Текст книги "Любовь и зло"

Автор книги: Энн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

– И с чего вдруг мне тебе верить? – поинтересовался я. – Ты предлагаешь мне пустую вселенную, невозможную вселенную, от которой я давным-давно отказался. Я отказался от нее, когда руки мои были в крови, а душа почернела. Я отказался от нее, потому что в ней не было для меня смысла, и теперь в ней нет смысла. И почему это твоя система верований правильнее моей?

– Вера, вера, вера! Я прошу тебя обратиться к разуму! – взмолился он. – Слушай, твои надсмотрщики могут в любой момент явиться и забрать тебя. Умоляю, пожалуйста, поверь моим словам. Ты сильное духовное существо, Тоби, тебе не нужен завистливый бог, требующий поклонения, не нужны его прихвостни, которые отправляют тебя отвечать на чужие молитвы!

– А ты-то сам по чьему приказу явился сюда, чтобы говорить с такой страстностью, прилагая столько усилий?

– Я же объяснил тебе. Я один из множества бесплотных духов, посланных для того, чтобы помогать тебе в путешествии. Тоби, твоя жалкая религия – это низменная, самая опустошающая система верований. Ты должен выйти за ее пределы, чтобы начать развиваться.

– Тебя кто-то подослал. Кто тебя подослал?

– Ну как мне заставить тебя понять? – Кажется, он был вполне искренне огорчен. – Ты прожил множество жизней, но душа у тебя одна и та же.

– Это я слышал миллион раз.

– Тоби, посмотри мне в глаза. Я воплощение тебя такого, каким ты был в одной из прежних жизней.

– Не смеши меня, – ответил я.

Его глаза наполнились слезами.

– Тоби, я тот человек, каким ты был в эту эпоху, неужели ты не видишь, я пришел, чтобы разбудить тебя, показать, какова вселенная на самом деле. Она не имеет ничего общего ни с Небесами, ни с Адом. Нет никаких богов, требующих поклонения. Нет ни добра, ни зла. Это все придумано. Ты угодил в ловушку, из-за которой дальнейший духовный рост невозможен. Противься этим существам. Откажись повиноваться им.

– Нет, – сказал я.

Что-то во мне изменилось. Страх ушел, и гнев, какой я ощущал недавно, тоже. Спокойствие охватило меня, и я снова услышал музыку, ту же самую пленительную мелодию, какую исполняли, когда мы только пришли. Эта музыка так красноречиво говорила о справедливости и красоте, так выразительно повествовала о добродетели, что сердце едва не разрывалось.

Я обернулся и окинул взглядом собравшихся. Гости танцевали. Мужчины и женщины, взявшись за руки, выстроились в два хоровода: внутренний, поменьше, вращался в одну сторону, внешнее кольцо двигалось в противоположную.

Голос незнакомца звучал прямо у меняв ушах:

– Ты ведь уже начал размышлять над моими словами, правда?

– Я уже размышлял над ними, над идеями, какие ты высказываешь. Поскольку все это, повторяю, мне доводилось слышать раньше. – Я обернулся и взглянул на него. – Однако твои доводы меня нисколько не убеждают. Как я уже сказал, ты просто проповедуешь свою систему верований. Чем ты докажешь, что существуют другие измерения, а Бога не существует вовсе?

– Мне нет нужды доказывать то, чего не существует, – проговорил он. Он казался обессилевшим. – Я взываю к твоему здравому смыслу. Тоби, ты прожил уже много жизней, – продолжал он, – и много раз духи, подобные мне, приходили тебе на помощь, иногда ты принимал эту помощь, иногда отказывался от нее. Ты возвращаешься в плоть снова и снова, намереваясь научиться некоторым вещам, однако ты не сможешь научиться им, если не осознаешь, что происходит.

– Да, твоя система верований вполне убедительна, все, о чем ты говоришь, возможно, и, как и все системы верований, твоя представляет определенный интерес, в ней имеется логика, но только я давно уже отказался от нее. Говорю же тебе, она показалась мне пустой и кажется пустой до сих пор.

– Как ты можешь так говорить?

– Ты в самом деле хочешь знать? Неужели тебе действительно непонятно?

