Текст книги "Пожар на Хайгейт-райз"

Автор книги: Энн Перри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Его здесь любят?

Управляющий улыбнулся.

– Я не стану оскорблять вас всякими выдумками. Те, кто его любит, любят его очень сильно. И я – один из них. Но есть и немало таких, кого он обидел тем, что они считают беспричинной резкостью или же откровенностью, доходящей до грубости, вмешательством в их дела или подрывом их авторитета. – Его худое и добродушное лицо демонстрировало способность к толерантности, наработанную за долгие годы битв и поражений. – Есть немало людей, которые очень не любят, когда другие доказывают, что те не правы, и высказывают более справедливое мнение, особенно если это происходит на публике. И чем дольше и упорнее они придерживаются своей первоначальной позиции, тем большими дураками выглядят, когда им в конечном итоге приходится от этой позиции отказываться и признавать правильное мнение. – Его улыбка стала еще шире. – И Шоу нередко бывает менее чем тактичен, когда сталкивается с подобным. Его ум часто действует быстрее, чем его понимание чувств окружающих людей. Я неоднократно наблюдал, как он заставлял собрание смеяться над кем-то, и видел по лицу этого человека, что однажды наш доктор дорого за это заплатит. Немногие любят, когда их выставляют на всеобщее посмешище; они предпочли бы получить удар в лицо, но не насмешки.

Питт постарался, чтобы его голос звучал нормально, но тут же понял, что не преуспел в этом.

– А кто именно? – спросил он.

– Таких, кто стал бы поджигать его дом, среди них нет, – ответил управляющий, глядя на Питта широко открытыми честными глазами.

Не имело смысла продолжать этот фехтовальный поединок, и Томас вовсе не оскорбил его, спросив:

– Вы дадите мне имена тех, кого доктор обидел более всего? Этих, по крайней мере, можно будет сразу же исключить из числа подозреваемых. Но дом-то сгорел дотла, а миссис Шоу погибла. Кто-то совершил поджог.

Лицо управляющего утратило юмористическое выражение, словно это выражение стерли с него губкой; вместо этого оно стало строгим и суровым. Он не стал более сопротивляться.

– Феннеди его терпеть не мог, – сказал он, откидываясь назад и начиная зачитывать нечто вроде каталога, но в его голосе звучало больше понимания, чем уверенности. – Они ссорились по любому поводу, начиная с состояния монархии и кончая состоянием сточных канав, а также всем, что находится между этими двумя темами. И еще Ниммондс. Старик, он привержен старым понятиям и идеям, от которых не имеет намерения отказываться. Шоу доказывал ему, что теперь существуют более прогрессивные методы лечения, но, к сожалению, делал это в присутствии пациента, который быстренько переходил к другому лечащему врачу, прихватив с собой свое немаленькое семейство.

– Бестактность, – согласился Питт.

– Это его второе имя. – Управляющий вздохнул. – Но он спас жизнь этому человеку. И есть еще Хэншоу – он молод и полон новых идей, но Шоу и с ним не желает считаться; говорит, что это еще толком не опробовано и рискованно. Он упрям, как последний мул, вот Хэншоу и потерял всякое терпение. Но я не думаю, что он затаил обиду. Вот и всё, что я могу вам сообщить.

– Итак, никакого такта, никакой сдержанности при общении с коллегами, а вот как насчет неуместного или непристойного поведения с пациентами? – Питт все еще не был намерен сдаваться.

– У Шоу? – Брови управляющего взлетели вверх. – Черт бы побрал ваш натуралистический подход, но, надо полагать, так и нужно… Нет, я ни о чем подобном не знаю, он вообще-то милый и энергичный человек. Можно вполне представить, что некоторые женщины могли вообразить себе то, чего на самом деле не было.

Его прервал резкий стук в дверь.

– Войдите! – сказал управляющий, бросив в сторону Питта извиняющийся взгляд.

В дверь просунул голову тот самый молодой человек, которому так не понравился Питт. На его лице по-прежнему было выражение полного отвращения.

– Пришел мистер Маршан, сэр. – Он намеренно игнорировал Питта. – Из ратуши.

