Текст книги "Иисус: Возвращение из Египта"

Автор книги: Энн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Сейчас я помнил храм, заваленный мертвыми телами, заполненный стонущими людьми. Я помнил, как в храме умер человек, заколотый копьем. Тот солдат на лошади, что убил его, в моих воспоминаниях виделся мне существом, составленным из человека и лошади. Я помнил его копье, омытое кровью. А еще я помнил храм, каким видел его в своем сне, том странном сне… Как мне могло такое присниться?

Но все это ушло далеко-далеко.

После ритуала очищения на нас снизошел покой.

Я не мог сообразить, делали мы нечто подобное в Александрии или нет, и у меня оставались лишь смутные воспоминания о младенце, умершем, когда я жил в Египте. То был новорожденный сын моего дяди Алфея. Но в этом краю существовала традиция выполнять такие ритуалы в строгом соответствии с Законом. И все с радостью так и поступали.

Правда, я понимал, что мои дяди не стали дожидаться очищения, прежде чем вновь приняться за работу в Сепфорисе. Они не могли себе этого позволить. Некоторые из них не прерывали работы во все время нашей болезни. А женщины ходили на рынок и в огород, потому что иначе было нельзя. Я не задавал об этом никаких вопросов. Я понимал, что мы делали все, что было в наших силах. И я доверял решениям своих дядей и Иосифа. Люди делают только то, что могут.

Через некоторое время после очищения, когда я еще даже не начал выходить со двора, среди моих дядей возник жаркий спор.

В те дни в Сепфорисе было столько работы, что они могли выбирать, брать ли самую тяжелую работу, или самую любимую, или самую сложную, где они могли показать свое мастерство. Однако Иосиф, который принимал решение, назначал за любую работу одинаковую цену. Дяди считали, что это неверно, и их поддерживали другие плотники в Сепфорисе. Все хотели получать двойную плату за сложную и тонкую работу, а Иосиф отказывался поднимать цену.

Наконец мы все собрались и пошли на вершину холма к раву Берехайе, хотя им хотелось бы поговорить с равом Иакимом, самым строгим фарисеем.

– Нам нужен фарисей для решения этого вопроса, – сказал дядя Клеопа.

И все согласились, включая Иосифа. Но никто не мог обратиться к младшему раввину перед тем, как обратиться к старшему.

Рав Берехайя выслушал нас и тут же послал к раву Иакиму, фарисею, наказав сделать так, как скажет тот.

Для нас, детворы, места в доме рава Иакима не нашлось. Мы остались на улице, но становилось все жарче, и мы вернулись домой.

Мужчины отсутствовали довольно долго, но когда они пришли, то были в хорошем настроении. Похоже, решение рава Иакима устроило всех: в те дни, когда наши мужчины будут получать двойную плату, мы, дети, можем заниматься в школе до самого обеда. И Иосиф согласился на это!

Мы захлопали в ладоши! Это была замечательная новость. Мы с Иаковом радостно переглянулись. Даже Сила и Левий обрадовались. Обрадовался и Маленький Симеон, едва ли понимая, о чем идет речь.

Значит, мы сможем научиться большему. А семья получит больше денег.

Мама выглядела очень довольной.

В тот вечер за ужином мы пили хорошее вино, и в свете ламп Иосиф прочитал нам одну из греческих историй, которую мы обожали, со свитка, привезенного из Александрии: историю Товита.

Вся наша семья собралась послушать эту историю, даже женщины, потому что нам всем очень нравилось слушать, как ангел Рафаил явился Товии, сыну Товита, но не признался, что он ангел, и как он велел Товии поймать рыбу, что пыталась поглотить юношу, и приготовить из ее внутренностей снадобья, и как приказал ему жениться на молодой девушке Сарре, дочери Рагуила, и как Товия испуганно спрашивал, не правда ли это, что у Сарры уже было семь женихов и всех их убил в ночь свадьбы демон.

Мы хохотали, когда Иосиф читал эту часть голосом наивного Товия. А потом Иосиф снова стал ангелом Рафаилом:

– Послушай же меня, брат: ей следует быть твоею женою, а о демоне не беспокойся.

И Иосиф читал дальше голосом ангела о том, что Товия должен вложить внутренности рыбы в курильницу, и тогда запах внутренностей отгонит демона навсегда.

