Текст книги "Темный секрет Санты (ЛП)"

Автор книги: Энн Шеридан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

15

НИК

ФЕВРАЛЬ

В этом нет никаких сомнений. Когда Мила Морган берется за что-то, она действительно чертовски ответственна. Прошло шесть недель в этом году и семь недель в нашем новом жизненном соглашении, а из ее дьявольского рта не слетело ни единого гребаного слова.

Мы быстро научились находиться рядом друг с другом, не общаясь. Что ж, по крайней мере, один из нас пытается общаться, в то время как другая делает вид, что не слушает. Конечно, я понимаю, почему она это делает. Она хочет наказать меня за то, что я украл ее у той жизни, которая была у нее в Нью-Йорке, но я не сожалею. В тот момент, когда она, наконец, решит дать этому месту реальный шанс, она поймет, почему я это сделал.

Мила Морган принадлежит этому месту. Она принадлежит мне, и, несмотря на то, что она может думать прямо сейчас, она моя, а я принадлежу ей.

Наши дни в значительной степени состоят из того, что Мила притворяется спящей, когда я встаю на работу. Только это шутка с ее стороны, потому что большую часть ночей я не сплю, наблюдая, как она спит, и в тот момент, когда она погружается в глубокий сон, она сворачивается калачиком прямо в моих объятиях и остается в такой позе всю ночь.

Я отправляюсь на работу, обдумывая все тонкости новогодних подарков, пока Мила проводит свои дни с северными оленями. Она не стала сразу спрашивать, но хотела знать, как за ними ухаживать, поэтому я точно показал ей, что нужно делать, и ей это понравилось. Каждый день на ее лице появляется улыбка, но не остается незамеченным, что единственное, чего она не будет делать, так это убирать за стойлами. Она оставляет разбираться со всем этим дерьмом меня. Впрочем, это справедливо. Я не просил ее брать на себя такую ответственность. Она делает это, потому что сама хочет.

Как только я прихожу домой, то готовлю ужин и наблюдаю за тем, как она наблюдает за мной, в то время как она притворяется, что даже не замечает меня в доме. Она усвоила мой распорядок дня. Когда я предпочитаю есть. Какие продукты я люблю, вплоть до того, в какое время дня я люблю принимать душ. Также не остается незамеченным, что каждый раз, когда я заканчиваю принимать душ и захожу в свою гардеробную, чтобы одеться, она всегда тут как тут, сидит на нашей кровати, как будто ей больше нечем заняться. И в ту секунду, когда мое полотенце исчезает, ее глаза устремлены только на меня.

Каждый день одно и то же, и, несмотря на то, что она по-прежнему отказывается разговаривать со мной, я чувствую ее покой. Ей здесь нравится, и мне нравится, что она здесь. Мне нравится, когда она в моем пространстве. Мне нравится, когда она в моем доме. В моей постели. Но больше всего мне нравится просто видеть ее каждый гребаный день. Я прошел путь от многолетнего вожделения к тому, чтобы получать ее каждый день, даже если все, что она может предложить, – это ненамеренно обнимать меня, пока спит.

АПРЕЛЬ

Схватив свои вещи, я собираюсь уходить на день и замираю, увидев, как Мила преграждает мне выход. Обычно она каждое утро гуляет с северными оленями, и когда я ухожу, то наблюдаю за ней в поле, пока она учит их доверять ей.

Не буду врать, я начинаю чертовски завидовать тому вниманию, которое она им уделяет. Я бы все отдал, чтобы увидеть, как она улыбается мне так же, как им, но нищим выбирать не приходится, и в конце концов она смирится. Просто сначала ей нужно это понять. Возможно, с моей стороны было эгоистичным поступком привести ее сюда, но я исполнял ее желание и давал ей именно то, чего она хотела. Если бы только она это понимала. Она слишком занята, обвиняя меня, и слишком чертовски упряма, чтобы понять, что я делал именно то, о чем она просила. Думаю, это именно то, что я люблю в ней.

– Тебе что-нибудь нужно? – Спрашиваю я, на этот раз не утруждая себя попытками разобраться. Обычно она просто смотрит на меня, пока я не высказываю предположений о том, что ей может понадобиться, но не сегодня. Я не слышал ее голоса четыре гребаных месяца, и это убивает меня.