– Передайте ему, что я освобожусь через несколько минут, – без какой-либо спешки ответил управляющий.

– Из ратуши, – повторил молодой человек. – Это очень важно… сэр.

– Это тоже важно, – четко и твердо сказал управляющий, не меняя положения. – От этого может зависеть жизнь человека. – Потом он скорбно улыбнулся, осознав некоторую двусмысленность последнего заявления. – И чем дольше вы будете там стоять, Спунер, тем больше времени пройдет, прежде чем я закончу здесь и смогу встретиться с мистером Маршаном! Ступайте, молодой человек, и передайте ему, что я скоро буду.

Обиженный Спунер убрался, закрыв дверь довольно резко, насколько у него хватило смелости. Управляющий снова повернулся к Питту и чуть покачал головой.

– Шоу… – напомнил ему инспектор.

– Некоторые женщины вполне могли в него влюбиться, вполне, – продолжил управляющий, снова покачав головой. – Такое случается. Странные это отношения – врач и пациентка; они настолько личные, но одновременно и практические, так что в какой-то мере в них соблюдается определенная дистанция. Не единожды бывало и такое, что эти отношения выходили из-под контроля или кто-то неправильно их понял – например, муж или отец пациентки. – Он вытянул губы. – Ни для кого не секрет, что Альфред Латтеруорт считает, что его дочь слишком высокого мнения о Шоу и настаивает на том, чтобы посещать его одной, без сопровождения, а также отказывается обсуждать то, что происходит между ними и какой у нее может быть недуг. Красивая девушка, многообещающая. Старина Латтеруорт сделал себе состояние на хлопке. Не знаю, кто еще мог положить на нее глаз. Сам-то я живу не в Хайгейте.

– Благодарю вас, сэр, – искренне поблагодарил его Питт. – Вы потратили на меня столько времени и очень помогли мне – по крайней мере, в исключении некоторых возможных подозреваемых.

– Не завидую я вам с этой вашей работой, – ответил управляющий. – Я-то полагал, что это у меня трудная работенка, однако, боюсь, ваша будет потруднее. Доброго вам дня.

Когда Томас вышел из здания больницы, осенний вечер уже опустил на землю мрак, и газовые фонари уже были зажжены. На дворе стоял октябрь, и первые опавшие листья похрустывали под ногами, когда инспектор направлялся к перекрестку, где можно было поймать кеб. Воздух был прозрачен и чист, и это заставляло предполагать, что через неделю-две ударят морозы. Бесконечно далекие звезды посверкивали в небе, блестели и подмигивали в холодном воздухе. Здесь, в Хайгейте, не было ни тумана, поднимавшегося от реки, ни дымов от заводов и фабрик, не было и плотно населенных домов, тесно прижавшихся друг к другу. Томас ощущал порывы ветерка, дующего с полей, чувствовал приносимые им запахи, слышал лай собак в отдалении. Надо бы как-нибудь забрать Шарлотту и детей и выехать на недельку в деревню. Она уже давно никуда не выбиралась из Блумсбери. Ей это понравится. И Питт начал размышлять о том, как бы что-нибудь сэкономить, хоть немного, чтобы собрать достаточно деньжат для осуществления этой идеи, и представил себе ее лицо, когда он ей об этом скажет. Пока что надо держать это при себе, пока не придет время.

Он шел по протоптанной тропинке и так глубоко задумался, что первый встреченный кеб проехал мимо и успел перевалить через вершину холма и исчезнуть из виду, прежде чем он это осознал.

На следующее утро Томас вернулся в Хайгейт в надежде узнать, не удалось ли Мёрдо выяснить что-нибудь интересное; но того не было на месте, он явно уже шел по горячему следу и оставил на столе лишь краткие заметки. Питт поблагодарил дежурного сержанта, который все еще злился на него за вторжение в дела их участка, с которыми, как он полагал, они вполне могли бы справиться и сами. Инспектор вышел на улицу и отправился обратно в больницу с целью побеседовать с дворецким доктора Шоу.

Тот полусидел в кровати и выглядел изможденным и измученным. Глаза глубоко ушли в глазницы от шока и боли, он был небрит, а левая его рука была вся в бинтах. На лице были заметны царапины, на одной уже образовался струп. Врач мог бы и не сообщать Питту, что этот человек получил сильные ожоги.