– Такой запах отогнал бы кого угодно, не только демона! – воскликнул Клеопа. Засмеялись все, даже мама.

Затем Иосиф быстро прочитал дальнейшие указания ангела Рафаила:

– Когда же тебе надобно будет приблизиться к ней, встаньте оба, воззовите к милосердому Богу, и Он спасет и помилует вас. Не бойся, ибо она предназначена тебе от века, и ты спасешь ее, и она пойдет с тобою, и я знаю, что у тебя будут от нее дети, и будут они братья и сестры, и хватит уже об этом.

И снова мы засмеялись, да так сильно, что слезы потекли у нас из глаз.

– Так вот как это делается! – сказала тетя Есфирь, и взрослые снова засмеялись, переглядываясь.

– «И хватит об этом»! – восклицала тетя Саломея, вызывая новые взрывы хохота среди женщин, как будто матери знали, что в этих словах еще больше смешного, чем мы догадывались.

– Уж ангел-то знает! – веселилась тетя Есфирь. И вдруг все примолкли. Смех стих.

Я увидел, что все сначала смотрели на мою маму, а потом отводили глаза в сторону.

Мама же, опустив голову, помолчала немного, а потом улыбнулась. Она засмеялась. Она качала головой и смеялась, и все подхватили ее смех.

В этой истории было еще много забавных мест, и мы знали их все. От запаха рыбьих внутренностей демон бежал, и тогда ангел связал его. Товия полюбил Сарру, а отцу ее Рагуилу так понравился, что тот не хотел отпускать его из своего дома, и брачный пир длился четырнадцать дней, а когда Товия добрался домой, то он сумел вылечить слепого отца опять же с помощью рыбьих внутренностей, как научил его ангел, и снова был брачный пир, и все были счастливы. Затем шла более серьезная часть истории, длинные и прекрасные молитвы Товии, которые мы все знали наизусть и повторили хором по-гречески.

Когда мы уже близились к концу, Иосиф, который вел нас, стал произносить слова медленнее, как будто здесь они имели для нас большее значение, чем когда мы были в Египте.

– Иерусалим, город Святый! Он накажет тебя за дела сынов твоих и опять помилует сынов праведных. Славь Господа усердно и благословляй Царя веков, чтобы снова сооружена была скиния Его в тебе с радостью…

Мы все подумали о сражениях, что по-прежнему шли в Иерусалиме. Молитва продолжалась, и я постарался отодвинуть воспоминания прочь; я видел теперь храм таким, каким он был до того, как в нем началось побоище.

Я видел высокие стены, видел сотни людей, собравшихся там, чтобы помолиться, проходящих через ванны, через туннель, во двор язычников. Я слышал, как люди выкрикивают строчки из псалмов.

А мы молились, повторяя за Иосифом:

– Многие народы издалека придут к имени Господа Бога с дарами в руках, с дарами Царю Небесному; роды родов восхвалят тебя с восклицаниями радостными…

Внутри меня засиял свет, и я погрузился в сон, сладостный, легкий сон, сквозь который я слышал слова молитвы, все еще лежа на циновке, подложив руку под голову: «И назовут Тебя Избранным и будут звать так во веки веков».

Вот так болезнь покинула наш дом. Смерть покинула наш дом. И вся нечистота исчезла из него. И слезы. И хотя мой сон о странном создании с крыльями и прекрасными глазами все еще беспокоил меня и то, что я не могу никому рассказать о нем, тревожило мое сердце, вскоре я сумел спрятать воспоминание о нем подальше, как спрятал воспоминание о залитом кровью храме. И жизнь снова продолжалась. Я был счастлив и знал это, потому что еще раньше я хорошо понял, что такое несчастье и что такое страх, болезнь и горе. А теперь все это прошло.

20

Как только мама мне разрешила, я искупался в микве, где вода сейчас была очень холодная и высокая, скрывающая меня с головой, и надел чистые одежды, а потом поднялся по холму к дому великого рава Берехайи. Слуги сказали мне, что он в синагоге, и я отправился туда, не забыв омыть руки в источнике, потому что никто ведь не знал, что я только что вымылся в микве.

