Текст книги "Принц Лестат"

Автор книги: Энн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

И чем же все закончилось? Полным крахом.

Хотя Фланнери поддерживала контакт, по меньшей мере, с двумя дюжинами других врачей, утверждавших, что видели вампиров и экспериментировали с их тканями – хотя она исследовала собранные ими образцы, читала и писала отзывы на их работы – все уважаемые медицинские ассоциации мира захлопнули перед ней двери.

Над ней смеялись, потешались, не давали ей денег на исследования, а под конец перестали пускать на съезды и конференции, сделав публичной мишенью острот для всех тех, кто подвергал ее остракизму и советовал «обратиться к психиатру».

– Они уничтожили меня, – спокойно призналась она. – Погубили. И не только меня – нас всех. Выбросили нас за борт вместе с теми, кто верит в древних астронавтов, магическую силу пирамид, эктоплазму и затерянную Атлантиду. Вытеснили в область безумных вебсайтов, слетов оккультистов и альтернативных семинаров, где нам внимали только фанатики, готовые поверить во что угодно, от столоверчения до снежного человека. Штат Калифорния отозвал мою лицензию практикующего врача. Семья от меня отвернулась. Я все равно что умерла.

– Понятно, – с ужасом произнес я.

– Не знаю, способны ли вы это понять. В руках ученых по всей планете скопились груды доказательств вашего существования, но никому до них и дела нет. По крайней мере, сейчас.

Я лишился дара речи. Такое мне и в голову не приходило.

– А я-то всегда считал, что стоит вампиру попасть в руки вашей братии, как нам всем конец.

Фланнери рассмеялась.

– Да это случалось уже много раз. Хотите, расскажу, как это происходит? Пленный вампир в течение дня содержится в каком-нибудь темном помещении, на закате же просыпается, убивает своих тюремщиков и разносит в щепки тюрьму, лабораторию или морг – не важно. Если же он или она слишком слабы, то они зачаровывают или как-либо иначе уговаривают похитителей их освободить, после чего опять же следует немедленная расплата с полным уничтожением не только свидетелей, но и любых фотографий и медицинских доказательств существования вампиров. Иногда на помощь пленникам приходят их собратья. Иногда вся лаборатория предается огню, в котором гибнут практически все сотрудники. Я задокументировала по меньшей мере две дюжины происшествий, соответствующих этому сценарию. И в каждом случае имеется целый ряд официальных «рациональных» объяснений случившегося, а случайно выживших свидетелей предают осмеянию и, в конечном итоге, игнорируют. Иные из уцелевших окончили свои дни в психушках. Так что можете не беспокоиться.

– А вы теперь, значит, работаете с Фаридом.

– Здесь мне нашлось место, – нежно улыбнулась она. – Здесь меня уважают за знания. Можно сказать, я заново родилась здесь. О, вы и не представляете, какой же юной дурочкой я была в ту ночь, как увидела вас на сцене и вообразила, будто сейчас переверну своими фотографиями весь медицинский мир.

– А чего вы хотели? В смысле – какой участи для нас, вампиров?

– В первую очередь, я хотела, чтобы мне поверили. А во вторую – чтобы вас начали изучать. Ровно то, чем занимается теперь Фарид. В том, что изучают там, снаружи, – она махнула рукой на мир смертных по другую сторону стены, – нет ни лада, ни смысла. Все это для меня больше ровным счетом ничего не значит. Я работаю на Фарида.

Я засмеялся себе под нос.

Теплое природное чувство, эротическое желание, давно исчезло. И разумеется, я снова жаждал совсем иного – до капли высосать кровь из этого прелестного, дивного, жаркого хрупкого тела. Но я ограничился лишь поцелуем – обнял ее и прижался губами к теплой шейке, слушая стук крови в артерии.

– Они обещали когда-нибудь дать вам Темный Дар?

– Да, – кивнула она. – Им можно доверять. И это больше, чем я могу сказать про моих коллег, американских врачей.

Повернувшись, она снова прильнула ко мне и поцеловала в щеку. Я не остановил ее. Тонкие пальцы скользнули по моему лицу, коснулись век.