Томас остановился возле кровати и, несмотря на царящие здесь мощные запахи крови, карболки, пота и слабого аромата хлороформа, вдруг почувствовал вонь дыма и мокрых угольев, словно вновь оказался перед обгоревшими руинами дома, а потом видел, как вытаскивали на носилках обгоревшее тело Клеменси Шоу, в котором с трудом можно было опознать что-то человеческое, и отправляли его в морг. Злость и гнев, возникшие где-то внутри, съежились в комок в районе желудка и груди, а Питт все никак не мог найти нужные слова, не мог их произнести, не мог заставить себя заговорить.

– Мистер Бердин?

Дворецкий открыл глаза и посмотрел на вошедшего безразличным взглядом.

– Мистер Бердин, я инспектор Томас Питт из столичной полиции. Меня направили в Хайгейт с целью выяснить, кто поджег и сжег дотла дом доктора Шоу… – Он не стал упоминать имя Клеменси. Может быть, ему про это еще не говорили. Таким жестоким сообщением можно вызвать никому не нужный шок. Его проинформируют позже, в мягкой форме, когда с ним кто-то сможет побыть, возможно, даже сможет утешить, если такое сообщение ухудшит его состояние.

– Ничего я не знаю, – хрипло сказал Бердин – его легкие сильно пострадали от дыма. – Я ничего не видел и ничего не слышал, пока Дженни не начала орать и визжать. Дженни – это наша горничная. Ее спальня ближе всего к хозяйским апартаментам.

– Мы и не думаем, что вы видели, как начался пожар. – Питт старался говорить ободряющим тоном. – Или что заметили что-то странное. Но у вас могут оказаться – если вспомните – какие-нибудь сведения, которые могут быть важными, возможно, когда их сопоставят с другой информацией. Могу я задать вам несколько вопросов? – Это был лишь вежливый подход – получить такое разрешение, – но дворецкий был по-прежнему в шоковом состоянии, и ему было больно.

– Конечно. – Голос Бердина упал до хриплого карканья. – Я уже думал над этим, крутил и вертел в мозгах разные соображения. – Его лицо собралось складками от этого усилия. – Но не помню ничего странного, совершенно ничего. Все было совсем как… – Тут у него словно воздух застрял в горле, и он начал кашлять, снова потревожив едва поджившие ожоги в легких.

Питт немного сконфузился, даже запаниковал, когда лицо мужчины посинело от прилива крови, от усилий глотнуть воздуху, а из глаз потекли слезы. Он огляделся по сторонам, надеясь позвать кого-то на помощь, но никого не увидел. Потом заметил на столике в углу кувшин с водой и неуклюже, в спешке налил воды в чашку. Обнял Бердина за плечи, приподнял и поднес ему чашку к губам. Тот сперва поперхнулся, закашлялся, обрызгав всего себя спереди, но потом немного воды все же просочилось ему в горящее, воспаленное горло и остудило его. Боль утихла, и он, обессиленный, откинулся назад. Было жестоко и бессмысленно требовать, чтобы он продолжал отвечать. Но вопросы требовали ответов, и их нужно было задать.

– Ничего не говорите, – твердо сказал Питт. – Поверните руку ладонью вверх, если хотите сказать «да», и ладонью вниз, если «нет».

Бердин слабо улыбнулся и поднял руку ладонью вверх.

– Хорошо. Кто-нибудь приходил к доктору домой в тот день помимо его обычных назначенных больных?

Ладонь вверх.

– Торговцы или бизнесмены?

Ладонь вниз.

– Личные знакомые?

Ладонь боком.

– Кто-то из семьи?

Ладонь вверх.

– Сестры Уорлингэм?

Ладонь вниз, очень отчетливо.

– Мистер или миссис Хэтч?

Ладонь вверх.

– Миссис Хэтч?

Ладонь вниз.

– Мистер Хэтч? Может, имела место ссора, разговор на повышенных тонах, неприятные высказывания? – Хотя Питт не представлял себе причин, которые могли бы превратить темпераментный обмен мнениями в убийство.