Мила просто смотрит, но я могу играть в эту игру намного дольше, чем она. Она понятия не имеет, что на самом деле означает упрямство, и она играет с гребаным чемпионом в этом.

Она отводит глаза, не желая встречаться со мной взглядом, и я подхожу прямо к ней, наблюдая, как она судорожно втягивает воздух. Ее руки дергаются по бокам, как будто физически удерживая себя от того, чтобы протянуть руку и прикоснуться ко мне.

– Что тебе нужно, Мила?

Она заметно сглатывает, ее ярко-зеленые глаза снова поднимаются на меня, она вызывающе вздергивает подбородок. Она колеблется, желая о чем-то спросить, но слишком упряма, чтобы открыть свой чертов рот. Поэтому вместо этого я обхожу ее.

– Хорошего дня, – говорю я ей, прежде чем идти по тропинке.

– Черт, – слышу я позади себя, сладкий тон ее голоса заставляет меня остановиться. – Ник. Подожди.

Я резко оборачиваюсь, выгибаю бровь и терпеливо жду, когда она продолжит, но слова застревают у нее в горле, пока она борется со своими внутренними демонами.

Мягкая улыбка растягивает мои губы. Она пыталась, и это все, что имеет для меня значение. Я возвращаюсь к двери, замечая, что сегодня на ней настоящая одежда, а не только спортивные штаны и толстовки, которые она обычно надевает, проводя день на ферме. На этот раз я подхожу прямо к ней и провожу пальцами под ее подбородком, заставляя ее смотреть прямо на меня. Я удерживаю ее там, пользуясь ее близостью.

– Скажи мне, детка, – шепчу я, мои губы так близко к ее губам, что все, что ей нужно сделать, это сократить расстояние. – Я не смогу дать тебе то, что тебе нужно, если ты не откроешь свой прелестный ротик.

Она хмурит брови, отчаянно желая доказать свою точку зрения, но вместо этого вздыхает, и в ее милых глазах мелькает поражение.

– Я хочу пойти с тобой.

Мои брови удивленно взлетают вверх.

– Ты хочешь поехать в город?

Она кивает, сразу возвращаясь к молчаливому обращению ко мне.

– Ты готова?

Мила снова кивает, и с этими словами я отступаю от двери, более чем готовый показать ее всему чертову городу. Она поднимается по тропинке к снегоходу, который я припрятал у входа, и я не удивляюсь, когда вокруг по-прежнему тихо.

Я забираюсь на снегоход, и она неохотно забирается следом за мной. Я беру ее за руки и обхватываю ими себя.

Она наблюдает за всем, пока мы летим к городу, широко раскрыв глаза, и я не сомневаюсь, что она делает все возможное, чтобы запомнить маршрут, по которому мы едем.

Меня осеняет мысль, что я хочу, чтобы у нее была свобода, которой она заслуживает. Я никогда не говорил ей, что она должна сидеть только в моей собственности. Я более чем счастлив, что она бродит по городу, знакомится с помощниками и моими родителями. Это было ее решение остаться на территории дома, и тот факт, что она готова начать изучение, вселяет в меня надежду.

Останавливая снегоход, я оборачиваюсь и встречаю ее обеспокоенный взгляд.

– Ты хочешь научиться управлять этой штукой? – Я спрашиваю ее. – У меня их целая куча. Если бы ты знала, как им управлять, ты могла бы передвигаться сама.

– Правда? – она выпаливает, прежде чем вспоминает, что должна соблюдать молчание.

Я киваю и показываю ей, чтобы она перелезла через меня спереди, и в тот момент, когда она это делает, мой член твердеет позади нее. Находиться с ней так близко каждый день и не иметь возможности прикоснуться к ней было более чем непросто, и контактная эрекция находится в самом начале моего списка.

Мила надежно пристроилась передо мной, кладет руки на руль, и я обнимаю ее, прежде чем показать, что делать. Она начинает медленно, и, не буду врать, первые несколько минут я боюсь за свою жизнь, но она быстро осваивается, и я указываю ей как и что делать, остаток пути, веря, что если бы она отправилась в город, то, без сомнения, возвращалась бы ко мне каждую ночь.