– Спасибо, – промолвила Фланнери. – Спасибо за эти бесценные мгновения. О, я знаю, вы поступили так не ради меня, а ради них. Но все равно спасибо.

Я улыбнулся и кивнул. Обхватил ее лицо ладонями и поцеловал со всем пылом истинной Крови. Тело ее согрелось, открылось распустившимся цветком, но миг уже прошел. Я покинул ее.

Позже Фарид и Сет сказали мне, что намерены сдержать слово. Помимо Фланнери они приглашали к себе и многих иных одержимых вампирами врачей и ученых, собирая этих «чокнутых» по всему миру. Оно так было даже и легче – зазывать в мир наших чудес тех, чья жизнь среди обычных смертных и без того уже разлетелась вдребезги.

Перед рассветом мы втроем отправились поохотиться. Как и сказали Фарид с Сетом, на Сансет-бульваре всегда кишели толпы народа, так что напиться Маленькими Глоточками не представляло труда. Я же отыскал в переулках двоих презренных негодяев и безжалостно расправился с ними.

Наверное, меня терзал такой неутолимый голод из-за недавних медицинских манипуляций. Набрав полный рот крови, я задержал ее подольше перед тем, как глотнуть и ощутить прилив тепла ко всему телу.

Сет был немилосердным убийцей. Древнейшие всегда таковы. Я видел, как он высасывает кровь из жертвы – молодого юноши, как съеживается тело несчастного по мере того, как Сет кварта за квартой вытягивает из него жизненные соки. Я смотрел, как он прижимает к груди голову паренька, и знал: он хочет разбить череп. Именно это Сет и сделал – содрал кожу с волосами и высосал кровь из мозга. Покончив с этим, он бережно, почти любовно уложил мертвеца на груду мусора, сложил руки ему на груди, закрыл глаза, натянул обратно сорванный скальп – и наконец, бормоча что-то себе под нос, отошел полюбоваться плодами рук своих: ни дать ни взять жрец пред телом ритуальной жертвы.

На рассвете мы с ним сидели в саду на крыше. Запели птицы, я ощущал солнце и аромат приветствующих его деревьев, сливающийся с ароматом раскрывающихся далеко внизу цветов джакаранды.

– Но что ты будешь делать, мой друг, – спросил я, – если придут близнецы? Если они не захотят, чтобы ваш великий эксперимент продолжался?

– Я так же древен, как и они, – негромко отозвался Сет, чуть приподняв брови. В белоснежной аравийской робе с аккуратным воротником он выглядел воплощением элегантности. В нем все так же просматривалось что-то жреческое. – И сумею защитить Фарида от них.

Казалось, он ничуть не сомневается.

– В древности, – продолжал он, – как и рассказывала тебе Царица, было два враждующих стана. Близнецы и их друг Хайман, известные как Первое Поколение, сражались с культом Матери. Но она создала меня, чтобы биться с Первым Поколением, и во мне течет больше крови Матери, чем в них. Кровь Царицы – так называли нас, и она взяла меня к себе по одной очень важной причине: я ее сын, рожденный, когда она еще была человеком.

По спине у меня пробежал темный холодок. Долгое время я не мог ничего сказать, не мог даже думать.

– Ее сын? – наконец прошептал я.

– Я не питаю к ним ненависти. Даже и в те времена я никогда всерьез не хотел враждовать с ними. Я был целителем. Я не просил о вампирской доле. Собственно говоря, я умолял мать пощадить меня, но ты же знаешь, какая она была. Знаешь, что она не терпела неповиновения. И да, она причастила меня к Крови. Зато, как я уже сказал, я не боюсь тех, кто сражался с ней. Я не слабее их.

Я пребывал в благоговении. Теперь-то я разглядел в нем сходство с Царицей – в симметричности черт, в неповторимом изгибе губ. Но не чувствовал в нем ни малейшего внутреннего родства с нею.