Бердин чуть пожал плечами и повернул ладонь боком.

– Ничего сверх обычного? – догадался Томас.

Бердин улыбнулся, и в его глазах мелькнуло нечто похожее на юмористическое выражение, но потом дворецкий снова пожал плечами. Он не знал.

– Кто-нибудь еще приходил?

Ладонь вверх.

– Местный?

Ладонь вверх и чуть выше.

– Сосед? Мистер Линдси?

Лицо Бердина расплылось в улыбке, ладонь осталась обращенной вверх.

– Кто-нибудь еще, кого вы знаете?

Ладонь вниз.

Питт подумал было спросить, не было ли почты, которая могла оказаться необычной или представлять интерес, но что бы это такое могло быть? И как можно это определить?

– По виду доктора Шоу в тот день можно было понять, что он чем-то озабочен или обеспокоен?

Ладонь вниз, но неуверенно, она повисла над постелью.

Питт решил высказать догадку, исходя из того, что он узнал о темпераменте Шоу.

– Он злился? Негодовал на что-то?

Рука быстро повернулась ладонью вверх.

– Спасибо, мистер Бердин. Если вспомните еще что-нибудь – разговоры, письма, необычные приготовления, – пожалуйста, сообщите персоналу и запишите на листке бумаги. Я немедленно явлюсь к вам. Надеюсь, вы быстро поправитесь.

Дворецкий улыбнулся и закрыл глаза. Даже это небольшое усилие его здорово утомило.

Питт вышел, злясь на себя за причиненную боль и собственное бессилие, поскольку ничего не мог с этим поделать, ничем не мог помочь, да и узнал он очень немногое, что могло бы пригодиться. Как он представлял себе, Шоу и Хэтч могли ссориться и ругаться достаточно часто, поскольку их взгляды и мнения были диаметрально противоположны. Вне всяких сомнений, любой вопрос они рассматривали с противоположных позиций.

Кухарка доктора Шоу была в гораздо менее критическом состоянии, так что Томас покинул больницу, взял кеб и поехал вниз по Хайгейт-райз и через Холлоуэй по направлению к Севен-Систерз-роуд, к дому ее родственников, где она нашла приют. Адрес ему сообщил Мёрдо. Дом оказался маленьким, опрятным и ветхим, точно таким, каким он и ожидал его увидеть, и внутрь его впустили с неудовольствием, только после продолжительных пререканий.

Кухарку он обнаружил сидящей на постели в самой лучшей спальне дома, всю завернутую в покрывала, скорее ввиду непристойности того, что ее посещает незнакомый мужчина, нежели для защиты от холода. У нее обгорела одна рука, и еще она потеряла часть волос, отчего выглядела какой-то скособоченной и ощипанной; если бы не эта трагедия, женщина выглядела бы даже забавно и смешно. А в такой ситуации Питту было очень трудно сохранять на лице серьезное выражение.

Ее родственница, племянница, вся кипя от раздражения и негодования, упорно и назойливо оставалась в комнате.

– Миссис Бэббедж? – начал Питт. Всех кухарок всегда именовали «миссис», независимо от того, были они замужем или нет.

Она с тревогой посмотрела на него, и ее ладонь взлетела ко рту, подавляя вскрик.

– Я не причиню вам никакого вреда, миссис Бэббедж…

– Хто вы такой? Чиво вам нада? Я вас ни знаю. – Она нагнулась вперед, словно его присутствие грозило ей физической опасностью.

Томас быстро сел на маленький стул, стоявший прямо позади него, и попытался ее успокоить. Она была явно все еще под воздействием сильного шока, скорее эмоционального, чем от полученных ожогов, которые, по всей видимости, были незначительными.

– Я инспектор Питт, – сказал он, представляясь и избегая при этом слова «полиция». Томас отлично знал, как слуги из респектабельных домов не любят даже малейших упоминаний о преступлениях и терпеть не могут общаться с полицией. – Это мой долг – сделать все, чтобы выяснить, как начался пожар.