Мы едем по городу, в то время как она смотрит на все с новообретенной нежностью, замедляясь с каждой секундой.

– Это местный бакалейщик, – говорю я, указывая направо, прежде чем переключиться налево. – Волосы, ногти и все то косметическое дерьмо, которое вам, девочкам, нравится, находится там. Также работает как бар по вечерам в пятницу и по выходным.

– Что? – ворчит она. – Как, черт возьми, это работает?

– Я понятия не имею, но в маленьком городке у людей есть способ добиться успеха.

Я указываю на наш аналог Starbucks, и не успеваю я опомниться, как мы оказываемся в самом конце улицы, прямо там, где находится моя мастерская.

Мила останавливает снегоход прямо перед входом и просто с удивлением смотрит на него, и, честно говоря, я не удивлен. Как правило, именно так на это смотрит большинство людей. Это то самое место, которое они представляли себе в детстве, но фильмы не передают его должным образом.

– Срань господня, – благоговейно бормочет она.

– Можешь сказать это еще раз, – бормочу я, слезая со снегохода и протягивая ей руку. – Пойдем. Давай я тебе все покажу.

Мила не берет меня за руку, но она рядом, стоя намного ближе, чем за все время, что она была здесь, и когда мы заходим внутрь, я указываю на все. Помощники в шоке смотрят на меня. Никто из них понятия не имел, что я спрятал ее у себя дома.

Я провожу для нее грандиозную экскурсию по мастерской, знакомлю с несколькими помощниками, с которыми, как мне кажется, она могла бы поладить, прежде чем отвести ее на первый этаж, где находятся сани. Ее глаза все время широко раскрыты, она похожа на ребенка в кондитерской, и я не могу удержаться, чтобы не отвести ее обратно на самый верхний уровень хранилища и показать, как быстро ей удалось попасть в мой список непослушных.

– Это невероятно, – бормочет она.

– Я так понимаю, ты наконец-то заговорила со мной.

– Нет, – говорит она, отводя взгляд. – Я просто веду себя мило, чтобы получить то, что хочу.

– И что?

– Это сработало как заклинание, – говорит она. – Я здесь, не так ли?

Я не могу удержаться от смеха, кладу руку ей на поясницу и веду обратно по коридору в свой кабинет. Не буду врать, моей фантазией всегда было нагнуть ее через мой стол, хотя что-то подсказывает мне, что она не совсем готова к этому. Но дайте ей время. Она придет в себя.

Добравшись до своего кабинета, я толкаю дверь и сталкиваюсь лицом к лицу со своими родителями, которые в ужасе смотрят на меня.

– Ах, черт.

– Срань господня, – выдыхает Мила рядом со мной, уставившись на моих родителей так же, как они, кажется, уставились на нее. Только Мила выглядит пораженной, в то время как мои родители выглядят смущенными. Мила шлепает меня, глядя на моего отца. – Это Санта и миссис Клаус.

– Ага, – отвечаю я. – Мои родители.

– Всем на это насрать, – говорит она мне. – Это настоящий гребаный Санта-Клаус.

– Какого хуя, детка? Я настоящий гребаный Санта-Клаус.

– Нет, это не так. Ты просто какой-то чувак, который притворяется им, – говорит она, проходя мимо меня в мой кабинет и с благоговением глядя на моего отца. – Это настоящий Санта-Клаус.

Мой отец смеется и протягивает Миле руку.

– Рад познакомиться с тобой, дорогая. Я давно не заглядывал к тебе. Хотя, должен признаться, я немного удивлен, увидев тебя здесь.

– Держу пари, что так и есть, – говорит она, оглядываясь на меня. – Я так понимаю, ваш сын забыл упомянуть, что я здесь?

– Ты правильно догадалась.

– Ах, – задумчиво произносит Мила, когда ее глаза начинают искриться порочным восторгом, и я понимаю, что именно по этой причине она хотела прийти. К черту город и мастерскую. Она хотела познакомиться с моими родителями, просто чтобы бросить меня в мир дерьма. – Итак, я так понимаю, что он также забыл упомянуть, что похитил меня?