– Будучи целителем, я все свою человеческую жизнь провел в странствиях, – продолжал он, словно в ответ на мои мысли. Взгляд его был кроток. – Я старался познать всю премудрость, какую только найду в городах Двуречья. Я забредал далеко в северные леса. Я мечтал учиться, понимать, знать – и собрать к себе всех величайших лекарей Египта. Моей матери это все было ни к чему. Она была убеждена в своей божественности, зато слепа к чудесам мира вокруг.

И как же я его понимал!

Мне настала пора уходить. Не знаю, сколько еще он мог выносить разгорающийся рассвет, но сам я уже почти выдохся. Пришло время искать убежище.

– Спасибо, что пригласили меня сюда.

– Приходи к нам в любое время, как захочешь, – отозвался он, протягивая мне руку. Поглядев ему в глаза, я снова поразился его сходству с Акашей, хотя та отличалась куда более деликатным сложением и традиционной красотой. В его же глазах пылал яростный и ледяной свет.

Он улыбнулся.

– Жаль, у меня нечего подарить тебе, – сказал я. – Предложить взамен всего, что я получил.

– О, но ты дал мне очень многое.

– Что? Образцы? – фыркнул я. – Я имел в виду – гостеприимство, тепло, хоть что-то.

– Ты дал нам обоим нечто другое, – возразил Сет. – Хотя сам и не знаешь.

– Что же?

– Мы прочли у тебя в голове, что все, написанное тобой о Царице Проклятых – чистая правда. Нам важно было узнать, правдиво ли ты описал то, что видел, когда умерла моя мать. Понимаешь, мы же сами не в состоянии окончательно постичь произошедшее. Не так-то легко отсечь голову столь могущественному созданию. Мы сильны. Уж кому, как не тебе, это знать.

– Да, конечно, но даже самую древнюю плоть можно пронзить мечом, рассечь на куски.

Я осекся и сглотнул. Не мог рассуждать об этом бесчувственно и отстраненно. Не мог даже вспоминать то ужасное зрелище – отрубленную голову и обезглавленное тело, что все еще извивалось, пытаясь дотянуться до головы, нашарить ее руками.

– Теперь вы знаете. – Я глубоко вздохнул и изгнал жуткую картину из памяти. – Я описал все точно, как было.

Сет кивнул. По лицу его пробежала тень.

– Нас всегда можно уничтожить таким способом. – Он задумчиво прищурился. – Обезглавить. Куда надежнее, чем сжечь – во всяком случае, если речь идет о древних, самых древних…

Меж нами пало молчание.

– Знаешь, – проговорил я, – я любил ее. Любил.

– Да, знаю. А я – нет. Так что для меня все это не так-то и важно. Куда важней, что я люблю тебя.

Я был глубоко растроган, но не находил слов выразить все то, что так отчаянно хотел сказать, а потому просто обнял его и поцеловал.

– Мы еще увидимся.

– Да, – прошептал он, – это мое заветное желание.

Но годы спустя, попытавшись найти их, соскучившись и желая удостовериться, что у них все хорошо, я не нашел и следа. И так никогда более их не встречал.

Пустить в ход телепатию, попытаться позвать их мысленно я не рисковал. Я боялся за них, а потому хранил их тайну, даже само знание о них в глубинах сердца.

Долгое время я изнывал от страха, что Маарет и Мекара отыскали и уничтожили их.

Уже позднее, в начале нового века, я совершил поступок, абсолютно для меня не свойственный. Я долго размышлял о том, как умерла Акаша, дивился тому, что нас так легко погубить, всего лишь отрубив нам голову. Так что я нашел лавку специалиста по старинному оружию и заказал у него кое-что для себя. Это было в Париже.

Свое оружие я придумал и разработал сам. На рисунке оно более всего напоминало средневековую секиру с узким древком длиной в два фута и лезвием в форме полумесяца размером примерно в двенадцать дюймов. Я хотел, чтобы рукоятку утяжелили – как можно сильнее, насколько сумеет оружейник. Лезвие я тоже просил сделать потяжелее, но при том предельно острым. Я велел мастеру использовать самый острый металл на земле – не важно, какой, главное – поострей. С другой стороны рукоятки я велел сделать крючок и петлю – как в средневековые времена, чтобы носить петлю на запястье или же прятать секиру под полами длинных фраков.