– Ток’ ни у меня в кухне! – заявила она столь громким голосом, что испугала свою племянницу, которая охнула и с шумом вдохнула. – Ни удумайти обвинять мине или Дорис! Уж я-то знаю, как обращацца с плитой. Никада у мине даже уголек из ние ни выпадал, никада! Ни гаваря уж о том, чтоб поджечь наш дом!

– Нам это известно, миссис Бэббедж, – успокаивающе сказал инспектор. – Пожар начался не в кухне.

Она вроде как немного успокоилась, но ее глаза оставались широко открытыми, и в них сохранялось испуганное выражение, а пальцами она продолжала мять и тискать тряпку, изображавшую носовой платок, пока пальцы не покраснели от беспрерывного трения. Она боялась поверить ему, подозревая, что это какая-то ловушка.

– Пожар начался от преднамеренного поджога портьер в четырех разных комнатах первого этажа, – развил он свое заявление.

– Как тока эта в голову каму магло прийти! – прошептала она, еще сильнее стискивая платок. – Зачем вы пришли к мине?

– Потому что вы могли заметить в тот день что-то странное, кого-то незнакомого, болтающегося рядом с домом…

Еще произнося это, Питт понял, что дело тут безнадежное. Кухарка была слишком шокирована, чтобы хоть что-то вспомнить, да и сам он не верил, что это мог оказаться какой-нибудь случайный бродяга или бездомный. Нет, преступление было слишком тщательно продумано; это свидетельствовало о жуткой ненависти или о неутолимой жадности или о боязни каких-то немыслимых потерь. Прежняя мысль снова вернулась к нему с новой силой: что такого знал доктор Стивен Шоу – и о ком?

– Я ничё ни видала. – Она начала плакать, вытирая глаза; потом сказала, снова громко: – Я сваими дилами занимаюсь, в чужии ни лезу; ни задаю лишних вопросов и ни подслухиваю у дверей. И никада ни позволяю сибе думать или гаварить что-та про хозяина или про хозяйку…

– Неужели? – тут же спросил Питт. – Это весьма похвально. Надо полагать, другие кухарки это любят?

– Канешшна, любють!

– Правда? И что они говорят, к примеру? – Он притворился удивленным. – Если бы вы были из таких, что бы вас больше всего удивило?

Она вся подтянулась и выпрямилась в порыве добродетельного возмущения и уставилась на него поверх своей крупной ладони, обмотанной промокшим платком.

– Ну, ежли б я была того сорту… а я вовси ни такая! Тада я б, канешшна, удивилась бы и стала спрошать, пач’му эта мы отпустили одну из горнишных, ежли за ей ни числилось ничего плохого, и пач’му пиристали покупать семгу, как покупали раньши, и еще не заказываим теперь харошие свиныи ножки… И ище я магла б спрошать у Бердина, пач’му за последнии шесть месяцев в дом ни даставили ни аднаго ящика приличнава кларету.

– Но вы, конечно, ничего такого не спрашивали, – рассудительно заметил Питт, пряча улыбку. – Доктору Шоу здорово повезло, что у него в хозяйстве такая здравомыслящая и сдержанная кухарка!

– Ох, я уж и ни знаю, буду ли ишшо у ниго гатовить! – Она снова начала хлюпать носом. – Дженни уже уведомила его об уходи, она как тока паправицца, сразу уедет домой, в Сомерсет, она аттуда родом. А Дорис ишшо робенык, ей, кажись, всего тринадцыть. А бедный миста Бердин так плох, нихто не знаит, сдюжит ли он… Нет, мне нада устроиться в респектабельный дом, чтоб нервы сберечь.

Спорить с нею не имело никакого смысла, а Шоу пока что не нуждался ни в каких слугах – у него не было теперь дома, где они могли бы жить и который могли бы обслуживать. Но помимо этого мысли Питта крутились вокруг весьма интересного факта, что Шоу, видимо, сократили в последнее время свои расходы, причем до такой степени, что кухарка это заметила и очень удивилась – про себя.

Томас встал, пожелал ей всего хорошего, поблагодарил племянницу и покинул этот дом. После чего отправился на поиски Дженни и Дорис, которые почти не пострадали, разве что получили незначительные поверхностные ожоги и мучились более от шока и испуга, так что не было опасности, что их состояние может как-то ухудшиться, как в случае с Бердином.