Ну и черт с тобой. Она даже не пыталась приукрасить это.

Родители смотрят на меня, в глазах матери беспокойство, в то время как отец просто кажется… не удивленным.

– Почему вы так на меня смотрите? – Спрашиваю я его, заходя вглубь своего кабинета и закрывая за собой дверь, полагая, что все, что здесь будет сказано, не предназначено для того, чтобы слышал весь город.

Папа натянуто улыбается мне, прежде чем снова переводит взгляд на Милу. Он берёт её за руку и ведёт к стулу напротив моего стола. Садится на стул рядом с ней и, в своей искренней манере, которая сделала его столь известным, смотрит на мою девушку и говорит ей прямо:

– О, милая девочка. Я знаю, что с моим сыном иногда бывает довольно… трудно иметь дело, и я уверен, что у тебя бывали моменты разочарования, но он не смог бы похитить тебя, если бы ты не хотела, чтобы это произошло, – объясняет он. – Ты влюблена в моего сына, не так ли?

Мила таращится на него, ее взгляд возвращается ко мне.

– Я… я слишком зла на него, чтобы любить. Я имею в виду, наверное, так и есть, но я действительно пытаюсь сосредоточиться на том, чтобы не любить его, и у меня это действительно хорошо получается.

Мама смеется и смотрит на меня так, словно никогда еще не была так горда, прежде чем присоединиться к папе и Миле. Она берет Милу за руку и не сводит с нее взгляда.

– Позволь мне рассказать тебе о том дне, когда этот старый шут похитил меня прямо из постели в Колорадо.

16

НИК

Июнь

Я не знаю, черт возьми, как это случилось, но каким-то образом мама и Мила стали лучшими подругами. Они проводят почти каждый день вместе, рассказывая друг другу смешные истории обо мне. Единственная проблема в том, что Мила любит рассказывать историю каждый раз, когда ее рассказывает и мама, а учитывая, что у Милы их не так много, она рассказала маме все неприличные подробности. Не поймите меня неправильно, я так рад, что Мила была насажена на ярко-красный дилдо, который я смастерил для нее вручную, но делиться с мамой тем, что мы сделали с ним за ужином в честь дня рождения папы, было не лучшим моментом для меня.

Мы действительно миновали половину года, и хотя Мила определенно смягчила свое молчаливое обращение, мы все еще не пришли к тому, где должны быть, но нет никаких сомнений в том, насколько она сейчас счастлива. Она приходит и посещает мастерскую почти каждый день, и хотя она не сказала этого прямо, я думаю, что она нашла там цель.

Она улыбается каждый день, и мне это чертовски нравится. Она даже иногда улыбается мне, и когда она это делает, это всегда сводит меня с ума. Я всегда замечаю, как она проверяет меня, проходит ли она случайно мимо моего кабинета, ведет себя так, как будто не заглядывает посмотреть, что я делаю, или просто находится рядом со мной по дому.

Я нужен ей, и хотя она не хочет этого признавать, я знаю, что она это знает.

Мила Морган все еще любит меня. Я просто хочу, чтобы она смогла преодолеть этот гнев, который так глубоко укоренился в ее душе, и хотя меня убьет мысль о том, что она когда-нибудь уедет отсюда, если это то, чего она все еще желает к тому времени, когда наступит Рождество, я отправлю ее домой.

Мы заканчиваем ужин с моими родителями, что мы сейчас часто делаем. Раньше я так не делал. Каждую голубую луну я отправлялся к ним домой, и обычно это было как-то связано с тем, что меня не заставляли готовить, но с тех пор, как приехала Мила, все изменилось. Мой отец больше не смотрит на меня так, словно боится, что я облажаюсь, и когда мама смотрит на меня, это всегда с гордой улыбкой.