Я вошел и сел с краю, удивившись, что в синагоге собралось необычно много народу для этого дня недели. Но вскоре я понял, что все они слушают не раввина, а мужчину, который пришел в Назарет, чтобы рассказать о последних событиях в Иерусалиме. Он был фарисеем, богато одетым, с густой проседью в волосах, прикрытых накидкой.

Среди собравшихся я заметил моего брата Иакова, и Иосифа, и Клеопу. Здесь же были и мои старшие братья.

Рав Берехайя улыбнулся, увидев меня, и жестом велел мне сидеть спокойно, пока мужчины разговаривают.

Незнакомый мне фарисей говорил по-гречески, но время от времени вкратце повторял сказанное на нашем языке.

К началу его рассказа я опоздал и поэтому слушал с середины.

– Этот Сабин, римский прокуратор, приказал своим людям окружить храм, и евреи рассыпались на крыше колоннады. Они бросали в римлян камни. Воздух то и дело прорезали стрелы. Но римские стрелы не могли достать евреев, потому что те сидели слишком высоко. Тогда этот Сабин, этот безбожник, единственной целью всех деяний которого было одно – найти царские сокровища в отсутствие царя, этот жадный человек тайком поджег колоннады, да-да, прекрасные колонны нашего храма с их покрытой лаком позолотой. Они вспыхнули, и евреи оказались в огне. Пожар разошелся мгновенно. Огнем охватило даже крышу храма, колонны пылали сверху донизу. И все золото сгорело в огне. И люди на крыше погибли. Сможем ли пересчитать всех погибших?

Мой страх снова возвращался ко мне. Несмотря на то что в комнате было тепло, я дрожал, как от холода.

– …И римляне бросились прямо в огонь, чтобы добраться до сокровищ Господа, а евреи, беспомощные, могли только смотреть. Римляне ворвались прямо в хранилища. Они обокрали, в своей неутолимой жадности, дом Господа.

Все было так, как я видел в моем сне. Я опустил голову и зажмурился. А фарисей продолжал говорить, и я видел то, о чем он рассказывал.

Битва сменялась новой битвой, римским легионам не было числа, вдоль дорог вырастал лес крестов.

– Распято две тысячи человек, – сказал фарисей. – Римляне ловили и тех, кто пустился в бегство. Они забирали любого по малейшему подозрению и распинали. Кто знает, были ли эти люди виновны? Ведь римляне не могут отличить среди нас хороших от плохих! Они не знают. А арабы, сколько же деревень сожгли они на своем пути, прежде чем римский военачальник Вар отослал их домой! Не сразу римляне поняли, что арабам нельзя поручать поддерживать мир и порядок.

Затем мы выслушали длинный перечень имен и названий – какие поселения сгорели, какие семьи лишись крова…

Я не мог открыть глаза. Я видел языки пламени на фоне ночного неба. Я видел бегущих людей. Наконец на мое плечо опустилась рука, и я услышал голос рава Берехайи:

– Слушай внимательно.

– Хорошо, ребе, – шепнул я.

Я взглянул на фарисея, расхаживающего перед собранием, пока люди горячо обсуждали одного из главарей мятежников – Симона, который спалил дворец в Иерихоне и которого теперь преследовал Грат, военачальник Ирода, перешедший на сторону римлян. Правление Симона закончилось. Но было еще много других…

– Они прячутся в пещерах, что на севере! – взмахнул рукой фарисей. – Их никогда не поймают.

Люди перешептывались, кивали.

– Их там целые семьи, целые кланы разбойников. А теперь говорят, что Цезарь разделил нас между детьми Ирода, и эти наши будущие правители, если их можно так назвать, уже плывут на всех парусах в наши порты.

Я видел ночное море под полной луной. Мой сон становился явью.

Посланник замолчал с таким видом, как будто он мог много еще чего добавить, но не стал этого делать.

– Мы будем ждать правителя, которого нам назначат, – сказал он наконец.

С задних рядов раздался чей-то голос:

– Пусть правят священники храма!

Его возглас подхватили другие мужчины:

– Священники знают Закон и живут по Закону. Почему мы не имеем священников из дома Садока, как должны иметь по Закону? Говорю вам, очистите храм от скверны, и пусть священники снова правят нами.

Мужчины подскочили со своих мест. Они кричали друг на друга. Поднялся такой шум, что ничего не было слышно.

Со своего места встал и рав Иаким. Только когда поднялся на ноги старый рав Берехайя, замолчали мужчины.