– Я люблю тебя. Я – это ты. Я здесь, чтобы помочь тебе двинуться дальше.

– В глубине души я знаю, что Господь существует, знаю. Есть кто-то, кого я люблю, кого называю Богом. И я ощущаю присутствие этого Бога в самой материи мира, в котором живу. Я глубоко убежден, что этот Бог есть. И меня чарует мысль, что Он посылает ангелов к Своим детям. Я изучал твои идеи, твою систему и нашел их бесплодными и в итоге неубедительными, холодными. От них веет мертвящим холодом. Они лишены личности Господа, а оттого холодны.

– Нет, – запротестовал он. – Ничего они не холодны. Я тебя умоляю, подумай. Ты ошибаешься. Ты ставишь в центр своей системы бога, которого никогда не существовало. Это живущий в тебе ребенок настаивает на существовании бога. Но ребенок должен уже уступить взрослому мужчине.

Я поднялся из-за стола, взяв лютню. Остановился, расстегнул пояс с мечом, уронив его на пол. Сбросил с плеч плащ, который он накинул на меня при встрече.

Внезапно закружилась голова.

– Тоби, не уходи, – звал он.

Он стоял прямо передо мной. Нет. Он шел рядом со мной через плотную толпу. Голова сильно кружилась. Кто-то протянул мне кубок с вином, но я отвел его в сторону.

Мой спутник сжал меня в объятиях, пытаясь остановить.

– Пусти меня сейчас же, – сказал я с угрозой. – Мне плевать на все, что ты можешь мне предложить. Я не знаю, несешь ли ты зло или просто сам сбился с пути. Но я знаю, что мне нужно сделать. Мне необходимо вернуться к Виталю и помочь ему всем, что в моих силах.

– Ты можешь освободиться, – проговорил он шепотом, приблизив ко мне лицо. – Откажись от них, прокляни их! – сказал он, наливаясь краской. – Обвини их, отрекись от них. Они не имеют права использовать тебя. – Его шепот перешел в шипение.

Он переводил взгляд из стороны в сторону. Он выпустил меня, но тут же снова с силой взял за плечи, и я чувствовал, как его пальцы впиваются в тело все глубже.

Это мне не понравилось. Пришлось собраться с силами, чтобы не ударить его, не отшвырнуть в сторону.

– Ты мне поверишь, – проговорил он, – если я уберу все это? Если верну тебя обратно в постель в «Миссион-инн»? Или лучше доставить тебя на зеленую улицу Нового Орлеана, где живет твоя возлюбленная?

Я почувствовал, как кровь бросилась в лицо.

– Отойди от меня, – произнес я. – Если ты тот, за кого себя выдаешь, тогда должен знать, что рядом с Виталем мне не грозит никакая опасность. Не случится ничего дурного, если я помогу другому человеку, который остро нуждается в помощи.

– Да к черту Виталя! – оскалился он. – К черту его и его паршивые проблемы! Я не позволю тебе сбиться с пути.

Его пальцы еще глубже впились вплоть, и я почувствовал настоящую боль. Шум толпы и звуки музыки становились все громче и громче, они уже оглушали меня, а огни в зале слились в одно ослепительно сияющее пятно.

Я напрягал все силы, чтобы сознавать происходящее, сознавать собственные мысли, сознавать, что делать дальше.

Гром аплодисментов и крики толпы потрясли меня. И в этот миг незнакомец обхватил меня руками и потащил куда-то через зал.

Я уперся.

– Изыди, сатана! – шепотом проговорил я. И занес для удара кулак, а затем один раз ударил его в лицо, и он отлетел от меня, как будто был сделан из одного только воздуха.

Я видел, как стремительно удаляется его силуэт, словно уносясь прочь по огромному тоннелю из света. И действительно, само полотно мироздания вокруг меня пошло рябью, и его тело взорвалось, рассыпавшись огромным облаком ослепительных искр. Я закрыл глаза. Не смог удержаться. Упал на колени. Вспышка была просто вулканической, нестерпимо яркой. Чудовищный крик ударил в уши, переходя в вой.

Чей-то голос произнес:

– Назови свое имя!