Однако сегодня наша очередь устраивать ужин, и, как обычно, Мила стояла рядом со мной на кухне и помогала мне готовить еду для моих родителей. И под помощью я подразумеваю, что она с готовностью выслушала инструкции, облажалась с ними и нуждалась во мне, чтобы все исправить. Она настоящая катастрофа на кухне, и я говорю это не просто для того, чтобы быть придурком. Я, блядь, серьезно. Ее нельзя оставлять наедине с ложкой, но мне нравится, что она все равно пытается. И мне нравится, что каждый раз, когда она это делает, она всегда оглядывается через плечо, проверяя, все ли еще приковано к ней мое безраздельное внимание.

Ответ всегда «да».

Я наблюдаю за ней, но она наблюдает за мной в ответ, мы оба стараемся вести себя сдержанно, но когда дело доходит до Милы Морган, в ней нет ни черта сдержанного. Мы стали созвучны движениям друг друга до такой степени, что нам больше не нужно натянутое общение. Я могу просто посмотреть в ее сторону, и она знает, о чем я думаю. То же самое утром, она знает, что после того, как я что-нибудь поем и выпью кофе, остается примерно три минуты до того, как я выйду за дверь, и она всегда старается опередить меня запрыгнув на снегоход, чтобы самой сесть за руль.

В этом нет сомнений. Ей здесь нравится. Она обрела покой, и все же я ненавижу то, что, несмотря на то, насколько мы близки, мы все еще так далеко. Мне нужно обнять ее, нужно почувствовать ее губы на своих, нужно услышать, как она шепчет, что любит меня, но больше всего мне нужно попробовать ее на вкус.

Покончив с ужином, я начинаю убирать со стола, и как только Мила собирается встать, мой отец накрывает ее руку своей, удерживая на месте.

– Как ты, дорогая? – спрашивает он, заглядывая ей в глаза в поисках правды, навык, в котором он всегда был так хорош.

Она улыбается, и я занимаюсь своими делами, убираю со стола, делая все возможное, чтобы подслушать их разговор.

– Я счастлива, – говорит она ему. – По-настоящему счастлива.

– Но чего-то не хватает, – говорит он. – Я чувствую это в тебе. Твое сердце все еще болит.

Мила оглядывается на меня, ее взгляд встречается с моим, и я даже не утруждаю себя притворяться, что не слушаю.

– Так и есть, – соглашается она, ее слова разрывают меня на части, когда она отводит наш пристальный взгляд и поворачивается обратно к моему отцу. – Не поймите меня неправильно, я люблю вашего сына, и я хотела бы каким-то образом просто оставить все позади, но не могу избавиться от чувства, что меня втянули в это обманом. Да, я просила об этом, но у меня не было всей информации. У меня не было шанса попрощаться с жизнью, которую я построила для себя, и, несмотря на то, насколько я счастлива здесь, с Ником, я все еще скучаю по той жизни, которая у меня была. Я выросла в Нью-Йорке. Это место, где похоронены мои родители, где я стала той женщиной, которой я есть. Я чувствую, что оплакиваю часть себя.

Я низко втягиваю голову в плечи, не осознавая, насколько глубоко она это переживает. Это намного больше, чем я себе представлял. Я никогда не задумывался о ее привязанности к этому месту. Я просто предположил, что она была готова уйти, потому что ненавидела свою работу и была одинока. Она была сломанной версией самой себя, и хотя эта ее часть исправлена, я боюсь, что все, что я сделал, – это сломал другую часть, которую я не имел права ломать.

– Я понимаю, – говорит ей мой отец. – Жизнь… непостоянна. Она преподносит нам сюрпризы, к которым иногда мы не совсем готовы. Я думаю, если ты действительно дашь этому месту шанс, по-настоящему откроешь свое сердце Нику, ты поймешь, что это именно то место, которому ты принадлежишь. Ты найдешь здесь свое счастье, как я нашел его с матерью Ника. Что касается тоски по родителям и дому, боюсь, это никогда не изменится, где бы ты ни была в мире, но я могу гарантировать, что со временем тебе станет легче, и однажды ты сможешь с нежностью оглядываться на эти воспоминания.

– Я очень на это надеюсь, – шепчет Мила.

С этими словами мой отец встает из-за стола, подходит к креслу Милы и кладет руку ей на плечо.