Выбранный мной мастер создал настоящий шедевр, но предупредил, что оружие, мол, вышло слишком уж тяжелым, не по силам обычному человеку – не замахнешься. Как бы я не остался недоволен. Я лишь рассмеялся. Секира оказалось самим совершенством. Мерцающее лезвие легко рассекало надвое спелый плод или подброшенный в воздух шелковый шарф. А тяжести в нем хватало, чтобы одним могучим взмахом перерубить юное деревце.

С тех пор я держал свой миниатюрный боевой топор под рукой, а в очередной раз пускаясь на поиски приключения, носил при себе: под курткой, подвесив на пуговицу. Для меня-то он был вовсе не тяжел.

Я знал: против Огненного Дара древних бессмертных вроде Сета или Маарет и Мекаре у меня нет почти ни малейшего шанса. Однако я мог бы спастись, применив Облачный Дар. Зато в открытой схватке с любым другим вампиром топор давал мне огромное преимущество. Прибавим эффект неожиданности – и я бы, наверное, мог победить кого угодно. Вот только разве можно застать врасплох древнейшего? Что ж, так или иначе, а надо же и о себе позаботиться.

Не люблю зависеть от чужого милосердия. Даже от Божьего милосердия зависеть не люблю. Я тщательно полировал топор и следил, чтобы он всегда был хорошо заточен.

Меня очень волновала судьба Сета с Фаридом.

Однажды в Нью-Йорке мне довелось услышать о них – и еще раз в Нью-Мехико. Но отыскать их мне так и не удалось. По крайней мере, они были живы. По крайней мере, близнецы не уничтожили их. Что ж, может – вовсе и не стремятся их уничтожить?

Текли годы – и я находил все новые и новые доказательства того, что Маарет и Мекаре мало заботит вампирский мир, а может статься, и не заботит вовсе. Что и приводит меня к встрече с Джесси и Дэвидом два года назад.

Глава 4
Проблемы в Таламаске и в Великом Семействе

Бенджи вел свои передачи уже довольно долгое время к тому моменту, как я наконец повстречался в Париже с Джесси Ривс и Дэвидом Тальботом.

Как-то мне удалось подслушать телепатический призыв Дэвида к вампирше Джесси. Послание было закодировано. Понял бы только тот, кто знает, что некогда оба они были членами древнего ордена Таламаски – Дэвид приглашал свою рыжеволосую ученицу встретиться с ее старым учителем, который вот уже много лет ищет ее. Ежели она будет столь любезна, он с радостью поделится с ней новостями о прежних товарищах. Он даже упомянул кафе на Левом берегу – место, где они бывали когда-то «в солнечные деньки», и поклялся, что будет еженощно ждать там, пока не увидит ее или не получит от нее весточку.

Я был потрясен. В своих скитаниях я всегда полагал, что Джесси с Дэвидом – закадычные друзья и по-прежнему трудятся вместе в древних архивах тайного жилища Маарет в джунглях Индонезии, где та жила с сестрой-близнецом. Прошло уже много лет с тех пор, как я бывал там, но мысленно я обещал себе еще когда-нибудь навестить те края – из-за тревог, что терзали мою душу, и сомнений, хватит ли мне сил и энергии вынести страдания. Кроме того, я опасался, что передача Бенджи, обращенная «ко всему вампирскому миру», рано или поздно начнет раздражать Маарет и та покинет свое убежище, чтобы расквитаться с ним. Маарет легко поддается на подначки, уж я-то знал это на собственном опыте. После встречи с Мемнохом мне и самому удалось спровоцировать ее и выманить из укрытия. Я боялся куда сильнее, чем готов был признать даже себе самому. Ох, Бенджи, Бенджи, сплошная морока!

И вот теперь новая напасть. Дэвид разыскивает Джесси, как будто не видел ее много лет, как будто не знает больше, где искать Маарет и Мекаре.

Я и так уже подумывал, не пора ли самому отправиться на поиски близнецов. И наконец осуществил свой план.