Я пытался хоть что-то увидеть, но та вспышка до сих пор стояла перед глазами. Я закрыл ладонями лицо, стараясь смотреть сквозь растопыренные пальцы, но видел перед собой только клубящийся огонь.

– Назови свое имя! – снова потребовал голос, и я услышал, как демон прошипел в ответ:

– Я Анканок! Отпусти меня!

Голос заговорил снова, явно произнося формулу изгнания, хотя я и не слышал слов. «Анканок, возвращайся в Ад!» Он был изгнан, а та сила, которая обратила его в бегство, все еще оставалась рядом.

Послышался раскатистый рев, рев все нарастал и нарастал, и даже сквозь зажмуренные веки я почувствовал, что свет погас. Анканок. Имя эхом раскатывалось в сознании, и у меня возникло такое чувство, что я его никогда не забуду. Мне показалось, я узнал голос, который потребовал назвать имя, который потребовал, чтобы сущность ушла, – это был голос Малхии, хотя я не стал бы утверждать наверняка. Меня била дрожь.

Я открыл глаза.

Оказалось, что я стою на коленях посреди зала. Вокруг меня теснился народ, некоторые смеялись, я слышал людские голоса и приглушенные звуки музыки. Голова гудела. Плечи болели.

Малхия стоял на коленях рядом со мной, поддерживая меня, однако на самом деле я не видел его. Только чувствовал, как его руки не дают мне упасть. И он проговорил тихим голосом:

– Теперь ты знаешь его имя. Назови его по имени, и в каком бы обличье он ни явился к тебе, он сейчас же отзовется! Запомни его, помни сейчас, потом, всегда. Анканок. А теперь я покину тебя, чтобы ты исполнил то, ради чего пришел.

Ложь, система верований, сущности, пожирание эмоций…

– Не покидай меня! – попросил я шепотом.

Но он уже ушел.

Рядом со мной стоял мужчина, симпатичный круглолицый человек в длинном развевающемся одеянии алого цвета. Я увидел, как он протянул ко мне руку, говоря:

– Держитесь, молодой человек, я помогу вам подняться. Ну же, только-только пробило полночь, пока еще рано валиться с ног. – Чьи-то руки подняли меня с пола.

Затем, похлопав меня по плечу, круглолицый человек улыбнулся и пошел со своими товарищами дальше по пиршественному залу.

Передо мной были распахнутые двери палаццо. На улице шел дождь.

Я пытался собраться с мыслями, осознать все, что недавно произошло.

«Только-только пробило полночь». Неужели я здесь уже так долго? О чем я думал, если допустил, чтобы это произошло, и что же именно произошло? Меня снова охватил страх, он постепенно разрастался, пока я не лишился способности думать и чувствовать. Неужели Малхия действительно приходил? И прогнал демона? Анканок. И в следующий миг я уже не видел ничего, кроме его миловидного лица, вспоминая его вроде бы искреннее сочувствие ко мне и неукротимое обаяние.

Я понял, что стою под дождем. Это мне не понравилось. Не хотелось промокнуть. Не хотелось намочить лютню. Я стоял в темноте, меня поливало дождем, и я замерзал.

Закрыв глаза, я помолился Богу, в которого верю, Богу из моей системы верований, подумал я горько, попросив Его помочь мне.

«Я верю в Тебя. Я верю, что Ты здесь, и неважно, ощущаю ли я это или нет, знаю ли наверняка. Я верю во вселенную, которую создал Ты, породил Своей любовью, Своей силой. Я верю, что Ты видишь и знаешь все».

Я думал про себя: я верю в Твой мир, и Твою справедливость, в Твой промысел. Я верю в то, что всего несколько минут назад слышал в музыке. Я верю во все то, что невозможно отрицать. И в центре всего пылает огонь любви. Позволь моему сердцу и разуму сгореть в этом огне.

Я смутно сознавал, что делаю сейчас выбор, и это был единственно возможный выбор.

В голове прояснилось.

Я услышал мелодию, доносившуюся из палаццо, ту самую, которая поразила меня, когда музыканты только начали играть. Не знаю, то ли я сам вообразил ее в отголосках далекой музыки, то ли они действительно снова исполняли эту тему – она походила на призрачный отзвук. Но я узнал мелодию и принялся напевать себе под нос. Мне хотелось плакать.