– Попробуй найти в себе силы простить Ника. Вы оба заслуживаете всего самого лучшего друг с другом, и, между нами говоря, Ник стал лучше с тех пор, как ты здесь. Его сердце стало светлее, и я не хочу видеть, что с ним произойдёт, если ты решишь вернуться в Нью-Йорк.

Кто бы мог подумать, что мой отец окажется таким хорошим союзником?

Мои родители уходят, и когда Мила заходит на кухню, намереваясь помочь мне убрать, все, что я могу сделать, это подойти к ней и заключить в объятия, наблюдая, как она погружается в их. Ее руки обвиваются вокруг меня, и когда она кладет голову мне на грудь, на нас опускается тишина.

Она долгое время не подпускала меня так близко, и теперь, когда я наконец понимаю, что происходит у нее внутри, что это гораздо больше, чем просто злость из-за того, что я вырубил ее и привез сюда, мне нужно стараться сильнее.

– Прости, Мила, – бормочу я, касаясь губами ее волос. – Я не думал, что это так глубоко. Если бы я знал…

– Не делай этого, – шепчет она. – Не жалей, что привел меня сюда. Я хочу быть здесь. Я хочу быть с тобой в этом месте. Теперь это мой дом. Просто сначала мне нужно кое с чем разобраться. Но твой папа прав. Мне нужно разобраться со своим дерьмом, и чем скорее я смогу это сделать, тем лучше.

Октябрь

Мой член живет своей жизнью. Последние несколько месяцев были гребаной пыткой, и что еще хуже, Мила точно знает, что делает со мной. Очевидно, она заключила с собой какую-то сделку, которую не нарушит в течение этих двенадцати месяцев, и она полна решимости придерживаться ее. Даже если эта сделка была заключена в гневе.

Она больше не злится, но это не значит, что она собирается раздвинуть ноги и позволить мне поступать с ней, как я хочу. Она хочет заставить меня страдать вплоть до Рождества, когда примет окончательное решение остаться или уехать.

Черт. Одна мысль о том, что она уедет, терзает меня, потому что что будет потом? Если она уедет и решит, что не может простить меня за то, что я забрал ее из той жизни, что я должен делать? Будет ли она продолжать желать мне возвращения каждый год? Неужели мы вернемся к тому, как все было, когда я прокрадывался в ее спальню только для того, чтобы посмотреть, как она спит в канун Рождества? Невозможность протянуть руку и прикоснуться к ней уничтожит меня, черт возьми, но не так сильно, как она пытается уничтожить меня прямо сейчас.

Я слушаю ее сладкие стоны, доносящиеся из моей спальни, стоны, которые я узнал бы где угодно. Она шепчет мое имя, прекрасно зная, что я все слышу. Она даже не потрудилась закрыть дверь, потому что не собирается скрывать это от меня. Ее намерения ясны – она хочет выебать мне мозг. Она хочет свести меня с ума от желания, и это больше, чем работа. Черт возьми, только на этой неделе мне пришлось восемь раз дрочить в душе, а сегодня только среда.

– Ник, – снова стонет она, и на этот раз я, блядь, ничего не могу с собой поделать.

Дотягиваясь до единственного шкафа в гостиной, до которого она не может дотянуться, я беру маленький подарок, который приготовил для нее ранее на этой неделе, и направляюсь в спальню, останавливаясь в дверном проеме, прислонившись плечом к раме и просто наблюдая за шоу.

Мила сидит на нашей кровати, прислонившись спиной к изголовью, запрокинув голову и закрыв свои прекрасные глаза. На ней черный комплект нижнего белья, колени подняты, пальцы отодвигают материал стрингов в сторону, пока она теребит свой сладкий клитор. Ее рука блуждает по телу, обхватывая свои полные сиськи, прежде чем прикоснуться к твердому соску, и мой гребаный рот наполняется слюной.

Я напряжен, как гребаная доска, отчаянно желая быть внутри нее, быть тем, кто ласкает ее клитор, быть тем, кто ласкает ртом все ее тело, но сейчас я получаю удовлетворение от простого вдыхания запаха ее сладкого возбуждения в воздухе.