– Мы послали наши просьбы Цезарю, – проговорил рав Берехайя. – Цезарь принял решение, и мы скоро узнаем какое. До тех пор подождем.

Он оглядел всех присутствующих, повернулся в одну сторону, потом в другую, пока не обвел взглядом каждого.

– Кто знает родословную священника, что в этот час служит в храме? – спросил он. – Кто знает, есть ли сейчас первосвященник?

Его слова встречены были одобрительными кивками. Мужчины стали рассаживаться по скамейкам.

После этого все стали задавать вопросы посланнику-фарисею, а он отвечал на них.

Я незаметно выскользнул из синагоги на улицу. На теплом воздухе моя дрожь прекратилась. Я прошел через деревню и поднялся на один из холмов.

Небо висело надо мной огромное, и по нему плыли белые корабли-облака.

В траве пестрели полевые цветы, высокие и низкие. Оливковые деревья были увешаны плодами.

Я лег на траву и прикоснулся к цветкам, что росли поблизости. И я посмотрел наверх, сквозь ветви оливкового дерева. Мне так хотелось увидеть небо, составленное из кусочков. Счастье охватило меня. Вдалеке, кажется, в деревне, ворковали голуби, я слышал, как жужжат пчелы в ульях. Я слышал, как растет трава, хотя, конечно, это было невозможно, я понимал. Это все были звуки единения и мягкости – звуки, так непохожие на звуки города.

Мне вспомнилась Александрия. Мысленно я снова оказался у огромного открытого храма в честь Августа Цезаря возле порта, где так много садов и библиотек. Я много раз видел этот храм, когда мы ходили в портовые склады за нужными нам материалами.

Я вспомнил и наши процессии, которыми мы, евреи Александрии, самая большая часть населения города, отмечали перевод Писания на греческий язык. Язычники, наверное, никогда ничего подобного и не видали! И мы пели об этом в наших псалмах.

И я вспомнил море.

Да, я часто вспоминал обо всем этом… но эту землю я любил. И я познал любовь этого места ко мне, любовь густых лесов, поднимающихся вверх по склонам холмов, где росли кипарисы, платаны и лавры. А ведь не так давно я даже не знал их названий. Меня научил им Иосиф.

Из глубины сердца полилась моя молитва:

– Отец Небесный, благодарю тебя за все это.

Разумеется, долго побыть в одиночестве мне не удалось. Меня нашел Клеопа.

– Не надо огорчаться, – сказал он мне.

– Я не огорчаюсь, – ответил я, поднимаясь с земли. – Я совсем не огорчаюсь. Наоборот, я очень счастлив.

– А-а, – протянул Клеопа. – Просто мне показалось, что все эти разговоры в синагоге расстроили тебя.

– Нет, – покачал я головой. – А вот это, – указал я на место, где только что лежал, – это мое счастливое место. Я прихожу сюда, чтобы подумать, и мои мысли обращаются в молитвы.

Ему понравилось то, что я сказал. Мы стали вместе спускаться с холма.

– Хорошо, – сказал Клеопа. – Тебя не должны огорчать эти битвы и поражения. Римляне доберутся до каждого мятежника в Иудее. Тот дурак, Симон, лишь один из них. Но они поймают и Афронга, царя-пастуха, и его братьев. Они разыщут и тех воров из Галилеи. Они сейчас попрятались в пещеры в верховьях Иордана. Но когда им что-нибудь понадобится, они выйдут оттуда, и ты услышишь, как они с воплями пронесутся по деревням. О, не бойся, ничего подобного в Назарете не случится, если только… Кого бы ни поставили царствовать в Иудее, Архелая или Антипа, Цезарь – тот судья, к кому мы пойдем. Скажу тебе одну вещь о Цезаре. Он не хочет, чтобы в Иудее были беспорядки. И эти Ироды будут править до тех пор, пока здесь нет беспорядков.

Я остановился и взглянул на него:

– Ты хочешь, чтобы все так и оставалось? Чтобы мы всегда имели над собой Цезаря?

– А что здесь плохого? – спросил он. – Кто еще будет поддерживать мир?

Острый нож страха вонзился мне в живот.

– Неужели на престол Давида не сядет наш царь? – проговорил я.

Дядя Клеопа долго смотрел на меня, прежде чем ответить.

