибо шторки, к сожалению, все-таки несколько приглушают звучание.

В этом служебном, равно как и музыкальном, помещении молодой человек появляется чуть позже других, ибо его может обеспокоить то обстоятельство, что слушатели импровизаций не слишком-то стремятся попасть в отведенные им ложи. Более того, иногда здесь раздаются протестующие голоса, непродуманные выкрики и кое-что еще в том же духе. Здесь также не скупятся на просьбы и обещания, разумеется, безнадежно запоздавшие, но все же порой значительно усложняющие деятельность двенадцати церемониймейстеров. Иной раз даже в этом изящном помещении приходилось прибегать к грубой силе, правда, в былые времена. Как упоминалось, после соответствующего знака появляется виртуоз-органист, с которым мы уже достаточно познакомились.

Прежде всего, конечно, звучат торжественные аккорды священного государственного гимна. Затем на некоторое время ложи оказываются во власти шедевров, созданных старыми мастерами – Фрескобальди, Палестрины и, конечно, великими предшественниками Баха.

От импровизаций-интерлюдий снова следует переход к государственному гимну, уже в иной тональности, и тут чуткое ухо может уловить некоторые нестройные звуки, стуки и хрипы, которые обычно, надо полагать, не нарушают чарующую музыкальную канву и в которых, право слово, меньше всего повинен искусный органист.

Ах, к чему все экивоки! Мы заглянули в то самое учреждение, где ретивые садовники освобождают недужные виноградные лозы от усохших плетей – труд, в необходимости которого, естественно, нет ни малейших сомнений.

В мрачную пору средневековья (хотя в отношении этой эпохи высказывались и прямо противоположные суждения!) подобные обязанности выпадали на долю палачей – людей, облаченных в черное и окруженных мистическим ореолом. Публичные эшафоты, ревущие толпы тоже не соответствуют более духу времени. Неизмеримо привлекательнее лишиться опоры под ногами со звуками именно тебе предназначенных ре-бемолей или фа-диезов, внутренне отдавшись музыке. И с технической точки зрения тут нет никакой проблемы. При определенном звуке включается настроенная на него система, помост уходит из-под ног наслаждающегося музыкой, веревка – да, к сожалению, ничего лучше не придумали – перехватывает сонную артерию социально опасного человека: смерть прелестная и безболезненная.

К тому же, если в былые годы на голову осужденного к повешению напяливали плотный черный мешок, то ныне в нем сделали прорези для глаз. Зачем? Но ведь в них стоящий на пороге вечности может до последнего мгновения видеть снисходительно улыбающийся образ обожаемого главы государства.

И тут стоит обратить внимание на заслуги нашего молодого человека, великолепного органиста. Нелегкую ему приходилось исполнять должность, нелегкую, но крайне необходимую и в некотором роде пастырскую. По правде сказать, вначале он не хотел принимать сей достойный пост, но умные головы, соратники покойного директора их учебного заведения, в конце концов сумели его убедить: ведь он же пришелец, а разве уместно жителю другой планеты нашей родной вселенной наблюдать сложа руки за происходящими на Земле беспорядками, дисгармонией. Засучи рукава! И, видя чувствительную природу юноши, подыскали для него почетную, отнюдь не брутальную возможность: музыка – нет, дадим это слово с прописной буквы – Музыка ведь служит наиблагороднейшим выражением космической гармонии.

Двадцать-тридцать минут музицирования, и вот уже первая часть его рабочего дня позади. Он ненадолго погружается в медитацию, молится, слегка перекусывает. На повешенных никогда не поднимает взгляда – их отправляют в крематорий или же в анатомичку. Но, конечно, не забывает о своих пернатых друзьях, сидящих дома в клетке, – одна добрая женщина из числа прозекторов, большая любительница птичек, обычно снабжает его пакетиком свежей печенки.

Вторая половина рабочего дня – и то, по счастью, не всегда – ничуть не легче, поскольку он еще взвалил на себя обязанности следователя. Из чувства высокой ответственности! Чтоб никаких промашек не было! Любезный читатель, возможно, припомнит первое посещение коттеджа, когда у нас вызвала недоумение стопка неврологических атласов, а также маленький чемоданчик черной кожи, в котором на темно-красном бархате поблескивали разные миниатюрные принадлежности, всевозможные железяки: щипчики, скальпели, шила, буравчики, – н-да, мы ведь склонны были причислить молодого человека к братству изобретателей перпетуум мобиле! – так вот, без этих орудий не обойтись во второй половине дня.

Итак, он наносит визит задержанным – по большей части детям, поскольку именно у них порой можно выведать нужные сведения о родителях, братьях и сестрах. Помнится, одна прелестная девчушка, краснощекая хохотунья, как-то рождественским вечером в церкви сунула ему в руку некую листовку. Разумеется, молодому человеку известен ее автор, а вот типография и круг распространителей пока еще точно не установлены.

А происшествие на стадионе? Вдруг светлоокой девчушке и об этом что-нибудь известно.

Молодой человек смотрит на часы, берет чемоданчик с инструментом и направляется в одно из соседних помещений. Ради большего эффекта он облачился в черно-красный талар.

– Здравствуйте, дети! – вкрадчиво говорит он. – Сегодня чудесная погода… Надеюсь, многие из вас еще насладятся ею! Но приступим к делу! Ты, моя церковная знакомка, может быть, подойдешь первой. Садись сюда, напротив меня, и давай поглядим, что у нас припасено в этом чемоданчике. А теперь ручонку на стол!