Питт нашел их в доме приходского священника под опекой Лелли Клитридж, которой не нужно было объяснять причину его визита. Но даже при осторожном и тщательном опросе женщины не сообщили ему ничего полезного. Они не видели возле дома ничего и никого необычного; и в доме было все точно так, как было всегда. День этот был совершенно заурядный, пока их не разбудили; Дженни выскочила из постели, почувствовав запах дыма, поскольку еще не спала, а думала о некоей проблеме, которую отказалась назвать, но сильно при этом покраснела; а Дорис проснулась от криков Дженни.

Томас поблагодарил их и вышел на темнеющую улицу и быстро пошел в южную сторону, к Вудсом-роуд и дому женщины, которая ежедневно приходила в дом и занималась самой тяжелой работой, некоей миссис Колтер. Это оказался маленький домик, но окна были чисто вымыты, а ступеньки крыльца выскоблены так безукоризненно, что из уважения к таким трудам Питт постеснялся топтать их своими ботинками.

Дверь ему открыла крупная, спокойная женщина с широким лицом, выдающейся грудью и в фартуке, плотно облегающем талию, карманы которого были битком набиты всякой всячиной. Волосы ее висели сзади, наскоро увязанные в узел.

– Вы хто? – удивленно спросила она, но без враждебности. – Я вас не знаю, точно?

– Миссис Колтер? – Питт снял свою довольно потрепанную шляпу с уже немного замявшейся тульей.

– Это я. Но вы не сказали, хто вы такой.

– Томас Питт, столичная полиция…

– Ох! – У нее расширились глаза. – Вы, значицца, насчет пожара у бедного дохтура Шоу. Жуткий случай! Такая была прекрасная женщина, миссис Шоу! Ужасно, ужасно! Мне ее жуть как жалко! Входите. Надо думать, вы озябли. И небось голодны?

Питт вошел внутрь, тщательно вытерев ноги о коврик, прежде чем ступить на покрытый отполированным линолеумом пол. Он даже чуть не начал, нагнувшись, стаскивать ботинки, как сделал бы дома. И на него тут же буквально навалился мощный запах готового рагу, отдающий жареным луком и сладостью свежей моркови и репы.

– Да, – с чувством сказал он. – Голоден.

– Ну, я уж не знаю, чем могу вам помочь. – Миссис Колтер повела инспектора в заднюю часть дома, и он последовал за нею. Сидеть в комнате, наполненной подобными ароматами, и ничего не есть было бы слишком затруднительно. Ее обширная фигура вплыла впереди него в маленькую чистенькую кухоньку. На дальней конфорке плиты булькал на медленном огне огромный горшок, наполняя воздух паром и теплом. – Но я попробую, – добавила она.

– Спасибо. – Питт сел на один из стульев, надеясь, что она имела в виду рагу, а не информацию.

– Грят, эта было нарочно сделано, – сказала она, сняв с горшка крышку и помешав его содержимое деревянным черпаком. – Хотя как эт’ можно было надумать такое исделать, не разумею!

– Вы сказали «как», но не «почему», – заметил Томас, глубоко вдохнув насыщенный ароматами воздух и со свистом выдохнув. – А можете привести причины почему?

– Тут не больно много мяса, – с сомнением в голосе сказала она. – Это всего лишь кусочек бараньей пашины.

– У вас есть какие-то соображения почему, миссис Колтер?

– Потому как денежек у меня больше не было, почему ж еще, – ответила она, глядя на него так, словно он был сущий простак, но все же добродушно.

Томас покраснел. Он имел большую практику общения с бедняками, чтобы не делать таких идиотских замечаний – или таких снисходительных.

– Я хотел сказать, почему кто-то поджег дом мистера и миссис Шоу!

– Хотите спробовать? – Миссис Колтер подняла черпак.

– Да, пожалуйста, с удовольствием.