Без труда взмыв в небеса, я направился на юг и вскоре обнаружил место, которое искал – но обнаружил и то, что оно давным-давно заброшено. Когда-то Маарет возвела тут множество каменных чертогов, огражденных садов, затененных аллей, где они с сестрой гуляли в уединении. Целый штат смертных слуг, электрогенераторы, спутниковые тарелки и даже охлаждающие установки – весь комфорт, какой только способен современный мир создать в столь удаленном от цивилизации уголке земного шара. А Дэвид рассказывал мне о библиотеках – стеллажах, ломящихся под грудами древних свитков и табличек, и о часах, проведенных в разговорах с Маарет о мирах, что она видела.

Что ж, теперь там остались лишь заросшие травой и кустарником развалины. Видно было, что многие помещения разрушены специально. Уводящие в глубь земли старинные туннели были завалены грязью и обломками скал. Джунгли поглотили ржавые остатки электрического оборудования. Ни следа людей – или вампиров.

Значит, близнецы покинули прежнее жилье, и даже Дэвид Тальбот не знает, где они теперь. Дэвид, бесстрашный Дэвид, завороженный близнецами, жаждущий постичь все, чему они только могли научить.

И вот он взывал к Джесси Ривс, умоляя ее встретиться с ним в Париже.

«Рыжеволосая наперсница, нам надо увидеться. Не знаю, почему я нигде не могу тебя найти».

Учтите: это я сделал Дэвида вампиром, а значит, увы, не могу прямо слышать его телепатические послания. Зато, как нередко случается, я перехватывал их в других разумах.

Что до Джесси, вампиром она стала совсем недавно, совсем малолетка – в ночь первого моего выступления на концерте в Сан-Франциско, всего лишь несколько десятилетий тому назад. Зато обратила ее не кто иной, как ее любимая тетя Маарет, далекий ее предок и вампирский опекун. А Маарет, как я уже упоминал, обладает древнейшей и самой могущественной Кровью в мире. Так что Джесси никак нельзя считать обычным зеленым новичком.

Клич Дэвида снова и снова разлетался по миру. «Джесси, приходи, я буду ждать на Левом берегу».

Что ж, решил я, задержусь-ка и я в тех краях, покуда не отыщу Дэвида или их обоих.

И направился в Париж: в тот номер, что держал за собой в роскошном отеле «Плаза Атене» на авеню Монтень. Шкафы в номере так и ломились от обилия роскошных костюмов – как будто я мог ими скрыть, в какую развалину превратился. В сейфе хранились все обычные документы, пластиковые кредитки и наличные, потребные, чтобы проводить время в столице со всеми удобствами. С собой я привез мобильный телефон, который купил для меня мой поверенный. Как-то не хотелось предстать перед Джесси и Дэвидом запыленным и поизносившимся оборванцем с суицидальными наклонностями.

Славно было вернуться в Париж – куда приятнее, чем я ожидал. До чего же хорошо было снова наблюдать кипящую вокруг жизнь, восхитительные огни Елисейских Полей, бродить в свое удовольствие по галереям Лувра в ранние утренние часы, посещать Помпиду или просто гулять по старинным улочкам квартала Маре. Я проводил долгие часы в Сент-Шапель и в музее Средневековья, восхищаясь древними стенами, так похожими на те, средь которых я провел детство.

Я снова и снова слышал неподалеку от себя молодых разгульных кровопийц – они дрались между собой, а не то играли в кошки-мышки в глухих переулках, терзая и мучая жертв-смертных. Жестокость и злоба их не переставали меня поражать.

Ну и трусливое, жалкое племя! Моего присутствия они чаще всего не замечали. О, порой им чудилось, будто мимо проходит кто-то из древних – но никогда они не оказывались ко мне достаточно близко, чтобы удостовериться наверняка. Они бежали, лишь услышав биение моего сердца.

Снова и снова ко мне пугающими вспышками являлись видения былых времен – моих времен! – когда на Гревской площади совершались кровавые казни, даже самые широкие и оживленные улицы тонули в грязи и нечистотах, а крысы владели городом на равных правах с людьми. Теперь же здесь всем завладели выхлопные газы.