Сам ее вид мог бы поставить богов на колени, и пока я борюсь с желанием броситься к ней и дать то, в чем она так явно нуждается, я довольствуюсь тем, что прочищаю горло. Она медленно открывает глаза, нисколько не испугавшись, что доказывает, что она все это время знала, что я здесь.

– Тебе что-нибудь нужно, солнышко? – спрашивает она, используя это ласковое обращение только в тех случаях, когда она саркастична.

Я ухмыляюсь и поднимаю ярко-фиолетовый фаллоимитатор – точную копию красного, который, в свою очередь, является копией моего члена. Его создание заняло у меня три попытки. В первый раз смесь для формы оказалась неправильной консистенции, и я понял это только после того, как засунул своё хозяйство в тубу. Во второй раз я вынул его слишком рано и разрушил форму, а третий? Ну, третий раз вышел чертовски идеальным.

– Если ты собираешься сидеть здесь и трахать себя, притворяясь, что не хочешь отчаянно быть шлюхой для меня, то меньшее, что ты можешь сделать, это оседлать копию моего члена.

При виде фиолетового фаллоимитатора ее глаза загораются, и я швыряю его через всю комнату, наблюдая, как ее рука поднимается и хватает силиконовый стержень. Она жаждет этого, у нее не было меня со Дня Рождества, и это прямо здесь – идеальная замена.

Мила, не теряя времени, ползет на коленях и устраивается над фиолетовым членом, и когда опускается, ее щеки заливаются румянцем, и я не могу оторвать взгляда от этого зрелища. Она откидывает бедра назад, давая мне прекрасный обзор того, как она берет фиолетовый член, и когда она снова поднимается, силикон пропитан ее сладким возбуждением.

Мой член дергается в штанах, и у меня нет выбора, кроме как приспособиться.

Она не отрывает от меня глаз, возбуждаясь от того, как я наблюдаю за ней, и хотя это не приглашение присоединиться, она чертовски уверена, что не хочет, чтобы я уходил.

– Черт, Ник, – кричит она, ее грудь вздымается, она уже доводит себя до предела, когда ее умелые пальцы ласкают клитор.

Она ускоряется, и я, не в силах больше этого выносить, отталкиваюсь от дверного косяка и вхожу в комнату. Мила отслеживает каждый мой шаг, зная, как сильно заставляет меня страдать прямо сейчас, но, судя по жажде в ее глазах, я не единственный, кто страдает сегодня вечером. Она довела себя до такого состояния, и теперь, когда ей нужно нечто большее, чем силиконовый член, я не собираюсь давать ей его.

– Ник, – умоляет она, когда я обхожу кровать с ее стороны.

Я тянусь к ней, обхватываю рукой ее горло и нежно сжимаю, прежде чем наклониться достаточно близко, чтобы она почувствовала мое дыхание на своих губах. Если она хочет поцеловать меня, все, что ей нужно сделать, это сократить разрыв.

– Ник, пожалуйста, – умоляет она.

– Кончи для меня, Мила. Дай мне услышать, как ты кричишь для меня.

Она кончает почти по сигналу, и ее отчаянные крики звучат как музыка для моих ушей.

– Черт, – ворчит она, все еще сидя верхом на фиолетовом члене, пока ее пальцы скользят по клитору, за последние несколько секунд потеряв чертовски много инерции. Она прищуривается и вздергивает подбородок, сокращая расстояние между нами ровно настолько, чтобы почувствовать легчайшее прикосновение своих губ к моим, но этого недостаточно, чтобы получить то, чего она действительно хочет.

Ее грудь вздымается, и когда ее оргазм затихает, ее тело откидывается на спинку кровати, но я не осмеливаюсь ослабить хватку на ее горле. Она открывает свои горящие глаза, и я вижу, что в них все еще горит желание.

– Когда ты будешь готова, чтобы тебя трахнули как следует, ты знаешь, где меня найти. Но, Мила, когда ты наконец придешь ко мне, тебе лучше, черт возьми, умолять об этом.

И с этими словами я направляюсь в ванную, в девятый раз за неделю мне нужно позаботиться о бушующей эрекции между ног.

ДЕКАБРЬ

Я на гребаном краю. Как мы дожили до декабря без того, чтобы Мила не сдалась? Я знаю, где ее сердце. Я уже некоторое время не сомневался в этом, но она держалась именно так, как и обещала, и теперь время почти вышло.