– По многим причинам. – Она стала щедро накладывать рагу на большое блюдо. – Из мести, к примеру. Тут есть такие, хто все твердят, шо ему следовало бы получше лечить мисту Теофилиуса Уорлингэма, чем он это делал. Хотя сама-то я завсегда считала, шо миста Теофилиус вполне мог однажды сам себя довести до такого состояния, шо его трахнул бы удар, от которого он тут же бы и помер. Так оно и вышло. Но, вааще-то, это вовсе ни значит, шо хто-то думает именно так.

Она поставила блюдо на стол перед ним и протянула ему ложку, которой он мог это есть. Рагу в основном состояло из картошки, лука, морковки и некоторого количества кусочков сладкой репы, среди которых виднелись несколько ломтиков мяса, но блюдо было горячее и пахло просто замечательно.

– Очень вам благодарен, – сказал Питт, придвигая к себе блюдо.

– Тока не думайте, шо это имело какое-то отношение к делу. – Она резким жестом отвергла это предположение. – Миста Латтеруорт тож’ оченно ярился на дохтура Шоу – по поводу своей дочуры, мисс Флоры, она ить то и дело удирала из дому, шобы посетить дохтура, в любое время и вроде как очень осторожно, секретно, и не в его врачебном кабинете. Но миссис Шоу совсем не беспокоилась по этому поводу, так шо я не думаю, шо в этом что-то такое было, как и не должно было быть. Ну, в крайней мере, не слишком. Думаю, дохтур Шоу и миссис Шоу по большей части жили так, как им самим ндравилось. Дружили вроде как со многими, но, кажись, не слишком близко общались.

– Вы очень наблюдательны, миссис Колтер, – с сомнением заметил Питт.

– Соли добавить, не? – спросила она.

– Нет, спасибо, и так очень вкусно.

– Ну, не так уж шобы… – Она покачала головой.

– Да-да, просто отлично. Ничего больше добавлять не требуется, – уверил ее Томас.

– Тут не надыть никаких особых талантов, шоб видеть, шо люди привыкли друг к другу и уважають друг друга, но не против, ежели кому-то из них пондравился хто-то еще.

– А доктору или миссис Шоу нравился кто-то еще? – Ложка Питта замерла в воздухе, он даже забыл про рагу.

– Ежели да, так я про то не знаю. Но миссис Шоу каженный день уежжала в город, и он желал ей доброго пути и никогда не беспокоилси и не волновалси о том, с кем она уежжает; или когда женка викария слишком уж выходила из себе всякий раз, когда дохтур Шоу ей улыбалси.

На сей раз Питт не смог скрыть удивления и пониже наклонил голову, к самому блюду, чтобы хоть как-то скрыть это.

– В самом деле? – спросил он, положив в рот очередную ложку рагу. – И как вы думаете, доктор Шоу замечал это?

– Бог с вами, канешшна, нет! Он же слепой, как крот, никогда не замечает, что чуйствуют другие в таких случаях. Но вот миссис Шоу, она-то все эта видела, и, думаю, преподобный тоже. Он-то всем желает добра. Но он не мужик, особливо в сравнении с дохтуром. И все ж таки, – тут миссис Колтер вздохнула, – так уж оно случилось, точно? – Она осмотрела его пустое блюдо. – Добавить вам еще?

Томас вспомнил про ее семейство, которое ей надо было кормить, и отодвинул блюдо подальше от себя.

– Нет, спасибо, миссис Колтер. Мне вполне достаточно. Вкус просто замечательный.

Женщина чуть порозовела. Ей явно редко приходилось слышать комплименты в свой адрес, она была польщена и чувствовала себя немного неловко.

– Да ничего особенного, обычное рагу. – Миссис Колтер отвернулась, чтобы еще раз яростно помешать в горшке.

– Для вас, может быть, и обычное. – Питт встал из-за стола и задвинул стул обратно – дома он не озаботился бы ничем подобным. – Но я весьма признателен вам. Может, вы что-нибудь еще вспомнили, что могло быть как-то связано с пожаром?

Она пожала плечами.

– Ну, тут завсегда вспоминают про наследство Уорлингэма, про его деньжата. Тока уж не знаю, как это с ним завязано. Не думаю, шоб дохтур оченно уж стремилси их заполучить, ведь деток-то у них, у бедняг, нетути.

– Спасибо, миссис Колтер. Вы мне очень помогли.