Однако, должен признать, по большей части мне было тут хорошо. Я даже ходил в Гранд-оперá на баланчиновского «Аполлона» и всласть побродил по великолепному фойе и лестницам, восхищаясь мрамором, колоннами и позолотой ничуть не меньше, чем музыкой. Париж, столица моя, Париж, где я умер и возродился вновь, теперь был погребен под окружавшими меня со всех сторон великими памятниками архитектуры девятнадцатого века – и все-таки он оставался Парижем, где я потерпел худшее поражение в своей бессмертной жизни. Париж, где я мог бы снова жить каждый вечер, сумей только преодолеть усталость и внутреннюю опустошенность.

Мне не пришлось дожидаться Джесси и Дэвида слишком долго.

Телепатическая какофония молодняка сообщила, что Дэвида видели на улицах Левого берега. А еще через несколько часов зазвучали песни и о Джесси.

Меня так и подмывало обрушить на молодняк телепатический удар – пусть оставят пару в покое. Но не хотелось нарушать молчание, что я хранил так долго.

Стоял стылый сентябрьский вечер, и я скоро заметил тех, кого искал, за стеклом в шумной и людной забегаловке под названием «Кафе Кассет» на рю де Ренн. Они лишь несколько мгновений назад заметили друг друга – Джесси только подошла к столику Дэвида. Укрывшись в темной подворотне напротив, я наблюдал за ними, уверенный, что они осознают чье-то присутствие, но не мое.

Молодняк тем временем сбегался со всех сторон: юные вампиры фотографировали знаменитую пару при помощи, насколько я понял, мобильных телефонов, похожих на тот кусок стекла, что дал мне поверенный, и поспешно уносились прочь со всех ног. Ни Джесси, ни Дэвид не обращали на них и тени внимания.

Я содрогнулся, осознав, что, стоит мне к ним приблизиться, как я тоже попаду на фотографии. Вот так у нас теперь обстоят дела. Об этом Бенджи все время и толкует. Так нынче живут бессмертные, никуда не денешься.

Я слушал и наблюдал.

Дэвид стал вампиром не в том теле, в котором родился на свет. Повинен в том, по большей части, знаменитый Похититель Тел, с которым я столкнулся много лет назад – к тому моменту, как я увлек Дэвида во Тьму, как мы уклончиво выражаемся, он был семидесятичетырехлетним старцем в теле молодого крепкого мужчины с темными волосами и глазами. Так он и выглядит теперь – таким и останется навсегда. Однако в сердце моем он всегда будет Дэвидом, моим давним смертным другом, седовласым главой ордена Таламаски и моим сообщником по преступлению, союзником в битве с Похитителем Тел. Моим великодушным отпрыском.

Что же до Джесси Ривс, почти непревзойденная кровь Маарет превратила ее в устрашающее чудовище. Она высока и тонка, косточки как у птички, по плечам струятся светло-рыжие волосы, а неистовые глаза взирают на мир словно бы из недостижимой дали, из безраздельного одиночества. Овальное личико кажется таким одухотворенным, воздушным и целомудренным, что его даже красивым не назовешь. Более всего она похожа на бесплотного ангела.

На встречу она явилась в усовершенствованном костюме для сафари – штанах и курточке цвета хаки. Дэвид – элегантный английский джентльмен в серых твидовых брюках от «Донегала» и коричневом замшевом пиджаке с декоративными заплатками на локтях – при виде нее расплылся в улыбке и поднялся, распахивая объятия. Они тут же принялись переговариваться сдавленным шепотом, который я, разумеется, легко различал из своего темного уголка.

Я простоял так, должно быть, около трех минут, но боль оказалась сильнее меня. Я чуть не сбежал. Я ведь сдался, сдался, давно забросил все эти игры!

Но я не мог уйти, не повидавшись с ними, не обняв их обоих, не прижавшись к ним сердце к сердцу. Я пересек залитую дождем улицу, ворвался в кафе и уселся рядом с ними.

Вампиры-папарацци у входа так и заметались во все стороны, столпились за окном, делая неизбежные фотографии. «Лестат! Сам Лестат!» А потом все разбежались.