Но я не заплакал. Я постоял немного, успокаиваясь и собираясь с силами, и темнота больше не казалась мне такой уж мрачной и окутывающей целый мир. Вот если бы еще Малхия вернулся, подумал я, если бы только еще немного поговорил со мной. Почему он допустил, чтобы ко мне пришел демон, этот злобный диббук? Почему он позволил? Но, с другой стороны, кто я такой, чтобы задавать подобные вопросы? Не я устанавливал правила для этого мира. Не я устанавливал правила своей нынешней миссии.

Надо сейчас же вернуться к Виталю.

Малхия предоставил мне подобную возможность, дал шанс выполнить задание до конца, и именно это я и намереваюсь сделать.

Слева вдалеке я узнал узкую улицу, по которой пришел в этот дворец. Я поспешил в обратном направлении и вернулся на площадь перед домом, где жил Виталь.

Я стремительно шагал к воротам, глядя себе под ноги, и тут навстречу выскочил Пико, который набросил мне на голову и плечи плащ. Он завел меня в арку ворот, пряча от дождя, и быстро вытер лицо сухим чистым полотенцем.

В железном гнезде на стене мерцал одинокий факел, а на маленьком столе стоял простой железный канделябр с тремя зажженными свечками.

Перед мысленным взором я видел лицо Анканока, слышал его голос, объясняющий «систему верований», слышал развернутые предложения, какие он произносил, знакомые фразы, которые так и лились с его губ. Я видел его горящие страстью глаза. А потом услышал шипение, когда он все-таки назвал свое имя.

Я снова видел пламя и слышал оглушительный шум, каким сопровождались ослепительные вспышки. Я привалился к сырой каменной стене.

Меня вдруг посетила мысль: никогда не знаешь что-либо наверняка, даже если твоя вера безгранична. Ты просто не знаешь. Твоя жажда, твоя тоска могут длиться вечно. Даже здесь, в этом странном доме, в другом столетии, имея перед собой все доказательства, предоставленные Небесами, я все-таки не знаю всего, что хотел бы знать. Меня не покидает страх. Какой-то миг назад со мной разговаривал ангел, но вот теперь я совершенно одинок. И острое желание узнать причиняет боль, потому что это желание покончить с напряжением и страданиями. А они на самом деле не кончаются никогда.

– Хозяин сказал, что вы покидаете нас, – произнес Пико с отчаянием. – Он велел передать вам деньги. Он благодарит вас.

– Мне не нужны деньги.

Старый слуга, кажется, обрадовался моим словам и убрал кошель.

– Но, господин, – произнес он, – умоляю вас. Не уходите. Мой хозяин сейчас заперт в доме синьора Антонио. Отец Пьеро потребовал, чтобы его никуда не выпускали, пока не соберутся остальные священники. Его держат под замком из-за этого демона.

– Я не брошу Виталя, – сказал я.

– Слава Небесам! – воскликнул Пико и заплакал. – Слава Небесам! – повторял он снова и снова. – Если моего хозяина признают виновным в ведовстве, в приговоре можно не сомневаться. Он погибнет.

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы этого не произошло!

Я развернулся, чтобы войти в дом.

– Нет, господин, прошу вас, не ходите туда. Демон несколько часов назад успокоился. Если подойти к лестнице, он почует нас и снова примется за свое.

– В таком случае оставайся здесь, а я собираюсь поговорить с этим демоном, – сказал я. Я взял со стола железный подсвечник. – Я только что беседовал с одним демоном, так что второй вряд ли чем-нибудь меня напугает.

10

Не успел я дойти до каменной лестницы, как услышал диббука. Он громыхал высоко над головой. Я вспомнил слова Виталя о том, что «наверху» он обнаружил домашнюю синагогу и сакральные книги. Я двинулся вверх по ступеням, прикрывая рукой дрожащее пламя свечей, прошел мимо двери кабинета Виталя дальше, на последний этаж.

Шум делался громче и настойчивее. Что-то разбилось. Послышались удары и грохот, как будто какие-то предметы швыряли в стену.