– Я хочу мира, – произнес он наконец. – Я хочу строить, и штукатурить, и красить, и кормить своих детей, и быть со своей семьей. Вот что я хочу. И этого же хотят римляне. Знаешь, они вовсе не плохие люди, римляне. Они поклоняются своим богам. Их женщины скромны. У них свои традиции, у нас свои. Ну не думаешь же ты, что все язычники – это необузданные злодеи, которые сжигают своих детей, чтобы накормить Молоха, и каждый день совершают в своем доме кощунство?

Я засмеялся.

– Конечно, мы сейчас в Галилее, где у людей бытуют такие представления, – продолжал он. – Стоит же побывать в городе, подобном Александрии, стоит посетить Рим, как начинаешь понимать, что это иллюзии. Ты знаешь это слово?

– Знаю, – гордо кивнул я. – Выдумки. Сны.

– Ах, – вздохнул он. – Ты единственный, кто понимает меня.

Я снова засмеялся, довольный похвалой.

– Слушай меня, я твой пророк, – сказал дядя.

– Ты будешь моим пророком? – тут же спросил я.

– А что? Чего ты хочешь?

– Ответь на мои вопросы. Почему меня остановили у входа в синагогу? Почему Иосиф не хотел говорить, где…

– Нет, – оборвал меня Клеопа и покачал головой. Он сжал голову руками и нахмурился. – Я не могу. Иосиф не хочет, чтобы я говорил с тобой об этом.

– Иосиф запретил мне спрашивать об этом у него самого, запретил даже просто спрашивать.

– А ты знаешь почему?

– Он не хочет, чтобы я знал, – ответил я, пожимая плечами.

Дядя Клеопа опустился передо мной на колени и взял меня за плечи обеими руками. Он смотрел мне прямо в глаза.

– Просто он сам не понимает, – сказал он. – А если человек что-то не понимает сам, он не может объяснить это другим.

– Иосиф? Не понимает?

– Да, так я сказал. Но помни: это только для твоих ушей.

– А ты понимаешь? – поинтересовался я.

– Я пытаюсь, – ответил он, поднял брови и улыбнулся. – Ты знаешь меня. Ты знаешь, что я пытаюсь. А Иосиф ведет себя по-другому: он ждет. Ждет, когда Господь сам все объяснит. Иосифу не нужно понимать, потому что он полностью доверяет Господу. Послушай, есть одна вещь, которую я могу рассказать тебе, и ты хорошенько запомни, что я тебе сейчас скажу. С твоей матерью говорил ангел. И к Иосифу являлись ангелы. Но ко мне ангелы не приходили.

– Ко мне тоже не приходили, но… – Я умолк на полуслове. Я не мог рассказать об этом – ни о Елеазаре в Египте, ни о том, как прекратился дождь, и уж конечно, не о том, что случилось, когда Клеопа стоял в Иордане, а я прикоснулся к нему рукой. Не мог я рассказать, что ночью на берегу Иордана я видел множество других существ, заполнявших всю темноту вокруг меня.

Клеопа погрузился в задумчивость. Он медленно поднялся и посмотрел через поля на горы, поднимающиеся на востоке и на западе.

– Скажи мне, что случилось! – попросил я тихим голосом. Я молил его: – Расскажи мне все.

– Давай лучше поговорим о сражениях, восстаниях, о царях из рода Иродов. Это гораздо проще, – ответил мой дядя. Он все еще смотрел вдаль.

Потом он обернулся ко мне:

– Я не могу рассказать тебе то, что ты хочешь знать. Я ведь и сам всего не знаю. Если же я попытаюсь рассказать тебе хотя бы часть, то за это твой отец прогонит меня из дома. Ты знаешь, он так и сделает. А я не хочу, чтобы в нашем доме были неприятности. Тебе сейчас сколько лет, восемь?

– Не совсем, – ответил я, – но скоро будет восемь!

Он улыбнулся.

– Да, скоро ты станешь совсем взрослым! – согласился он. – Теперь я вижу, как ты вырос. Как же это я раньше не замечал? Слушай же, когда-нибудь, до того, как умереть, я расскажу тебе все, что знаю. Обещаю тебе… – Дядя снова замолчал, задумавшись.

– Что?

На его лицо опустилась тень мрачной решимости.