Дэвид и Джесси увидели меня еще на полпути. Дэвид вскочил с места навстречу мне, жарко обнял. Джесси обвила руками нас обоих. На несколько мгновений я потерялся в биении их сердец, тонких ароматах их кожи и волос, мягкой нежности, которую источали даже самые крепкие объятия. Бог мой! И почему я решил, что это хорошая идея?

Пришел черед слез и упреков, и новых объятий, и ласковых поцелуев. Прелестные локоны Джесси снова касались моей щеки, а Дэвид не сводил с меня безжалостного укоризненного взора честных и строгих глаз, хотя по лицу его струились кровавые слезы и ему приходилось утирать их безукоризненно чистым носовым платком.

– Ладно, пошли отсюда, – наконец произнес я и двинулся к двери. Дэвид и Джесси заторопились за мной.

Столпившиеся на улице вампиры-папарацци так и брызнули во все стороны, кроме одной лишь бестрепетной девицы с самой настоящей фотокамерой. Девица, приплясывая, пятилась перед нами. Вспышки камеры озаряли вечернюю улицу.

Нас уже ждал автомобиль. Во время короткой поездки до «Плаза Атене» мы трое молчали. Странное, чувственное, острое ощущение – находиться в такой близости от них, тесниться втроем на заднем сиденье, пробираясь вперед через дождь. За стеклом в потоках воды вспыхивали тусклые уличные огни, папарацци преследовали нас по пятам. От такой близости мне даже стало больно – но все равно хорошо. Я не хотел, чтобы они знали, что я чувствую. Не хотел, чтобы хоть кто-нибудь это знал. Даже сам знать не хотел. Притихнув, я отвернулся к окну, за которым катился мимо Париж, насыщенный бескрайней и вечно живой энергией великой столицы.

На полпути я пригрозил папарацци, что испепелю их, если они немедленно не оставят нас в покое. Они отстали.

Оклеенная роскошными обоями гостиная моего номера являла собой идеальное убежище. Святилище.

Вскоре мы уже уютно разместились под мягким электрическим светом. Обстановка представляла собой дерзкое, но уютное смешение современного стиля и стиля восемнадцатого века. Мне нравилось удобство этих массивных диванов и кресел, блеск витых лакированных ножек, золоченая медь, мягкое свечение деревянных шкатулок и столиков.

– Учтите, я не собираюсь извиняться за долгое затворничество, – сразу же заявил я на обычном моем грубоватом английском. – Сейчас я здесь, вот и довольно, а если захочу поведать вам, чем занимался все эти годы, то возьму и напишу очередную чертову книженцию.

Но как же я был рад вновь оказаться в их обществе! Даже в том, чтобы ругаться на них, а не просто думать о них, скучать и томиться, таилось утонченное наслаждение.

– Ну конечно, – чистосердечно согласился Дэвид, и глаза его вдруг по краям окрасились красным. – Просто я очень рад тебя видеть, только и всего. Весь мир счастлив узнать, что ты жив – и ты очень скоро в том убедишься.

Я собирался уже отбрить его каким-нибудь резким ответом, как вдруг осознал, что «весь мир» и в самом деле очень скоро все узнает: благодаря буйному молодняку, рассылающему во все стороны фотографии и видео. Должно быть, первый телепатический взрыв был подобен рухнувшему в море метеору.

– Не недооценивай свою славу, – процедил я сквозь зубы.

Ладно, мы скоро уберемся отсюда. Или же мне хватит духу пойти и насладиться Парижем, не обращая внимания на мелких поганцев. Но прохладный американский английский Джесси вернул меня обратно в гостиную:

– Лестат, сегодня нам как никогда важно держаться вместе.

Под рваной вуалью рыжих волос она напоминала монахиню.

– Почему бы это? – удивился я. – Разве мы способны изменить происходящее? Разве так было не всегда? Что изменилось? Все совсем как и прежде.