В конце концов я остановился, распахнув дверь, за которой оказалась просторная комната. Повисла тишина. Потолок здесь был как будто немного ниже, чем на других этажах, но не сильно.

В отблесках свечей сейчас же замерцали в глубине комнаты серебряные дверцы Ковчега, хранилища, в котором, без всяких сомнений, и покоились священные книги народа Моисея. Ковчег стоял у восточной стены. По одну сторону от него было устроено небольшое возвышение, обращенное в центр комнаты, а перед ним выстроилось несколько пыльных скамей. Дальше, справа, помещался большой расписанный и позолоченный экран. За ним стояла одинокая длинная скамейка, по-видимому, предназначенная для женщин, которые приходили сюда молиться и слушать Тору. Стены были отделаны панелями из прекрасного темного дерева, хотя и не настолько темного, чтобы я не смог разглядеть на них многочисленные черные надписи на иврите. Сбоку от возвышения был стол, на котором громоздилась гора свитков.

С потолка свисали изящные серебряные люстры. Окна были забраны ставнями, запертыми на засов. И конечно же, мои свечи служили единственным источником света.

Внезапно скамьи передо мной задрожали, затем поехали, одна скамейка наползала на другую, и люстры заскрипели, раскачиваясь на серебряных цепях.

Небольшая книжка в переплете поднялась со скамьи и полетела прямо на меня, заставив пригнуться. Книга шлепнулась на пол у меня за спиной.

– Кто ты такой? – спросил я решительно. – Если ты диббук, то я требую, чтобы ты назвал свое имя!

Все скамьи двигались, врезаясь друг в друга, с оглушительным грохотом упал расписной экран. В меня полетели другие предметы, и пришлось отступить к двери, инстинктивно закрывая голову правой рукой. Послышался раскатистый гул, грохот, очень похожий на тот, который я слышал при изгнании Анканока, однако этот звук как будто производил человеческий голос. Он был таким громким, что мне пришлось зажать уши.

– Именем Господа, – проговорил я, – заклинаю, назови мне свое имя. – Однако от этих слов ярость призрака только усилилась. Одна люстра начала раскачиваться взад-вперед с такой неистовой силой, что сорвалась с цепи и рухнула на скамейки внизу.

Я скорчился на полу, как будто испугавшись, хотя вовсе не испугался. Наблюдая, как вторая люстра срывается и падает на скамьи, я старался не моргать и не вздрагивать от грохота.

Поставив подсвечник на пол, я сидел замерев. Если призрак задует свечи, мне будет очень неудобно, однако до сих пор он этого не сделал, и я сидел, не произнося ни слова и не двигаясь, пока он снова не успокоился.

Я медленно потянулся за лютней, переложил из-за спины на колени. Я сам не знал, что собираюсь делать, однако коснулся струн, пощипывая их с большой осторожностью, настроил инструмент. Закрыв глаза, я заиграл по памяти ту мелодию, какую слышал во дворце кардинала. Я размышлял, не облекая мысли в слова, как помогла мне эта музыка, когда я вступил в спор с Анканоком. Я думал о ее ясности, ее красноречивости, о том, как она обращается к моей душе из своего мира, где гармония не просто недостижимая мечта, а красота знаменует божественное. Я сам едва не разрыдался, отдаваясь музыке, позволяя себе воссоздать мелодию, делая ее своей благодаря небольшим вариациям, поскольку память не могла сохранить песню целиком.

Нежные звуки лютни отдавались от стен. Я немного расхрабрился, заиграл быстрее, перешел к вариациям, затем медленно вернулся к меланхолической главной теме. Я начал едва слышно подпевать на самых низких нотах, затем запел громче, растягивая слоги, на-наа, на-наа-наа-на, позволяя голосу и пальцам идти туда, куда их влечет. Слезы навернулись на глаза. Я позволил им катиться по щекам. А потом принялся негромко напевать слова псалма:

– Господи Боже спасения моего, когда взываю к Тебе из темноты, да достигнет Тебя молитва моя, – я пересказывал псалом своими словами, не в силах вспомнить точно. – Жизнь моя приблизилась к преисподней. Приклони ухо Твое к молению моему. [3]3
  Герой своими словами пересказывает псалом 87.