Сегодня канун Рождества, единственный день, который значит для нас больше всего, и это сейчас или никогда.

Мое колено подпрыгивает, когда я сажусь на край кровати, упираясь локтями в колени, пока Мила принимает душ. Меня тошнит. Осталось двадцать минут до того, как я должен буду отправиться в мастерскую и готовиться к самой грандиозной ночи в году, и все же все, о чем могу думать, это вот о чем.

Ей нужно загадать рождественское желание, и я, честно говоря, понятия не имею, что она задумала. Когда я рос, то всегда думал, что знаю ее лучше, чем кто-либо другой, что могу предугадать каждый ее шаг, но прошедший год только доказал, что я ни хрена не знаю.

Я схожу с ума. Я больше не могу этого выносить. Она была со мной весь год, я наблюдал, как она влюбилась в мой дом, завела дружбу на всю жизнь и создала уют в моем доме, и все же она никогда не чувствовала себя такой далекой. Не поймите меня неправильно, последние шесть месяцев были немного легче, чем первые, но я чувствую, что она ускользает. Она готовится уйти.

Душ прекращается, и волна нервов прокатывается по моему животу, заставляя меня чувствовать себя неловко. Вот и все. В ту же секунду, как она выйдет из ванной, мне нужно знать. Ее время вышло.

Секунды кажутся мне целой вечностью, и когда дверь ванной наконец открывается и выходит Мила, завернутая только в полотенце, я вижу весь свой мир.

Она находит меня сидящим на краю кровати, обходит гардеробную и подходит ко мне, выглядя такой же взволнованной, как и я. Она подходит прямо ко мне, обхватывая рукой мой затылок, и мы просто остаемся вдвоем, пока я не могу больше терпеть это ни секундой дольше.

– Пора, Мила, – бормочу я, поднимая голову, чтобы встретиться с ней взглядом. – Мне нужно знать, чего ты хочешь. Если ты хочешь вернуться в Нью-Йорк и строить свою жизнь самостоятельно, ты должна сказать мне об этом сейчас. Тебе нужно загадать свое желание.

Слезы наполняют ее глаза, и я готовлюсь к худшему.

– Все, чего я когда-либо хотела, это любить тебя и быть любимой в ответ.

– Я знаю, – говорю я, протягивая руку и обнимая ее за талию, готовый сказать ей, что со мной все будет в порядке, если ей понадобится уничтожить меня, что я найду способ выжить, но мы оба знаем, что это чушь собачья. Я не переживу этого даже самую малость.

– Я скучала по тебе в этом году, – продолжает она. – Это смешно, правда? Я была рядом, но мне казалось, что мы живем двумя разными жизнями. Я никогда не чувствовала себя такой далекой, и мне это не нравится. На прошлое Рождество дома все было так просто. Мы так хорошо подходим друг другу, и весь этот год у нас было напряжение, и я знаю, что виновата в этом сама. Возможно, я не была готова к тем желаниям, которые загадала.

– Мила…

– Позволь мне разобраться с этим, – шепчет она, убирая мою руку со своей талии и сжимая ее. – Я знаю, что начала этот год такой злой, и мне потребовалось много времени, чтобы понять, что я злилась не на тебя. Я была зла на себя, а теперь… Я так запуталась во всем.

Я встаю с края кровати, прижимая ее к себе, в ужасе от того, что это все, что это последний раз, когда я могу обнять ее.

– Я люблю тебя, Ник, – говорит она мне. – Я почувствовала это в самый первый раз, когда мы встретились… То есть, будучи взрослыми, но я думаю, что часть меня знала, даже будучи детьми, что ты был моим, а я – твоей.

– Я всегда был твоим.

Она улыбается, уткнувшись мне в грудь.

– Я кое-что поняла, – продолжает она. – Весь этот год я так не решалась строить жизнь с тобой, и была неправа в этом. Я должна была отбросить свой гнев, должна была понять, почему ты меня похитил. Ты спасал меня. Мое место здесь, с тобой, но мне нужно вернуться в Нью-Йорк.