– Судя по всему, переменилось многое, – незлобиво отозвалась она. – Но я должна кое в чем признаться вам с Дэвидом, потому что не знаю, куда еще идти и что делать. Я так обрадовалась, узнав, что Дэвид ищет меня! Самой мне бы не хватило храбрости к вам обратиться – ни к одному, ни к другому. Дэвид, позволь мне рассказывать первой, пока решимость меня не покинула. А уже потом объяснишь, что сам хотел мне сказать. Я понимаю, речь о Таламаске. Но для меня теперь Таламаска – не самая большая наша проблема.

– Что же тогда, дорогая? – спросил Дэвид.

– Я разрываюсь, – сказала она, – ибо не имею разрешения обсуждать эту тему, но…

– Доверься мне. – Дэвид ободряюще взял ее за руку.

Она сидела на самом краешке кресла. Хрупкие плечи поникли. Волосы густыми волнами спадали на лицо.

– Как вам обоим известно, Маарет и Мекаре теперь скрываются ото всех. Все началось года четыре назад с разрушения нашего укрытия на Яве. Хайман все еще с нами, а я вольна приходить и уходить, как мне вздумается. Никто не запрещал мне идти к вам. Но что-то разладилось, что-то идет не так, совсем не так. Я боюсь. Мне страшно, что нашему миру придет конец… если срочно не предпринять что-нибудь.

Наш мир. Было совершенно ясно, что она имела в виду. Мекаре хранила в себе тот дух, что оживлял нас всех. Погибни она – погибнем мы все. Все кровопийцы по всему миру – включая и отщепенцев, что кружили сейчас в окрестностях отеля.

– Первые признаки появились еще давно, – нерешительно призналась Джесси, – но сперва я не обратила внимания. И лишь оглянувшись назад, начала понимать, что происходит. Вы оба знаете, что Великая Семья значит для Маарет. Лестат, тебя не было с нами, когда она рассказывала нам свою историю, но ты узнал обо всем позже и привел полный отчет в книге. Дэвид, тебе тоже все известно. Человеческие потомки моей тети на протяжении тысячелетий помогали ей жить и не падать духом. В каждом поколении она изобретала для себя новое воплощение, в котором заботилась о семье, вела генеалогические записи, распределяла гранты и фонды, поддерживала связь между разными ветвями семьи. Я выросла в этой семье – и задолго до того, как мне хотя бы пришло в голову, что у тети Маарет есть тайное окружение, я уже знала, что такое – быть его частью. Знала красоту и богатство нашего наследия. И даже тогда осознавала, сколь много это все для нее значит. Знала: эта священная цель поддерживает ее, не дает ей сойти с ума, даже когда все остальное повержено в прах.

И вот, незадолго дл того, как мы покинули штаб-квартиру на Яве, она добилась того, что Великое Семейство стало целиком и полностью независимо от нее. Она призналась мне, что на это потребовались годы. Семья огромна, отдельные ее ветви обитают почти во всех странах мира. Первые десять лет нового тысячелетия Маарет провела у юристов и банкиров. Она создавала архивы и библиотеки, чтобы семейство выжило и без ее помощи.

– Вполне понятное дело, – заметил Дэвид. – Устала, наверное. Хочет отдохнуть. Да и весь мир за последние тридцать лет неузнаваемо переменился, Джесси. Все эти компьютеры позволяют объединять и укреплять Великое Семейство новыми способами, неведомыми досель.

– Твоя правда, Дэвид, но не будем забывать, что Великое Семейство для нее значило. Мне не нравится видеть ее такой усталой. Не нравится слышать в ее голосе изнеможение. Я много раз спрашивала ее, продолжит ли она вести наблюдение, как прежде, пусть даже более не играет никакой роли официально.

– Ну разумеется, продолжит, – предположил Дэвид.

– Она сказала – нет, – ответила Джесси. – Сказала, ее время с Великим Семейством окончено. И напомнила, что именно ее вмешательство в мою жизнь, как она это назвала, ее общение со мной в роли милой тети Маарет и повлекло за собой мой переход в наш мир.

Чистая правда. У Маарет водилась привычка навещать многих своих потомков-смертных. Особенно же она привязалась к юной Джесси. А Джесси в юности провела слишком много времени в обществе вампиров, чтобы не понять: этих «людей» отделяет от остальные некая глубокая тайна. Так что Маарет была права.