[Закрыть]

Я продолжал петь, выговаривая слова, когда они приходили на память, просто мыча, когда они так и не вспоминались. Взглядом я обшаривал темное пространство комнаты, сознавая, что нахожусь здесь не один.

Перед Ковчегом Завета, недалеко от меня, стоял невысокий старик.

Мы смотрели друг на друга, и на его лице отражалось бесконечное изумление, и было несложно угадать его причину. Старика ошеломило то, что я вижу его, не меньше, чем я сам.

Я перестал играть. Я просто смотрел на него, твердо вознамерившись не выказывать страха и не желая испытывать страх. Меня охватывало все нарастающее волнение, изумление и отчаянное желание понять, что же делать дальше.

– Ты никакой не диббук, – прошептал я себе под нос. Он вроде бы не расслышал моих слов. Старик внимательно изучал меня с головы до ног. И я так же внимательно рассматривал его наметанным взглядом профессионального убийцы, запоминая все, что вижу, не желая упустить ни единой детали из того, что предстало перед моими глазами.

Он был невысокий, несколько ссутуленный и очень древний. Вокруг совершенно лысой макушки росли длинные седые волосы, падающие ему на плечи. У него были белые усы и белая борода. Одеяние из черного бархата, некогда весьма элегантное, теперь выглядело поношенным, запыленным, разорванным в нескольких местах. С углов накидки свисали голубые кисточки, а на груди слева желтела ненавистная круглая нашивка, обозначающая его принадлежность к иудеям. Старик стоял, весь подобравшись, впиваясь в меня гневным горящим взглядом из-за сверкающих очков.

Очки! А я и не знал, что люди в эту эпоху пользовались подобными изобретениями. Однако старик, совершенно точно, был в очках, и пламя моих свечей то и дело вспыхивало в линзах.

«Малхия, дай мне разума, чтобы поговорить с ним!»

– Ты понимаешь, что я тебя вижу, – начал я. – Я пришел сюда не как враг. Я хочу лишь понять, почему ты так шумишь. Что лишает тебя покоя? Что мешает тебе, отчего ты не хочешь отправиться дальше, к свету?

Секунду старик стоял молча, неподвижный и задумчивый. Затем он двинулся прямо на меня.

Мне показалось, у меня сейчас остановится сердце. Призрак решительно приближался, пока не оказался прямо передо мной. Я задержал дыхание. С виду он был как будто настоящий человек, из плоти, дышащий, и он смотрел на меня из-под седых бровей.

И меня нисколько не успокаивало то, что я и сам был призрак в этом мире и старик являл собой не большее чудо, чем я. Я был напуган, но твердо вознамерился скрыть этот факт.

Старик миновал меня и вышел в коридор.

Я сейчас же подхватил подсвечник, позабыв о лютне, развернулся и двинулся за ним следом. Призрак подошел прямо к лестнице и быстро и беззвучно зашагал вниз.

Я последовал за ним.

Он ни разу не обернулся. Согбенный и маленький, он стремительно шагал по ступеням с целеустремленностью привидения, пока не остановился у забранной засовом двери в погреб. Он проскользнул сквозь нее, а я поспешно отодвинул засов, чтобы последовать за ним. Когда я ворвался в подвал, старик стоял у подножия лестницы, и в свете свечей я разглядел царящий вокруг разгром.

На полу повсюду валялись обломки столов и стульев. Вдоль стен выстроились запыленные винные бочки. Горы старой мебели, увязанной веревками, лежали на бочках, часть из которых была пробита, а их содержимое растекалось лужами по полу. Сотни заплесневелых книг навалены кучами, со сломанными корешками и вырванными страницами.

Подставки для ламп и канделябры расшвыряны, корзины разломаны. Валялась изодранная и перекрученная старая одежда.

Хрупкий старик теперь стоял посреди подвала, пристально глядя на меня.

– О чем ты хочешь мне рассказать? – спросил я. Мне хотелось осенить себя крестом, но это могло бы его оскорбить. – Во имя Господа Небесного, чем я могу тебе помочь?

Он впал в неистовство.