– Не думаю, шоб уж оченно. Любой дурак мог бы рассказать вам то же самое, но ежели вам это пригодицца, я рада. Надеюсь, вы споймаете этого, хто это устроил. – Она тяжело засопела и снова отвернулась, чтобы помешать рагу. – Она такая была прекрасная женщина, я прям убиваюсь, как мне жалко, шо она померла – да еще так жутко!

– Я его поймаю, миссис Колтер, – сказал инспектор довольно беспечно, но потом, когда вышел из дома на тропинку и вдохнул холодного вечернего воздуху, пожалел, что не сдержался. Он не имел ни малейшего представления, кто это резал оконное стекло и лил керосин на портьеры, а потом поджигал их.

Утром Томас первым делом снова вернулся в Хайгейт, а по пути туда все крутил и вертел в уме все, что ему уже известно по этому делу. Он успел рассказать Шарлотте, что ему удалось узнать, в основном это были отрицательнее сведения. Она сама его об этом попросила. Ей стало интересно, чего Питт совсем не ожидал, потому что до сего времени дело не выделялось какой-то особой человеческой драмой; оно было не того типа, что обычно захватывали жену. Шарлотта не стала ничего ему объяснять, только сказала, что ей очень жалко погибшую женщину. Погибнуть таким образом – просто ужасно!

Томас уверил ее, что, по всей вероятности, Клеменси Шоу задохнулась в дыму задолго до того, как до нее добрался огонь. Возможно даже, что она вообще не успела проснуться.

Шарлотту это немного успокоило, и поскольку он уже сообщил ей, что прогресс в расследовании пока что минимальный, она не задавала больше вопросов, а вместо этого обратилась к своим домашним делам, засыпав Грейси залпом инструкций; та же стояла в дверях кухни с широко распахнутыми глазами и терялась в догадках, с чего бы это.

Питт остановил кеб возле дома Эймоса Линдси, расплатился и пошел к парадной двери. Ее опять открыл черноволосый лакей, и Томас спросил, можно ли ему побеседовать с доктором Шоу.

– Доктора Шоу нет, он на вызове, – ответил тот и после короткого колебания добавил: – Сэр.

– А мистер Линдси дома?

– Если вам угодно будет зайти, я осведомлюсь, примет ли он вас. – Лакей отступил в сторону. – Как мне сообщить ему, кто пришел с визитом?

Интересно, он что, и в самом деле не запомнил Питта? Или намеренно проявляет нечто вроде снисхождения?

– Инспектор Томас Питт, столичная полиция, – ответил Томас довольно ядовитым тоном.

– Да-да, конечно. – Лакей поклонился – едва заметно, только блик света, промелькнувший по его блестящей прилизанной голове, позволил это заметить. – Не угодно ли вам подождать здесь? Я сию минуту вернусь. – И не удосужившись посмотреть, принял ли Питт его приглашение, он быстро и почти бесшумно удалился в заднюю часть дома.

У Томаса появилась возможность обозреть все вокруг, рассмотреть весь холл с его жуткими и экзотическими предметами, этакой смесью произведений искусства и сувениров. Картин здесь не было, да и вообще ничего из европейского культурного наследия. Статуэтки были деревянные или из слоновой кости, чуждых очертаний; они выглядели неуместно в традиционном антураже обычной комнаты с ее деревянными панелями на стенах и квадратными окнами, пропускавшими сюда тусклый свет октябрьского утра. Эти копья должны были держать темнокожие руки, эти головные уборы должны были двигаться, а не торчать, пришпиленные неподвижно к традиционному английскому дубу. Питт обнаружил, что упорно размышляет о той невообразимо иной жизни, которую Эймос Линдси вел в странах, столь непохожих на что-либо вроде Хайгейта или на то, что могли себе представить его обитатели. Что он там видел, что делал? Кого там знал? Неужели то, что он там узнал, так повлияло на его политические взгляды, которые приводят в ужас мистера Паскоу?

Размышления Томаса прервало возвращение лакея, который уставился на него с немым неодобрением.

– Мистер Линдси примет вас в кабинете. Прошу вас, вот сюда. – На этот раз он вообще опустил слово «сэр».