– Вот что я тебе скажу, – начал он. – Сохрани это в своем сердце. Настанет день… – И тут он затряс головой и отвернулся.

– Говори же, ну! Я слушаю.

Когда он вновь обернулся ко мне, на губах его играла обычная насмешливая улыбка.

– Вернемся к Цезарю Августу, – сказал он. – Какая разница, кто собирает налоги и ловит воров? Какая разница, кто стоит у городских ворот? Ты видел храм. Разве можно восстановить и очистить храм, если римляне не наведут в Иерусалиме порядок? Ирод Архелай отдает приказ убивать прямо в храме. Воры и мятежники стоят на галереях храма и пускают стрелы. Я согласен на римский порядок, да, пусть здесь будет мир, какой был в Александрии. Скажу тебе еще кое-что о римлянах. Их чаша полна, а это очень хорошо, когда у того, кто правит тобой, полная чаша.

Я ничего не ответил ему, но я впитывал каждое слово и запомнил их все до единого.

– Что они сделали с Симоном, с тем бунтовщиком, которого поймали?

– Его обезглавили, – ответил Клеопа. – И по-моему, он легко отделался. Хотя меня не волнует, что он сжег два дворца Ирода. Дело не в этом. Мне не нравится все остальное: беззаконие, разрушения…

Он замолчал и внимательно посмотрел на меня.

– Ох, ты же еще слишком мал, чтобы понять это, – пробормотал он.

– Ты говорил это десятки раз, – заметил я.

Он рассмеялся.

– А я понимаю, – настаивал я. – У нас нет еврейского царя, который бы правил нами всеми, у нас нет царя, которого бы мы любили.

Он печально кивнул, глядя на небо, на бегущие облака.

– Для нас ничего не меняется, – сказал он.

– И это ты уже говорил.

– И скажу еще не раз. Завтра я возьму тебя с собой в Сепфорис, ты поможешь мне закончить стены в доме, который мы строим. Это легкая работа. Я уже обозначил контуры и сам смешаю краски. Тебе надо будет только закрасить. И ты будешь работать, как работал в Александрии. Вот чего мы хотим, не так ли? Хотим работать, и любить Господа всем сердцем, всей душой, и следовать его Закону.

Мы снова зашагали к нашему дому.

Я не поделился с дядей Клеопой тем, что тревожило меня. Как ни хотелось мне рассказать ему о странном сне, я не мог этого сделать. А если я не мог рассказать об этом Клеопе, значит, не мог рассказать никому. Я не смогу расспросить старого раввина о человеке с крыльями и о видениях горящего храма, которые он мне показал.

И кто поймет ту ночь у Иордана, полную иных существ?

Мы уже почти спустились с холма. В ближайшем к нам саду пела женщина, у ее ног играли малыши.

Я остановился.

– В чем дело? – спросил Клеопа. – Пойдем, – потянул он меня за рукав.

Я не послушался.

– Дядя, – обратился я к нему. – О чем ты собирался сказать мне там, наверху? Скажи сейчас.

Он застыл.

Еле слышно я проговорил:

– Мне надо знать.

Дядя Клеопа молчал, но в нем произошла еле уловимая перемена: он как будто смягчился. Когда он наконец заговорил со мной, его голос был удивительно добр:

– То, что я скажу, сохрани в своем сердце. Настанет день, и тебе придется давать ответы.

Мы смотрели друг на друга. Я первый отвел взгляд.

«Мне придется давать ответы!»

Перед моими глазами вдруг вспыхнул закат над рекой Иордан, полыхнул огонь в воде, но не страшный, а сказочно красивый, и я снова ощутил присутствие тех, иных существ, бесчисленным множеством окружавших меня.

И ко мне на мгновение, как молния, пришло понимание. Я понял все!

Оно исчезло сразу же, только появившись. И я чувствовал, что должен отпустить его, это понимание. Да, я должен отпустить его.

Мой дядя все еще пристально смотрел на меня.

Он нагнулся и откинул волосы у меня со лба. И поцеловал меня.

– Ты улыбаешься? – спросил он удивленно.

– Да, – согласился я. – Ты прав.

– В чем?

– Я слишком мал, чтобы понять, – сказал я.

Со смехом он ответил на это:

– Тебе меня не одурачить!

Он выпрямился, и мы пошли дальше.