Он мычал и ревел на меня, снова и снова топал ногами в плиты пола, испепелял их взглядом, а затем принялся хватать все, что попадалось под руку. Он схватил бутылку и разбил ее о каменные плиты. Швырял на это место книги. Изодрал пергаментные листы, тщетно пытаясь запустить ими в пол, и пришел в бешенство, когда обрывки запорхали и закружились вокруг него. Он топал, и указывал руками, и ревел, словно дикий зверь.

– Перестань, умоляю тебя! – прокричал я. – Ты не диббук, это я знаю. Я слышу твои слезы. Открой мне свое сердце.

Но я так и не понял, услышал ли меня старик за своими воплями.

Он принялся швырять в меня чем попало. Ножки от стульев, черепки, разбитые бутылки – все, до чего он мог дотянуться, полетело в меня.

Казалось, весь подвал ходит ходуном. Связанная мебель спрыгивала с винных бочек, словно началось землетрясение. Бутылка с вином больно ударила меня по голове, и я почувствовал, как кисло пахнущая жидкость заструилась по плечу. Я попятился, ощущая, как кружится голова, как мгла заволакивает сознание. Но подсвечник я держал крепко, словно от этого зависела моя жизнь.

Меня так и подмывало заорать на привидение, заспорить с ним, потребовать от него благодарности за то, что я соизволил прийти сюда ради него, но я сейчас же понял, насколько это самонадеянно, эгоистично и глупо. Он страдает. Какое ему дело до моих намерений?

Я склонил голову и принялся негромко молиться: «Господь, не дай мне потерпеть неудачу, как это случилось с Лодовико». И снова я выбрал наполовину забытый псалом и принялся выговаривать древние слова, взывающие к Богу, и призрак понемногу успокоился.

Он стоял, по-прежнему указывая в пол. Да, он показывает мне место.

Неожиданно из дверного проема наверху лестницы послышался голос Пико:

– Господин, ради всего святого, выходите!

Нет, не сейчас, с отчаянием подумал я.

Призрак растворился.

Все предметы в подвале, способные отрываться от земли, вдруг полетели по воздуху. Свечи задуло.

В кромешной темноте я уронил подсвечник, развернулся и побежал на тусклый свет, проникавший с лестницы. Я был уверен, что чувствую, как чьи-то руки хватают меня, пальцы вцепляются в волосы, в лицо веет призрачное дыхание.

Охваченный настоящей паникой, я рвался к выходу, пока не наткнулся на Пико, оттолкнул его с дороги и захлопнул дверь погреба, задвинул засов.

И привалился к двери спиной, пытаясь отдышаться.

– Господин, у вас на лице кровь! – воскликнул Пико.

Из-за двери доносились жалобные завывания, а затем раздался грохот, как будто по полу погреба покатилась огромная бочка.

– Не обращай внимания на кровь, – отмахнулся я. – Отведи меня к синьору Антонио. Я должен немедленно поговорить с ним.

Я пошел к выходу.

– В такой час? – запротестовал Пико, однако ничто не могло меня остановить.

– Он знает, что это за призрак, он обязан знать, – сказал я. Я пытался вспомнить то, что знал сам. Ученый-иудей жил в этом доме, да, точно, двадцать лет назад. Этот ученый-иудей устроил в верхнем этаже синагогу. Неужели синьору Антонио ни разу не приходило в голову, что это призрак того самого человека? Мы колотили в двери дома синьора Антонио, пока не появился заспанный ночной стражник и, увидев, кто мы, не впустил в дом.

– Я должен немедленно увидеться с хозяином, – сказал я старому слуге, но тот только качал в ответ головой, словно внезапно оглох.

Удивительно, подумал я, сколько в этом доме престарелых и немощных слуг. В итоге Пико сам взял свечу и повел меня наверх по ступеням.

В спальне синьора Антонио горело множество ламп. Двери были широко распахнуты, и я прекрасно видел хозяина – синьор Антонио, в длинном шерстяном балахоне, стоял на коленях в изножье кровати. Весь лоб у него был в каплях пота от жарких ламп, руки раскинуты в стороны. Он явно молился о своем сыне.

Когда я появился в дверях, хозяин вздрогнул. А затем уставился на меня в немой ярости.

– С чего ты вдруг явился сюда? – спросил он. – Мне казалось, ты сбежал, опасаясь за свою жизнь.

– Я видел призрака, который буянит в другом доме, – сказал, я. – Я отчетливо видел его и уверен, вы знаете, кто это такой.

Я вошел в комнату и протянул руку, чтобы помочь синьору Антонио подняться. Он принял мою руку, поскольку возраст уже сказался на его здоровье, затем отошел, развернулся и сел в одно из множества громадных кресел, украшенных богатой резьбой. Он опустился на подушки и, потирая нос, как будто ушибся, внимательно посмотрел на меня.

– Я не верю в привидения! – сказал он. – Диббуки, да, демоны, да, но не призраки!

– Ну так поверьте же! Это призрак невысокого старика. На нем черная бархатная туника, длинная, как носят ученые, по краям накидки свисают голубые кисточки. Еще на его тунику нашита желтая «печать позора», и призрак носит очки. – Я изобразил их жестом, нарисовав в воздухе круги перед глазами. – У него лысина на макушке, длинные седые волосы и борода.

Синьор Антонио лишился дара речи.

– Это тот самый ученый-иудей, который жил в вашем доме двадцать лет назад? – спросил я. – Вы знаете, как его звали?

Синьор Антонио ничего не ответил, однако мое описание произвело на него сильное впечатление. Он смотрел в пустоту, ошеломленный и явно расстроенный.

– Ради всего святого, скажите мне, если знаете, кто этот человек, – произнес я. – Виталь сидит под замком в вашем доме. Инквизиция станет допрашивать его, выяснять, не он ли…

– Да-да, я пытаюсь остановить их! – воскликнул синьор Антонио, взмахнув рукой. Он сделал глубокий вдох и после минутного молчания, когда он, кажется, боролся с самим собой, протяжно выдохнул, принимая неизбежное: – Да, я знаю, чей это призрак.

– Знаете ли вы, почему он буянит? Знаете ли вы, чего он хочет?

Синьор Антонио покачал головой. Происходящее явно было мучительно для него.

– А погреб, какое отношение ко всему имеет погреб? Он привел меня туда. Показывал на каменные плиты в центре подвала.

Синьор Антонио испустил протяжный болезненный стон. Он закрыл лицо руками и посмотрел на меня сквозь растопыренные пальцы.

– Ты правда видел его? – прошептал он.

– Да, я его видел. Он в гневе, он ревет и рыдает от боли. И все время указывает в пол.

– О нет, не надо, не говори больше ничего, – взмолился синьор Антонио. – Какой же я был дурак, что не предвидел этого! – Он отвернулся от меня, как будто не в силах выносить мой внимательный взгляд, вообще ничей взгляд, и опустил голову.

– Может быть, вы расскажете всем то, что вам известно? – попросил я. – Объясните, что все происходящее не имеет никакого отношения к Виталю, к несчастному Лодовико и к Никколо? Синьор Антонио, вы обязаны рассказать все, что вам известно.

– Позвони в колокольчик, – велел он.

Я исполнил его просьбу.

Когда явился слуга, очередной ветхий реликт, синьор Антонио приказал старику отвести всех на рассвете в соседний дом, где бушует призрак. В числе заинтересованных лиц были названы отец Пьеро, Никколо и Виталь. Нам надлежало собраться за столом в обеденном зале, который до того еще предстояло очистить от пыли, и принести лампы и стулья. Хлеб, фрукты, вино и все прочее так же необходимо доставить туда, потому что рассказ займет какое-то время.

Я откланялся.

Пико, который все это время маячил в коридоре, подвел меня к двери Виталя. Когда я позвал Виталя по имени, он откликнулся тихим, полным отчаяния голосом. Я попросил его не бояться. Я видел призрак, и скоро его тайна будет раскрыта.

После чего я спустился в небольшую спальню с расписанными стенами и, хотя сгорал от любопытства, сейчас же повалился на кровать и крепко заснул.

Проснулся я с первыми лучами солнца. Мне снился Анканок. Мы сидели с ним рядом в каком-то уютном местечке, беседовали, и он говорил, так и лучась обаянием: